Октябрический режим. Том 2

Как можно было ожидать, за законопроект выступил Гулькин. В конце своей длинной речи он напомнил, что противники вероисповедного законопроекта тоже грозили, «что нам достанется от крестьян за тот законопроект», но крестьяне, наоборот, «хвалили тех, которые голосовали за вероисповедный вопрос». «Вот где собака-то зарыта», – сказал кто-то справа, имея в виду, что обнаружились мотивы голосования Гулькина и по этому законопроекту.

Челышев «от имени крестьян» заявил, что те будут голосовать за принцип условного осуждения. Как можно было ожидать и тут, оратор от лица крестьян обратил внимание Правительства на отравление спиртными напитками как на главную причину, толкающую народ на преступления.

При третьем чтении выразительную речь против условного осуждения произнес Сторчак: «Почему это непременно нужно условное осуждение? Если я хороший человек, то я суда не боюсь. На что мне условное осуждение? Я прав, я никого не трону. Другое дело, если крестьянин крестьянина оскорбил – это ничего, а если дворянина, то, здравствуйте, напакостил, нагадостил, подают в суд и вдруг применять условное осуждение – я, мол, был пьян, простите, пожалуйста, сделайте милость. Члены Г. Думы все знают, что они неприкосновенны, это пока они сидят в Г. Думе. А что будет с вами, как вы придете домой, и вам набьют морду? Условное осуждение?».

Члены Г. Думы встретили эту речь дружным смехом, и выступавший следующим Марков 2 попытался их пристыдить за смех «над словами истинного сына народа», на что гр. Бобринский 2 заметил с места: «сам смеялся».

Партийная рознь заедает нашу Думу

Мудрую речь произнес гр. Бобринский 1, находивший, что сторонники законопроекта защищают его лишь из политических соображений.

«к величайшему сожалению, мы не избегли здесь той язвы, которая заедает нашу Г. Думу, той органической болезни, которой мы страдаем, той подводной скалы, о которую непременно рушится всякое пожелание, всякое доброе начинание, будь оно внесено Правительством, будь оно внесено кем-нибудь из нас: это наша постоянная и вечная партийная рознь. Под углом этой партийности ложно освещается всякий вопрос, и прения непременно вводят нас в совершенно другую область обсуждения, в которой поневоле приходится вращаться».

Указав на заявление 30 крестьян, оратор продолжал: «России, которая следит за нами и которая устала от наших распрей, совершенно безразлично, кто из нас бросит перчатку или поднимет эту перчатку; наши взаимные колкости, уколы, наше красноречие и споры, все это давно приелось, давно известно: мы нового ничего не говорим. Весьма понятно, что в крестьянских головах отзовется такая мысль: ах, опять началось политиканство. Оставим это и перейдем к более насущному требованию».

Если же ораторы, защищавшие законопроект, действительно являются сторонниками условного осуждения, то гр. Бобринский 1 советовал им отказаться от крепости, от политической окраски. «…если вы установите принцип условного осуждения – это будет полезный шаг в деле уголовного производства. Но, гг., если вы проведете закон так, как он вносится комиссией, то это будет мертворожденная мера, которая оправдывается политическими партийными целями, но не благом государства».

Инцидент с еп. Митрофаном

Вернемся к речи еп. Митрофана. Приветствуя сам принцип условного осуждения, владыка от лица своей фракции выступил против распространения законопроекта на крепость, рассказал о случаях политических убийств священников в его губернии и назвал милосердие к политическим преступникам сентиментализмом и лицемерием.

Сторонники поправки о крепости, особенно левые, пришли в ярость.

«Мы слышали, гг., – говорил Гегечкори, – сегодня из уст представителя Христа, наместника Христа, вместо проповеди любви, всепрощения, проповедь, клокочущую злобой и ненавистью; мы видели, гг., сегодня, как еп. Митрофан из политических побуждений, из чувства ненависти к своим политическим противникам забыл все, забыл о том, представителем кого его считает население; мы видели, что еп. Митрофан забыл, что он прежде всего епископ».

Караулов напомнил эпизод с митр.Филаретом и д-ром Гаазом: митрополит сказал, что невинно осужденных не бывает, Гааз возразил, что его собеседник забыл о Христе, на что митрополит ответил, что сейчас, наоборот, Христос о нем забыл. Оратор назвал вл. Митрофана «забывшимся клириком», который дал повод социал-демократам бросить упрек и себе, и православной церкви.

Гр. Беннигсен щегольнул цитатой из блж. Августина, где говорилось о милосердии, свойственном христианским правителям.

«Если глава церкви говорит, что нужно мстить, а не прощать, – спрашивал Кропотов, – то как же будут понимать это дело простые смертные?».

Больше всех сказал Гулькин, в речи которого, как обычно, нашла выход двухвековая старообрядческая неприязнь к представителям господствующей Церкви. Оратор поставил владыке Митрофану в пример святителей Амвросия Медиоланского и Иоанна Златоуста, которые заступались за народ перед правителями. Гулькин напомнил слова Спасителя, что прощать нужно до седмижды семидесяти раз, владыка же Митрофан «не хочет и один раз простить». Что до убитых священников, то они сами виноваты, что вступили в союз русского народа: «Если хочет владыка Митрофан и священники, чтобы народ их любил, то они должны прежде сами полюбить народ и тем показать пример людям, и не ввязываться в ту партию, которая не по совести служителю церкви. Спаситель наш Иисус Христос ни к какой партии не принадлежал. Это дело гражданское, дело Правительства, а не дело священников». Левые то и дело смеялись во время этой тирады.

Сам владыка отсутствовал при этих речах и потому ответил не с кафедры, а через газеты. Он объяснил, что мы обязаны прощать обиды, причиненные лично нам, но не можем распространять такое прощение на лиц, угрожающих безопасности наших ближних. «Едва ли можно сказать преступнику, покушавшемуся на ниспровержение общественного строя, организовавшему преступные сообщества и нисколько не раскаивающемуся: иди и впредь делай так же. Пусть скажет это кто-либо другой, а я не скажу и думаю, что, так поступая, я не сделаю чего-либо несоответствующего моему званию».

Сразу два протеста правых на действия Председателя 26.X

Правые подали протест против действий Хомякова, допустившего личные выпады в адрес представителей православного духовенства. Авторы обвиняли Председателя в «явном пристрастии», являющемся «одной из главных помех для плодотворной и мирной работы Г. Думы», «покровительстве определенным партийным вожделениям, направленным против святой Православной Церкви и ея достойных пастырей».

В том же заседании Хомяков заслужил и еще один протест. Председатель не сделал замечаний левым, кричавшим Замысловскому с мест, зато, когда оратор стал отвечать на возгласы, Хомяков попросил его «не нарушать порядка». Справедливость была восстановлена лишь после указания Замысловского, что его оскорбляют. Затем Гегечкори, не названный по имени, взял слово по личному вопросу и пояснил свой возглас о «бывшем кадете». Когда же Замысловский пожелал ответить, то Председатель не дал ему слово, ссылаясь на Наказ, не допускающий прений по личному вопросу. В итоге правые подали второй протест, отметив, что Хомяков «забывает свою главнейшую обязанность – беспристрастие».

Вскоре в «Земщине» появилось шуточное стихотворение о том, как Председатель просит левых соблюдать приличие, а Пуришкевича исключает на 15 заседаний.

Так правит Думою почтенный ХомяковПод крик восторженный кадетов и жидов.

Курьезы

Маклаков даже обратился к депутатам: гг. судьи

При обсуждении этого юридического законопроекта адвокат Маклаков ощутил себя настолько в своей стихии, что даже заговорился: «И, гг. судьи (смех справа), гг. члены Г. Думы… да, говоря об этом законе я больше всего чувствую себя в обстановке судейского зала, ибо этот закон есть судейский закон, и вам за него скажут спасибо именно судьи».

Судейские душки

Марков 2 рассуждал о том, что неудивительно слышать защиту настоящего законопроекта от присяжных поверенных: «Когда вы видите на этой кафедре присяжного поверенного, одного из тех «судейских душек», при слушании которых у судейских дамочек бегают в пояснице мурашки». Председательствующий кн. Волконский остановил оратора просьбой не употреблять «таких выражений, совсем не подходящих в Г. Думе».

Антропологическое исследование типов преступников

Пуришкевич, между прочим, со ссылкой на науку объявил, что преступления являются результатом дегенерации. В доказательство он сослался на книгу о женщинах-убийцах, предками которых были пьяницы или преступники. «Я разбирался в этих типах, всматривался в них: сколько сходства между ними и левыми представителями», – заявил оратор под смех справа.

Гегечкори возвратил Пуришкевичу его аттестацию: «Мы думаем, гг., без всяких антропологических исследований можно уже установить – тут наука не при чем, тут факт сам по себе ясен – к какому именно типу может принадлежать этот дегенерат».

Проект стеклянной стенки

Доступ в зал заседания и кулуары посторонних, в том числе репортеров, был запрещен Высочайше утвержденными правилами 18.X.1907. В ноябре 1908 г. Высочайшим повелением 18 сотрудникам газет была предоставлена привилегия находиться в нижней ложе Г. Думы, где им было лучше слышно и видно, чем из верхней ложи. Они так и назывались – «нижние» журналисты.

Список таковых ежегодно устанавливался Главным управлением по делам печати. Например, на 4-ю сессию он выглядел так:

«Новое время»;

«Биржевые ведомости»;

«Голос Москвы»;

«Киевлянин»;

«Московские ведомости»;

«Россия»;

«Речь»;

«Русские ведомости»;

«Русское слово»;

«Земщина»;

«Санкт-Петербургские ведомости»;

«Торгово-промышленная газета»;

«Галичанин»;

«Письма к ближним»;

«Киевская мысль» (условно);

«Одесские новости» (условно);

«Южный край» (условно).

Нижняя ложа имела и другое преимущество перед верхней – из нее был свободный доступ в кулуары, чем журналисты, конечно, пользовались.

«Нам просто нет покоя от репортеров, – говорят члены Думы. – Войдите в наше положение… Мы по три, четыре часа сидим в комиссиях, заняты докладами… Выходим оттуда усталые, с пересохшим горлом… Хочется отдохнуть, выпить стакан чаю… А тут вас со всех сторон караулят, поджидают, ловят и засыпают всевозможными расспросами…».

Однажды Шубинский накричал в кулуарах на одного из левых журналистов: «Оставьте меня! Я не могу вам теперь давать никаких объяснений!. Я только что кончил доклад по 96 ст. Дайте мне отдохнуть…», однако, несмотря на усталость, дал сведения другому репортеру.

В мае 1909 г. группа правых протестовала против того, что «нижние» не просто проходят в свою ложу через помещения, отведенные членам Г. Думы, но и задерживаются в этих помещениях, беседуя с депутатами, чем их стесняют. Затем, вероятно, ввиду нашумевшего интервью гр. Уварова с передачей слов Столыпина, группа депутатов предложила устроить для журналистов особый вход, чтобы предотвратить их беседы с членами Г. Думы. «Земщина» рекомендовала давать газетам лишь официальные справки о работе комиссий, по вечерам, как это делается со стенографическими отчетами заседаний общего собрания.

По слухам, президиум поначалу постановил закрыть журналистам доступ в кулуары. Заговорили о предстоящем строительстве стеклянной стенки между кулуарами и ложей печати. Автором этого «архиреакционного» проекта был кн. Волконский.

Однако чем была бы третья Дума без журналистов? Фельетон «Биржевки» рисовал скучную жизнь народного представительства, лишенную освещения в печати. Трезвенник Челышев, по слухам, запивает горькую. Пуришкевич идет в редакцию прогрессивной газеты и просит написать о своих новых выходках: «Но, милостивый государь, к концу заседания я прошелся по залу Думы колесом, подкатился к трибуне и с высоты ее три раза прокричал: «ку-ка-ре-ку!». Милостивый государь, для кого я это сделал, я вас спрашиваю? Должны об этом знать мои избиратели или не должны? Обязана печать отражать государственную жизнь страны или не обязана?».

В конце концов президиум отказался от проекта стеклянной стенки, и «Земщина» поместила карикатуру, изображающую «единственный способ избавления членов Г. Думы от газетных иудеев», – помещение журналистов за решетку с табличкой: «Просим гг.депутатов близко не подходить!! Кусаются!!».

Запрос с.-д. о преследовании профессиональных союзов (28.X, 4.XI)

Внесенное социал-демократами заявление указывало на закрытие губернскими присутствиями по делам об обществах и союзах 81 профессионального союза. Запрос был адресован министрам внутренних дел и юстиции. Щегловитов письменно отказался дать объяснения, заявив, что о действиях его ведомства речи не идет. Выступил перед Г. Думой только представитель Министерства Внутренних Дел Курлов.

Политизированность профессиональных союзов

Курлов утверждал, что одни из перечисленных в запросе профессиональных организаций были закрыты за антиправительственную деятельность, а факты относительно других искажены интерпеллянтами.

В доказательство политического характера профессиональных союзов Товарищ Министра привел выдержки из постановлений социалистических партий о намерении использовать эти учреждения для борьбы с правительством. Также Курлов сослался на анкету, произведенную бюро при социал-демократической партии, откуда выяснилось, что из 36 зарегистрированных в 1907 г. профессиональных обществ 18 с-д, 9 с-р, 8 беспартийных.

Таким образом, закрывая рабочие объединения, «Министерство ведет борьбу не с профессиональным движением, а с антиправительственной пропагандой».

Замысловский назвал профессиональные союзы «филиальными отделениями эсдековских организаций». Ссылками на литературу социал-демократов оратор доказывал, что эта партия требует от всякого рабочего союза, чтобы он действовал в духе ее политической программы.

Социал-демократы опровергали партийность профессиональных организаций. Чхеидзе сослался на Штутгартский и Стокгольмский конгрессы своей партии, указывавшие на необходимость нейтральности рабочих союзов. Решительно отрицалось наличие при фракции комиссии, производящей анкеты, хотя Курлов говорил не о фракции, а о партии в целом. По мнению ораторов, Правительство борется с профессиональным движением как таковым, ополчаясь на него, «как Ирод ополчился на вифлеемских младенцев», устроив «мамаево побоище этих профессиональных союзов».

Пуришкевич остроумно сравнил социал-демократов с пойманной лисицей, которая «отгрызает свой хвост и убегает без хвоста». Под «хвостом» оратор разумел «политическую подкладку этого запроса», выведенную на поверхность Товарищем Министра.

В отместку Чхеидзе сравнил народное представительство с «волчьей думой, в которую был бы внесен запрос относительно действий крыловского волка» и которая «никогда не приняла бы запроса о том, что приключилось с теленком».

Против чисто экономических рабочих союзов никто не возражал. Замысловский заметил, что беспартийные профессиональные организации следует приветствовать. На всякий случай октябрист Протопопов все-таки посвятил часть своей речи описанию пользы профессиональных союзов как таковых с примерами из жизни Европы. «…лекцию вы нам, что ли, читаете», – не выдержал кто-то справа, но оратор остался неумолим.

Формальная сторона

Действия губернского присутствия по делам об обществах подлежат обжалованию в Правительствующем Сенате. На этом основании противники запроса утверждали, что присутствия не подчиняются Министру, а следовательно их деятельность не может служить предметом запроса согласно ст. 33 Учр. Г. Думы. Пострадавшим надлежит подать кассационную жалобу обычным порядком. Эту мысль старательно отстаивал с самого начала прений докладчик Гололобов. Ее разделил и Товарищ Министра Курлов.

«На самом деле, – говорил Гололобов, – если мы будем предъявлять такие запросы, которые не имеют признаков запроса, которые по закону, по ст. 33, нельзя считать запросами, а мы будем их предъявлять для того, чтобы здесь высказываться по каким-нибудь побочным обстоятельствам или для того, чтобы выругать Правительство и поругаться между собой, то, гг., из этого толку не будет». В таком случае «нам избиратели наши тоже могут предъявить запрос о том, что мы напрасно и бесполезно тратим время».

Бар. Мейендорф возразил на доводы противников запроса, что «подобная теория привела бы государство на край гибели». По мнению оратора, Министерство должно было вмешаться в деятельность присутствий по союзам и обществам и установить в этих учреждениях единообразную практику.

Гололобов ответил, что как раз рекомендуемый бар. Мейендорфом способ – издание циркуляров, то есть разъяснение законов административным порядком, – будет погибелью государства.

Отношение комиссии, фракций

Комиссия отклонила запрос, причем с ее докладом произошла какая-то загадочная история: он был написан и отпечатан неведомыми путями независимо от докладчика и лишь по его настоянию переделан.

Фракция «Союза 17 октября» постановила голосовать за запрос. Это решение было принято в совещании всего 13 членов, собранном второпях, за полчаса до начала заседания. Затем Люц прошел вдоль скамей центра и оповестил товарищей о постановлении фракции.

Гололобов в качестве докладчика не побоялся заявить, что его фракция в этом отношении ошибается.

Запрос был принят большинством 144 голосов против 92.

Осенью оратор центра Протопопов подверг власти нападкам за препятствование деятельности профсоюзов. Гололобов заметил, что изложенные этим депутатом мысли соответствуют «политике и туда, и сюда», что фракцией «допускается иметь лисий хвост и прикрывать его национальным флагом».

Замысловский указал на то, что октябристы, выдвигая настоящий запрос, держат в комиссии законопроекты, которые действительно могут облегчить участь рабочих.

Формулы и голосование 4 ноября

По словам «Земщины», октябристы намеревались начать свою формулу перехода словами «удовлетворяясь объяснениями правительства», но уступили требованию прогрессистов и не написали заветных слов. Внесенная центром формула составлена в лучших традициях фракции. Свобода союзов не признается нарушенной – однако ее осуществление затруднено. Действия присутствий не называются прямо незакономерными – однако следует принять меры для исполнения закона, именно временных правил 4 марта 1906 г.

Председатель объявил, что формула октябристов принята большинством 120 голосов против 106. Справа потребовали проверки выходом в двери. «Земщина» потом утверждала, что во время подсчета члены Г. Думы передвигались, вставали и садились, что среди октябристов были полусидевшие и полустоявшие. Однако Хомяков сделал вид, что понял крики как требование заканчивать, и заявил: «Внимания, гг., только на одну минуту». Объявив время и повестку следующего заседания, Председатель закрыл заседание нынешнее и торжествующе заявил правым: «А теперь, кому угодно, – в двери».

Последние слова Хомякова показывают, что он отлично расслышал крики правых. Возглас «В двери!» – это выражение из жаргона Г. Думы, которое может означать только требование проверки голосования и ничто иное. Правые восприняли поступок Хомякова как желание сыграть в руку своей фракции и, если верить «Земщине», дружно крикнули Председателю: «браво, рыжий!».

Переизбрание президиума (30.X)

Избрание Председателя и его Товарищей

30 октября состоялось переизбрание президиума Г. Думы. Вопрос был острым ввиду борьбы правых с Хомяковым, а либералов – с Замысловским. Говорили, что среди мнимых сторонников нынешнего Председателя немало «тайных Никодимов», которые его не поддержат.

«К вечернему заседанию Г. Думы были мобилизованы все парламентские силы фракций, – писала «Биржевка». -

В 9 часов вечера яблоку некуда было упасть. Депутаты, которых в самые боевые дни Г. Думы никогда не видишь, и те появились, чтобы выполнить партийный долг.

В ложе Г. Совета – кн. П. Трубецкой, М. А. Стахович и многие другие».

Социал-демократы, трудовики и кадеты воздержались от участия в выборах ввиду недопущения кандидата от оппозиции.

Поначалу провели предварительную баллотировку записками. По словам «Биржевки», правые голосовали за Родзянко вместо Хомякова, чтобы формально не нарушить старое соглашение с центром. Среди записок, поданных за Родзянко, была обнаружена «одна с какой-то странной надписью, во всяком случае неподобающей». Текст гласил:

Хоть на лицо, хоть на изнанку,Переверни кругом Родзянку,А как ни бейся, хошь не хошь,Другого лучше не найдешь.

Автором был Пуришкевич. Кн. Волконский объявил, что считает эту записку пустой.

6 записок было подано за кн. Волконского, причем только 2 уточняли, о котором члене Г. Думы идет речь, и корректнейший Председательствующий засчитал за себя только эти две.

Хомяков заявил о согласии баллотироваться, и Пуришкевич крикнул: «Пол-Думы не голосует!». На самом деле в голосовании участвовали 305 членов Г. Думы. Неожиданно против Хомякова проголосовали «ex-октябристы» и часть националистов. «Биржевка» написала, что Гучков не скрывал своего изумления в эту минуту.

Хомяков был избран внушительным большинством 212 голосов октябристы, прогрессисты, поляки, мусульмане, 20-25 националистов) против 93, то есть двумя третями. Однако по сравнению с выборами предыдущих двух сессий 212 голосов – это очень мало.

«Он приобрел председательское место и на этот год, – писал «Колокол» о Хомякове, – но где те 160 голосов из 373, полученных им в первые выборы, а главное, где то доверие и уважение, с каким не Дума только, а вся Россия встретила его выбор и провозглашенный им девиз?», т. е. девиз о единой могучей неделимой России.

«Земщина» угрожающе предсказывала «трудный сезон» и для Хомякова, и для Думы ввиду непопулярности Председателя, которая будет тормозить работу.

Председатель Совета Министров направил Хомякову поздравительную телеграмму.

При выборах товарища председателя 6 записок оказалось за Пуришкевича, и Председатель, по правилам, спросил его о желании баллотироваться.

– Мне противно быть вашим товарищем, – ответил депутат.

Хомяков как ни в чем не бывало продолжил опрос всех лиц, за которых были поданы записки, а закончив, заявил, что не сделает Пуришкевичу замечания, «ибо для него то, что он сказал, хуже всякого замечания, сделанного Председателем». За свою мягкость Хомяков получил сразу два письменных протеста от лиц, жаждавших применить к нахалу высшую меру взыскания.

В выборах кн. Волконского участвовало почти столько же лиц, сколько в выборах Хомякова, но соотношение оказалось иным: 249 за (октябристы, националисты, крайние правые) и 44 против. Если за Председателя голосовало 70 %, то за кн. Волконского – 85 %.

Еще одним товарищем был избран Шидловский (190 против 101), который сразу уступил старшинство кн. Волконскому.

Избрание старшего товарища секретаря

Чтобы сместить Замысловского, его враги ограничили в новом Наказе срок полномочий старшего товарища секретаря 1 годом (§ 26). Поэтому вместе с переизбранием президиума были назначены и выборы этого должностного лица. Правые возражали, что закон обратной силы не имеет и потому изменение Наказа не может коснуться Замысловского, избранного в 1907 г. на 5 лет, как и весь секретариат.

Фельетонист «Земщины» утверждал, что вместо борьбы «законный старший товарищ плюнул и отступился». Однако ранее в той же газете появился письменный протест жертвы интриги против новых выборов, поданный Хомякову.

Правые заявили, что считают выборы товарища секретаря лишенными юридической силы, а Замысловского – по-прежнему занимающим свою должность. «…то же лицо, которое вам угодно будет избрать, будет для нас величиной мнимой, нечто вроде корня квадратного из минуса единицы».

Попытался что-то заявить по адресу Хомякова и Созонович, но был лишен слова.

Национальная фракция заняла двусмысленную позицию. Если «Свет» писал о нарушении права ради партийных целей, то в общем собрании националисты заявили, что выборы неправильны, но лишь ввиду нарушения былого соглашения правых и центра. Тем не менее, фракция решила принять участие в баллотировке. Возможно, своя рубашка оказалась ближе к телу: «Биржевка» писала, что на место Замысловского предполагалось избрать националиста Микляева.

Однако Гучков усмотрел в заявлении фракции бунт и решил поддержать кандидата прогрессистов Соколова 2. Кадеты, по-видимому, тоже голосовали за него, поскольку Кутлер и Некрасов обещали корреспонденту «Биржевки» померяться силами на этом вопросе, а Милюков тщетно уговаривал Гегечкори не воздерживаться от участия в выборах.