Сокрытое в камнях

– Не извольте беспокоиться! Осилит!

– Зимой? – приподняв зеленоватую бровь, спросил консул.

Гиди не ответил. Он прикусил губу и нахмурился. Потом посыльный скорчил гримасу, которая больше походила на оскал волка, готового броситься на добычу. Однако господин Улаи уже выпрямился и распорядился, чтобы воины проводили Агидаля в гостевой дом. Всё было решено, а несчастный, промокший до нитки человек, всё стоял на коленях и старался понять, как же так случилось, что дорога вновь лежит куда-то вдаль, а не домой.

К Тимберу подошёл нуониэль с дубовыми листьями и любезно предложил отправиться отдыхать в дом местного господина. Тимбер ответил что-то учтивое, но тут же забыл свои слова, потому что жалкая фигурка Агидаля, стоящего на коленях, приковала всё его внимание. «А вдруг он плачет? – подумал Тимбер, глядя на своего спутника со спины. – Как же это узнать, если его лицо всё в морской воде?»

Тимберу помогли подняться и повели куда-то в город. Вот они уже шли меж каменных двухэтажных домов, вот господин в дорогих одеждах пригласил их в свою обитель. Потом принесли сухие одеяния и усадили за стол с разными яствами и тёплыми напиткам. Дубовые нуониэли что-то рассказывали про себя и про свои успехи, шурша пожелтевшими листочками. Тимбер лишь вежливо кланялся, продолжая думать об Агидале и о том, как бедняга сидит сейчас в гостевом доме под стражей.

Пришёл консул Бетт Улаи Бера и подал бумаги. Тимбер подписал их и превратился в законного посла нуониэлей. Окружавшие его встали и поклонились новоиспечённому чиновнику отчего-то глубже, чем обычному жителю Лойнорикалиса. Зажгли свечи, раздался звон узорчатых кубков, менестрель коснулся пальцами лютни и затянул хвалебную песню в честь героев древности. Затем в отдельной комнате Тимбер лежал на дорогой кровати и слушал треск угольков в чашах по углам просторного жилища с высоким потолком. И тут, в сумраке, он ощутил неописуемый страх. Тимбер понял, что пещера, в которой он спал только четыре ночи назад, осталась позади, обнажив его – столь молодого и неопытного – всем ветрам и треволнениям мирового хаоса. Великая каменная масса, скрывавшая его от пылающего пространства бесконечности, превратилась в незначительное воспоминание; в чернильную закорючку на чьей-то бессмысленной карте.

Тимбер вскочил и кинулся к вещам, лежавшим на скамейке между чашами с углём. Нуониэль схватил свёрток с письменами, развязал его, разыскал на столе щепу, затеплил её и, судорожно перебирая пергаменты, стал читать:

– Две треснутых плиты находятся в трёх шагах вправо от входа в пещеру! Одна плита крупнее, а из её трещины растёт подорожник! За второй плитой лежат три лиственничных шишки, одна прошлогодняя, а две совсем старые…

Нечаянно Тим коснулся огонька лучины и выронил записи. От неожиданной боли его обдало жаром. Тимбер растёр ожёг, зажмурился и вцепился обеими руками в веточки на голове. Безумный протест Агидаля начал обретать смысл: ведь посыльный не просто хотел домой – он не хотел в дальние страны! Он до ужаса боялся чужбины. Боялся, потому что знал, какой опасной может быть иная земля. Тимбер ощутил, что все эти дни не переживал вовсе не потому, что смелый, а потому что просто не имеет даже примерного представления о том, что его ждёт.

«Война Золотой Ольхи»! – подумал Тим. – Книга о битвах и путешествиях! Надо перечитать! Но я читал её добрую сотню раз! Записи отца! В бездну записи! Небось, пустые наставления о том, что надо делать! Список подарков! Как звали того правителя? Что такое йосан?»

В себя Тимбер пришёл только утром на пристани, когда чайки согнали ватное забытьё своим истошным плачем. Несмотря на ранний час и ледяной ветер, на причале собралась внушительная толпа. Вот на ладью взошёл Агидаль, сопровождаемый воинами. Вот воины вернулись на берег.

Тимбер приблизился к трапу. Окружающие его важные господа чинно поклонились.

– Возвращайся в Лойнорикалис с величайшим из сокровищ! – напутствовал нуониэля консул.

Тим задумался над ответом, но тут Бетт Улаи Бера приобнял его и шепнул на ухо:

– Да избавит вас Триединство от ярости варваров! Мы слышали: их нынешний конунг не берёт пленных.

Тим коснулся шаткого деревянного мостика подошвой своего красного сапога. Судёнышко нехорошо скрипнуло. Толстый капитан – тот, что вчера бранился и толкался – глянул на Тима совсем не так, как слуга на господина. С ног до головы единственного на борту нуониэля осмотрели и моряки.

– Отдать концы, в задницу! – крякнул толстый капитан. – Подымай трап! Левый борт, вручную!

В причал ударили несколько тяжёлых вёсел, и ладья стала отдаляться от берега.

– Поднять! – гаркнул толстяк, и мужики потянули за шкоты.

Тимбер потерял равновесие, но не упал, ухватившись за борт. Заметив свои вещи среди поклажи, он добрался до них и уселся на смотанный канат.

Люди на пристани махали платками, смотрели на отплывающих. Кто-то шёл по причалу рядом с ладьёй. Из-за холмов выглянуло солнце и озарило всё столь ярким светом, что сложно стало различать людей на берегу. И в этот момент Тим услышал чей-то вопль, вроде женский. Тимбер ошибся: перед толпой бежал мальчик.

– Папа! – кричал ребёнок, стараясь догнать ладью, которая ещё не дошла до конца причала.

– Радей! – заорал Гиди, бросившись к борту и мешая гребцам. – Радейка! Сынок! Ты как здесь?!

– Папа! – отвечал ему бегущий мальчик, протягивая руку над водой.

Гиди хотел коснуться сына, но между их ладонями оставался добрый аршин, как бы они не тянулись.

Тимбер привстал и заметил, как по причалу за мальчиком бежит женщина с малышом на руках и тоже что-то кричит.

– Радейка, – тянулся к сыну Агидаль. – Я скоро домой буду!

– Когда, папа?

– Недолго! Мать береги!

– Папа! – чуть не плача, кричал мальчуган, чувствуя, что ещё немного и причал закончиться; бежать дальше за ладьёй не получится.

– Радейка!

Агидаль засуетился, стал рыться в своей подорожной сумке.

– Лови, сынок! – и он что-то кинул мальчику. – Он волшебный! С равнин!

– Папа! – кричал сынишка, не зная, что делать с пойманным камушком.

– Храни его! – наказал Гиди. – Отдашь, когда вернусь! Умайке такой же привезу!

– Умайка мой захочет! Можно дать? – сквозь плач кричал мальчик.

– Дай! Я тебе привезу!

– Папа! – зарыдал паренёк, остановившись на краю причала.

Гребцы на обоих бортах налегли на вёсла. Ладью качнуло на волне и понесло в залив.

– Агидаль! – закричала жена Гиди, добежав до конца причала.

Если Гиди что и ответил, тогда, то Тимбер этого не услышал. Он смотрел на залитую солнцем пристань и растроганных домочадцев своего спутника. Очень быстро косые осенние лучи заставили нуониэля отвернуться. Тогда-то он и заметил на вещах старый фонарь. Этот светильник отдал ему слуга Сива в то тёмное предрассветное утро, когда они покидали родную деревню Тимбера. Вспомнил Тим и тот маленький огонёк, что еле теплился во мраке, когда рыбацкая лодка отчалила от берега Сихоти в кромешной тьме.

Тим глянул в строну причала, но яркий свет теперь отражался от воды и ничего стало не видать.

Глава 4 «Волчий Камень»

Тим закричал и тут же проснулся. Страшный сон закончился. Молодой нуониэль огляделся: бочки, коробки и прочая корабельная оснастка. Всё насквозь промокло и приобрело тёмно-бурый оттенок. Ладья едва покачивалась на волне, а экипаж, капитан и Гиди куда-то делись.

Юноша приподнялся на руках и глянул за борт. Стояли у незнакомого причала. Поодаль виднелись хижины. Горизонт закрывала стена высокого тёмного ельника, довольно мрачного в утреннем тумане. На причале за столом толстый капитан и Агидаль играли в кости и о чём-то тихонько беседовали. Они скинули тяжёлые кожаные дождевики и грелись: рядом прямо на досках горел очаг, выложенный из гладких булыжников.

Берег по обе стороны причала состоял из камней. Могло показаться, что вся земля, к которой прибыла ладья – огромная куча валунов, где вырос хмурый лес. Нуониэль попытался встать, но сразу же разболелась голова. Мучила жажда. Тим облизнул растрескавшиеся от сухости губы. Потрогав шею, он заметил, что руки, грудь, да и длинные веточки тоже, измазаны чем-то неприятным и дурно-пахнущим. И стоило Тиму вспомнить, что же произошло накануне, как на душе стало ещё тоскливее.

Вчера утром отплыли из Сарамэй. Стоило ладье отдалиться от берега, её стало здорово качать. Нудный ветер заставлял плотнее натягивать на себя тяжёлый дождевик. Качка не стихала, и нуониэля тошнило чуть ли не ежечасно. С наступлением ночи, погода не поменялась. Парус клокотал под воздушными порывами, заставляя судёнышко крениться то влево, то вправо. Тим проваливался в сон, просыпался и снова свешивался за борт, в надежде справиться с тошнотой. Нуониэля мучил жар, холод, морская болезнь; он весь день не ел, а лишь пил воду, зачерпываемую из-за борта круглодонным деревянным ведёрком на тонком, потемневшем от времени канате. Такова особенность Найноэльского моря – пресная вода, пригодная для питья.

Тимбер на четвереньках дополз до трапа, перевалился через борт ладьи и кубарем выкатился на причал. Несколько минут ему пришлось лежать на спине: перед глазами всё шло ходуном. Когда голова перестала кружиться, Тим повернулся на живот, поднялся на четвереньки и подполз к горящему очагу. Капитан и Агидаль молча смотрели на законного посла нуониэльских лесов.

– Мы в Симпегалисе? – засопел Тимбер и сильно закашлял.

– Ага, – гаркнул капитан, – в Симпе-заднице!

– Он недоволен вашими словами, капитан Ланко, – заметил Гиди, глядя на еле-дышащего нуониэля, которому не хватало сил ответить на грубость.

– Да все недовольны! – загорланил толстяк. – Двадцать первое число грязника! Направляемся на полночь! Гранёная Луна вот-вот появится! Не дай Свет, ветер угонит прочь эти тучи! Окажемся под ней – схлопочем проклятье! Будем тогда довольны по самые задницы!

Гиди поднялся, зачерпнул воды из бочки и, подойдя к очагу, протянул ковш Тимберу. Нуониэль с жадностью принялся хлебать.

– Пёс с ней, с Луной! – продолжил капитан Ланко, почёсывая пузо. – Куда хуже ваши попутчики!

Тимбер вопросительно глянул на Агидаля, но тот лишь пожал плечами.

– Провались ты во мрак, парень! – засмеялся толстяк. – Тебе хоть что-нибудь сообщили? У вас это вроде как посольство или нечто подобное! Наверняка в документах есть на этот счёт!

– Ещё, – простонал Тим, закончив пить.

Агидаль хмыкнул, а потом просто выпустил черпак из рук, предлагая тем самым нуониэлю самому заняться утолением жажды.

– Наш великий посол не успел ознакомиться со свитками, – надменно сказал Гиди. – Ему до тошноты не нравится читать!

– Заметно! – гаркнул капитан. – Замарал мне всю ладью! Слушай сюда, коряга! Если и впредь намерен выворачиваться наизнанку, то не расплёскивай свои переваренные щи по палубе, а делай это за борт! Море стерпит!

Он подошёл к Тиму и, нависнув над ним, показал толстые, мозолистые ладони.

– Я вот этими руками построил «Пёрышко»! – объяснил толстяк. – Фамильный дом продал! Другой ладьи нет, и не будет! Поэтому напрягись и прояви уважение!

Тимбер сжал в руке черпак, подполз к бочонку с водой и вдоволь напился. Затем он поднялся на ноги и в первый раз за долгое время вдохнул полной грудью.

– Посол… – сказал сам себе Тим и направился на ладью. Но только он подошёл к трапу, который мерно скрёб крайней доской промокший причал, как ощутил лёгкое недомогание. – Агидаль, подай документы!

– Эй, коряга! – окликнул его капитан Ланко. – Твоя задница больше не в Лойнорикалисе, и подчиняться тебе никто не обязан! Более того, все вы на моей ладье! Приказы отдаю я!

– Я посол! – жёстко ответил Тим. – А он назначен помощником!

– Посол?! – рассмеялся капитан. – Да я скорее дриаду в постель затащу, чем поверю, в это! Ты и обучения не кончил!

Тимбер глянул на Гиди, но тот, ухмыльнувшись, отвернулся. Преодолев тошноту, нуониэль взошёл на борт и отыскал сундучок с документами. Он извлёк оттуда список имущества посольства и принялся осматривать вещи.

Первым числился расписной ларец. Тимбер легко нашёл этот маленький, но длинный – почти в сажень – ларь, с двумя ручками для переноски. Далее шли украшения и другие мелочи. Последняя строка списка юношу заинтересовала.

– Десять волков? – нахмурившись, прочитал Тим.

Он зачем-то оглядел ладью. Отложив список, Тимбер принялся рыться в сундучке; он искал указания мастера Инрана, дабы пролить свет на эти волчьи дела.

Позади послышались бойкие разговоры: это возвращались моряки Ланко. Они завтракали в одном из тех домиков между пристанью и густым лесом, окутанным то ли туманом, то ли низкими тучами. Все десять моряков, не обращая внимания на нуониэля, запрыгивали в ладью, отчего судёнышко резко закачалось. У Тимбера закружилась голова, а пергаменты выпали из рук. Юноша спешно сошёл на берег.

– Что это за место? – спросил он, придя в себя.

– Волчий Камень, – ответил ему первый помощник капитана, щуплый усач по имени Боща.

– Ненавижу волков! – воскликнул Ланко, видимо, услышав разговор. – Ненавижу волков сильнее, чем варварийцев! А сильнее волков ненавижу баб!

Капитан сплюнул, а потом уставился в сторону леса.

– Легки на помин! – зарычал он, глядя, как из-под тёмных елей появились три женских фигуры. Облачены они были в длинные ярко-зелёные одежды, от плеч до самых ног. Низ этих одеяний промок и потемнел. Женщины носили круглые тростниковые шляпы размером с зонт. Лица скрывались в тени головных уборов. Каждая женщина держала в руке деревянный посох. Чем ближе они подходили, тем громче моряки гоготали и ухмылялись. Кто-то даже начал свистеть, предвкушая встречу с противоположным полом. Впрочем, весь этот гомон поутих, стоило из-за деревьев показаться нескольким волкам, послушно следующим за троицей.

– Боща! – окликнул помощника капитан. – Тащи тюрьму!

Несколько мужиков сошли с ладьи и стали грузить на борт крепкие деревянные клети. Остальные моряки принялись перекладывать вещи, потому что уместить десять объёмных квадратных штуковин казалось невозможным.

Дамы взошли на причал. Десяток волков послушно сели в ряд за хозяйками. Женщины сняли тростниковые шляпы. Теперь моряки поняли, что перед ними нуониэльки. У той, что стояла в центре – вожатой – на голове росли зелёные тройчатые листики кислицы; люди Равнин называли такую траву заячьей капустой. По левую руку от вожатой стояла очень молодая особа с пышной гривой, горевшей ярко-оранжевыми листьями сирени. Длинные веточки доходили ей до пояса. Третья оказалась крепкая девица с короткими веточками лиственницы. Увидев её, Тим оправился, закинул шевелюру за плечи и сделал грудь колесом. Однако, его одежды, со следами последствий морской болезни не добавляли образу представительности.

– Неси Свет сквозь тьму, кормчий, – произнесла вожатая.

– Свет несёт меня, – нехотя ответил капитан Ланко, поглядывая на волков.

– Рика Оксали, первая вожатая союзница стаи Волка, – представилась нуониэлька и поклонилась.

– Ланко Сивый. Уния Вольных Торговцев. Капитан «Пёрышка».

– Со мной союзницы Мари Сиригнис и Лиридия Хиёри, – сказала Рика. – Вы доставите нас и десятерых наших питомцев в Симпегалис. А теперь я бы с удовольствием встретилась с послом.

Тимбер сделал шаг вперёд. Он коснулся ладонью своей груди, чтобы поклониться, но тут же смешался, поняв, что одежды его замараны нечистотами. Несмотря на это, все три нуониэльки незамедлительно поклонились. Причём поклон вожатой оказался глубоким и медленным.

– Тимбер Линггер, – произнёс нуониэль. – Несите Свет сквозь тьму!

– Свет несёт нас! – ответили союзницы хором.

– Я имела радость встречать вашего отца в Школе, когда он вернулся из Симпегалиса много зим назад, – сказала Рика. – Отправиться в посольство с сыном Лария Дисидуария большая честь для моей стаи и для моего дома.

– Стоит поторопиться, – спешно произнёс Тимбер и взошёл на ладью.

Нуониэльки стали по одному проводить волков на борт и сажать в клетки. Моряки старались держаться подальше от зверей. Серые животные рычали и скалили зубы, проходя мимо взволнованных людей.

Когда ладья отчалила, Тим забился в груду скарба, закутался в тугой дождевик, и, вцепившись в бурдюк с питьевой водой, постарался совладать с морской болезнью.

Клетки с волками заняли бо́льшую часть палубы. Ланко вёз на север партию хлопка, и все эти объёмные тканевые свёртки пришлось по-новому раскладывать на ладье, чтобы равномерно распределить груз. И вот, клетки, ткани, вещи посольства, люди и нуониэли превратились в беспомощное существо, замершее, затаившееся на деревянной скорлупке среди бескрайних волн. А когда пошёл дождь, разные и непохожие части этого существа приобрели одинаковый тёмно-коричневый цвет. Снизу вода била о борт волной, с небес брызги хлестали по лицу твёрдыми, оледенелыми капельками; время превратилось в тугую смолу.

Тимбер постоянно пил, и это помогало. Теперь молодого нуониэля сразила смертельная скука. Читать важные письмена в такой сырости оказалось невозможным, и Тим, чтобы развлечь себя, стал пинать клетку с волком, в которую упиралась его правая нога. Поначалу зверь не понимал, что за стук тревожит его, но потом учуял наглеца и принялся рычать, огрызаться. Глаза животного пылали яростью, а из пасти била пена. Тимбера раззадорил гнев волка, и он чуть сам не зарычал в ответ. Тут появилась лиственничная союзница.

– Белка! – окликнула она зверя и зашипела на него. Так шипели учителя на Тима в библиотеке Школы, требуя тишины. Потом союзница сказала волку слова, которых Тимбер не смог разобрать. Хищник присмирел.

– В деревянной клетке волка долго не удержишь, – сказала Лиридия, поправляя рукой свои промокшие веточки. – Рано или поздно он прогрызёт себе путь на волю. Я бы не стала помогать ему в этом!

– Я просто подумал, что он умер, – выдал Тим, и глупо улыбнулся.

– Им приказано отдыхать, – серьёзно ответила нуониэлька. – Кто знает, что ждёт нас ночью!

Тимбер откупорил бурдюк, поднёс его к губам, но замешкал. Он посмотрел на нуониэльку и протянул ей воду. Она с мгновение колебалась, но всё же согласилась сделать глоток.

– Благодарю, – сказала она, возвращая сосуд.

Некоторое время девушка стояла и молчала, глядя на матроса у руля.

– Дождь – это хорошо, – заговорила она. – Пусть льёт. Главное, чтобы не сошли тучи.

– Не много я встречал молодых, кто верит в проклятье Гранёной Луны, – заметил Тим как можно более вежливо.

– Дело не в проклятии, – ответила Лиридия, и посмотрела на волка. – Они лишаются рассудка, попадая под её свет. Эти несколько ночей в году союзницы не властвуют над стаей.

Нуониэлька откланялась и ушла к своим. Союзницы вообще держались особняком, люди и капитан не заговаривали с Тимом, а Гиди даже не смотрел в сторону новоиспечённого посла. Юноша старался не думать об Агидале и о том, как сынишка посыльного бежал по пристани.

Просидев неподвижно два часа, Тимбер пришёл к заключению, что ему тоже по душе этот холодный дождь. Ведь читать наставления мастера Инрана и очерки отца не было никакого желания! Так можно оправдать бездействие тем, что вода смоет с листов чернила и испортит пергаменты.

Вспомнил Тим и о собственных записях. Родная Долина, отец, селение Лариодай с величественными жёлтыми лиственницами и матерью Лиридии теперь превратились в что-то волшебное и недосягаемое.

Волчий Камень исчез за горизонтом. Дождь закончился, а свет стал меркнуть. Поначалу всё обволокла мгла, но ближе к полуночи серые тучи посветлели. Свечение исходило не от всего небосвода; лишь малая часть туч серебрилась чем-то холодным, горящим там, над серым одеялом ночи. Ветер стих, и в этом безмолвии оживились волки. Они стали метаться из угла в угол, поскуливать и рычать. Союзницы говорили им тайные слова, нежно прикасались к жердям клеток, тихонько выли по-волчьи, но звери не унимались.

Волк по кличке Белка, тот самый, подле клетки которого расположился Тим, поднялся на задние лапы и стал грызть свою невольницу. Он рычал, трясся, брызгал слюной и глубоко впивал клыки в жердь, выплёвывая белые кусочки древесины на палубу.

Подскочил капитан Ланко.

– Госпожа Рика! – окликнул он вожатую. Та приблизилась к клетке и стала говорить с волком. Тот не внемлил.

– Ух, зверюга! – закричал Ланко и пригрозил твари кулаком.

– Нет! – резко остановила его Рика. – Будет только хуже!

Зверь и вправду стал совсем бесноватым после выкрика капитана. Пришлось взять дождевики и накинуть их на клеть; только это помогло. Сокрытый хищник принялся вертеться и скулить. После вновь зарядил дождь. Толстая кожа дождевиков, неровно лежащих на клетке, стала похожа на мокрые камни.

***

Проснулся Тимбер от воды, просочившейся за шиворот. По правому борту над горизонтом багровел рассвет.

Нуониэль поднялся и потянул ноющую спину. Он скинул с себя одежды. Стоя в одних подштанниках, Тим стал черпать из-за борта прохладную воду и обтираться.

Моряки пробуждались ото сна, умывались, ели, бесцеремонно справляли нужду прямо за борт. Союзницы Лиридия и Мари, волоча за собой объёмную корзину, кормили волков. Они доставали из-под плетёной крышки куски сырого мяса внушительных размеров и швыряли в клетки. Сонные волки быстро вскакивали на ноги, хватали лакомство, тащили в дальние углы своих невольниц и там терзали, придавливая лапой и громко чавкая.

Когда дошла очередь до накрытой дождевиками клетки, Лиридия взяла последний влажный розовый шмат и попросила Мари унести корзину, намекая на то, что сама справиться с кормлением любимого питомца. Она зашла за клеть, чтобы сдёрнуть с неё покровы и увидела почти голого Тимбера.

– Прошу простить! – смутилась она и, отведя взгляд, чуть не убежала.

– Утро светлое, Лири! – тут же ответил Тим, развернувшись к ней и улыбнувшись. – Позволь помочь!

Он подошёл ближе и резко дёрнул дождевик, что лежал с краю. Нуониэля окатило скопившейся в нём дождевой водой. Немного досталось и Лиридии.

– Прости! – нежно извинился Тим, коснувшись ладонью её мокрого плеча. Она же стояла с огромным куском мяса в руке, не решаясь пошевелиться. Волк, увидевший лакомство, стал нетерпеливо перебирать лапами и громко возмущаться задержке.

– Я помогу, – шепнул Тимбер, медленно касаясь её пальцев, забрал мясо и швырнул зверю. Тот жадно накинулся на пищу.

– Я плохо помню, – наконец заговорила Лиридия, – скольких девушек ты соблазнил во время учёбы в Школе… Вроде бы трёх…

– Гораздо больше, – по-молодецки поправив свои локоны, гордо заявил Тимбер, облокотившись на клетку плечом.

– Несложно разгадать, почему ты так себя вёл!

– Было бы интересно послушать!

– Мало тут интересного, – скучно заявила Лиридия. – Узнал, видимо, что родители давно нас сосватали, вот и бросился доказывать свою самостоятельность, словно неокрепший росточек.

Лиридия глянула на волка и произнесла непонятную фразу. Зверь бросил мясо и яростно кинулся в сторону Тимбера. Нуониэль в страхе отпрыгнул от клети, запнулся о связку каната и рухнул в кучу скарба. И пока Лиридия не успокоила питомца заветным словом, тот бешено скрёб когтями свою невольницу, просовывал между жердями морду и страшно клацал зубами.

Нуониэлька развернулась и пошла прочь.

– Ах так! – разгневался Тим. – Я тоже мог бы сказать кое-что про тебя!

Девушка помедлила, но не обернулась.

– Ты ушла со своей стаей! – сказал Тим, поднявшись. – А домой в Лариодай не вернулась! Я не вижу причин такому поведению, кроме как также поступить наперекор родителям!

– Я не в восторге от вас, господин посол. И не потому что мы помолвлены против воли, – спокойно ответила девушка.

Она собиралась сказать что-то ещё, но смолчала. Нуониэлька ушла, а новоиспечённый посол тихонько выругался на волка и стал одеваться. Во внутреннем кармане своей туники он нащупал камушек. «А может, Агидаль прав и это вовсе не эниовин?» – подумал Тим. Мысли переключились на помощника посла, который, судя по всему, не намеревался возобновлять испорченные отношения.

Тимбер прошёлся по ладье. Гиди что-то оживлённо объяснял помощнику капитана Боще. Слушали посыльного и двое моряков. Все улыбались и внимали рассказчику с явным уважением. Чувствовалось, что Агидаль оказался среди своих.

Плюнув на всех, Тимбер вернулся к вещам, откопал сундучок с документами и вытащил оттуда список вещей посольства.

Раздался звонкий женский смех: это молодая златокудрая Мари не сдержала чувств, слушая то ли Лиридию, то ли Рику. «Обо мне, небось, судачат», – пронеслось в голове Тима.

Он глянул на союзниц и поймал на себе их взгляды. Нахмурившись, он принялся осматривать имущество.

Самым ценным, что имелось у Тимбера, можно было считать Заверенный Посольский Свиток в трубчатом латунном футляре. Этот документ придавал всему предприятию некую важность, в чём Тим находил удовлетворение. Потом Тим долго думал над тем, переложить ли кипу собственных записей из личных вещей в сундучок с документами; они как раз поместились бы. Поразмыслив с минуту, нуониэль решил не торопиться в столь непростом деле. На глаза попались и заметки отца. Читать их новоиспечённый посол не горел желанием и поэтому положил обратно в сундук.