Октябрический режим. Том 2

Поправка кадетов. Метаморфоза Кутлера

Кадеты предлагали такой состав комиссий:

уездный член окружного суда (председательствует);

непременный член комиссии;

3 гласных уездного земского собрания;

5 крестьян по избранию от волостных сходов;

с правом совещательного голоса – выборщики от волостей, не вошедшие в состав землеустроительной комиссии.

Как видим, здесь исключены два из трех представителей администрации – уездный предводитель дворянства и земский начальник – как «проводники внешнего влияния, внешнего давления на комиссию». Оставлен только непременный член комиссии. Исключен и председатель уездной земской управы, поскольку кадеты сочли, что он обременен многими обязанностями и является «лишним членом комиссии». Зато представительство крестьян усилено с 3 до 5 лиц, т. е. крестьяне составляли бы половину этой комиссии.

В общем, соотношение крестьян и интеллигентных сил напоминало в миниатюре Г. Думы I и II созывов и едва ли было бы работоспособным. Поправка кадетов была отвергнута в обоих постатейных чтениях.

Тот же Кутлер, который по этому законопроекту выступил за вариант своей фракции, отметив, что особенно неприемлем в землеустроительной комиссии земский начальник, в бытность свою чиновником говорил совсем иначе. В ходе прений ему об этом напомнили.

Гр. Бобринский 2 процитировал записку некоего представителя партии народной свободы, где говорилось, что для землеустройства не следует создавать особые комиссии и дело землеустройства должно быть поручено существующим крестьянским учреждениям в лице земского начальника и уездного съезда с уездным предводителем дворянства во главе, т. е. тех самых лиц, которых кадеты так хотели исключить из состава комиссий. Справа спросили, кто автор этой записки, и оратор объявил: «документ этот назывался экзаменом в бюрократическом мире, экзаменом Н. Н. Кутлера на звание Товарища Министра Внутренних Дел». На правых скамьях зааплодировали, а Пуришкевич по окончании речи оратора предложил: «Могу передать Кутлеру его собственную записку».

Новицкий 2 рассказал, что когда-то заседал вместе с Кутлером в комиссии по продовольственному делу под председательством Плеве. Там Кутлер выступил горячим защитником земских начальников, указывая, «что земства как бы обиделись и ничего не сделали по продовольственному делу, а земские начальники обходили избы крестьян, относились горячо к крестьянам и крестьяне, благодаря земским начальникам, не голодали».

Более радикальные поправки

Пока Шидловский подсчитывал число выборных лиц в будущей комиссии, социал-демократы предложили попросту избирать ее целиком, по четырехвостке. Впрочем, эта фракция вносила подобную поправку едва ли не в каждый закон, где была статья, связанная с какими-либо выборами. Разумеется, четырехвостка была отвергнута, в чем никто и не сомневался.

Челышев предложил вместо трех крестьян ввести в состав комиссии шестерых. Этот вариант тоже не прошел.

Ход прений. Крестьянские дни. Голос Микулы Селяниновича

«Крестьянские дни», – под таким заголовком в «Земщине» появилась заметка о прениях по законопроекту.

«Законопроект о землеустройстве задел крестьян за живое, – писала газета. –

Всюду в Екатерининском зале кучки крестьян, оживленно и видимо с полным пониманием землеустройственных тонкостей обсуждающих отдельные статьи законопроекта.

Иногда кучки сливаются и образуется своеобразное вече.

Общее впечатление от этих крестьянских прений – в крестьянине проснулся инстинкт собственника».

Крестьяне, разумеется, выступали и с трибуны, однако в своеобразном стиле. К примеру, речь Амосенка была горячей и искренней, но такой путаной, что из нее трудно что-либо понять, кроме двух примеров неудовлетворения Главноуправляющим Землеустройством и Земледелием крестьянских прошений о получении участков земли. По-видимому, оратор полагает, что по законопроекту землю будут разверстывать принудительно, «как это можно судить по разговорам» (!). Поэтому Амосенку кажется, что «в этом законопроекте говорится даже не только что об устройстве, а о расстройстве, а именно о том, чтобы принудительно, под кнутом, разорвать землю на маленькие клочки». Оратор просил вернуть законопроект в комиссию и изменить его так, «чтобы первым делом решили отдать те земли, которые не входят даже в компетенцию принудительного отчуждения». Что имелось в виду – неизвестно. Речь кончилась указанием на то, что оратора не пустили в земельную комиссию. Судя по сказанному им, это было правильное решение. Впрочем, речь Амосенка пришлась по вкусу националистам из «Света», опубликовавшим ее сводку в своем отчете об очередном заседании под заголовком «Голос Микулы Селяниновича».

Вообще прения не отличались особой остротой. Вопрос был интересен главным образом крестьянам, прочие скучали. Вот как описывал одно из заседаний (14.X.1909) корреспондент «Биржевых»: «Типичное аграрное заседание прошлой сессии, когда на улице накрапывает мелкий осенний дождик, в зале полутемно, депутаты ничего не слушают, ничем не интересуются и вяло читают газеты. Ораторы также вяло сменяют друг друга и что-то говорят, по-видимому, чуть ли не для собственного удовольствия». В том заседании одно из голосований показало, что в зале всего 174 человека, – впрочем, это кворум.

Единственный, кажется, забавный инцидент был связан с Милюковым. После окончания общих прений (12 октября 1909) лидер кадетов попросил отложить голосование перехода, потому что их фракция-де намеревается внести свою формулу и нуждается во времени для ее обсуждения (!).

В центре закричали: «надо было раньше». Пуришкевич крикнул нечто такое, что не услышали стенографы, но услышал Хомяков, обратившийся к нему так: «Я покорнейше прошу в Г. Думе не чертыхаться».

Заявление Милюкова Председатель попросту проигнорировал, и тогда лидер кадетов попросил, «по крайней мере, объявить перерыв на 5 минут» на том же основании. Послышался шум справа и смех. Баллотировкой перерыв был отклонен.

Едва попав в Г. Думу, Кутлер уже получил возможность проявить себя в своей стихии. «Земщина» поместила карикатуру под названием «Дорвался!», изображающую Кутлера стоящим на четвереньках прямо на пюпитре ораторской кафедры. Подпись гласила: «Кутлер. – Вот где наговорюсь всласть – с думской кафедры меня не прогонишь!».

Совместное голосование флангов

При рассмотрении настоящего законопроекта в первый, кажется, раз в III Г. Думе возникло любопытное явление – совместное голосование правого и левого флангов по ряду статей и поправок. «Зал заседаний во время голосования этих поправок представлял необычайное зрелище. За поправки вставали оба думских крыла, соединявшихся тонкой нитью сидящих на задних скамьях центра крестьян и священников.

При обратном голосовании – стоящие октябристы оказывались окаймленными рамкой сидящих членов Думы».

После одного из заседаний Вязигин насел на Милюкова, предлагая ему заключить союз и голосовать вместе. «Если две демократии – правая и левая – в Думе по социальным вопросам объединятся, то в результате такого соглашения возможно провести целый ряд реформ социального и экономического характера. Нужно забыть о политике. Ведь кадетам важно осуществление социальных и экономических реформ». Но Милюков лишь пожимал плечами.

Крестьяне в земельной комиссии

Кадет Березовский 1 в своей речи отметил, что в III Думе, в отличие от первых двух, с крестьянами не считаются, потому что их мало. Оратор сослался на слышанные лично им жалобы крестьян от центра о том, что их мало пустили в земельную комиссию. Некоторые крестьяне даже покинули фракцию центра, поскольку, по их словам, они пришли в Думу за решением земельного вопроса.

Амосенок удостоверил слова Березовского: «Как совершенно верно говорил депутат Березовский 1, крестьян даже в земельную комиссию не пустили. Я про себя самого скажу. Меня не пропустили в земельную комиссию, в которой я не мог бы испортить дела, я насильственно ничего не хотел и не просил, но что можно, то давайте. Например, по судебной реформе я тоже могу кое-что смыслить, был и присяжным заседателем и сословным представителем, – меня и оттуда устранили. То, что мне не нужно, то дали: «на тебе», да еще ходи за фракцией, проси, покланяйся, а фракция выберет любимчиков, а нам не дадут права свободного голоса, не дают высказаться».

При обсуждении состава землеустроительных комиссий Кропотов вновь поднял ту же тему, упомянув, что в земельной комиссии из 66 членов всего 16 крестьян. При этом, отметил оратор, вошедшие туда крестьяне Андрийчук и Ермолаев выступали в комиссии против расширения крестьянских прав.

– Сыском занялся, – с места прокомментировал Пуришкевич этот донос.

– Я не сыском занялся, – огрызнулся оратор, – а тем, что должен сказать с трибуны Г. Думы.

Ермолаев выступил с объяснением. Оказалось, что земельная комиссия обсуждала не вопрос о правах крестьян, а только поправку трудовой группы, внесенную именно Кропотовым, об избрании уездных землеустроительных комиссий по четырехвостке. Кропотов говорил в комиссии, что по этой системе пройдут люди, отстаивающие интересы крестьян. А Ермолаев возразил, «что прошедшие по этой системе лица вовсе не будут отстаивать интересы крестьян и что крестьяне вовсе не нуждаются в защите этих людей, которые будут проходить тайным, явным и тому подобным голосованием».

Крестьянская группа

Законопроект о землеустройстве подтолкнул членов Г. Думы крестьян к новой попытке создания собственной фракции. Первое заседание новой группы состоялось 17.X. На первое время решили не выступать в качестве особой фракции, а лишь по крестьянским делам голосовать совместно. Председателем группы был избран Челышев, вскоре отказавшийся и тут же переизбранный, а старшим товарищем председателя – Тимошкин. Спустя год группа распалась.

Законопроект об условном осуждении

Очередной законопроект из группы либеральных проектов Министерства Юстиции. Сущность условного осуждения в том, чтобы для небольших преступлений исполнение наказания отсрочивалось и, при отсутствии проступков осужденного в течение этого срока, признавалось отбытым. Если условное осуждение не предусматривается законодательством, то в иных случаях судья, жалея неопытного преступника, не желая, чтобы его развратила пагубная атмосфера тюрьмы, вынужден идти на сделку с совестью и признавать его якобы невиновным.

Министр Юстиции Щегловитов говорил, что «редкий месяц не приносит в Министерство Юстиции заявлений присяжных заседателей о введении у нас условного осуждения».

Судебная комиссия Г. Думы рассмотрела настоящий законопроект более чем за год до обсуждения в общем собрании. Теперь, наконец, Дума нашла время на этот простой, но важный закон.

Защищая законопроект, Щегловитов сказал: «В древности, гг., правосудие изображали в образе Фемиды с завязанными глазами. Современной юстиции, по моему глубокому убеждению, такое изображение совершенно не соответствует. Фемида наших дней не может быть слепой, она должна быть зрячей. Но и этого недостаточно. Она должна обладать значительной остротой зрения. Только при этом условии она может отправлять правосудие, в котором воздавалось бы каждому по его делам в соответствии с его личными свойствами».

Против законопроекта высказались лишь некоторые крестьяне и горстка крайних правых и националистов, отколовшихся в этом вопросе от официальной позиции своих фракций.

Блестящий юрист, Щегловитов читал в Думе огромные лекции по поводу законопроекта.

Заявление 30 членов крестьянской группы

В начале общих прений 24 октября 1909 г. было оглашено заявление 30 депутатов-крестьян (Пахальчак, Андрийчук, Ермольчик и др.) о том, чтобы снять с очереди законопроект об условном осуждении и приступить к рассмотрению законопроекта о местном суде. Подписало подавляющее большинство членов крестьянской группы. В заявлении говорилось, что Г. Дума должна заниматься реформами «для честных граждан страны», а не «заботами о благосостоянии преступников».

От лица подписавших заявление выступил Тимошкин. Первый его довод был юмористический: «по данному законопроекту записалось 48 ораторов, разговоры которых, может быть, займут, по крайней мере, месяц или полтора (смех), и это я могу достоверно сказать, имея в виду, что по законопроекту записалось более дюжины присяжных поверенных, которые говорят не менее двух часов каждый. Вот вы, гг., и сосчитайте. (Справа рукоплескания и голоса: браво; смех в центре и слева; звонок Председателя)». Кроме того, оратор напомнил, что в Г. Думе лежат готовые к слушанию более важные законопроекты и что в 1908 г. Государь Император выразил представлявшимся Ему членам Г. Думы свое желание, чтобы Г. Дума в первую очередь занималась рассмотрением законопроектов, касающихся крестьян. Данный же законопроект не только «совершенно не касается крестьян с точки зрения полезности», но даже может им навредить».

Для возражения октябристы выставили тоже крестьянина Кузовкова, который приветствовал законопроект об условном осуждении и предложил продолжать его рассмотрение.

Заявление крестьян было отклонено. Позже в ходе прений крестьяне Дворянинов и Герасименко вновь высказались в духе этого заявления, призывая рассмотреть сначала законопроекты о безработных и об уравнении крестьян в повинностях с другими сословиями. «…преступность никогда от этого сократиться не может, коль масса безработных и голодных сидит», – заявил Дворянинов.

Чтобы привлечь к законопроекту симпатии крестьян, октябрист Андронов напомнил им об «аграрниках», участвовавших в недавних аграрных беспорядках. «Вы, гг., особенно крестьяне, к которым я исключительно обращаюсь, отлично сами знаете этих аграрников, и среди них, я уверен, каждый из вас мог бы указать людей совершенно честных, людей ни в чем не повинных, которые были вовлечены в те преступления, которые они совершили, той волной безумия, которая тогда накатилась на них и увлекла за собой. Неужели вы, гг., думаете, что эти крестьяне-аграрники лучшие, по крайней мере, из них элементы, пострадали бы, если бы им дано было условное осуждение?».

Доводы противников законопроекта

Самым ярым противником законопроекта был, пожалуй, Замысловский, который еще в комиссии голосовал против всех остальных за его отклонение, а сейчас назвал его «самым вредным» из всей группы. Впрочем, депутат признавал: «Идея, принцип его – хороши. Отправные точки законопроекта очень гуманны, против них ничего нельзя было бы возражать». Однако из дальнейшей речи Замысловского видно, что оратор возражает именно против идеи законопроекта – против расширения прав преступников. Вторили бывшему товарищу прокурора Пуришкевич, Марков 2, назвавший законопроект «крайне вредным», и некоторые другие.

Надо заботиться о честных людях, а не о преступниках

Противники условного осуждения находили, что Г. Думе следует в первую очередь заботиться о честных людях, а не о преступниках. «Да не насмешка ли, гг., над русской жизнью, – спрашивал Пуришкевич, – что в час, когда мы только что освободились от угара революции, когда мы только что вошли в рамки нормы обычного течения русской общественной, государственной жизни, в русском учреждении, которое должно начертывать русские законы, первое слово, или одно из первых слов раздается в защиту кого? Честных ли, стойких ли, верных своему долгу? Нет. В защиту тех преступников, которые создали тот угар, который мы пережили. А здесь комиссия пополняет еще это, как бы подчеркивает, как бы указывает и дает свободу политическим преступникам».

Репрессия уменьшается тогда, когда ее надо усилить

С обеих сторон признавали, что наша деревня переживает сейчас всплеск преступности. «…теперь в деревне стало жить совершенно невозможно», – говорил крестьянин Дворянинов. Того же мнения был и Министр Юстиции Щегловитов: «в деревне нашей творится нечто ужасающее. Это, гг., не новость для вас, это вы все прекрасно знаете».

Введение института условного осуждения именно теперь еще ухудшит положение, поскольку преступники будут не изолироваться, а, наоборот, возвращаться в ряды мирного населения. Сельскому населению, говорил Замысловский, «теперь и так житья нет от всевозможных преступников, а вот этими гуманными законами и та малая защита, которую оно имеет, окончательно устраняется». Дворянинов думал так же: «Ведь вы, гг., здесь ограждаетесь полицией, всевозможными слугами, а в деревне никакой охраны нет, и если всякое преступление будет сходить безнаказанно, то преступность будет еще более расти у нас».

Националист Клопотович даже полагал, что вместо уменьшения наказания следует его скорее усилить.

Защитники законопроекта возражали, что тюрьмы-то не помогают. «Но ведь строгость испытана, – говорил Щегловитов, – а однако она ничего не дает для деревни. Напротив того, разбойничество в деревнях увеличивается, а разбойничество это, между прочим, в числе причин своего возникновения знает нашу плохую, разваливающуюся тюрьму. … Достаточно нам было строгого и неуклонного применения начала непременного возмездия суда за каждое совершенное преступное деяние. Результаты этого положения мы знаем».

Условное осуждение в корне изменит положение благодаря тому, что в ряде случаев не даст начаться процессу порчи преступника тюрьмой. Этот процесс гр. Беннигсен метко охарактеризовал так: «Ведь мы, в сущности, попадаем в то положение, в котором был в басне медведь, отталкивающий бревно, висящее перед ульем. Бревно постоянно возвращается и ударяет медведя все сильнее и сильнее по лбу. То же самое получается и у нас. Мы отправляем преступника в тюрьму, где он портится, засим он совершает новое преступление, попадает в арестантские отделения, портится окончательно и уже идет и режет близких нам людей».

Между прочим, Замысловский упрекал центр Г. Думы в непоследовательности: в прошлом году октябристы голосовали за усиление наказания за конокрадство, а в этом – поддерживают ослабление уголовной репрессии в виде института условного осуждения. Ему возразили, что усиление наказания – это одно, а снисхождение к случайным преступникам – совсем другое.

Поймет ли народ? Христианские корни условного осуждения

Противники законопроекта утверждали, что народ не поймет принцип условного осуждения.

«Представьте себе, – говорил Замысловский, – положение сельского жителя, какого-нибудь крестьянина, которого обокрали, ограбили, изранили, у которого сожгли его хлеб или его лес. Он употребляет чрезвычайные усилия, чтобы найти преступника, изобличить его; тот увиливает, ссылается на всяких лжесвидетелей – алибистов; наконец, дело идет на суд. Обвинитель и все его свидетели приезжают туда, приезжает и вор, поджигатель или грабитель, и в результате что же? «Да, этот человек виновен, – говорит судья, – так как он действительно украл, так как он действительно сжег хлеб, так как он действительно покушался ограбить, но я его отпускаю на все четыре стороны и никакого наказания ему пока не будет!».

Гг., русский простой народ никогда не поймет этого закона, он всегда будет глубоко возмущен тем, что человек, которого изобличили, которым причинен в деревне огромный вред, едет с этого суда по той же дороге, тут же рядом, в соседней ближайшей таратайке с тем, кого он ограбил, сжег, обокрал».

Замысловский отметил различие в правосознании города и деревни. «Чем больше городской центр, тем больше и процент оправдательных приговоров у присяжных заседателей. Помню, например, как в Виленском окружном суде присяжные заседатели вынесли в одну из сессий восемь оправдательных приговоров подряд; в меньшем центре, в Гродне, такого случая за все существование суда не бывало ни разу. Объясняется это тем, что судит городская интеллигенция, люди, которые знают о преступлениях по газетным статьям, по различным книжкам, но которые сами не испытали, что такое преступление; если у такого интеллигента вытащили из кармана кошелек, то ему от этого, в конце концов, беда не большая; эта интеллигенция не видала воочию людей, разоренных преступлениями, и вот она судит так, что оправдания идут быстрым темпом. Наоборот, на выездных сессиях, на тех сессиях, где судит крестьянское население, где судит русская деревня, которая по себе знает, что такое преступление и что такое преступник, там на всю сессию приходится 2-3 оправдательных приговора, не больше; присяжные заседатели судят чрезвычайно строго».

Результатом введения условного осуждения, по словам противников законопроекта, будет усиление в деревне самосуда. Крестьяне, не видя, что преступники наказаны, будут карать их самостоятельно.

Убедительно звучала речь волостного писаря Пахальчака. Он рассказал, что многие «честные трудящиеся люди», живущие по соседству с его местожительством, сейчас сидят в тюрьме за самосуд. В соседнем селе крестьяне после кражи учинили на сельском сходе самосуд над четырьмя заподозренными односельчанами. «Двоих отправили на тот свет, одного так исколотили, что он больше красть не будет, а четвертый забежал в камыши и таким образом избег этой участи». По мнению оратора, со введением условного осуждения крестьяне «будут считать, что в суде судят как-нибудь, оправдывают по ошибке, и оправданный возвращен в деревню. Население ожидает за каждую кражу обязательно тюремного заключения, а раз люди будут возвращаться в деревню, то на основании тех событий, о которых я имел честь доложить вам, случаев самосудов будет очень много».

Не стоит относить указания на частые случаи самосуда в деревне к полемическим преувеличениям. Эту беду члены Г. Думы отмечали не только по поводу настоящего законопроекта. При третьем чтении законопроекта о местном суде кн. Волконский 1 тоже рассказал о двух поразительных случаях деревенского самосуда. В первом случае оратору даже показывали приговор сельского схода одной из волостей Рязанской губ., заверенный печатью старосты: крестьяне единогласно постановляют предать земле своего односельчанина. Чудовищный приговор был приведен в исполнение: односельчанин был убит и предан земле. На вопрос земского начальника «Отчего же вы это сделали?» крестьяне ответили: «Что, батюшка, от поджогов житья не стало». Во втором случае, произошедшем в уезде, где жил кн. Волконский 1, «всеми уважаемые крестьяне, богатые, зажиточные, работящие», по предложению одного из них, угостившего прочих водкой, казнили своего односельчанина: «Стащили они его, как котенка, за шиворот, вытащили и едва вышли из избы, как страшный крик послышался. Что же? Ножом ему сразу проткнули и легкое, и сердце, и Бог знает еще что, и потом палками добили, а потом пришли советоваться, как быть, как бы за это не ответить, к батюшке, к помещику».

Пуришкевич предсказывал, что настоящий законопроект вызовет такой самосуд, что «пойдет на каторгу честный крестьянин, пойдет на каторгу мужик, работающий на себя, которого выведут из терпения условно освобожденные, раз и, может быть, два».

Защитники законопроекта из числа юристов возражали, что идея условного осуждения издавна существует в русском правосознании, и в доказательство ссылались на примеры в Уложении Царя Алексея Михайловича и в приговорах волостных судов. Щегловитов указывал на то, что введение условного осуждения в других странах не привело там к росту самосуда. Не-юристы вспоминали, что пример условного осуждения есть в Евангелии, когда Христос говорит женщине, которую следовало побить камнями за прелюбодеяние: «иди и впредь не греши».

Впрочем, пример других стран и Уложения 1649 г. был не совсем уместен в Российской Империи 1909 г., где в деревнях жить было невозможно от нескончаемых краж, поджогов и потрав.

Технически не разработан

Замысловский утверждал, что законопроект следует отвергнуть из-за его технической неразработанности. В числе примеров юридических ляпов законопроекта оратор привел такой: если человек не отбыл наказания, то повторное преступление будет считаться первым, т. е. неправильно будет считаться рецидив, за который полагается усиление наказания.

Оратор ошибался. Министр Юстиции и докладчик его поправили: из ст. 7 видно, что преступление, по которому дано условное осуждение, учитывается для счета по рецидивам. Соображения Замысловского на эту тему, – говорил Щегловитов, – показывают, «что законопроект, вероятно, не был с достаточной ясностью усвоен прежде, чем сделать из него тот вывод, который был здесь заявлен».

Докладчик опроверг и еще одну техническую придирку Замысловского, вообще заметив, «что все те примеры, которые приводил депутат Замысловский, большей частью, если не все, оказываются совершенно не соответствующими общему его определению, что законопроект технически не разработан».

Забегая вперед, отметим еще один юридический ляп Замысловского. Он внес к ст. 1 поправку, чтобы условное осуждение применялось лишь в случае сознания обвиняемого. Однако, как пояснил Министр Юстиции, в современном праве подсудимого не вынуждают к сознанию, это начало устарело и отвергнуто уставами 20 ноября 1864 г.