Сокрытое в камнях

– Неси Свет сквозь Тьму, маленький Тим, – не без усилия произнёс Ларий, чуть поднимая руку, пытаясь коснуться сына.

– Светлый день, – пробубнил Тимбер.

– Правильно отвечать на древнее приветствие, учат на первых занятиях, – сказал Ларий. – Но ты до сих пор упрям, словно малыш.

Тим не отвечая сел на стул рядом с кроватью и взял отца за руку.

– Тимбер… – мечтательно прошептал старик. – Ты ведь знаешь, почему мы тебя так назвали!

– Конечно знаю, – сухо ответил сын.

– Пригласи своего друга, – попросил Ларий.

– Он не друг, а слуга.

Старый нуониэль не стал возражать. Однако безмолвие не оставляло сыну выбора, поэтому уже через минуту в комнату вошёл Гиди. Тимбер представил его, как Агидаля, посыльного мастера Инрана и снова сел к кровати.

– Мой первенец рос молчаливым и задумчивым, – заговорил старый нуониэль, закрыв глаза и крепко сжимая руку Тима, будто страшась, что сын вскочит и выйдет вон. – Второй казался нам юрким, быстрым и ловким. Самый младший лицом вышел в мать. И так схож он был с моей Лариэной, что дивилась вся Долина! Всё путали его с девочкой! «Где же там наша Тимберия?» – вопрошали домочадцы, потеряв младшего сынишку. Известен ли тебе, Агидаль, помин о принцессе Тимберии?

– Я много раз слышал эту сказку будучи ребёнком, – ответил Гиди.

– Она была прекрасной девушкой! – улыбнулся Ларий. – Даром, что замёрзла насмерть… Одна…

Старик замолчал. Молодым показалось, что он спит, но тут Ларий открыл глаза:

– Как вернёшься в Шоли, Агидаль, передай Инрану, что если помрёт раньше меня – будет должен бочку мёда! Теперь, оставь меня с моим драгоценным. Пусть он хоть немного побудет на том месте, где ему до́лжно быть.

Гиди покинул одрину и сел за заставленные яствами стол. Но кушать ему совсем не хотелось. По правде сказать, посыльный не находил себе места. «Да и где это место? – подумал он. – Я вроде бы и не слуга, как прочие люди, но и далеко не господин! А этот Тим? Он вот-вот станет послом! Но какой же он посол, если и Школу не закончил? Застрял где-то посередине, прямо как я».

Посыльный Агидаль резко встряхнул головой, наполнил кружку свежим квасом и осушил её в один присест. «Эта Линггерийская Долина навивает скверные мысли! – заключил он, осматривая стол на предмет чего-то особенно вкусного. – На самом деле всё проще, чем кажется: моё место дома с семьёй! Семь дней! Семь дней пути и заслуженный отдых. И не меньше трёх седмиц!»

Глава 3 «Раскалённый»

В дверь тихонько постучали. Тим раскрыл глаза, сел на постель и спешно ответил, что не спит. До утра оставалось несколько часов: ночное небо, затянуло тучами, подёрнутыми тонким отблеском полной луны; дождик то накрапывал, то снова затихал.

Тим вытащил из подорожной сумы огниво. Он разложил трут на столике у кровати, выбил пламя и затеплил сплетённый из травяных стеблей фитиль жировой горелки. Потом молодой нуониэль спрятал огниво в суму, проверил меч брата, ножны, запасные красные сапоги, второй пыльник с капюшоном и остальные мелочи. Тим тщательно осмотрел свёрток своих исписанных пергаментов на предмет щелей и дырочек, дабы ценные записи случайно не промокли в пути. Подумав, Тим переложил мешочек с двумя волшебными камешками из заплечной сумы в потайной карман на внутренней стороне туники. «Глупо было отдавать эниовин Спешко», – укорил себя Тимбер. «А может, ещё один тут оставить? Или отдать Агидалю, когда расстанемся в Сарамэй? Хотя, зачем королобому эниовин? Странные мысли!»

И Тимбер похватал своё добро и вышел из комнаты, тихонько затворив дверь. Агидаль и Сива ждали на крыльце. У старого слуги с собой был какой-то мешочек и горящий стеклянный фонарь, по которому звонко стучали дождевые капли.

– Ох, ненастье, негода! – причитал слуга, шлёпая босиком по размытой тропе к берегу. А там, впереди, за полуголыми осенними кустами поблёскивал фонарь Ерохи, готовившего лодку.

Когда путники подошли, молодой слуга выдал им дождевики из толстой, пропитанной жиром кожи. Тим, одетый в тунику и в свой пыльник, сразу радостно нацепил ещё одно тяжёлое одеяние.

– Экий ты ясный! – заметив улыбку на лице нуониэля, сказал Гиди. – Ну погоди денёк-другой: будет тебе сладкое житьё странников!

Тим нахмурился и не ответил. Слуги загрузили пожитки, помогли господину и посыльному ступить в лодку, отдали им мешочек со снедью и фонарь. Баграми они оттолкнули судёнышко в течение.

Неказистую рыбацкую скорлупку понесло влево. Гиди налёг на вёсла и стал выходить на середину реки. В окружавшей тьме лишь одинокий фонарь старика Сивы зыбко трепетал на берегу. Неровное отражение жёлтого пятнышка на воде колебалось от дождя и ветреной ряби. Тим не отрываясь глядел на точку света, пока не заметил, как она зашевелилась и постепенно исчезла за кустами: очевидно крестьяне ушли дальше спать.

Тим фыркнул и съёжился на кормовом сиденье. Гиди мерно работал вёслами.

– Как бы в берег не ткнуться, – произнёс посыльный.

Поставив фонарь себе под ноги, чтобы свет не мешал вглядываться во мрак, Тим стал следить за курсом. Глаза постепенно привыкали к темноте. Один раз Тим почувствовал, что справа нарастает что-то огромное: это лодку, по выходу из излучины, отнесло к берегу, над которым нависли старые ивы. Гиди поднял левое весло и резко сработал правым. Скорлупку накренило, и Тиму пришлось схватиться за борта.

– Ты дождь слушай! – посоветовал Агидаль. – Он по листьям иным звуком бьёт.

Тим внял совету. Несколько раз выпал случай поправить Гиди, и избежать столкновения с берегом. А вскоре за спиной Тимбера стало заниматься утро.

– Светлый день! – произнёс Гиди. – Заждались! Устал я.

Они поменялись, и теперь нуониэль, будучи полным сил, налёг на вёсла. Агидаль погасил фонарь и сел на дно, облокотившись на борт, чтобы снять напряжение со спины.

– Поди, привык к темноте? – спросил Агидаль, оглядываясь на светлеющее небо.

– В пещере чаще думаешь не о чудовищах во тьме, а о том, что камни упадут и всё завалят, – ответил Тим.

– Ерунда! – отмахнулся Гиди.

– Согласен, но как только начнёшь об этом размышлять, уже ничего иного бояться не станешь.

– Боишься стать лепёшкой?

– В мире полно более пугающих вещей, – спокойно ответил Тимбер.

– Так чего же боится нуониэль Тимбер Линггер, будущий посол на полночь?

Тим пожал плечами и задумался, а через некоторое время сказал:

– Война – весьма страшная штука.

– Война! – удивился Гиди. – Брось! Страшиться войны – удел стариков! Молодёжь хлебом не корми, дай только ратным делом заняться!

– Я много читал о войне, – как бы между прочим заметил Тимбер.

– Например?

– Не думаю, что ты знаешь этот труд. Он называется «Война Золотой Ольхи».

– А ещё? – не отставал Гиди, но Тим замешкал. – Постой, так ты читал только одну книгу о войне?

– Я читал её снова и снова, – со всей серьёзностью пояснил Тим.

– Кажется, я начинаю понимать, – почесав подбородок, сказал Гиди. – Ты исписал целую кипу пергаментов, повторяя задание, которое выполнял на первом году обучения. А ещё ты без устали перечитываешь книжку, с которой, скорее всего, тоже ознакомился в Школе. Ты как бы продолжаешь учиться, но выполняя лишь то, что уже делал, потому что не знаешь, что стали задавать ученикам после того, как тебя выгнали!

– Я сам ушёл! – поправил Тим.

– А что ещё ты делал тысячу раз? – загорелся вдруг Гиди, и даже поднялся со дна на кормовое сиденье.

– Больше всего, я практиковал общение, лишённое бессмысленных вопросов.

Гиди понял намёк, фыркнул и потёр замерзающие руки: дождь прекратился, ветер стих, а от воды вставал туман.

– И всё же, – снова заговорил Тим, приковав всё внимание собеседника. – Иногда меня волнует: как молодые становятся старыми занудами вроде тебя?

– Вроде меня? – воскликнул Агидаль. – Мне сорок два! Ты всего на пяток зим моложе!

– По людским меркам мне не больше двадцати, – ответил нуониэль. – К тому же первые десять зим жизни я вообще не понимал, что происходит вокруг.

– В таком случае ты не очень-то отстаёшь от меня! В тридцать я сам многое не помнил из своего первого десятка лет. В сорок, мне стало казаться, что я не помню уже и второй десяток! Теперь гадаю: что же будет в пятьдесят!

– Если доживёшь, – с безразличием заметил Тим.

Гиди не ответил; посыльному почудилось, что нуониэль снова подтрунивает над ним – над человеком, кто лишён благословения лесов на длительную жизнь. И всё же, в тоне Тимбера отсутствовала злоба. К тому же, истинность его слов нельзя оспорить: кто знает, хватит ли жизненных сил у Агидаля Инранова, чтобы полвека коптить воздух?

– И то верно! – засмеялся посыльный, – Если доживу! А представь, сколько годов жизни ты забудешь, если протянешь до двухсот!

Тим рассмеялся и заметил, что неплохо было бы в таком случае начать вести дневник.

– А я знаю, что ещё ты делал по многу раз! – вновь заговорил Гиди. – И начал ты это тоже в Школе! Не догадываешься?

Тимбер свёл брови.

– Девчонки! – загоготал Агидаль.

Тим сделал вид, что не понимает, о чём толкует его спутник, но Гиди не отставал.

– Да, да! Тебя ведь выперли за то, что ты кутил с милашками прямо в Школе! Я не верю, что такой повеса, как ты, остановился после того, как тебя перестали допускать к урокам! Бьюсь об заклад, что до ухода в эту пещеру, ты навёл шороху окрест!

– Отчего всем так любопытна эта глупая история? – недоумевал Тим, начавший терять душевное равновесие.

– Что может быть более волнительно, чем союз двух начал! – пожал плечами Гиди.

– Ничего волнительного! Особенно, когда родители подыскали тебе невесту задолго до твоего совершеннолетия. Эти школьные интрижки не больше чем юношеское желание поступить наперекор семье.

– Святые духи! Ты говоришь, как взрослый! – удивился Гиди.

– Так мне же тридцать семь! – подмигнул ему Тим.

– Значит, у тебя ничего серьёзного не было ни с одной из тех школьных девиц?

– Не слишком ли жаркое любопытство дамскими делами у того, кто давно женат? – спросил Тим. – Тебе стоило бы рассказать мне о своей семье.

– Она откуда-то из Цивелиса, – заулыбался Агидаль. – Мы повстречались в Салионе, в одной из тамошних деревушек. Она служила у ивовых господ. Её зовут Древа. После пожара, мастер Инран позволил нам жить в старом деревянном переходе над воротами Школы.

– Да-да! – припомнил Тим. – Массивный каменный вход в школьные рощи: ворота без стен! Никогда не думал, что в дощатой надстройке наверху кто-то живёт.

– О лучшем жилище молодая невеста и мечтать не могла! Да и я ей пришёлся по нраву. Младшего нашего звать Умай, а первенца Радей: два юрких парнишки. Вот так мы и живём! В домике над воротами. Такое всё наше богатство!

Гиди отчего-то смолк и приуныл.

Лодка тем временем неслась по течению среди плотного тумана, за которым не было видать ни левого, ни правого берега. Вскоре стало совсем светло и вязкая дымка пошла на убыль. К десяти часам путники подошли к мосту у селения Овраги. В этой деревне ни Тим, ни Гиди не захотели сходить на берег: не так сильно они и устали, да и перекусить можно было прямо в лодке, не сбавляя хода. Гиди развязал мешочек, что Сива собрал им в путь, и принялся жевать сушёную рыбу, заедая варёной брюквой. Во время трапезы он разглядывал с реки стены круглых хижин из плотного, плетённого тростника. Тут жили люди, занятые на всех полях долины, подёнщики и прочая беднота. Управляли деревней нуониэли из рода Нуари.

– Не самые открытые нуониэ, – заметил Тим, кивая в сторону селения. – Большинство живут глубоко в лесах. В самих Оврагах не встретишь больше двух-трёх ветковолосых.

– Не помню, чтобы я вообще видел Нуари, – сказал Гиди.

– Коль встретил – запомнил бы. У них иголочки чёрного цвета. Что летом, что осенью. Да и зарубили бы они тебя сразу: у них старые принципы.

Подул ветерок, и водная гладь пошла рябью. Солнце то выглядывало из-за перистых облаков, то снова пряталось, скупо делясь остатками тепла. В тени туч путники сразу чувствовали, как на самом деле зябко в конце грязника – второго месяца осени.

В полдень подошли к Лариодай. Местные гордо звали это селение городком. Гиди же, бывавший в настоящих городах людей на Равнинах, не находил в здешнем скоплении домиков большого отличия от тех же Оврагов или от Сихоти. И всё же тут, под кронами исполинских старых лиственниц, и впрямь кипела какая-никакая жизнь и торговля.

Путники пришвартовали свою лодочку рядом с прочими и поднялись по каменной дорожке от берега на главную улицу.

Деревьев-гигантов всего было пять. Росли они рядом, а Лариодай ютилась будто бы окружённая толстенными стволами.

– Попасть вглубь долины невозможно, не пройдя Лариодай, – сказал Тим, когда они поравнялись с первыми аккуратными, низенькими заборчиками из струганых досок.

– Несомненно, – ответил Гиди, разглядывая ярко-жёлтые иголочки карликовых лиственниц, которые росли повсюду, облагораживая дворики и сады жителей. – Я останавливался в гостевом доме. Кормят отвратительно, но зато тепло.

Снова подул ветерок и Гиди глянул вверх. С ветвей деревьев-гигантов, накрывших кронами всё селение, сорвало очередное облако жёлтых иголочек. Маленькие колючие лучики закружились в потоках воздуха, опустились на аккуратные крыши с загнутыми в верх уголками, обделанные дранкой —деревянной черепицей.

– Тогда пойдём в гостевой дом, – ответил Тим, заложив свои длинные веточки на грудь через левое плечо и натягивая на голову капюшон. Гиди так и не понял, захотел ли нуониэль спрятаться от вездесущих лиственничных иголочек или же просто не желал, чтобы его кто-то узнал в оживлённом селении.

Выглянуло солнце. Гиди тоже захотелось спрятаться под капюшон от яркого света, иголок и ветра. Краем глаза он заметил, что один из прохожих явно шёл прямо к ним. Гиди приложил ладонь ко лбу, чтобы яснее разглядеть подходящего. Это оказалась нуониэлька в наряде из дорогой ткани. Её длинные лиственничные веточки, гораздо более зелёные, нежели у Тима, были украшены ярко-красными шишечками.

– Tamini, молодой господин Линггер! – немного писклявым голоском произнесла дама, сделав едва-заметный поклон. Женщина выглядела лет на пятьдесят по людским меркам. Белила на её лице подмыло недавней моросью, а оставшаяся пудра плотно вошла в маленькие морщинки у глаз и у носа. Это оказалась одна из тех редких женщин, которые прекрасно осознают свой возраст и ведут себя естественно, относясь к внешнему виду с насмешкой, но не забывая при этом сиять гордостью за все свои достойно прожитые годы. Лиственные веточки плясали на ветру и портили укладку; она неспешно поправляла их, позволяя причёске скрывать часть лица.

– Enie hin1, госпожа Хиёри, – ответил ей Тим и вежливо поклонился.

– Кто бы мог подумать, что молодого господина из Сихоти занесёт к нам в городок! – пролепетала она, улыбаясь и ласково играя зеленоватыми бровями.

– Я направляюсь в Сарамэй. Мой спутник Агидаль, – и Тим указал на посыльного, – сопровождает меня до пристани, а затем возвращается в Школу.

– Что ж, хоть кто-то из присутствующих вернётся в Шоли, – захихикала госпожа Хиёри.

Тим сдержанно усмехнулся. Нуониэлька прикрыла смеющийся рот. Гиди нахмурился, не поняв шутки.

– Ох, не обращайте внимания, господин Агидаль, – коснувшись плеча посыльного, затараторила дама, – Ведь я и сама не ходила в эту Шоли! И, как видите, прекрасно себя чувствую!

Агидаль Инранов был на посылках у нуониэлей всю жизнь. Если его и называли господином, то только несмышлёные крестьяне, боящиеся оскорбить любого, кто не из их числа. Никогда прежде те, кого величают «дети древ», не обращались к нему как к равному. Даже в шутку.

Госпожа Хиёри уболтала Тима остановиться не в гостевом доме, а у неё. И вот, посыльный из Школы уже семенил вслед господам, свернувшим с главной улицы в лабиринты кустов и аккуратных заборчиков. Прибыв в Лариодай первый раз, а случилось это поздно вечером, Агидаль тут же отправился ночевать. Всё, что он тогда заметил – деревья-гиганты, нависшие над домиками и будто бы поддерживающие ветвями тяжёлые туманистые тучи, так низко стелящиеся по долине осенней порой. Теперь же, в полуденном свете Гиди понял, что место это очень старое, а жители селения лелеют свои домики и, должно быть, не жалеют сил на то, чтобы везде царили порядок и чистота. Единственное, что не мешало народу – вездесущие жёлтые иголки.

Дама привела путников к дому, спрятанному за раскидистыми кустами. Деревянные стены обвивал плющ. Загнутые кверху уголки крыши рядились в цветные бумажные фонарики. На столбиках вдоль дорожки от калитки к двери, висели горшки с саженцами лиственниц. Ветерок шевелил эти висящие клумбочки превращая путь в ожившую галерею. Где-то под толстым слоем опавших иголок, Гиди ощутил твёрдые каменные плиты дорожки. Травы между этими плитами не росло: за домом и садом тщательно ухаживали.

Госпожа Хиёри проводила гостей в комнату с мягкими креслами, попросила располагаться, а сама убежала приказывать слугам собирать к столу. Сколь неприметен этот дом был снаружи, столь же богат он оказался внутри: на стенах висели миниатюрные декоративные гобелены, пол скрывали узорчатые циновки, а одна из скамей даже была отделана пурпурным бархатом!

Тим подошёл к открытому ларю, где лежали разные предметы и достал оттуда маленькую, размером с ладонь плоскую шкатулочку.

– Ты только глянь! – воскликнул Гиди, заглянув Тиму через плечо. – Шкатульная картинка!

Тим надавил на кнопочку и раскрыл деревянные створки. Внутри шкатулки лежал кусочек очень старого папируса, на котором была изображена молодая нуониэлька с посохом. У её ног, склонив головы, стояли волки с раскрытыми пастями.

– Я такие уже видел, – добавил Гиди. – Выпускница класса Союзниц приручает диких зверей.

– Детские рисунки, – буркнул Тим и захлопнул шкатулку. – Словами можно описать гораздо точнее.

– Кто будет читать длиннющий пергамент, если можно за мгновение всё понять по простой картинке?! – пожал плечами Гиди. – Тем более, не все умеют читать.

– Кто не умеет читать, пусть тяпкой в поле работает, – заворчал Тимбер и кинул шкатулку обратно в ларь.

Подоспела госпожа Хиёри и пригласила гостей за стол.

В уютном внутреннем дворике рос маленький, почти карликовый клён, под которым гостей ждал обед. Низкорослый, смугловатый слуга-человек с длинными усами, лет пятидесяти на вид, суетился при жаровне прямо у стола под открытым небом. Над очагом, где гудело пламя, лежала большая каменная плита. На этот раскалённый камень слуга выкладывал тоненькие кусочки зайчатины. Мясо шипело, съёживалось, струилось ароматом; кусочки быстро доходили до готовности.

– Вот и побывали у нас дома, молодой господин, – говорила дама, усаживаясь напротив гостей и разливая горячий чай в глиняные необожжённые плошки. – А ведь сколько времени-то прошло с тех пор, как вы ушли из Шоли! Слыхала – вы сидели в пещере на озере Ларисс. Конечно же я не верила!

– Я действительно жил в пещере, но от Ларисс она довольно далеко. Хотя, в её окрестностях есть несколько маленьких горных водоёмов, – объяснил Тим.

– Ох, поросль, – мечтательно произнесла госпожа, – вам лишь бы из дому уйти! Моя Лири такая же! Шоли закончила давно, а домой так и не вернулась! Представляете, господин Тимбер, даже не навестила родную мать! Мне досталось только письмо от её мастера! И знали бы вы, что он там написал! «Ушла со стаей»! Со стаей, господин Тимбер! Будто она какая дикая зверушка! Я видела её последний раз пять лет назад! И вот, она шастает где-то по лесам и усмиряет диких зверей!

– Без Союзниц, наши леса не были бы столь безопасными, – заметил Тим, и сделал глоток тёплого чаю.

– Я знаю! – отмахнулась госпожа Хиёри и приуныла. – Непостижимым образом, Лиридия научилась поступать правильно. Хотя, я никогда не обладала подобным даром. Скорее всего, это у Лири от бабушки, да следует дух её за ветром сквозь леса, – и она приложила большой палец правой руки к груди, чуть склонив голову и закрыв глаза. Тимбер также исполнил этот ритуальный жест, в знак почтения почившей матери госпожи Хиёри.

– Всем иногда кажется, что мы совершили нечто недостойное, и не сделали то, что требовалось, – сказал Тим.

– Поэтому всегда мудро помнить о том, что у нас есть корни! – повеселев, заключила госпожа и поспешила к жаровне, чтобы лично поднести к столу первые ароматные полоски крольчатины.

– Лично я никогда не бывала в Шоли, господин Агидаль, – обратилась хозяйка к посыльному, накладывая ему на прямоугольную деревянную дощечку сочную крольчатину.

– Я и сам редко там оказываюсь! – весело ответил Гиди. – Мастер Инран очень общительный нуониэль, и не всегда его сообщения друзьям умещаются на голубиной ножке!

– Вряд ли только один старый зануда Инран ждёт вашего возвращения! – хитро заметила Хиёри и подмигнула посыльному.

– Мы живём над самыми воротами в Школу. Я и моя жена Древа. У нас два малыша – Умай и Радей. Иногда мне кажется, что старший ждёт меня пуще жены!

– Иногда женщины скрывают свои чувства! – улыбнулась Хиёри.

– Только не Древа! Видели бы вы, как она посмотрела на меня, когда я сообщил, что снова отправляюсь в дрогу, вот как раз в вашу Долину! Ещё бы! Муж бродил по миру два месяца, заявился на одну ночь и тут же намеревается улизнуть!

– Ваша жена наверняка очень юна и просто ещё не знает, что все мужья так поступают! – захихикала Хиёри, по-девичьи прикрыв рот своими веточками.

Гиди смутился. Появились слуги и, поклонившись, поставили на стол свежих овощей. Тим серьёзно налёг на снедь, а хозяйка только радовалась аппетиту гостей. Она чудесно поддерживала беседу, и Тимбер охотно рассказывал ей о том, как жил последние годы. Нуониэль вёл себя непринуждённо, и Агидалю показалось странным, что, имея таких знакомых, Тимбер по прибытию сюда натянул капюшон на голову и пожелал тихонько, не показываясь никому на глаза, отправиться в гостевой дом, где останавливались чаще простолюдины причём не первой свежести.

Что касается самого Гиди, то он, сидя в этом внутреннем дворике, очень скоро потерял нить беседы нуониэлей. Жёлтые листья клёна, неподвижные в безветрии уюта, сладкий дымок жаровни, потрескивание угольков, солнечный лучик, пробившийся сквозь тучи и упавший на завёрнутый вверх угол крыши из выцветшей дранки – всё умиротворяло. Даже упавшую в пиалу с чаем жёлтую иголочку Гиди не захотел вытаскивать: так хорошо ему стало.

Резко что-то зашипело. Агидаль содрогнулся. Это усатый слуга кинул на раскалённый камень свежую полоску мяса. Гиди выдохнул.

Снова шипение! Ещё более сильное и пронизывающее до самых глубин сознания. Гиди аж подпрыгнул.

– Прошу простить, – дрожащим голосом пояснил он, заметив на себе вопросительные взгляды нуониэлей.

Но когда слуга кинул на камень и третью полоску, Гиди снова не сумел усидеть спокойно. Будто бы это не крольчатина касалась нагретого камня, а его самого, со стянутой кожей, швыряли на раскалённую поверхность. Будто его собственное мясо шипело и пригорало. Посыльному показалось, что он сам внутри раскалённый, а мясо на его костях вот-вот сгорит. От этих ощущений Гиди резко вспотел; по вискам потекли капельки пота.

– Боюсь, раннее пробуждение и долгий сплав по Лингге, дались моему спутнику нелегко, – сказал Тим.

– Вы можете отдыхать в этом доме, сколько сочтёте нужным! – заявила хозяйка.

Гиди принял предложение и, извинившись, отправился прилечь в гостевую комнату: двое домашних слуг помогли гостю, захватив для него малый набор чашечек и чайник с кипятком.

– Он личный посыльный мастера Инрана, – сказал Тим, когда Агидаль ушёл.

– То, что он из Шоли, это заметно, – добавила госпожа Хиёри. – Они все там очень неспокойные.

С минуту оба молчали.

– Школа просит меня отправится на полночь в качестве посла, – начал Тимбер, понимая, что госпожу Хиёри это интересует, но спрашивать она не решается.

– В такое время мы живём, – с грустью отметила она. – Некому идти послом на полночь.

– Говорят, у границ неспокойно: людям Равнин, видимо, снова дров не хватает, – ответил Тим. – Да и кин, слышал я, поднимают свои собачьи головы.

– Однажды люди уже шли на нас войной, – задумчиво произнесла она. – Теперь прислуживают нам. А вот собачьи головы меня тревожат. Ведь мой муж погиб, сражаясь с ними.

– Да следует дух его за ветром сквозь леса.

– Верно-верно, – задумалась Хиёри, прикрыв глаза.

– Я слышал, теперь людей на равнинах стало очень много, а их волшебники набрали силу. Если собаки и люди нападут одновременно…

– Тим, – взяв гостя за руку, зашептала Хиёри, – А может быть наши чёрные веточки Нуари правы? Может быть вообще не надо покидать Долину? Возможно, всем нуониэ стоит не выходить из своих рощ? Защищать не весь Лойнорикалис, а только свои Заветные Древа?

– Иногда я и сам так думаю, тётя Хиёри, – шёпотом ответил Тим. – И когда пришёл посыльный мастера Инрана, я не пожелал уходить. Но каждый раз, как я размышляю о наших рощах, мне не дают покоя эти Заветные Древа. Маймар Ини – Заветная берёза, растёт в Берёзовой роще, Такситаини в Тисовой, Салитаини в Ивовой и так далее. И лишь наша Заветная Лиственница не растёт в Линггерийской Долине.