Следующая конвергенция. Будущее экономического роста в мире, живущем на разных скоростях

В контексте устойчивого роста государственное управление имеет огромное значение для того, что европейцы называют «сплоченностью». Другие используют понятие «идентичность». Эти понятия не тождественны, но тесно связаны друг с другом. Более старым народам удалось в течение долгого времени выработать национализм, чувство принадлежности к определенной общности и чувство общего интереса. Национализм – это общая убежденность в том, что и в плохие времена, и во времена хорошие граждане должны быть вместе. Это чувство приводит к модели «включения» (inclusiveness), уверенности в том, что никто не останется в проигрыше и что те, кто оказывается в особенно сложном положении, будут защищены, – это и придает нации определенную прочность и устойчивость.

Мы склонны считать наличие таких чувств в контексте развивающихся стран чем-то само собой разумеющимся. Но так делать не следует. В Канаде, где я вырос, провинция Квебек время от времени помышляет отделиться от страны по сложным историческим причинам, но, в конце концов, главным образом потому, что многие жители Квебека не идентифицируют себя с англоязычным большинством и в трудные моменты считают себя гражданами второго сорта. Сходным образом, в Шотландии периодически возникают импульсы к отделению от Великобритании. Причиной Гражданской войны в США была ликвидация рабства, но в основе раскола страны на Север и Юг были остро и глубоко воспринимавшиеся различия в общих ценностях и идентичности.

Новые, молодые государства, особенно страны, которые разнородны в языковом, религиозном, этническом или племенном отношении, сталкиваются с трудностями воспитания чувства идентичности или сплоченности. Без такого чувства или в процессе его формирования эти государства сталкиваются с опасностями. Часто слишком много сил тратится на борьбу за власть и контроль над ресурсами. Такая борьба делает целеустремленное, скоординированное, требующее инвестиций и жертв движение к росту и переменам практически невозможным.

Государства Азии и Африки, возникшие после Второй мировой войны, борются с этим вызовом. Великие лидеры вроде Нельсона Манделы действительно смогли сыграть огромную роль в этом нелегком деле отчасти потому, что их моральное лидерство ускоряет формирование чувства общих ценностей, гордости за свой народ и национальной идентичности. Хотя Сингапур и мал, это многоэтническое государство. Одной из ключевых характеристик стратегии развития, которую проводили Ли Куан Ю и его коллеги, было выполнение обещания равенства и вовлечения масс в развитие, реализуемое через политику приема на работу и обеспечение доступа к образованию и государственному жилью всем гражданам, независимо от этнического происхождения.

Большинство китайцев идентифицирует себя как «хань», но эта общность создавалась в течение двух тысяч лет. Такое самоопределение – отчасти скрытый, но ценный актив, используемый в коллективных действиях и в государственном управлении. Чудо индийской демократии, возникшей после обретения Индией независимости в 1950 г., заключается в том, что при наличии крайнего разнообразия, проявляющегося во множестве аспектов (разнообразия религиозного, классового, кастового и языкового), индийцы выработали чувство гордости и национальной идентичности, которое связано с их шумной, конфликтной структурой демократии. Развитие способности к самоуправлению было и остается ключом к умению принимать непростые решения, инвестировать, а теперь и расти. Разумеется, у создания национальной и культурной идентичности есть оборотная, более темная сторона. Почти неизбежно определение «мы» одновременно порождает также подозрительное определение «они».

По мере усиления глобальной взаимосвязанности все большую важность приобретает вопрос приведения глобального государственного управления в соответствие с уровнем экономической взаимозависимости (о чем более детально мы поговорим позднее). Необходимо создать институты, которые придадут содержание стремлению к осуществлению коллективных или общих интересов. Но власть и легитимность таких институтов будет зависеть отчасти от их способности действовать справедливо и от способности людей рассматривать свои интересы как общие. Вероятно, необходимы некоторая модификация представления о «нас», преодоление национальных границ, формирование чувства полной коллективной общности интересов. Национализм, который порой способствует принятию перспективных, долгосрочных коллективных решений в рамках одной страны, может стать препятствием при решении вопросов, требующих глобального сотрудничества.

Я не говорю, что нам нужно перестать думать о себе как об итальянцах или канадцах. Все мы определяем себя по множеству характеристик, которые являются элементами нашей общей и высшей идентичности, связывающей нас друг с другом. И все же для перехода к более эффективному глобальному управлению нам необходимо дальнейшее развитие нашего чувства идентичности.

Откуда берется рост?

Отвлечемся на время от развивающихся стран и поговорим о росте в развитых странах, рост в которых мы наблюдаем на протяжении последних 250 лет. По причинам, рассмотренным выше, мы заинтересованы в росте доходов. В рыночной экономике доходы определяются производительностью труда, т. е. продукцией, произведенной работающими людьми. Эта производительность, в свою очередь, определяется квалификацией (личной и коллективной), другими формами капитала, с которыми должны работать люди (например, высокотехнологичными орудиями труда вроде компьютеров), и эффективностью институтов, контролирующих рыночную систему, в которой они функционируют, и управляющих ею.

Со временем, при росте капиталовложений, может возрасти производительность. Она может также повыситься в том случае, если рыночным стимулам разрешают действовать. Одним из наиболее очевидных примеров такого роста производительности является огромный скачок, который произошел в сельском хозяйстве Китая в 1978–1980 гг., когда крестьянам впервые разрешили продавать излишки произведенной ими продукции, т. е. то, что оставалось у крестьян после выполнения спущенных сверху заданий. Но хотя рыночные стимулы повышают эффективность и доходы, они не вызывают постоянного изменения эффективности и доходов. Аналогичным образом у повышения производительности труда посредством простого увеличения капиталовложений есть пределы. Отдача от капиталовложений, в конце концов, снижается. Но со времен начала промышленной революции доходы и производительность продолжают расти. Возникает очевидный вопрос: откуда берется этот рост?

Короткий ответ таков: рост генерируют инновации.

Инновации, которые иногда называют техническим прогрессом, со временем увеличивают производительный потенциал экономики. Это означает, что при равных затратах капитала, труда, сырья и энергии можно производить больше продукции или более ценную продукцию. Можно также представить это как сокращение стоимости производства определенного объема продукции. Некоторые технологии сберегают труд (например, ликвидируют ручную обработку информации, заменяя ее объединенными в сети компьютерами и современными информационными технологиями). Другие технологии сберегают главным образом капитал. Хорошим примером таких технологий является мобильный телефон. Мобильная телефонная связь требует намного меньших затрат, чем прокладка наземной линии связи для создания работающей телефонной сети. Позднее мы увидим, что мобильная телефонная связь оказала глубочайшее воздействие, приведя к сокращению разрыва между развитыми и развивающимися странами в информационных технологиях и технологиях связи. Некоторые технологические прорывы вполне нейтральны: они обеспечивают пропорциональное сбережение всех факторов производства.

Некоторым читателям, должно быть, известно выражение «совокупная производительность факторов производства». В переводе на обычный язык это выражение означает, насколько производительны могут быть люди при данных факторах производства.

Когда в функционировании рыночной экономики изменяется совокупная производительность факторов, это является преимущественно результатом инноваций, технического прогресса. Или же (и этот момент важен для развивающихся стран) совокупная производительность факторов может изменяться в тех случаях, когда уже существующие (скажем, в развитых странах) технологии и знания приобретаются, передаются и используются в новых условиях. Именно это и происходит в развивающихся странах. Технологии, навыки и знания существующие в основном в развитых странах, импортируются в развивающиеся. Это сказывается как на потенциальном выпуске, так и на производительности. Такова основная причина того, что развивающиеся страны могут расти очень высокими по сравнению с передовыми странами темпами.

Инновации – это новые знания, которые применяют для увеличения добавочной стоимости при создании новых продуктов, для создания новых методов и приемов производства или для снижения издержек производства. Это не гром среди ясного неба, не чудо. Это то, что надо создать. Современная теория роста в значительной мере посвящена сделанному в точных выражениях объяснению того, каковы экономические стимулы к инновациям и как работает эта динамика. Такое явление называют теорией эндогенного роста потому, что целью является встраивание технического прогресса в динамическую модель таким образом, чтобы технологические основы экономики были объяснены как часть функционирования экономики, а не как нечто появляющееся откуда-то извне экономической системы.

Открытия, сделанные в рамках этой концепции, уточняют более старую, но могущественную теорию созидательного разрушения, разработанную Йозефом Шумпетером. Инновации дают новатору (или фирме, которая приобретает инновацию) некое рыночное преимущество с точки зрения издержек или дифференциации продукции. Использование такого преимущества генерирует постоянно возрастающий поток прибылей, который является вознаграждением за затраты или инвестиционные расходы на создание новшества. Но это рыночное преимущество преходяще. Проще говоря, оно действует до тех пор, пока не появится новое открытие, которое вытеснит прежнее. Это – стадия «разрушения». И это важно, потому что представляет собой оборотную сторону рыночной отдачи, получаемой на инновации. Технологические инновации создают и уничтожают стоимость. Но если они происходят, баланс позитивен.

Динамика инноваций и роста производительности вполне легко прослеживается. На рынок выходят новые компании и новые продукты, вытесняющие устаревших производителей. Бывает, что какая-нибудь компания одновременно выступает в обоих качествах, т. е. предлагает новые продукты, которые вытесняют какие-то из производимых ею же товаров. Можно задасться вопросом: зачем фирма может делать нечто подобное? Ответ кроется в потенциальной конкуренции. Некоторые существующие или, возможно, новые фирмы намерены производить новые продукты. Если компания, о которой идет речь, в любом случае понесет потери, она может также попытаться извлечь выгоды из нового продукта, даже если чистое увеличение прибыли такой компанией меньше того, которое получила бы новая компания.

Этот процесс прихода на рынок новых игроков и выхода с него прежних, появления новых продуктов и вытеснения старых – микроэкономический двигатель роста. На результат процесса оказывают влияние и дополнительные факторы. Например, компания, проводящая успешные инновации, будет, вероятно, расширяться и сможет извлекать дополнительные выгоды из больших масштабов своей деятельности. Во многих отраслях средние издержки производства обычно снижаются по мере увеличения размеров компаний из-за наличия постоянных расходов. Компании, только что появившейся на рынке, готовой предложить новую технологию или новый продукт, может быть труднее войти в рынок. Ее приход поднимает планку успешных инноваций чуть выше. Подобные более статичные дополнительные факторы могут оказать краткосрочное влияние на производство и рост, но фундаментальную динамику определяет то, что можно назвать «конкурентными инновациями».

Впрочем, с инновациями связано нечто большее, чем экономические стимулы и временные рыночные преимущества. Прогресс науки, техники, общественных дисциплин и теории управления предшествует экономическому росту и делает этот рост возможным. Экономические стимулы лишь отчасти движут созданием расширяющейся базы научных знаний. Важную роль в этом процессе играет человеческая любознательность, которая является очень мощной (и по большей части неэкономической) силой.

Стремление к научному прогрессу, усиленное стремлением к признанию и уважению, также было и остается могущественным человеческим мотивом. Во Флоренции эпохи Возрождения богатые люди финансировали крупные художественные и архитектурные проекты. Многие из этих проектов были связаны с католической церковью, конкретными храмами и соборами. В сущности, это была удивительная система, благодаря которой возникло великое искусство: художники получали за свою работу вознаграждения, и репутация, а вслед за ней и власть некоторых мастеров на рынке росли; богатые семейства получали возможности сообщить миру о своем богатстве и благочестии, а церковь имела великолепную машину по сбору средств[1].

В данном случае мы имеем пример соединения чисто экономической мотивации с мотивацией других типов, соединения, которое создало мощный двигатель. Возможным современным аналогом этой машины времен Возрождения является финансирование научных исследований государством. Созданная в США после Второй мировой войны система государственной поддержки науки оказалась весьма успешной, и многие страны копировали ее. Одна из главных особенностей этой системы заключается в строгом соблюдении нормы, согласно которой результаты исследований совершенно не защищены правами собственности. Предполагается, что полученные в результате финансируемых государством исследований знания абсолютно доступны всем в мире. Молодым специалистам внушают этот идеал во время обучения в аспирантуре. Этот идеал универсален. Он в большинстве случаев исключает прямую экономическую выгоду, поскольку не оставляет ничего, что было бы защищено правами собственности.

Однако, чтобы люди, инвестирующие в новые технологии, могли получать прибыль, что-то все же должно быть защищено правами собственности. И поэтому далее в дело вступают предприниматели и частный сектор. Опираясь на общие знания, частные предприятия инвестируют в превращение знаний в технологии и продукты. На данной стадии на первое место выходят преимущественно экономические стимулы.

Стремление к признанию и инновациям сохраняет свою силу даже в сфере разработки товаров и технологий. Это стремление можно заметить в разработках продуктов на основе открытых источников информации, где главную роль играют креативность и признание (а возможно, и последующие материальные возможности).

Людям так же нравится творить новое и полезное для общества ради признания, как и ради чисто денежного вознаграждения. В современную эпоху экономики Запада многое извлекли из этого могущественного человеческого импульса, предоставив ему инструменты и другие крайне важные ресурсы, позволившие ему действовать. Образование на всех уровнях, инвестиции в фундаментальную науку, технические разработки и биомедицинские науки, доступ к финансированию и множество других механизмов привели к взаимной притирке экономических и общественных интересов, с одной стороны, и большей части основных человеческих мотивов – с другой. Теперь эта модель получает все большее распространение в мире[2].

Параллельное развитие: предпосылки малых шагов

Экономический рост всегда идет параллельно с развитием политических, правовых и регулирующих институтов. Можно представить, как этот параллелизм проявляется на национальном, субнациональном и международном уровнях. Это постоянный процесс, в котором прирост экономического потенциала и растущая эффективность правительства дополняют друг друга.

Много чернил было исписано в спорах о том, что чему предшествует – институциональное развитие рыночной динамике или наоборот. Правильный ответ на этот вопрос таков: и то и другое. Или ни то и ни другое.

Большинству из нас свойственно рассуждать логически, и, по меньшей мере, какое-то время эти рассуждения линейны. Логика предполагает, что мы мыслим в категориях предпосылок, примерно так: сначала необходимо нечто, а затем можно достичь чего-то другого. Сначала надо иметь четко определенные и защищенные права собственности, а затем уже можно инвестировать и расти.

Но в действительности, когда дело касается роста и эффективного управления, процесс развивается иначе. Или, пожалуй что и так, но движение идет малыми шагами и с помощью позитивной обратной связи, положительных реакций. Таким образом, на расстоянии кажется, что это плавный параллельный процесс. На самом же деле происходят миллионы мелких позитивных взаимодействий и ответных реакций. Увеличивается финансирование образования, эффективность образования возрастает, человеческий капитал приумножается, отдача от инвестиций в частном секторе растет, приток прямых иностранных инвестиций расширяется, налоговые сборы и поступления в государственную казну растут, увеличиваются инвестиции в инфраструктуру и в образование. Проследить все взаимодействия и мультипликаторы невозможно. Небольшие улучшения и постепенный долгосрочный прогресс с течением времени обеспечивают поступательное развитие. Образование становится более доступным и со временем совершенствует человеческий капитал, что, в свою очередь, ведет к повышению квалификации, улучшению управления и расширению возможностей государства. Бо́льшая конкурентоспособность открывает дверь в глобальную экономику, побочным эффектом чего становится ускорение передачи знаний, увеличение доходов и инвестиций, в том числе в образовательные институты.

Разумеется, обратная связь не всегда бывает только положительной. Увеличение спроса на рабочую силу может само по себе повысить цену на нее (что хорошо), но снизить доходность инвестиций, а следовательно, и уровень инвестиций, что может замедлить темпы роста.

Размышления в этом русле оказываются важными. Индии предстоит построить огромное количество инфраструктурных объектов, и индийским политикам об этом известно. Знают об этом и все, кто посетил Индию. Эта страна развивается размеренными темпами, особенно в последние годы, но создание современной инфраструктуры займет очень много времени. Однако ситуация с инфраструктурой в Индии меркнет по сравнению с аналогичной ситуацией в Китае. Нет сомнений в том, что инфраструктура Китая способствует росту китайской экономики. И все же за последнее десятилетие темпы роста в Индии ускорились и достигли высоких показателей. Возникает вопрос: должна ли Индия ликвидировать отставание в развитии своей инфраструктуры для того, чтобы расти китайскими темпами? Интуиция подсказывает, что должна, но правильный ответ на этот вопрос отрицательный.

Индия может расти при условии достаточно быстрого развития своего образовательного потенциала и инфраструктуры. Чтобы понять это, отмечу, что 15 лет назад инфраструктура Китая походила на нынешнюю инфраструктуру Индии, но даже тогда темпы роста в Китае составляли 9,5 %. Если кто-то думает, что столь значительный разрыв необходимо ликвидировать ради создания возможностей для роста, то такая цель кажется недосягаемой. Попытки достичь недосягаемого могут привести к своеобразному параличу. И рост замедлит именно этот паралич, а не сам разрыв.

Вывод таков: в динамичных условиях поиск причин изменений может быть трудным делом. В модели, описывающие эти процессы, входят переменные двух видов. Набор переменных одного вида задан моделью и находится внутри системы (в экономике переменные такого рода называют «эндогенными»), а комплекс переменных другого рода задают внешние, лежащие вне системы условия (такие переменные в экономике называют «экзогенными»). Если говорить об эндогенных переменных, каждая из них, более или менее, «вызывает» все прочее. Это значит, что эндогенные переменные совместно обусловлены. Рассуждения о том, что вызывает те или иные подвижки, на самом деле не имеют особого смысла, если модель не обладает редко встречающейся «треугольной» структурой.

А что сказать об экзогенных (т. е. лежащих вне системы) переменных? Естественно рассматривать экзогенные переменные как причины или, в контексте роста, как необходимые условия. Эти экзогенные по отношению к экономике переменные описывают такие факторы, как государственная политика, инвестиции в общественном секторе и внешние условия, существующие в глобальной экономике. Иногда экзогенные переменные и неограниченные варианты выбора рассматриваются как одно и то же, но при всем том они не тождественны друг другу.

Модели – это конструкции, логические построения, упрощения, созданные для того, чтобы рассортировать важные силы и взаимодействия. Что считать экзогенным, а что эндогенным – это вопрос выбора. Коллеги, занимающиеся политической экономией, увлеченно делают эндогенными переменные, традиционно считавшиеся экзогенными, политическими. Важно понять, что экономические результаты оказывают влияние и ограничивают варианты политики и действий правительства и наоборот. Это исключительно важная работа, помогающая нам понять взаимодействие политики, экономики и коллективного выбора. В процессе этой работы переменные, традиционно считавшиеся экзогенными по отношению к модели, превращаются в эндогенные.

Что, разумеется, возвращает нас к проблеме обнаружения причин и исходных точек.

На самом деле, в вопросе о том, как запускается эта усиливающаяся динамика положительного роста и почему эта динамика иногда не запускается, есть некоторая загадка. Мы еще вернемся к нему во второй части книги.

6. Общие вопросы развивающегося мира и глобальной экономики

Развивающийся мир громаден и разнообразен. Он сбивает с толку. Некоторые страны огромны, а некоторые малы. Одни стремительно растут, а в других ускорение только-только началось или же такие страны переживают экономический застой. Если в разговоре с жителями передовых стран упомянуть о развивающемся мире, одни представят какую-нибудь бедную африканскую страну, население которой страдает от СПИДА и других болезней, а другие подумают о проблемах государственного управления, обострение которых время от времени приводит к вооруженным конфликтам.

Третьи подумают о странах Латинской Америки с их более высокими доходами, намного большей степенью социального неравенства, фавелами и проблемами, связанными с наркотиками, с которыми борются правительства латиноамериканских стран. Четвертые подумают о динамичном, быстром росте экономик Восточной Азии (этим людям стоит почитать истории об «азиатских тиграх» и растущей мощи Китая и Азии). Многих озадачивает очевидный конфликт между ускоряющимся ростом и растущими ожиданиями индийцев и нищетой сельских районов Индии.

Развивающийся мир – это мозаика. Неудивительно, что свести все фрагменты воедино трудно.

Иностранная помощь и рост

Когда на Западе речь заходит о развивающихся странах, основное внимание уделяют помощи, которую им предоставляют страны передовые. Известны дебаты, развернувшиеся между Джеффри Саксом и Уильямом Истерли по вопросу того, приносит ли эта помощь больше пользы или вреда. Сакс утверждает, что существует ловушка низких доходов, из которой бедные страны могут вырваться благодаря соответствующим внешним инвестициям. Истерли указывает на то, что взаимосвязь между помощью и результатами, измеряемыми экономической эффективностью, в лучшем случае слаба и что помощь порождает зависимость, подрывает опору на собственные силы и препятствует реформам государственного управления.

Справедливости ради отмечу, что участники этих споров соглашаются вывести за рамки дебатов гуманитарную помощь в чрезвычайных ситуациях, которую оказывают в случае голода, конфликтов и эпидемий. Цель такой помощи заключается преимущественно в защите людей, и такая помощь ни коей мере не претендует на то, чтобы оказывать влияние на развитие и рост. Если же упомянутое влияние и есть, то оно проявляется в самой косвенной форме. Дебаты идут о помощи в развитии, т. е. о помощи, которая предназначена для повышения эффективности экономики развивающихся стран и для первоначального толчка к росту.

Хотя проблема помощи вызывает интерес на Западе, помощь – это нечто вроде маневра, отвлекающего от рассмотрения вопросов с позиций роста и развития. Сравнительно малую часть роста, происходившего после Второй мировой войны, можно объяснить иностранной помощью. Открытая глобальная торговая система и относительно свободные потоки прямых иностранных инвестиций и трансграничной передачи знаний – значительно более важные движущие силы роста развивающихся стран.

До недавнего времени дискуссии о развивающемся мире на Западе, как правило, касались не столько внутренней динамики и вызовов развития, сколько вопросов взаимодействия развитых стран с развивающимися, в какой бы форме и в какой бы сфере оно ни происходило – в сфере помощи, миграции рабочих мест и людей или просто инвестиционных потоков. Неявной посылкой этой дискуссии, по-видимому, является предположение о том, что эти внешние взаимодействия служат главными катализаторами перемен.