Багровый цвет величия

– Что мне твой специалист, когда я на грани отчисления? – комок в горле Виолетты мешал говорить. – Я не хочу ни к кому идти. Со мной все замечательно. Я просто… устала.

– Никто тебя не отчислит, – пообещал Игорь. – Я об этом позабочусь.

Девушка запротестовала, мотая головой. Он хочет взять с нее двойную плату. Виолетта приняла его помощь ради Лизы, потому что она тоже оказалась замешана в конфликте. Если Игорь поможет еще раз, то Ви навечно останется его должницей.

– Нет, – возразила она. – На этот раз сама выкручусь. Без твоей помощи.

– Не нервничай, Ви. Все разрешится. – Его пальцы нервно стучали по рулю: он над чем-то думал. – А знаешь что? Давай поедем куда-нибудь прямо сейчас? Куда бы ты хотела?

– Домой.

– Уверена? Может, передумаешь?

– Не передумаю. Уже поздно.

– Завтра же воскресенье. Будешь спать столько, сколько пожелаешь.

«Какой настырный!» – с раздражением подумала Виолетта и ответила:

– А вот и нет. Завтра с утра я должна быть в больнице.

– Зачем тебе туда?

– Как зачем? – девушка неприятно удивилась его забывчивости. – Я там волонтер. Подумать только! Как ты собрался встречаться со мной, если ничего обо мне не знаешь?

– Знаю. Просто забыл, – Игорь выключил музыку и положил руку на колено Ви. – Трудно держать в голове столько информации.

– В следующий раз не забывай. – Она небрежно смахнула его ладонь, совсем как в тот вечер, когда он приехал поздравить ее с днем рождения. – Ладно, Игорь. У меня был очень тяжелый день, и сейчас я мечтаю раствориться в своей мягкой постели. Отвези меня домой, пожалуйста.

На счастье Виолетты, Игорь оставил свои попытки раскрутить ее на секс. Иногда она представляла, как их отношения выходят за рамки приятельских, но увязала в этих мыслях, как в болоте. У них с Игорем не сложится, даже если вокруг не останется других вариантов. Виолетта знала, что ее ждет разочарование. В прошлом любовь оставила на ее сердце незаживающие шрамы, кровоточащие от любого слова и прикосновения. Девушка ежедневно бинтовала их, зализывала и смазывала мазью, но ничего не помогало. Боль была все так же сильна.

С Игорем она попрощалась на лестничной площадке. Всем своим видом он намекал на «чай», но Виолетта без раздумий выпроводила его и на всякий случай закрылась на два замка. Уже в прихожей она с опозданием вспомнила, что забыла поблагодарить его за помощь. «Ай, отправлю смс», – решила Ви, бросая пакет с купленной одеждой на пол. В холодильнике ее ждала еда, оставленная Марком, но на ночной перекус девушку не тянуло. Она переоделась и упала на кровать. Подумала о Лизе, Кристине, Игоре… В жизни Виолетты было много людей. Пожалуй, слишком много для нее одной. Она уставала от внимания и время от времени нуждалась в одиночестве, но стоило ей остаться наедине со своими мыслями, как страх настигал ее и вызывал паническую атаку. Куда приятнее было окунуться в беззаботный мир развлечений, где всем выдают бесплатную сахарную вату и катают на аттракционах до тошноты.

Виолетта зашла на свой профиль. На нижней панели отображалось количество непрочитанных сообщений. Красное трехзначное число всерьез обеспокоило девушку, но она не стала открывать все диалоги. Ви отписалась одной только Лизе и проверила, как давно был в сети Марк. Оказалось, что он так и не вышел в онлайн после дневного разговора с Виолеттой. Пусть отдыхает и набирается сил, потому что утром его ждут плохие новости.

Глаза девушки слипались от усталости и яркого экрана. Она ужасно хотела спать, но любопытство и глупая привычка не оставлять ни одно сообщение непросмотренным взяли над ней верх. Ви бегло открыла диалоги со всеми, кого знала лично. Некоторым даже ответила – коротко и по делу. Всякий мусор типа приглашений сходить на презентацию товаров или погадать на картах девушка удалила. Итого непрочитанным осталось всего одно сообщение. Чтобы поскорее покончить с этим, Виолетта его открыла.

«Сегодня ты была особенно прекрасна, – писал Несчастный Поэт с нового профиля. – Красная помада на тебе как кровь, которую я хочу пустить».

Первым желанием Виолетты было позвонить Лизе или Марку, рассказать про угрозы и попросить переночевать в ее квартире. Но если она сейчас побеспокоит друзей в такой поздний час, то до конца жизни будет чувствовать себя последней тварью. Ви смотрела на сообщение и гадала, что же имел в виду этот сбрендивший мудак. Если кто-то таким образом прикалывается над ней, то ему сильно не поздоровится. Осталось только вычислить шутника-затейника и поотрывать ему руки, чтобы нечем было печатать всякую чушь.

Дрожащими пальцами девушка нажала на значок его профиля. Он оказался пустым. Ни фотографии, ни какой-либо информации о себе. Совсем как пару недель назад. Тогда ей пришло похожее сообщение, но другого содержания. Не такого… зловещего. Виолетта отключила звук на телефоне и спряталась под одеяло, как делала в детстве, чтобы обмануть монстров. Но поможет ли это сейчас, когда чудовища взяли ее жизнь под контроль? Игорь или Кристина, Костя с ее дня рождения, староста Аня или юмористка Яна, от шуток которой хохотал весь факультет. Кто угодно мог оказаться рогатой тварью, явившейся за искалеченной душой Виолетты.

«Красная помада на тебе как кровь, которую я хочу пустить». Ви стерла ладонью помаду с губ и крепко зажмурилась, повторяя про себя: «Пусть все, чего я боюсь, уйдет. Все плохое исчезнет, как только я открою глаза». Посчитав до десяти, Виолетта их открыла. Одеяло создавало ложное ощущение безопасности, но дышать под ним становилось все труднее. Девушка повторила мантру – теперь уже вслух. Когда Ви почти убедила себя, что в квартире безопасно, экран ее телефона снова включился. Несчастный Поэт прислал новое сообщение.

Сон как рукой сняло.

АКТ VI. МИЛЫЙ ДОМ

Ветер блуждал по обледеневшим, давно покинутым улицам. Тщательно осматривая каждую щель в окнах и дверях, он искал путь в людские владения. Туда, где пряный запах корицы дурманит, навевая воспоминания о безвозвратно ушедшем лете, а глаза уверенно смотрят в будущее.

Во всех квартирах многоэтажек горел свет. Когда люди остались без надежды, они создали искусственное солнце, чтобы не сойти с ума. Дребезжащий и слабый свет не согревал, но к нему тянулось все, что еще не превратилось в прах: цветы на серых клумбах, ползающие по траве жучки и вороны, прыгающие по асфальту в поисках объедков. Люди тоже тянулись к фальшивому свету. Желали уйти от темноты, в которой жили годами, не помня, кто они и чего хотят. Им не оставили альтернативы: надели намордники и бросили в серость, на съедение обыденности и одиночеству. И только суррогатное солнце создавало для них иллюзию счастливой жизни, облегчая убогое существование.

Богдан смотрел, как через дорогу от него все светится и благоухает. Другая часть города наряжалась в весну и расцветала, как ранняя яблоня, на которую слетелись пчелы со всех полей в мире. Его собственный мир разделился надвое, но ни в одной из половин Богдану не нашлось места. Каждый раз, когда ему приходилось смотреть на свое отражение, он видел труп человека в сером смокинге. Каждый его шаг оставлял бесцветный след на дороге, словно у художника не хватило краски, и он решил оставить все в форме эскиза.

Блеклый город был ему знаком. Все эти улицы Богдан обходил не раз на своих двоих, пытаясь сэкономить на маршрутке, а потому мог уверенно пройти любой лабиринт из закоулков и дворов. Ему открывались пути, неизвестные никому, и он чувствовал себя единственным посвященным в тайны великого города.

Богдан по-настоящему любил Петербург, но сейчас он был здесь чужаком. Парень не понимал, где находится, что делает на этих улицах и куда держит путь. Он снова приковал взгляд к окнам многоэтажек, где в такт его сердцебиению пульсировали тысячи холодных солнц.

В один миг небо окрасилось в черный цвет – это художник, намеренно или нечаянно, опрокинул чернильницу на белый холст. Холод усилил наступление. Несколько снежинок упало за шиворот, и Богдан поежился. Он накинул капюшон, засунул руки в карманы – и тут его посетило озарение. К истине приходят разными путями, и только что Богдан нашел свой. Он побрел в сторону института, предпочтя серость весенней красоте.

Привычное здание стояло в непривычном месте – на Дворцовой площади. Эрмитаж превратился в пугающую вереницу одинаковых учебных корпусов, где окна и двери поменялись местами, а стулья и столы из аудиторий висели в стылом воздухе, как громоздкие снежинки.

На входе в институт Богдан почувствовал, что здесь его путь кончается. И правда: едва он об этом подумал, как из открытого окна первого этажа выпрыгнула девушка. Одетая в легкое красное платье и золотые босоножки, она мягко приземлилась на лед и, не удостоив Богдана взглядом, упорхнула вдаль. Девушка излучала свет, как маленькое солнце, но не искусственное, а самое настоящее: теплое, живое и притягательное. И если она – это Солнце, тогда он – Земля, что вертится вокруг нее без возможности покинуть орбиту.

Как и город, девушка была ему знакома. Мороз запечатал красивое, как цветок, имя на губах Богдана и запретил произносить, но парень его помнил. Она убегала от него по длинной улице, все дальше и дальше, оставляя позади разноцветные следы, которые могли бы украсить белое полотно. В своем сером костюме Богдан чувствовал себя назойливой молью. Он шел по следам девушки, потрясенный до глубины души ее светлым, непорочным образом, казавшимся не к месту в лишенном красок городе. А потом Богдан случайно наступил на отпечаток ее ноги и темноволосая дева растворилась в туманной дали.

Вокруг стали появляться люди. Они не выходили из домов, не выпрыгивали из закоулков, а формировались из ничего, объятые серой дымкой, в одинаковых черных костюмах и с одинаковыми безразличными лицами. Безликие люди проходили мимо Богдана и исчезали, стоило ему отвести от них взгляд. Но в то же время продолжали прибывать. Те же самые лица, те же костюмы и бессмысленные выражения лиц. Богдан уже не удивлялся. Один из прохожих задел его плечом, что-то пробормотал и двинулся дальше. Нескончаемый поток людей заполонил всю проезжую часть и оттеснил Богдана к бетонному забору. Они сторонились его, потому что боялись коснуться и заразиться никчемностью.

До конца забора оставалось десять метров. Десять шагов. И тут люди остановились. Богдан тоже. Они повернули на него головы и заговорили. Все одновременно. Одинаковые голоса сливались в неразличимый гул, но по изменившимся лицам Богдан понял, что люди сочувствуют ему. Они говорили без остановки, качали головами и плакали так надрывно, что парень поверил: он – самый несчастный человек на свете.

Пять метров. Богдан решил пробежать их, чтобы покончить с жалостью к себе. Ему она никак не поможет, а только навредит. Быстро перебирая ногами, он несся вперед, и вот, споткнувшись от спешки, достиг края забора. Богдан выругался и заметил бесцветного человека в смокинге, который дерзко пялился на него из отражения витрины местной булочной.

Наконец он завернул за угол.

Люди стояли на дороге неплотным кругом. То тут, то там раздавались горестные вздохи и всхлипы. Богдан протиснулся через незнакомцев и увидел на асфальте кровь. Не серую, как все вокруг, а бордовую. Настоящую. Рядом неподвижно лежало тело – точная копия Богдана.

Нет. Это и был он.

Парень покачнулся от увиденного. В глазах потемнело, но руки сами потянулись к бездыханному телу. Богдан медленно перевернул его. Пустые глазницы вопросительно уставились на него, перекошенный рот улыбался, а высунутый язык болтался из стороны в сторону. Богдана едва не вырвало на и без того измученное тело. Он встал и попятился. Чья-то рука заботливо погладила его по голове, и позади себя парень услышал знакомый женский голос:

– Бедненький ты мой…

Обернувшись, он увидел Любовь Николаевну с черной вуалью на лице. Она прикладывала к закрытому лицу красный шелковый платок и горестно вздыхала. Другие люди как по команде или заранее написанному сценарию повторяли за ней.

Богдан обратился к женщине:

– Вы вызвали «скорую» молодому человеку? Ему нужна помощь… была нужна.

– Это не так, – сказал вышедший из толпы Вова. Его сосед по комнате единственный улыбался, а не горевал вместе со всеми. Вова, обрадованный смертью друга, глядел на его труп на асфальте. – Он отказался от любой помощи и сам себя довел. Добил. Доломал.

– Сам? – оторопел Богдан. – Как сам?

Вова не ответил. Богдан вернулся к телу и осмотрел его более внимательно. Затылок был пробит чем-то тяжелым. Кровь и какая-то желто-серая, вязкая, горячая жидкость сочилась на землю, разъедая ее подобно кислоте. Но от мертвого Богдана исходил странный и приятный аромат ванили, которому живой Богдан не находил объяснения. Этот запах успокаивал. Парень больше не боялся трупа со своим лицом и даже как будто улавливал его последние мысли.

– Не мог же он себя так? – засомневался Богдан.

– Почему? – улыбался Вова.

– Такую рану самому себе не нанесешь. Как ты не понимаешь? Посмотри, ну же!

Но никто не смотрел на тело: ни Вова, ни те, кто его окружал. Все взгляды были направлены на живого Богдана. Вместо слез на их лицах появились неестественные улыбки.

– Прекратите! – закричал испуганный Богдан. – Вы сводите меня с ума!

Каким-то непостижимым образом они услышали его мольбу и отвернулись. Из толпы показалась неприметная девушка. Она направлялась к Богдану, сжимая в руке две серые гвоздики. Марина. Его недавняя знакомая не только надела все черное, но и накрасила губы в тон одежде. С искаженным от горя лицом она опустила гвоздики на тело Богдана и зарыдала.

– Он при мне это сделал. – Ее глаза, полные отчаяния, обратились к живому Богдану. – Я сама видела. Он не ценил тех, кто о нем заботился. Не дорожил никем! И без конца делал больно себе на глазах у тех, кому не все равно…

– Марина, – прошептал он, не находя других слов.

– И теперь никто к нему не придет, – продолжала она. – Я верила, что будет иначе. Надеялась до последнего, что еще не все потеряно. Но он не слушал меня, – голос Марины стал жестким и хриплым. – Посмотри, где он оказался в итоге. И ты повторишь его судьбу. Никто не будет жалеть тебя после смерти, Богдан. Даже ты сам.

Они остались вдвоем посреди пустынной улицы. Парень смотрел на свою мертвую копию, которой было уже все равно, что о ней думают, а Марина не сводила глаз с него. Богдан ощущал на себе ее взгляд и оттого грустил. Она и в смерти не отпускала его, что уж говорить про жизнь. Вдруг Марина протянула ему руку и сказала:

– Пойдем, я покажу тебе.

Он взял ее за руку и неуверенно пошел за ней к витрине знакомого кафе. Именно здесь Богдан бросил свою спутницу, выбрав ее полную противоположность в центре города. Как полоумный поехал за особенной для него девушкой, а наткнулся на более удачливого сукина сына, который с издевкой спросил: «На мою девушку засмотрелся?» Усталость от бега тут же сменилась приливом сил, все вокруг потускнело, а затем…

Кто-то внутри Богдана зарычал. Он требовал сорваться с места и проучить дерзкого мажора, наказать за грязные слова, разбить лицо, сломать кости, выбить зубы и отрезать язык – все для того, чтобы заставить его пожалеть о сказанном. Все для того, чтобы он больше не прикасался к ней. Надо было набраться смелости и крикнуть: «Ты не ее парень и никогда им не станешь!», но Богдан не решился. И сейчас сам был готов убить себя за это.

– Ты ни на что не способен, – усмехнулась Марина и указала на его отражение в витрине. – Тянешься за несбыточной мечтой, как ребенок, не хочешь замечать очевидные вещи и мириться с разочарованием. Все, что ты делаешь, – это тешишь себя напрасными надеждами. Иллюзии желанны, оттого и разрушительны. Ты одной ногой в могиле, Богдан.

Он вспомнил изуродованную ударом голову другого Богдана, чьи глаза бессмысленно рассматривали искусственное солнце, а губы улыбались пустоте. Малиновский не хотел закончить так же.

– Но ради выживания мне придется пожертвовать любовью, – осознал он. – Я не могу сделать такой выбор. Виолетта – моя надежда, моя мечта, мое сердце. Я не прощу себя, если упущу шанс сблизиться с ней.

Марина молча указала на кафе. Богдан сделал шаг к входной двери – старой, деревянной и покошенной, словно с момента его последнего визита прошли сотни лет. Он толкнул ее, и дверь с неохотой поддалась, оглушив всю улицу мерзким скрипом. Богдан шагнул внутрь.

Место выглядело заброшенным могильником. Пыль толстым слоем покрывала столы и стулья; выцветшие листовки с меню, засохшие цветы и осколки разбитой вазы валялись на полу. А над столом, где они сидели с Мариной, висел ее труп.

– Да, – проговорила она, – вот здесь ты и оставил меня. Здесь ты покончил со мной, не дав и шанса. Но я тебя не виню. Ты побежал к девушке, которая, как тебе казалось, примет тебя, которая достойна тебя больше, чем я. А вот и она.

Сердце Богдана замерло. Он обернулся… В дверях стояла она – девушка его мечты. Виолетта освещала весь зал, как самая яркая лампочка, и ее свет добирался до самого дальнего угла, где в петле одиноко болтался труп Марины. Богдан потерял дар речи. Виолетта рассматривала его с холодным интересом. Марина еще крепче сжала руку Богдана, который уже собирался сделать шаг навстречу мечте.

– Не делай этого, – предупредила Марина. – Если ты ее выберешь, от тебя ничего не останется.

Но все слова перестали что-либо значить с тех пор, как на пороге появилась Виолетта. Богдан подошел к ней и без слов обнял. Вдыхал аромат ее волос, зарывался в них носом, ощупывал тонкую талию и хрупкие плечи. Он согревался от ее тела, такого живого и настоящего, и сам излучал тепло. Виолетта была его проводником в красочный мир, где исполняются самые безумные мечты. Богдан приблизился к желанным губам…

… а наткнулся на холодное стекло. Он в смятении отпрянул. Виолетта существовала в отражении витрины, а не на самом деле. Богдан искал ее взглядом по всему кафе, но в нем находилась лишь Марина. На ее грустном лице выступила едва заметная ухмылка, и девушка прикусила губу, чтобы это скрыть. Парень ее почти что возненавидел.

– Она ушла из-за тебя! – разозлился он. – Что, теперь ты довольна? Хватит строить из себя благородную спасительницу! Ты просто не можешь смириться с тем, что она лучше тебя, вот и хочешь рассорить нас! Но у тебя все равно ничего не выйдет. Виолетта – моя девушка!

– Если ты назовешь ее своей девушкой, она ею не станет, – устало вздохнула Марина.

– Ты, к счастью, тоже.

– Злость тебе не поможет, Богдан. Только принятие факта.

– Какого еще факта?!

– Что ты ей не пара.

Говорила Марина правду или нарочно ранила ложью – Богдану было все равно. Он испытывал такую сильную душевную боль, что не мог даже заплакать. Внутри него рушился целый мир, состоящий из приятных звуков, ярких цветов и нежных прикосновений, а тупая Марина была все еще здесь. Образ Виолетты померк, но не исчез окончательно. Богдан вышел на улицу, боясь упустить девушку из вида.

Она отражалась в наружной витрине кафе, а рядом с ней стоял Игорь: в коричневой кожаной куртке, с уложенными волосами, надушенный дорогим парфюмом и с ключами от тачки в руке. Они держались за руки и смотрели на Богдана по ту сторону стекла.

– На мою девушку засмотрелся? – произнесли губы Игоря и растянулись в издевательской улыбке.

Богдан не выдержал. Схватив лежащую на земле арматуру, он замахнулся и со всей силы ударил по витрине. Оглушительный грохот раздался у него в ушах, осколки посыпались со всех сторон. Что-то теплое потекло по затылку. Богдан приложил к голове ладонь – на пальцах осталась свежая кровь. Арматура в крови валялась у его ног. Он посмотрел в уцелевший кусочек витрины, чтобы убедиться в своей победе над Игорем, но увидел в отражении только себя. Огромная дыра, откуда сочилось жидкое солнце, зияла в его голове.

… Богдан стоял на краю улицы и не понимал, как здесь оказался. Многоэтажки с фальшивыми солнцами, светящими из окон, выстроились вдоль дороги. Впереди он увидел кафе со знакомой вывеской и направился туда. Когда он подошел поближе, из дверей вышла Марина с двумя серыми гвоздиками в руках. Богдан окликнул ее, но она не повернулась. Девушка подошла к лежащему на земле парню и опустила цветы ему на грудь.

Зеваки в черных костюмах стали собираться у очередного тела с пробитой головой.

***

Богдан лежал на полу в общажном туалете, куда убежал от своих соседей по комнате. Он еще не успел раздеться, как все накинулись на него, тыча экранами телефонов в лицо. Видео с разборкой между Виолеттой и Кристиной «завирусилось» и разлетелось по всем соцсетям. Студенты бурно обсуждали инцидент и делали ставки, кого из двух начинающих актрис исключат в ближайшее время. Чтобы у него не развился психоз от этих сплетен, Богдан сбежал в туалет, понадеявшись, что там его точно не станут беспокоить. Так оно и случилось. Он сел на пол и прислонился головой к прохладной плитке. Парень много думал, вспоминал Игоря и Виолетту в его машине. Они в самом деле встречаются? Виолетта не могла так низко пасть. Приличная девушка с безупречным воспитанием не стала бы вешаться на обеспеченного, но глупого парня. Слова Игоря прочно засели в голове, не давая покоя. Как не утихающий зуд после укуса насекомого, мысли еще долго крутились у него на повторе, и Богдан сам не заметил, как в конце концов уснул.

После пробуждения его лихорадило, холодный пот струился ручьем. Малиновского знобило, в горле першило. Отголоски сумасшедшего сна доставали Богдана и в реальности. Почему ему приснилась Марина? Они виделись всего раз, да и сама их встреча оставляла желать лучшего. Богдану снились какие-то трупы, похороны, серые многоэтажки… Многих деталей он не запомнил, зато отчетливо помнил Виолетту. И того, кто стоял рядом с ней.

Злость на Игоря из сновидений приобрела вес в реальности и подстегнула к активным действиям. Богдан встал. Арматуры у него при себе не было, но ее легко могли заменить кулаки. Крепко сжав руки, парень ударил по дверце кабинки. Она покачнулась, и Богдан представил, как вместо нее зашатался Игорь. Ударил снова… и вошел во вкус. Он колотил по двери, не жалея себя, не обращая внимания на грохот и боль в костяшках. Еще через пару ударов на дверце осталась внушительная вмятина, замызганная кровью. Разбитые костяшки ныли, лопнувшая кожа оголяла красную поверхность суставов. Богдан тяжело дышал. Ему было больно, но вместе с тем и хорошо. Выпустив пар, он почувствовал себя лучше, хотя тело по-прежнему бросало то в холод, то в жар. Богдан оторвал кусок туалетной бумаги, намочил и вытер следы крови с кабинки. А вот вмятину скрыть не удалось – ну и хрен с ней. Он хотел вернуться обратно в комнату и уже почти вышел в коридор, как вдруг на лестнице послышались тяжелые шаги.

На этаж поднималась Баба Зина.

АКТ VII. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

Понедельник – самый отвратительный день недели. И самый волшебный. Как в сказке про Золушку, где после двенадцати карета снова становится тыквой, а кучер – крысой, так и в жизни: с наступлением понедельника люди превращаются в угрюмых трудяг, бары сменяются офисами, а крепкие напитки – еще более крепким кофе. Не успевает человек проснуться, как все вокруг начинают грузить его требованиями, делами и лишними разговорами, тогда как единственное его желание – послать всех к черту.

Если кто-то и мог себе позволить подобную роскошь, то только не Виолетта. Она лежала в кровати, думая о том, чтобы притвориться больной и никуда не идти. Идея заманчивая, но, увы, бессмысленная: разговора с деканом не избежать, даже если Ви решит умереть. Девушка беспокойно ворочалась, оттягивая страшный момент, когда ей придется вставать и продумывать пафосную речь. Сегодня она сама себе адвокат. Как там говорится? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а если у них ничего не выходит, то все дружно идут ко дну.

Зато воскресенье обрадовало отсутствием плохих новостей. Виолетта не поехала с утра в больницу, сославшись на ужасное самочувствие. Для пущей убедительности она покашляла и умирающим голосом пожаловалась на ломоту в теле, что, разумеется, сразу возымело эффект. Медсестра по телефону настоятельно рекомендовала много лежать и много пить, поэтому Виолетта, как самый образцовый пациент, последовала ее советам. Провалявшись все утро под одеялом, она усиленно «лечилась» молочно-банановым коктейлем с мороженым. А после обеда к ней приехал Марк, который скрасил больничный режим своим присутствием. Оставшийся день они провели вдвоем. Заказали большую пиццу и не заметили, как слопали ее, увлеченно наблюдая за героями известных фильмов на экране. В компании друга Виолетта и забыла про стычку с Кристиной, пока звонок будильника в понедельник не напомнил ей о предстоящем тяжелом дне.

Темнота за окном не располагала к раннему подъему. Точно весь город еще крепко спал, а Виолетта, несправедливо обвиненная высшими силами, обязана подниматься на учебу. Она никогда не испытывала такой сильной потребности во сне, как ранним зимним утром. Закрыв глаза на классические «пять минут», Ви продрыхла все десять. Третий по счету будильник вырвал ее из поверхностного сна, взбаламутив нервы и циркадные ритмы.