Пыль моря

– Смирись на время, а там видно будет, – старательно подбирал слова Мишка.

– Ничего больше и не остаётся. И так всю жизнь смиряемся, а конца этому не видать.

– У нас тоже так было. Сотни лет под татарами томились. Это что и монголы. А сбросили ж. Так и у вас будет.

– Может и будет, но когда? А пока страна затихает. Слышно только где-то на юге Цинов6 бьют. А у нас всё затихло. Жаль. – Тин-линь озирался по сторонам, опасаясь нежелательных слушателей.

Мишка никогда не заводил разговор про свою судьбу. Что его ждёт в Нингуте, он не знал. Неясные намёки Тин-линя не рассеивали тумана, окутывающего его будущее. Он часто думал о своём необыкновенном положении, и сердце замирало от ощущения чего-то неизведанного и нового. Тоска по дому всё реже навещала его, а воспоминания неспокойной жизни в Нерчинске и нескончаемые ссоры с братьями – и того реже. Одни только воспоминания о матушке заставляли грустить, и на целые часы портили настроение. Сильно любил её, прямо убивался, представляя, как она льёт слёзы по своему самому младшему озорнику.

– Видишь, болота давно кончились, – Тин-линь перевёл разговор в другое русло. – Холмы и горы начались. Река уже не та. Сунгари осталась позади. Ещё дня два – и Нингута. Дом.

– Мудрёные у вас названия. Никак не запомнить. Язык сломаешь, а выговорить не сумеешь.

– Привыкнешь. А Муданьцзян ничем не труднее любой другой реки.

– Вы и Амур мудрёно называете. Хэйлунцзян. Неделю запоминал.

– Привыкнешь.

Мишка со странным ощущением замечал искреннее участие к себе этого чистенького китайца. Что-то тянуло его к пленнику. Да и Мишка за последнее время привязался к своему хозяину. Часто подмывало спросить, что ждёт в Нингуте, но каждый раз оттягивал этот важный вопрос. Вдруг что-то страшное, лучше уж пока не знать. Так спокойней.

Мимо тянулись леса уже в осеннем наряде. Сопки и невысокие горы расцвечены мягкими тонами, воздух чист и прозрачен. В отдалении синеют возвышенности, тёмные тучи застыли у вершин.

Гребцы часто меняли вёсла на шесты, а палка начальника чаще и чаще ходила по потным спинам китайцев. Маньчжуры прохаживались с надменными лицами. Сытые и довольные, они бряцали оружием, предвкушая скорое возвращение и награды.

Поход оказался счастливым и принёс богатую добычу. Впереди ждала суровая зима, но воспоминания удачного похода будут часто веселить душу воина. Уже сейчас солдаты важничали, и каждый мнил себя начальником.

Мишка наблюдал за ними и прикидывал на глаз, какими они были бы в рукопашной.

Нет, с нашими мужиками да казаками им не сравняться, – довольно кривил губы.

Иногда вспоминал свою ватагу. Фому, спасшего ему жизнь, что нашёл Мишку в чащобе умирающим. Как недолго пришлось погулять на свободе. Что ждёт его в богдойской7 земле?

Нестерпимо жаль своих ватажников. Какая жизнь ждала его на берегах Буреи? И только ли там? Его непоседливая натура вряд ли смогла бы усидеть долго на одном месте.

«Зато теперь у меня одни мытарства», – думал Мишка, всматриваясь в проплывающие берега.

Деревни стали попадаться чаще, и выглядели они многолюдными и не такими бедными, как на Сунгари. Встречались и даурские деревеньки. Маньчжуры насильственно переселяли население с берегов Амура. Многие ушли в тайгу, подальше от насиженных мест, но ещё больше горевали в маньчжурской неволе.

– Зачем с Амура народ пригнали? – спрашивал Мишка.

– Маньчжуры малочисленны, – отвечал Тин-линь, – им нужно заселять захваченные земли. Да и войско пополнять требуется. На юге у них дела идут неплохо, но они стали опасаться усиления русских у северных земель.

– Ишь ты! Мало им всей богдойской земли. К нам лезут! То-то за последнее время житья не стало от их набегов. Сколько наших пропало на заимках и починках.

– Сейчас всё больше поговаривают о серьёзном походе в верховья Хэйлуцзян. Там, я слыхал, сильная ваша крепость имеется. Мозолит она глаза маньчжурам.

– Силы не хватит Албазин8 одолеть. Наши за так просто не покорятся. Осели мы на Амуре крепко.

– Как сказать. Им ближе до вас, чем вашим. Слышно, что земля ваша обширна, а большинство русских живёт далеко. Трудно будет вам.

– Это верно, но ты не знаешь нашей силы. Нашего мужика голыми руками не возьмёшь. Полезут – так и получат по зубам.

– Хорошо было бы. Да не верится. В Гирин-уле9 иначе думают. И силу собирают большую.

– Не приведи господь, – перекрестился Мишка.

– Бахай силу набирает. Начальник он знатный и решительный. Пушки подвозят с юга. В Нингуту часто наскакивает. Там тоже полки собирают. В Гирине суда строят большие. По Сунгари, видно, сплавляться станут. Может не скоро ещё.

– Не пугал бы ты меня. Страх берёт. И помочь нечем. Далеко.

Через два дня после полудня из-за мыса показался большой город. На лодках запели трубы и забили барабаны, поднялся крик. Маньчжуры стали натягивать праздничные одежды, приводить в порядок оружие.

За окончание пути всем солдатам выдали по чашечке ханшина. Лица лоснились от удовольствия. Надсмотрщики торопили гребцов.

На судах трепыхались флаги, паруса и мачты украсились цветными бумажными лентами.

Дархань важно прохаживался, в богатом халате и высокой остроконечной шапке. Брюхо округло натягивало халат, жирный подбородок подрагивал, рука нетерпеливо оглаживала длинные тёмные усы. Рядом толклись несколько приближенных офицеров, ловя каждое слово начальника. Ожидали, что за успешный набег он получит повышение, и не исключалось, что скоро он станет фудутуном – заместителем командующего Знаменем10. Заранее заискивали перед большим начальником. К тому же все знали расположение к нему гиринского цзянцзюня.

Город вырастал. Низкие тучи нависли над ним, но дождя не было. У пристани уже собирался народ. Бросали дела и бежали встречать флотилию. Не часто такое случалось и каждый спешил разузнать новости и полюбоваться пышной церемонией встречи прибывших.

Суда неторопливо причаливали к деревянной пристани. Матросы укрепляли сходни. Вот и окончился долгий путь.

Глава 7. Семья Дау

Мишку втолкнули в сарай, обмазанный глиной. Цепь осталась и замкнулась замком к скобе, вбитой в толстый столб.

И-дун, молодой китаец, выполнявший обязанности слуги и помощника при Тин-лине, ободряюще похлопал Мишку по спине и обещал, что хозяин не долго продержит его на цепи.

– У него тяжёлое положение. Надо показать свои добрые чувства маньчжурам. Да и отец его уж очень грозен. Сразу заподозрит неладное. Потерпи малость.

Он ушёл, а Мишке припоминался приезд в Нингуту.

Дарханя встречали пышно и шумно. Солдаты стреляли в воздух, толпа горожан восторженно кричала. Начальник гарнизона, дутун, приветливо принял рапорт Дарханя. Свита окружила их, и все вместе проследовали во дворец, где уже готовился пир. Удачу в походе требовалось срочно отпраздновать.

Тин-линь тоже поспешил в тот же дворец, но на женскую половину. Спешил заручиться поддержкой своей сестры.

Мишка на цепи проследовал за И-дуном и солдатом в дом Дау. Народ с нескрываемым любопытством разглядывал огромного русского мужика. Отпускали весёлые шуточки, указывали пальцами. Однако Мишка не чувствовал в толпе злобы и ненависти. Скорей любопытство и радость, что такого сильного врага удалось посадить на цепь. Советовали надеть колодку или ошейник.

Мишке приходилось терпеть. Оглядывал город, с интересом и любопытством. Грязные, плохо мощённые улицы, застроенные лачугами бедняков, извивались, карабкаясь от берега реки в гору. Но чем выше забирались, тем дома становились лучше. В самом центре города располагались красивые большие дома. Там жили маньчжуры.

Город не имел крепостных стен. «Видно не опасаются нападения», – думал Мишка. За городом кое-где желтели убранные поля. Сейчас они пустовали. Весь город встречал прибывших.

Вскоре дошли до обширного дома с широком верандой. За высоким забором теснились надворные постройки. В нижнем этаже располагалась большая лавка, закрытая в это торжественное время. Собаки встретили дружным лаем, но быстро успокоились. Встречавших было не много. На пороге стоял сгорбленный старик с белыми волосами, заплетёнными в косу. Глаза внимательно щурились, поблёкшие губы вяло шевелились:

– А где же мой внучек, И-дун?

– Скоро явится, господин. Зашёл сестру проведать с дороги. Дело у него к ней.

– Случилось что-нибудь, да?

– Не волнуйтесь, господин. Он скоро придёт.

– А это кто, пленник, аха11?

– Да, господин. Молодой хозяин купил его у господина цаньлина.

– Зачем это ему? Русские не надёжные рабы. За ними глаз нужен.

– Молодой хозяин сам всё расскажет.

– Столько лянов12 отвалил за него. Отец будет недоволен.

– Ничего, господин, молодой хозяин богатую добычу привёз. Все будут довольны.

– Ладно уж, веди в сарай. Да смотри, чтоб не сбежал. Всем тогда попадёт.

Старик засеменил по двору, опираясь на палку. Какая-то женщина с готовностью бросилась ему помочь.

– Это дедушка хозяина, Вэй-си. Сильно любит внука, души не чает.

– А отец где? – спросил Мишка.

– Отец на берегу был, не заметил ты. У них постоянные нелады. Из-за этого молодой хозяин и отправился в поход с Дарханем. Избегают они даже разговаривать, не то, что любить друг друга.

– Чего бы это? – любопытствовал Мишка, устраиваясь на соломе в углу.

– Старые передряги. Хозяин сам скажет, если нужно будет. А тебе знать всё это не полагается. Твоё дело помалкивать. Будь поосторожней здесь. Присматривайся пока, – таинственно прошептал И-дун.

И-дун ушел, а Мишка стал осматривать своё новое жилище. Сквозь щели в дверях можно наблюдать часть двора, заполненного курами, свиньями и бегающими ребятишками. Они как бы случайно подбегали к сараю и боязливо старались заглянуть в щёлки.

Пахло пылью и сыростью. Откуда-то тянуло парным духом коровы.

Мишка сообразил, что хозяйство у Дау большое и налаженное. Трудно было понять, чему здесь придавали большее значение: торговле, или хозяйству. Видно и то и другое.

Прошло не более часа, как двор зашумел, работники засуетились. Во двор стали возвращаться главы семейства Дау. Принесли в носилках Вэй-ти, отца Тин-линя. Мишка приник к щели и знакомился с новыми хозяевами. Вэй-ти был высоким и грузным китайцем. Он совсем не походил на Тин-линя и казался большим и тяжёлым.

Двое его старших сына, Гуан-пин и Ши-хэн, тоже высокие, но ещё не раздобревшие, походили на отца и, видно, гордились этим. Каждый сын имел свою половину дома и своих работников и слуг. Все занимались торговлей и часто отлучались по делам на юг.

Старшему лет за тридцать, был женат, младший не смел заикнуться об этом без согласия отца, а средний должен жениться в конце осени.

Длинные ряды амбаров стояли в отдалении от дома, в той стороне копошились работники. Линялые синие куртки иногда показывались Мишке в щели. Работники мало обращали внимания на господ, им бы успеть сделать свою работу и не получить порции палок.

«Богато живут, – думал Мишка, прислушиваясь к толчее на дворе. – В таком хозяйстве всякому достанется работы. Что-то меня ждёт тут. С Тин-линем вроде хорошо, да И-дун сомнения посеял. Не дай Бог, что не так получится у меня. Забьют – и глазом не моргнут. Ишь здоровые вымахали».

Мишка с нетерпением, но и опаской ожидал прихода младшего хозяина.

Тин-линь явился к вечеру, и сразу же стал объектом ругани отца. Слов Мишка не разбирал, но догадывался, что и его косточки перемывались не раз.

Тин-линь изредка вставлял слово, но отец грубо обрывал его. Это продолжалось довольно долго, и всё время Мишке краем глаза было видно, как почтительно склонялся Тин-линь перед отцом. Наконец вышел дед и прервал поток брани на голову своего любимого внука. На этот раз уже перед ним склонились в почтительном поклоне.

Ишь как старших уважают, видать обычай такой.

Старик засеменил к сараю, все тронулись следом. Мишка забеспокоился. Дверь открылась, и все мужчины семейства вошли внутрь. Мишка встал и почтительно склонился перед хозяевами. Он не хотел подводить Тин-линя и старался показать покорность. Старик подошёл почти вплотную, прищуренные глаза пристально пробежались по русскому. Лицо его стало непроницаемым и словно окаменело. Под пронзительным взглядом Мишка беспокойно переминался с ноги на ногу.

Подошёл Вэй-ти. Он оказался не намного ниже Мишки. Молчание длилось долго, пока дед тихо произнёс:

– Пусть живёт. Ничего плохого в этом не вижу. Да и долг надо выплатить полностью. Хороший работник будет.

– Будет так, отец, – склонился Вэй-ти.

– А ты, внучек, – обратился дед к Тин-линю тихо и ласково, – постарайся для отца. Докажи, что твоё приобретение не просто прихоть, а и большая польза. У нас без этого никак нельзя.

Тин-линь склонился перед дедом и поцеловал в морщинистую щёку.

– Не подлизывайся, нечего лезть с нежностями, – в голосе старика слышались строгие нотки, но никто не принимал выговора всерьёз.

Братья глянули на младшего с неприязнью, а отец подхватил деда и стал торопить домой.

– Ух и досталось молодому хозяину! – воскликнул И-дун, когда все вошли в дом и на дворе затихло. – Но дедушка не дал в обиду, молодец! Дедушка всегда выгораживает своего младшенького. Без него забили бы до смерти.

– Ну а как у сестры, удалось выговорить себя? Заступится?

– Там всё хорошо вышло. Сяоли да дедушка только и любят нашего молодого. Мать была, но уже второй год, как умерла. Тоже души не чаяла. Не то что старших. Да они и совсем не похожи.

– Как же дальше со мной будет? – с опаской спросил Мишка.

– Не знаю. Решат. Работать будешь или ещё что дадут. Мне то не ведомо. Хорошо если пошлют с товаром или на закупки. Да не доверяют нашему. Молод и нелюбим. Старшие всё ездят.

– А далеко бывает ездят?

– Далеко. До Мукдена13 доходят, если не дальше. Месяц, а то и больше в пути бывают.

– А чего тебе дома не сидится?

– Поживёшь, так сам увидишь. Тяжело здесь. Я только и отдохнул в походе. Да и молодой тоже.

Утром Тин-линь пришёл вместе с И-дуном.

– Пошли, буду показывать двор и работу. Пока выбирать нечего. А потом посмотрим, – вид его был озабочен и деловит. Видно нажимали со всех сторон, приходится показывать себя с лучшей стороны.

Мишка не обижался. Он видел, что Тин-линь сам переживает за пленника и старался ободрить своего хозяина приветливой улыбкой.

Мишке сняли цепь и отвели в хлев, где стояли несколько буйволов. Надо было ухаживать за ними, Мишка даже обрадовался этому. Китайцы недоверчиво и с любопытством оглядывали нового работника, но в разговоры не вступали.

– Очень прошу не подавать повода для наказания. Отвечать будем вместе, понял? – Тин-линь таинственно и просительно шептал Мишке на ухо и подозрительно оглядывался по сторонам. – Будут придираться, но ты молчи и кланяйся. Дедушка тоже просит. Говорит, что ты вспыльчив и буен, а это здесь самое плохое в человеке.

Мишка не всё понял, но главное сообразил. Его понимают, но и сам он должен о себе побеспокоиться. В знак согласия поклонился, подражая китайцам. Тин-линь ухмыльнулся и пошёл к дому.

– Видел толстого у амбара? – спросил И-дун, когда они остались одни. – Больше всего опасайся. Сразу палкой бьёт и бежит к хозяину. Да ещё наговорит чего и не было. Подальше от него держись.

– Угу, – хмыкнул Мишка и принялся за работу.

Вот и началась моя новая жизнь, – проносилось в голове. – И долго так можно прожить? Одному богу то известно. Хоть бы Тин-линь придумал что-нибудь.

Во дворе раздались глухие удары палки и крик боли. День начинался избиением. Мурашки поползли по спине. Больше всего боялся, что сорвётся – и тогда пропало. Уж слишком свободной и бесшабашной была его прежняя жизнь.

Глава 8. Зима

Снега становилось всё больше. Временами завывали метели, всем приходилось сидеть дома, кутаясь в стёганые халаты. Шёл двенадцатый месяц, в городе становились приметны признаки большого праздника. Лица жителей озаботились, люди спешили завершить незаконченные к новому году дела.

Мишка продолжал жить в доме семейства Дау. Тин-линь похлопотал чтобы его не перегружали работой. Больше времени оставалось на совместные прогулки и охоту.

Жил он в новой каморке в отдалении от дома. Было холодно, всё время топил убогую печь. Тепла надолго не давала, уже к середине ночи вода замерзала в кружке. В особо ветреные ночи приходилось топить и среди ночи.

За это время он не так уж много раз подучал ударов палкой, и не успел озлобиться окончательно. Тин-линь часто забирал его в свои походы в окрестные леса. То на конях, то на лыжах, они на несколько дней забирались в трущобы, ночуя в деревеньках или в наскоро построенных балаганах.

Мишка всё ближе сходился с хозяином, не переставая удивляться такому сближению. Что в нём искал молодой китаец? Мишка чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, но раньше времени опасался заводить разговор. Ждал, что Тин-линь сам откроется, – тогда всё станет ясно.

Местный язык не казался уже таким мучительным. Свободно и легко говорил, хотя китайцы иногда и посмеивались над его говором. Работники уважали пленного, относились мягко и с пониманием. Любили слушать рассказы про Русь, одобрительно цокали языками и качали головами, слушая диковинные байки.

Старшие братья старались не замечать Мишку, но не упускали случая выказать своё презрение.

«Ишь ироды, нехристи! – думал часто Мишка, – Перед начальством да маньчжурами сами гнут спину и заискивают, а тут хозяевами ходят! Из кожи вылезть готовы от спесивости. У-у-у, басурманы!»

Одна Сяоли, как и её младший брат, относилась к нему приветливо и даже ласково. Она изредка появлялась в доме своего отца. Появление её носилок всегда вызывало оживление и суету. Заискивали и старались угодить и предупредить любое желание. Даже отец не позволял себе лишнего слова. Зато дед в эти посещения был весел и просто болтлив. Глазки едва светились сквозь узенькие щёлочки век, и радостная улыбка не сходила с розового лица.

– Смотри, Мишка, – таинственно шептал не раз Тин-линь, – опутает тебя сестра. Тогда всем худо будет. Дархань не потерпит такого.

– Да что ж я? Я ничего не знаю. Мне ли думать об этом?

Однако такие намёки беспокоили его и волновали. Сяоли была красива и миловидна, не в пример большинству женщин. В свои двадцать шесть лет казалась очень молодой и цветущей. Вкус в одежде был безупречен. Большого разнообразия в одежде китаянок не замечалось, но красавица выбирала для себя самое подходящее.

Халаты, отороченные дорогими мехами, поражали красками и изяществом. Чуть капризные губы вечно были чем-то слегка недовольны. Она привыкла к вниманию, и, не любя Дарханя, вертела им как хотела. Будучи просто наложницей, она добилась того, что ей постоянно выказывали знаки внимания высокие чины. Та не оставалась безучастной к таким знакам. Дархань мучился страхами и ревностью. Перечить начальству он не смел, а страсть его не утихала. Сяоли умело поддерживала это состояние и выторговала для своей семьи немалые льготы и выгоды.

Как и следовало ожидать, Дархань стал заместителем начальника гарнизона – фудутуном, и стал значительной фигурой в городе. Часто и надолго отлучаясь по делам службы, он содержал людей, следящих за Сяоли. Той приходилось изощряться, чтобы в нужное время ускользать от слежки.

Последнее время Сяоли часто уединялись с Тин-линем. Она жаловалась на скуку и Дарханя.

– Дорогой братец. Как всё надоело! Этот Дархань стал просто невыносим. Сплошные подозрения и слежка. А я всё боюсь и дрожу при одной мысли, что может произойти, если сыщики наплетут ему на меня.

– Что же делать, Сяоли? Мы не властны решать свою судьбу. Значит, на роду нам так небо повелело. Только и остаётся, что терпеть.

– Будь я мужчиной! – мечтательно протянула она.

– И мужчинам не очень сладко. Ведь китайцы мы.

– И всё же лучше. Сам подумай. Если что случится со мной, куда я денусь? Отец и тот отвернётся от меня. Сейчас такой ласковый и внимательный, знает, что нет выгоды со мной ссориться. Противно!

– Тише! Не услышал бы кто.

– И то верно. Но, знаешь, брат, мне часто приходит в голову страшные мысли. Хочется всё бросить и сделать что-то страшное, но необычное. Знаю, что потом мне не жить, но это так волнующе…

– Это от дедушки у нас. Меня тоже такие мысли посещают. В такие минуты вспоминаются рассказы о юге. Там дерутся с Цинами, а здесь всё заглохло. И надолго, видимо.

– Да, ты прав. Там что-то творится, но трудно разузнать подробности. Маньчжуры строго за этим наблюдают.

– Дархань, наверное, рассказывает что-нибудь?

– Бывает иногда, но сам потом пугается и грозит страшными карами. А я притворяюсь дурочкой. Да и трудно понять, что там такое. То Чжаны берут верх, то маньчжуры. Но, во всяком случае Дархань уверен в скорой и окончательной победе.

– Не может того быть! Дедушка не верит в это. Не может такой большой народ смириться кучке завоевателей.

– Милый дедушка сколько лет так говорит, а дела становятся всё хуже. Народ сломлен и запуган. Маньчжуры знают своё дело.

– Знали бы они это дело, если б наши же ваны не изменили. В этом всё дело! Проклятые изменники!

– Тин-линь, всё много сложнее. Ты внимательней слушай дедушку. Он не только мечтает, но и дело иногда говорит, а ты по молодости не улавливаешь главного.

– Да сколько же быть молодым?

– Чем дольше, тем лучше. Радуйся, что до старости далеко.

– Так не упрекай в этом!

– Не огорчайся, дорогой, это я от любви к тебе. Ты, да дедушка, и остались у меня. Да и мы у него тоже. Остальные только родственники – и больше ничего. Их надо уважать и почитать, но любить не обязательно. Но говорить об этом равносильно смерти. Так что держись.

– Страшно ты говоришь, но я с тобой не могу не согласиться. К великому сожалению.

– Очень правильно ты заметил, брат, – ответила Сяоли и опустила ресницы, теребя поясок. Затем вдруг, словно встрепенувшись, спросила:

– А что у тебя с твоим пленником? Чудной он какой-то. Громадный, и словно острый.

– Сам ещё точно не могу определить. Тянет меня сила неодолимая к нему. Дикое буйство в нём меня околдовало. Неуёмная жажда жизни.

– А что ж он теперь, смирился?

– Трудно сказать, но думаю, что нет. Да и меня он уважает, как я надеюсь. Чутьём чувствую. Надёжный человек. И хотелось мне иметь у себя преданного по-настоящему человека. На своих трудно положиться.

– Ты не прав. Своих тоже много преданных, но найти их труднее. Каждый скрывает свои мысли.

– Одни беседчики да цзячжан-староста. Да ещё добровольных соглядатаев сколько. Озверились люди. Ближнего готовы продать за несчастный лян. Каждый выслужиться перед маньчжурами хочет. Даже мысли читать обязаны каждого. Отчитываются в этом.

– Тут ты прав, но и хороших людях забывать не надо. Дедушка говорит, что их очень много. Мало ли было восстаний, и против старых и против новых хозяев. И про ванов ты точно подметил. Вот и не помогла наша знаменитая стена.

– Да что вспоминать! – Тин-линь горестно махнул рукой. – Времена Чжан Сянь-чжуна14 давно прошли! Найдутся ли ещё такие, а?

– Никто этого сказать не может. На юге-то находятся. Может, и у нас найдутся. Надо мечтать, ну и что-то делать, – лукаво улыбнулась пухлыми губами Сяоли. – А всё же, для чего ты возишься со своим пленником? Не понять мне. Скажи честно.

– Хотел бы, да сам ещё не знаю. Мысли бродят, а ясности нет, и не видится мне ничего впереди. Дедушка тоже ободряет, но тоже ясности не вносит. Всё думаю, а придумать ничего не могу.

– Не огорчайся, братец. Всему своё время.

– Пойдём лучше к дедушке. Он всегда тебя с нетерпением ждёт.

– Да и тебя тоже.

– Я всегда при нём. Уже надоел ему, – со смехом ответил Тин-линь.

Дедушка Вэй-си блаженно улыбался, увидев входящих к нему в комнату внуков. Лицо его порозовело, длинные седые усы мелко затряслись в беззвучном смешке. Развёл руки.

– Дорогие мои внучата! Как я рад видеть вас да ещё вместе! Проходи, Сяоли, садись. Порадуй старика, расскажи новости. Мне ведь не часто приходится их слышать.

– Милый дедушка! – она нежно поцеловала розовую щёку старика и обняла за морщинистую шею.

– Ишь, стрекоза, – довольно молвил Вэй-си.

Дед умильно смотрел щёлочками на молодое красивое лицо, но постепенно выражение его глаз становилось строже.

– Ты опять про старое! – недовольно проговорила Сяоли. – Не надо дурных мыслей, деда. Всё хорошо, не трави себя.

– Да, да, внученька. Ты права. Не стоит бередить старое. Не воротить прежнего. Да и как пойдёшь против силы. Сомнут – и не заметишь.

– Вот и хорошо. Дедушка, как хочется поговорить с тобой по душам. Но редко удаётся это.

– Не я виноват в этом.

– Конечно не ты, любимый мой дедушка!

– Ну, а ты что скажешь, хунхуз15?

– Много хотелось бы, да мысли путаются. Не поймаю никак.