Сталинград. Доблесть на Волге

Майор Иванов приказывает вынести всех тяжелораненых с позиций и окопов, оказать первую медицинскую помощь легкораненым. Он собирает оперативное совещание с командирами соединений и взводов.

Майор Иванов: «Товарищи, первый бой мы выиграли. Поздравляю и благодарю за проявленное мужество, высокую боевую выучку и мастерство! Мы выбили двадцать два танка у немцев. Прекрасный результат. Но это ещё далеко не конец сегодняшней битвы. Тяжелораненых надо немедленно везти в город. Мы потеряли восемь орудий, почти половину. Соберите снаряды у разбитых пушек и доставьте их к исправным орудиям. Посмотрите, можно ли восстановить пушки, заменив их повреждённые механизмы и прицелы. Нам скоро снова предстоит бой, и каждая целая пушка будет на вес золота. Приказываю собрать трофеи. Наш сегодняшний лозунг – «Ни шагу назад!».

Несколько групп по пять-семь бойцов перебежками выдвинулись из окопов и стали собирать оружие с поля боя, сняв и три пулемёта МГ-34 с колясок мотоциклов, уничтоженных у реки. Бойцы обратили внимание, что танк, взорванный на мосту, полностью погрузился в воду. У убитых танкистов они сняли пистолеты в кобурах. Вернувшись в расположение, они свалили в груду пулемёты, винтовки и пистолеты. Одна из групп привела двух раненых пленных солдат и хромого танкиста, которых немедленно доставили к майору.

Майор Иванов: «Валерий, переведи им. Какие задачи стояли у вас? Какими силами располагает ваше командование на этом участке фронта? Где находятся точные позиции ваших войск?»

Немецкий танкист-лейтенант: «Что вы собираетесь с нами делать? Какие можете нам дать гарантии жизни?»

Майор Иванов: «У нас мало времени. Вы у меня в плену, а не я у вас. Извольте отвечать точно и полно на мои вопросы. В зависимости от ваших ответов я решу, что с вами делать. Вы будете жить, если сообщите ценные сведения».

Немецкий танкист: «Нам приказано было взять ваши позиции и занять деревню за ними. Там будет создан плацдарм нашей группы войск для последующего наступления на Сталинград. У нас очень много танков. Больше ста пятидесяти. В основном это средние танки. Много у нас и артиллерии, и авиации. Поэтому вам лучше сдаться. Так вы сохраните себе и вашим подчинённым жизнь. Я гарантирую вам жизнь в плену и буду вашим адвокатом у моего командования, если вы будете благоразумны и продемонстрируете хорошее отношение к нам».

Майор Иванов: «Вот это наглость. Он у нас в плену разглагольствует о гарантиях жизни нам. Где у вас находятся танки и артиллерия? Где склады и хранилища топлива? Где аэродром?»

Немецкий танкист: «Я не знаю, где наш аэродром. Танки за рекой, но я не знаю название местности там. Топливо и боеприпасы нам подвозят в цистернах и машинах туда, где мы останавливаемся в конце каждого дня».

Майор Иванов: «Мне нужны точные координаты. Иначе ваши сведения не представляют никакой ценности. У меня есть только пять-десять минут на разговор. Потом я ухожу. Вы должны показать на карте ваше расположение. После этого я отправлю вас в Сталинград. Но у меня мало лошадей с телегами. Они предназначены для раненых. Если будете молчать и нагло давать нам гарантии жизни, то имейте в виду, я не отправлю вас в штаб. Будьте уверены, я не отдам вас моему врагу никогда, чтобы вы вновь не сеяли на моей земле смерть и разрушения. Вы меня хорошо поняли?»

Танкист закивал головой: «Да, я понимаю. Вот приблизительно здесь на карте находятся позиции наших танков. А вот тут у нас тяжёлая артиллерия».

Майор Иванов: «Валерий, у нас нет возможности проверить его показания. Поэтому запиши и сравни их с показаниями других двух пленных. Если они покажутся правдивы, передай их срочно в штаб. Пускай наша авиация проверит и при подтверждении нанесёт бомбовый удар. Приставь к пленным бойца. В случае попытки бегства, открывать огонь».

Когда оберштурмбанфюрер СС Шольц вернулся в штаб, ординарец генерала сообщил, что генерал просил немедленно ему прибыть на доклад.

«Что у вас случилось, Шольц? Почему вы здесь, а не в деревне за рекой?», – недовольно встретил его генерал фон Виттерсгейм.

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Русские отчаянно защищаются, и у них сильная позиция на высоте. Кроме того, количество орудий у них гораздо больше десятка, о которых сообщала наша воздушная разведка накануне. По данным командиров танковых экипажей, у русских порядка двадцати хорошо замаскированных пушек. Точное их количество мне трудно назвать. Эти данные приблизительные, мы их считали по вспышкам при выстрелах из леса».

Генерал фон Виттерсгейм: «Вы ушли сегодня утром с тридцатью танками. Сколько вы вернули после боя? И сколько вы уничтожили русских орудий?»

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Наши потери – 22 танка. Мы смогли уничтожить от десяти до пятнадцати русских пушек с расчётами. Прикажите нанести массированный удар бомбардировщиками и нашей артиллерией по русским позициям по свежим разведданным. Вот здесь на оперативной карте я указал их координаты».

Генерал фон Виттерсгейм: «Если судить по вашим словам, Шольц, то у русских сейчас остаётся около пяти орудий. А вы, потеряв так много танков, просите о массированном ударе. «Люфтваффе» вместе с нашими канонирами уже нанесли его утром перед вашей атакой. А вы умудрились потерять 22 танка и попятились назад от пяти русских пушек. Вам не стыдно, Шольц? У русских нет никакой поддержки с воздуха, нет танков, а вы бежите от них. На вашей стороне в бою было полное превосходство в силах. Вы должны учиться воевать у русских. Из-за вас я вновь буду просить «Люфтваффе» утюжить русские позиции, которые вы не смогли взять. Но имейте в виду, что наши бомбардировщики должны будут сегодня после обеда бомбить русские переправы на Волге. Не знаю, смогут ли они выделить несколько эскадрилий «Юнкерсов» с истребителями прикрытия, чтобы вы смогли справиться с пятью русскими пушками. Я вынужден ждать вашу победу в бою местного значения за какую-то мелкую деревеньку в двадцать-тридцать изб. Я приказываю вам после короткого отдыха взять все ваши оставшиеся тридцать пять танков и снова атаковать русские позиции. Не забудьте взять в послеобеденный бой уцелевшие экипажи восьми танков сегодняшнего боя. Они знают местность и обстановку, и их опыт будет полезен. У вас есть два часа. Идите и объясните задачу экипажам. К вечеру русское сопротивление должно быть смято, а с вами я надеюсь встретиться в следующий раз завтра в деревне. Чтобы я вас больше здесь не видел. Не возвращайтесь сюда. Я постараюсь, Шольц, чтобы вы вышли сухим из воды после вашего конфуза с пятью русскими пушками. Всё. Вы свободны».

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Есть, господин генерал!»

Через час последовал огневой налёт немецкой артиллерии по позициям советских войск. Он длился полчаса. Тяжёлые снаряды снова взрыхлили территорию вокруг окопов и опушки леса. Было повреждено несколько пушек у леса. Ещё через час начался авианалёт, но он был непродолжительным и слабее утренней бомбёжки.

Танки оберштурмбанфюрера СС Шольца стали выдвигаться на позиции к реке ещё до завершения бомбардировки. Как только смолкли взрывы, и самолёты улетели, его танки снова стали подниматься из низины к советским позициям. Шольц был очень зол после утренних потерь и особенно после трёпки, которую устроил ему генерал в штабе в присутствии других старших офицеров. Он стремился сорвать испорченное настроение и уязвлённое самолюбие на подчинённых, но понимал, что в утреннем бою он дрогнул и испугался продолжать атаку советских линий обороны на своём командирском танке вместе с оставшимися семью танками. Но даже сейчас, идя в бой, он не был уверен в победе. Он думал: «Русские хорошо замаскировали пушки. Они успешно маневрировали, уводя орудия на заранее подготовленные позиции, и наверняка сделали то же самое при повторной бомбёжке и артналёте».

Шольц только приблизительно знал количество сил, которые ему противостояли. И это его тревожило. Генерал не простит ему повторного отступления. Перед атакой он потребовал, чтобы все танки были подготовлены к быстрой стрельбе, чтобы осколочно-фугасные снаряды заранее лежали в затворах. Участвующие в утреннем бою танковые командиры поделились опытом и рассказали об особенностях местности и об укреплениях советской линии обороны.

Перед началом сражения Шольц приказал танковым экипажам концентрировать огонь из пушек только по советским орудиям, которые представляли наибольшую опасность его танкам на всех дистанциях, и не отвлекаться на стрельбу по окопам и пулемётным точкам. Он также приказал, чтобы пулемётчики в танках обстреливали окопы, фиксировали стрелков из противотанковых ружей и подавляли их пулемётным огнём.

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «На больших дистанциях русские противотанковые ружья ПТРД не представляют для нас опасности. Но уже на средних и особенно ближних дистанциях они могут быть чрезвычайно опасны, ибо бронепробиваемость их бронебойно-зажигательной 14,5-мм пули составляет 35 мм на дальности 300 метров. Их стрелков трудно обнаружить, потому что они малозаметны, маневренны и быстро перемещаются в окопах».

Он пристально всматривался через окуляры в позиции противостоящей ему Красной Армии. Его командный танк следовал позади всех танков, позволяя ему наблюдать всю картину предстоящего сражения. И вот грянул залп из леса, и четыре его машины были подбиты. Вероятно, советский снаряд, пробив броню, попал в боекомплект одного из танков, и страшный взрыв разорвал его. Башня, сорванная чудовищным взрывом, отлетела на десять метров в сторону. Люк башни, кувыркаясь в воздухе, поднялся на высоту метров пятидесяти, а потом упал на крышу позади идущего танка, оглушив экипаж. Другой танк остановился, объятый пламенем: снаряд вспорол бортовую броню и угодил в моторный отсек. Вспыхнуло топливо, и горящие танкисты стали выпрыгивать из машины. Они бросались на землю и отчаянно пытались сбить с себя пламя. Через полминуты грянул ответный залп его танков, и земля вздыбилась там, откуда были вспышки пушечных выстрелов. Разлетающаяся во все стороны шрапнель поражала орудийную прислугу, пушки и всё вокруг. Танки резко увеличили ход, пытаясь сократить время их обстрела с высоты и расстояние до советских окопов. Снова вспышки из леса, и ещё два танка разбиты. У одного Т-IV сползла гусеница: советский снаряд угодил в передний каток и, разорвавшись, снёс его и разорвал гусеницу. Танк потерял ход и беспомощно закрутился на месте. Однако он не потерял возможность вести огонь. Он остановился и выстрелил. Но уже через полминуты советские артиллеристы, внеся поправку в прицел, добили его. Снаряд попал в отделение механика-водителя и легко, словно консервный нож, вспорол лобовую броню и разорвался внутри. Страшный взрыв расколол гитлеровский танк. При таком попадании выживших в танке не бывает.

Уже в течение тридцати минут идёт интенсивный огонь с обеих сторон. Но перевес в силах и в количестве орудий у немцев. Вал их танковой атаки всё ближе подходит к позициям Красной Армии. На поле сражения горят немецкие танки, но всё реже пушечный огонь из рощи у леса. Многие деревья горят и падают. Немецкие танки и пехота подходят к окопам на дистанцию стрельбы прямой наводкой. Советские бронебойщики успешно поражают немецкие танки из ПТРД. Советские солдаты начинают бросать из окопов противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной жидкостью, знаменитые коктейли, названные в честь советского наркома иностранных дел Молотова.

Майор Иванов, видя, что ему не удержать позиции больше двух часов, приказывает старшему лейтенанту Ерёмину: «Валерий, у нас остаётся ещё несколько полуторок и подвод-телег. Приказываю вам собрать всех раненых с позиций и увозить как можно дальше, желательно в Сталинград или к Волге на переправу. Враг скоро окажется здесь. Возьмите с собой немецких пленных. Подберите себе столько бойцов из пехотинцев, сколько вам будет нужно для этого. Возьмите также документы о пути нашей части. Доведётся вам выбраться отсюда и увидеть моих, передайте им мои приветы. Вам всё ясно?»

Валерий Ерёмин: «А как же вы, товарищ майор? Я могу остаться здесь на передовой вместо вас».

Майор Иванов: «Нет. Я – командир и остаюсь здесь. Я не имею права бросить солдат в бою. Вы понимаете меня как человек, родившийся у моря, бывший моряк-ленинградец. Капитан тонущего корабля покидает его последним. На суше, как и на море. Торопитесь же. Мы сможем прикрывать ваш отход ещё в течение около двух часов».

Валерий Ерёмин: «Счастливо вам, командир. Даст Бог, может ещё и свидимся».

Старший лейтенант приказывает подогнать семь полуторок как можно ближе к передовой и набирает двадцать бойцов вокруг себя, а затем они бросаются с носилками к окопам собирать и выносить раненых под шквальным огнём немцев.

С учётом перебежек от одного бугорка к другому, ползания по-пластунски это заняло двадцать минут. Валерий отметил несколько поваленных горящих деревьев: за их пламенем они смогут незаметно вывести раненых с поля брани. Раненых много, хотя их периодически доставляли в лес к обозам и машинам в течение всего боя. Много раненых было уже отправлено с позиций в течение дня. Это была тяжёлая и рискованная работа – тащить и выносить раненых под градом пуль и осколков.

Как только все раненые были уложены на ветки, покрывающие пол кузова полуторок, Валерий оглянулся на позиции и наступающие немецкие танки и пехоту. К его горлу подошёл ком, а на душе лёг тяжёлый камень: он понимал самопожертвование тех, кто оставался здесь уже навсегда. Грохот взрывов, стрельба и свист пуль и летящей шрапнели были непрерывными. На отдельных участках советские солдаты предпринимали попытки контратак.

Он увидел, как политрук Евгений Иванченко поднялся из окопа с криком «За Родину! За Сталина!» и повёл в рукопашный бой группу солдат на прорвавшихся на этом участке гитлеровцев. Он скосил трёх фашистов автоматной очередью из ППШ-41, а когда патроны закончились, он бросился на гитлеровца, вооружённого винтовкой с примкнутым штыком. Политрук увернулся и отбил прикладом своего автомата выпад немца: штык воткнулся в землю. А затем он выбил «Маузер» из рук фашиста. В это время подоспевший на выручку сержант Иосиф со всего размаха нанёс сокрушительный удар остро заточенной короткой сапёрной штыковой лопаткой по голове немца, целясь ниже края его каски. Страшный удар пришёлся по верхней челюсти, снеся её вместе с вышибленными зубами, а лицо фашиста моментально залила кровь. Немец схватился двумя руками за лицо и упал на колени. Ещё один взмах сапёрной лопаткой, и сержант со всей силы втыкает её глубоко внутри между лопаток гитлеровца, разрубив ему позвоночник. Одновременно двое фашистов бросаются на него с винтовками наперевес, целясь примкнутыми штыками в его грудь. Сержант пытается выдернуть лопатку из поверженного немца, чтобы защититься, но она застряла в разрубленном хребте фашиста. Его положение безнадёжно. Но теперь уже политрук приходит на выручку своего спасителя: он выхватывает ТТ из кобуры, вскидывает руку, и гремят два оглушительных выстрела. Два сражённых гитлеровца падают прямо к ногам изумлённого сержанта.

«Спасибо, товарищ политрук! Вы меня выручили, а точнее сказать – спасли», – тяжело дыша благодарит Иосиф.

«И вам тоже, товарищ сержант, моё большое спасибо! Тоже выручили меня. Ах да, я помню ваш вчерашний поучительный рассказ про «спасибо». Говорю «спасибо», как вы просили», – отвечает на благодарность политрук.

«Лихо вы их сразили. Словно в тире!», – восхищённо добавляет сержант, рядом с ухом которого пролетели две пистолетные пули, спасшие его от неминуемой гибели.

«А вы научите меня после боя столь же виртуозно владеть лопатой, как только что сейчас продемонстрировали?», – пошутил политрук.

«Непременно научу, товарищ политрук!», – отвечает улыбнувшийся сержант.

Лишь с третьей попытки, наступив сапогом на залитую кровью спину фашиста, сержанту удаётся выдернуть сапёрную лопатку из него.

В эту же секунду он чувствует сильный удар в руку и вскрикивает от боли: немецкая пуля попадает ему в локоть правой руки и пробивает её насквозь.

Отбив вражескую атаку, политрук подбирает с земли свой брошенный автомат и приказывает всем возвращаться в окопы, где меняет диск для продолжения боя.

Политрук перевязывает руку сержанту и приказывает ему уходить с позиций вместе с другими ранеными: «Наши машины с ранеными вот-вот отправятся. Догоните их, а когда подлечитесь, придёте к нам на выручку».

Машины с ранеными стали выбираться с прифронтовой полосы, петляя среди деревьев. Преодолев лесополосу, они устремились в Сталинград. Они должны были проскочить через деревню.

Но три немецких танка прорвали фланг советской обороны и ударили в обход. Видя вдали клубы пыли за несущимися на полном ходу полуторками, уходящими в сторону Волги, они открыли беглый огонь с максимальной дистанции. Снаряды взрываются то слева, то справа от степной дороги и подпрыгивающих на бугорках полуторок. Под обстрелом Валерий приказывает шофёру развить самую высокую скорость, но танки по-прежнему рассчитывают добиться попаданий с такой предельной дистанции. Наконец колонна машин с ранеными солдатами по просёлочной дороге влетает в деревню, чтобы как можно быстрее проскочить её. Но танкисты, видя вдали в бинокли мелькающие за избами и сараями полуторки, не прекращают азартно вести огонь. Теперь их снаряды поражают избы, курятники, сараи, колодцы. Один за другим вспыхивают деревянные дома и постройки. Один из снарядов поражает прямым попаданием полуторку, и она объята пламенем. В другие полуторки попадают осколки, но они не сбавляют хода. Две последние машины объезжают горящую полуторку: увы, там некого спасать. Через полминуты машины пролетают деревню и скрываются в клубах дорожной пыли.

Из вспыхнувших изб выбегают люди, в основном женщины, дети и старики. Мужчин призывного возраста в деревне не осталось после последнего весеннего призыва. Те, кто мог ранее уйти из деревни, давно покинули её. Теперь и все те, у кого сгорели дома, вынуждены покинуть её, взяв самое необходимое, став беженцами, чтобы не оставаться на пепелище.

Валерий знал, что, захватив позиции, немецкие танки рванут в беззащитную деревню. Сведения пленных о дислокации немецких частей были переданы в штаб, и теперь он с надеждой всматривался в небо. Но наши самолёты по-прежнему не появлялись, и надежды на удержание позиций таяли с каждой минутой.

Ещё около часа продолжалась битва у леса. Немцы, не считаясь с потерями, упрямо наступали. Наши бронебойщики почти в упор били из длиннющих противотанковых ружей по немецким танкам. На подступах к окопам происходили многочисленные контратаки красноармейцев и рукопашные, штыковые бои с криком, бранью и матом. Немецкие пехотинцы врывались в окопы, последнюю линию обороны, где яростный бой не прекращался. Двадцать пять горящих немецких танков безжизненно замерли на поле сражения, и от них высоко вверх шёл густой и чёрный дым при безветренной погоде. Все советские орудия были подбиты. Горел и лес возле последней линии окопов. Повсюду вперемешку с немецкими солдатами лежали погибшие красноармейцы. Но силы у красноармейцев и войск СС были слишком неравными. Исход боя определил значительный количественный перевес сил немецко-фашистских войск.

Оберштурмбанфюрер СС Шольц связался по рации из командного танка с генералом фон Виттерсгеймом и доложил о взятии русских позиций, а также о найденном убитом русском командире. Генерал спросил про потери и узнав, что из 43 танков уничтожено 25 машин, сказал с сарказмом: «Поздравляю вас, Шольц! Наконец-то, вы одолели врага, уступающего вам в силах в несколько раз. У русских было только пять орудий перед боем, а у вас 43 танка. Вы заплатили за каждую русскую пушку пятью танками. Если бы этот русский майор остался жив, то мне следовало бы поздравлять его, а не вас. В двух боях с уступающим вам в силах противником вы потеряли 47 танков за какую-то деревеньку. Ещё одна такая Пиррова победа, Шольц, и у меня не будет танков, чтобы взять Сталинград! Я вас тогда пересажу с танка на велосипед и будете штурмовать Сталинград верхом на нём. Выдвигайтесь к деревне и займите её. Мои части подойдут к вечеру».

Через час оберштурмбанфюрер СС Шольц с восемнадцатью танками и марширующей пехотой вошёл в сожжённую деревню. Лишь несколько построек уцелело после танкового обстрела. Все немногочисленные её жители ушли прямо перед их приходом.

Шольца разъедали противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад тому, что остался жив после боя. Его танк был замыкающим в танковой атаке, поэтому все снаряды русских приняли на себя танки его подчинённых экипажей, которые были впереди. Он же, находясь в хвосте наступающей цепи танков, вёл разведку, обнаруживал вспышки выстрелов замаскированных русских пушек, передавал данные об их расположении другим экипажам и сам вёл огонь по ним с дальних дистанций. Поэтому его танк не получил никаких повреждений в сражении. Он выполнил боевую задачу (и это было главным для него), взял русские позиции, пускай и с собственными большими потерями. Он первым из всех немецких частей вошёл на территорию Сталинградской области и захватил её первый населённый пункт. Это была заявка на получение звания штандартенфюрера СС или «Железного креста» I класса, о котором он грезил. С другой стороны, его раздражали постоянные едкие нападки, критика и сарказм генерала фон Виттерсгейма.

«Русские упорно защищаются, и не моя вина, что так много потерь в наших войсках. Сталинград – это важнейший для русских город, носящий имя их вождя. И в дальнейшем на подступах к нему бои примут ещё более ожесточённый характер», – думал он.

Солнце только начинало спускаться к горизонту, когда в деревню въехала штабная машина генерала фон Виттерсгейма. Шольц поприветствовал его выкриком «Хайль Гитлер!» и подробно доложил о результатах боя.

Генерал фон Виттерсгейм: «Ладно, Шольц. Я понял. Отдыхайте. Завтра нам должны подвезти горючее для танков и боеприпасы. Нас хотят усилить моторизованной дивизией. Это, безусловно, хорошая новость после сегодняшних ваших больших потерь. Вы пленных допросили?»

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «В наши руки попали двенадцать раненых и контуженных солдат. Они мало что знают о планах русского командования и позициях их войск. Есть пленный лейтенант. Но он без сознания: взрывом у него оторвало руку. Если позволите, я допрошу его, как только он придёт в себя».

Генерал фон Виттерсгейм: «Хорошо. Жаль, что полдеревни выгорело: не будет ночлега в избах для всех солдат. Это вы её сожгли или русские?»

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Мои танки преследовали колонну уходящих машин, обстреливая её. Мы подбили одну машину. Огонь распространился на деревянные постройки».

Генерал фон Виттерсгейм: «Было что-то ценное в подбитой машине?»

Оберштурмбанфюрер СС Шольц: «Нет. В грузовике мы нашли дюжину сгоревших русских солдат. По всей видимости, они были ранеными, и их пытались эвакуировать».

Утром следующего дня к оберштурмбанфюреру СС Шольцу доставили пленного советского лейтенанта. Левой руки ниже локтя у него не было, а грязный, пропитанный кровью бинт был намотан на обрубке руки. Измученного лейтенанта шатало от потери крови, под его глазами были чёрные круги.

«Покажи на карте укреплённые районы, окопы, минные поля, артиллерийские позиции, дислокацию войск и танков, а также склады боеприпасов. Если твои показания будут правдивы и будут соответствовать данным, полученным нашей авиаразведкой, твою руку подлечат, а ты и твои раненые товарищи останутся жить», – сказал оберштурмбанфюрер СС Шольц.

«Я знаю только про мою позицию у реки и моста, где вчера был бой. Про другие линии обороны и склады мне ничего не известно», – ответил лейтенант.

«И не надо. Наши лётчики и без тебя их хорошо видят. Андреас, расстреляйте его за домом. А остальных пленных русских заприте в хате и сожгите. Нам они не нужны», – приказал Шольц стоявшему рядом обершарфюреру.

«Фашистская сволочь! Ты сам скоро здесь сдохнешь. На Волге, в Сталинграде вам всем придёт конец. Сталинград вы никогда не возьмёте. Мы разобьём вас здесь. Сталинград вам не по зубам, как и Москва в 1941 году!», – ответил лейтенант.

Оберштурмбанфюрер СС Шольц встал, вытащил «Вальтер» из кобуры, подошёл к лейтенанту и ударил рукояткой пистолета по раненой руке: «Сталинград мы возьмём и проведём парад по его руинам. А потом назовём поверженный город в честь фюрера Германии Адольфа Гитлера. Вам, всем русским, мы выкопаем здесь могилу, а тебе уже осталось жить меньше минуты».

Двое солдат схватили лейтенанта под руки и вывели на улицу. Спустя полминуты раздались два выстрела.

Затем эсэсовцы подошли к избе, в которой находились пленные советские солдаты, и стали закрывать ставни и дверь. Вылив канистру бензина на стены, они запалили избу со всех сторон. Огонь быстро распространился в сухую, безветренную погоду, и скоро весь дом пылал. Из него раздавались отчаянные крики, а потом горящие люди стали выпрыгивать из окон и прогоревших ставен. Но вокруг дома стояли эсэсовцы и стреляли в тех, кому удавалось выбраться из дома. Оберштурмбанфюрер СС Шольц вышел из дома и, взглянув на лежащего расстрелянного лейтенанта, пошёл смотреть на пылающую избу.