bannerbanner
Мирный воин
Мирный воин

Полная версия

Абонемент 399.00 ₽
Купить
Электронная книга 199.00 ₽
Купить

Мирный воин

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 3

Андрей Сажин

Мирный воин

Молва мирного воина.

Я – армия из одного человека.

Каждый, кто рядом со мной, может пасть, если я опущу руки.

Я, и только я отвечаю за то, как будут расти и развиваться мои дети.

Я, и только я буду отвечать за свои действия перед лицом Творца.

Я беру на себя ответственность за всё то, что произойдёт во дне грядущем.

Я, и только я несу ответственность за своё поведение перед лицом того, кто появляется на моём пути, ибо каждый, кто попадается на моём пути – послан Творцом, что бы научить меня чему-то.

Только на Творца полагаюсь я, ибо у него нет рук иных, кроме двух моих.

Я – армия из одного человека.

Каждый, кто рядом со мной, может пасть, если я опущу руки.

И взявшись за руки, никто из нас не падёт, ибо все мы едины, созданные Творцом.

И пока мы держимся за руки, мы сотворяем.

И моя свобода выбора – это моя ответственность за себя, за детей, за Родителей.

И я всё сделаю для того, чтобы руки мои были во власти Творца.

И Творец есть в моём сердце, пока оно бьётся, а когда оно перестанет биться, то стук его продолжится в сердцах, окружающих меня.

Только на Творца полагаюсь я, ибо у него нет рук иных, кроме двух моих.

Я – армия из одного человека.

Каждый, кто рядом со мной, может пасть, если я опущу руки.

И, взявшись за руки, никто из нас не падёт, ибо все мы едины, созданные Творцом.

И пока мы держимся за руки, мы сотворяем.

Да будет так, во веки веков.


Предисловие.

Не могу точно сказать, что именно это знакомство и этот разговор подвигли меня к написанию  автобиографических эпизодов службы на Кавказе в период контртеррористической операции, но он крепко засел у меня в памяти. И по прошествии 20 лет я периодически вспоминал о нём и задумывался над словами моего тогда нового знакомого об описании службы в армии и всего, что происходило в тот период в моей душе.

– Тебе полегчает, Андрюша. Я тебе точно говорю. После Афгана я накопил тяжёлый груз на душе, который причиняет мне острую боль,  но когда я начал писать, мне полегчало.

Моего нового знакомого зовут Александр Сафронов. Соруководитель молодёжного литературного объединения Омского отделения Союза российских писателей.



Он оказался соседом. Жил в соседнем подъезде недавно построенного дома. Квартиру в этой пятиэтажке купили мои родителями для того, что бы я мог продолжить обучение на втором курсе в Омском Государственном техническом университете. Живя в общаге, с учёбой у меня, как-то не складывалось. Постоянные пьянки, драки, амурные дела… – всё это способствовало моей деградации (так считали  родители, но не я). Было решено приобрести квартиру недалеко от университета на родительские сбережения и мои «боевые», которые я привёз из армии. Купили квартиру в новом районе на левом берегу, в новостройке. Но, после «общажной жизни»,  пребывание в двухкомнатных апартаментах мне показалось довольно пресным, хотя ко мне иногда заглядывали друзья и соседи по общаге, чтобы попить пивка и «поболтать».

В тот Новогодний вечер ко мне никто не приехал. Толик обещал навестить, но так и не появился, и мне стало нестерпимо скучно. Скуки добавляло то, что я решил отдохнуть от пьянок и совсем не пил в тот вечер. Чтобы хоть как-то себя отвлечь, я решил прогуляться и вышел во двор дома, который оказался совсем пустым.  Уличного освещения толком не было и где-то там, на Правом берегу Иртыша, было видно, как запускают праздничный салют.

Тут хлопнула дверь соседнего подъезда, и на улицу вышел мужчина средних лет и, так же как и я, начал любоваться салютом, который из-за далёкого расстояния казался совсем игрушечным. В процессе созерцания праздничного действа мы незаметно приблизились друг к другу на некоторое расстояние и мужчина вдруг меня спросил:

– Любуетесь салютом?

– Скучно стало, вот и решил прогуляться.

– Ну, правильно! Не всё же за столом сидеть!

Так и познакомились. Впоследствии, с Александром мы даже сдружились и вели философские беседы под рюмочку, рассказывали о своей жизни, я пел под гитару.  Однажды он меня спросил:

– Прости за не совсем корректный вопрос. А тебе не хотелось бы написать о своей службе в Чечне?

– Не совсем приятно об этом вспоминать. Хорошего вообще нет ничего. Зачем прошлое  бередить?

Как-то я рассказал Александру один-единственный эпизод из армейской жизни, когда наш батальон следовал эшелоном в Грозный. В вагоне стояла невыносимая духота. Я напросился в наряд, чтобы была возможность побыть в тамбуре и, чтобы хоть немного, подышать свежим воздухом. Видимо, этот рассказ очень впечатлил Александра.

Он стоял на своём:

– Мне кажется, что у тебя это бы здорово получилось! Эта история с душным вагоном!

Да что я там рассказал такого-то?! Обычные будни армейской жизни. И описал всё в пару предложениях, не вдаваясь в подробности. Но Александра эта история зацепила. Что поделать, человек тонкого душевного устройства, поэтическая натура. Одним словом, писатель!

– Предложение, конечно, интересное, но мне нужно подумать.

– Я же вижу, как тебе тяжело держать всё в себе! Выплесни это на бумагу. Тебе полегчает, Андрюша. Я тебе точно говорю! После Афгана я накопил тяжёлый груз на душе, который причиняет мне острую боль,  но когда я начал писать, мне полегчало.  Я не говорю начать прямо сейчас, но ты подумай. Хорошо? Попробуй освободиться от этого.

По прошествии многих лет я понял, что Александр оказался прав. Тяжёлые воспоминания об армии являются тем грузом, от которого необходимо избавиться для улучшения качества жизни. Своеобразная  терапия, даже если пишешь «в стол». Поэтому не судите строго…


Призывной пункт и знакомство с армией.

В Армию  особо идти не хотелось, но и увиливать от призыва я не собирался. Тем более что я самостоятельно забрал документы из ТюмНГУ, потому что учёба в нём показалась совершенно не моим занятием. Когда ректор увидел оценки в  зачётке (без троек) спросил:

– Может, передумаешь?

– Нет. Я уже документы в Омск подал на радиотехнический, – соврал я.

На самом деле  в Омск никакие документы не подавал. С 13 лет я занимался пожарно-прикладным спортом и вёл подготовку к поступлению в Екатеринбургское пожарное училище. Моей мечтой было стать курсантом этого училища. Но ей не суждено было сбыться. Меня забраковали на медкомиссии. Якобы сколиоз. Но сейчас у всех сколиоз! Какого чёрта! Мои друзья Андрей и Игорь поступили, а я остался ни с чем. Спустя 20 лет Игорь мне рассказывал, что он разговаривал с людьми, которые сидели тогда в комиссии. Не взяли меня из-за конфликта в руководстве между областями. Короче, надо было кого-то забраковать. Выбор пал на меня. Вот так, какой-то дядя решил, что он может менять мою судьбу. Кстати, это не единственный раз, когда кто-то менял ход моей жизни, но об этом изложу потом. Я лишился самого дорогого, что у меня на тот момент существовало: мечты стать пожарным. Мне уже было, в принципе, всё равно каким нелюбимым делом теперь заниматься. Была правда надежда на то, что возьмут в училище после армии, но после службы от военной формы меня просто тошнило. Так что, как говорится, не судьба…

А тогда подумал, послужу, а там видно будет. Конечно, я был наслышан о беспределе, который в армии творится. «Да когда это было то?» думал я. Сейчас другое время, мир меняется. Армия, наверное, тоже. Авось пронесёт! Не пронесло…

В армию я хотел уйти со своим призывом, но осенью 98го повестка не пришла и я, чтобы не терять времени, отучился на права категории В, С. В мае пришла долгожданная повестка из военкомата. Мне пришлось договариваться с военкомом, чтобы отправку перенесли на день, потому что у меня был экзамен по вождению в городе. Военком любезно мне предоставил возможность сдать на права.

Инструктор по вождению на экзамене пару раз «перетрухнул» от моих манёвров и, по окончании движения нашего Газ 53, со строгим видом сказал:

– Не сдал! На пересдачу придёшь…

– Я не смогу прийти на пересдачу,  – прервал его я.

– Это почему же? – удивился инструктор.

– Я завтра в армию ухожу!

– У тебя должна быть повестка! Ну-ка покажи!

Я показал ему повестку. Там значилось, что к завтрашнему дню родная армия меня ждёт с распростёртыми объятиями.

– Чёрт с тобой! В Армии ездить научат! Иди, сдал!

– Сдал? – ещё пока ничего не понимая переспросил я.

– Сдал, сдал. Иди…

Тюменский «обезьянник» представлял собой огороженный забором призывной пункт  с неким подобием плаца, столовой и расположением. Печальное зрелище. Весь день призывники находились на улице, сбивались в стаи и сидели на сумках, ожидая своей участи.  В расположение  нас запускали только поспать на трёхэтажных деревянных нарах без матрасов и подушек, а с утра выгоняли на улицу. Туалеты «деревенского» типа с тем лишь отличием, что «посадочных» мест было несколько. Жуткая вонь. Уборки они не видели, наверное, со времён постройки. Были призывники, которые наотрез отказывались ходить «по большому» в эти туалеты,  один терпел более недели, пока «покупатель» в часть не забрал.

Контингент, оказавшийся на призывном пункте, был разношёрстным и меня неприятно удивил. Встречались откровенные урки, бритые наголо, в пацанских спортивных костюмах и неизменным атрибутом  «нормального пацана»  кепкой восьмиклинкой.  Один такой персонаж явно выделялся из основной массы «гопников». Держался уверенно и надменно, презирающий взгляд. Собрал вокруг себя кодлу такого же содержания, как и он сам.  Лицо мне его очень напомнило ящерицу. Тело было нескладным, высоким, зауженным в плечах и с широким тазом, хотя и плотного, почти упитанного сложения. Любой конспиролог или эзотерик сказал бы: «Это рептилоид в обличии человека». Пожалуй, я с ними соглашусь. Впоследствии он меня удивил своим интеллектом и хищным нравом. Увидев его в первый раз, у меня проскочила мысль: «Не дай бог с таким в одну часть попасть!» Как вы думаете, что произошло потом?

Приём пищи в столовой призывного пункта мне особенно запомнился. Многие даже не ели, потому что есть там было особо и нечего. Подавали некое подобие горохового супа. Расписывать я его не буду, потому что знающие люди мне сказали, что я сильно перегибаю палку, описывая этот шедевр армейской кулинарии. Хлеб дали, и на том спасибо!

В установленное время посещений ко мне наведались друзья,  волею судеб оказавшиеся в Тюмени. Они пронесли водку, что категорически запрещалось. Но был способ, который давал возможность  выпить на территории сборного пункта. Делалось это просто. Бралась 2-х литровая баклажка «Спрайта», оттуда выпивалось примерно пол-литра газировки, а вместо неё заливалась бутылка водки. Получался напиток, который можно было вполне сносно потреблять без закуски. Посидели, выпили, повспоминали прошлое, погоготали. После ухода посетителей, обитателей «обезьянника» выстроили в шеренгу и один из офицеров начал определять по глазам, кто выпил. Я не «спалился», а кого-то попался. О дальнейшей судьбе залётчика я ничего не знаю, но меры приняли, потому что я видел, как его уводили в жерло штаба нашего призывного пункта.

По «обезьяннику»  ходили слухи, что есть такие части, в которые ни в коем случае не стоит попадать, потому что там происходит полный беспредел. Одна такая часть была в Елани, покупатель из которой приехал набирать себе команду. Меня научили: чтобы туда не забрали, на перекличке нужно промолчать,  а позже подойти к офицеру призывного пункта, который был  из Ноябрьска, откуда призвали меня (не мог же он земляку отказать!), и попроситься у него в «нормальную часть», поближе к дому, что и было сделано.

– Ладно, что-нибудь придумаем,  – пообещал офицер, переспросив фамилию.

Слово он своё сдержал. Я попал в роту обеспечения лётной эскадрильи в/ч 3732 внутренних войск. Нас построили и повели на вокзал. Передо мной шёл тот самый пацан-рептилоид…

Наша часть, в которой мне предстояло служить, стояла непосредственно в Екатеринбурге. После КПП открывался огромный плац, по правую сторону которого располагался штаб учебной части и РМТО (рота материально-технического обеспечения), у КПП, перед плацем сама трёхэтажная учебка, где я проходил КМБ и Доподготовку. Слева от плаца Дом Культуры , чуть дальше столовая, а за плацем наша лётная эскадрилья. Из письма домой: «…мы ведь лётчиками считаемся, хотя только охраняем 7 вертолётов, 2 из которых в рабочем состоянии. На остальные, чтобы починить, пока нет денег…».



По приезду в часть мы обязаны были сдать гражданскую одежду и получить форму. Вокруг вновь прибывших, как стервятники, слетелись военнослужащие других, старших призывов и уже начали делить гражданку между собой, ещё не снятую с молодых.

Когда нас, молодых, повели в солдатскую столовую, со всех сторон в нашу сторону понеслось шипение «Духи! Вешайтесь!». Это был сильный психологический ход. У меня пробежал неприятный холод по спине. Вновь прибывшие затравленно оглядывались, а после приёма пищи, когда нас рассадили в Ленинской комнате (комната боевой подготовки и досуга) «рептилоид» стал испугано, в полтона, заговорщически говорить.

– Пацаны! Пацаны! Нам нужно всем держаться вместе! Нельзя поодиночке, только вместе. Если мы будем поодиночке, из нас отбивные сделают. Только вместе!

 Всю его гражданскую спесь, надменность, крутизну как рукой сняло. Такого испуганного взгляда я не видел у него больше никогда. Я отметил в нём присутствие явных лидерских качеств и про себя с ним согласился: « Пожалуй, он прав». В принципе, его правоту признали все и дали слово, что в любой ситуации будут приходить на выручку, но на деле оказалось далеко не так. Оратор почти сразу нарушил свою клятву.

На исходе первого дня нас подстригли наголо и направили в некое подобие бани с отбитым кафелем  и колониями грибов на нём. Стены были полностью облупленными. Мы переоделись в новенькую пятнистую форму. В Ленинской комнате промаркировали ее, подшили подворотничками и шевронами Уральского округа (ящерицей в короне) на правую руку и флагом России на левую. Ящерица мне понравилась. Было похоже на эмблему каких-то специальных войск. Впоследствии я понял, что у каждого военного округа, из семи существующих, имеется своя эмблема. У Уральского  – была ящерица в короне.



Сразу напомнило сказку «Хозяйка медной горы». Военный, построивший нас, тоже уверял, что мы попали в сказку. У них тут как в лагере, даже лучше. Эта новость немного успокоила, хотя чуть позже стало ясно, что лагерь он имел в виду исправительный, а не пионерский. С горем пополам намотали портянки.  Когда выдавали сапоги, я назвал 44й размер. Примеряя их, мне показалось, что они жмут, и я попросил на размер больше. Они оказались ну очень большими, но менять повторно я уже не рискнул, чувствуя на себе недобрый взгляд офицера, выдававшего обувь. Побоялся.  Впоследствии я об этом часто жалел, особенно на ФИЗО  (ФИЗкультурное Образование). Сапоги болтались и чтобы они не болтались, мне приходилось подкладывать в них бумагу. Но увеличенный размер обуви очень мешал ходить гуськом и выполнять всякие хитромудрые армейские упражнения,  из-за чего я не смог блистать своей физической подготовкой. Поэтому утренняя физ. зарядка меня, да и не только меня, очень сильно изматывала. Старослужащие откровенно издевались над нами, и им доставляло явное удовольствие смотреть на то, как мы бегаем и отжимаемся до рвоты.

В первый же день один из старослужащих взял меня с собой в столовую. Наверное, он это сделал из желания показать обстановку и рассказать, как нужно действовать, когда кому-нибудь из старых приспичит попить пивка или поесть жареной картошки. Делали это исключительно после отбоя, чтобы не увидел дежурный офицер, который при обнаружении такого рода неуставных занятий, мог наказать всю роту строевой или физической подготовкой. Зайдя в  столовую, старослужащий залихватски свистнул и прокричал:

– Гриня! Где мой ужин!

Из глубины варочной вынырнул солдат призыва 8-2 (осень 1998 года) и безропотно подал сковороду жареной картошки и двухлитровую бутылку  с пивом. Старослужащий передал её мне и сказал:

– На, неси.

Я схватил двухлитровку за горлышко  и понёс.

– Куда! Стой! – мат я опустил. – Чё, на гауптвахту захотел? Спрячь!

Спрятав бутылку под моим кителем, мы вышли из столовой и проследовали в расположение.

Надо сказать, что такого количество мата, как в армии,  я до этого  никогда и нигде не слышал, и у меня поначалу «вяли уши». Но как говорится: «Человек-скотина такая! Ко всему привыкает».  Привык и я. Да, что греха таить, сам стал его употреблять направо и налево.

Через некоторое время старослужащие собрали ребят нашего призыва с явными лидерскими качествами и кто на вид был понаглее, среди которых и был наш человек-рептилоид,  Старослужащие объяснили им, что времена, дескать меняются, сейчас за молодыми старичкам смотреть недосуг, и, мол, вы назначаетесь «шерстяными»: будете «шерстить», то есть носить дедушкам спиртное, деньги и сигареты. А где они будут всё доставать, это им до «фонаря». Есть город, где можно украсть, выпросить, что-нибудь продать и так далее, и есть ваш призыв, который следует также доить, унижать и наказывать. С этого момента наш рептилоид преобразился и окрылился. Его змеиное лицо перестало излучать страх и зажглось рептильным счастьем. Понятно! Попал в свою стихию! С ним в часть приехали пару блатных из его свиты. Они взяли инициативу в свои руки и рьяно принялись за дело, помня заветы «старых» товарищей, не оставлять синяков, потому что за это можно было и в дисбат попасть.  Для достижения желаемых целей в ход пошли самые изощрённые способы издевательств и избиений людей своего призыва. Били и качали с особым усердием, выбивая сигареты, деньги и послушание.

Надо сказать, что курево было не так-то просто достать. Несмотря на то что солдату была положены полпачки «Примы» без фильтра в день, зачастую старшина почему-то забывал об этом и выдавал сигареты в лучшем случае раз в неделю. И когда он их давал, в роте случался праздник. Не приходилось упрашивать своих товарищей оставить покурить, стрелять у  военнослужащих других подразделений или, ещё того хуже, докуривать бычки. Ситуацию с табаком усложняло ещё то, что дедушки под вечер должны были получить подписанную сигарету с фильтром, то есть сигарету, на которой нужно написать,  сколько ему, дедушке, осталось служить до дембеля, что бы он ни забыл, болезный. Вот «шерстяные»  и следили, чтобы у дедушки  к вечеру под подушкой была подписанная сигарета, вынуждали других и бегали сами в город, в самоволку, чтобы там пострелять  у гражданских. Не всегда удавалось «шерстяным» осуществить ежедневные подношения в виде вкусностей, подарков и подписанных сигарет. И если это происходило, то «качалась» вся рота. Попадали все, включая черпаков и «опальных» дедушек, слабохарактерных или провинившихся. Арсенал физических и моральных унижений заслуживает отдельной главы.

Кач.

И так, методы физического и психологического воздействия во внутренних войсках Российской армии образца 1999 года на вновь прибывшего для прохождения военной службы воина:

Физические методы:

Команда «Вспышка с тыла!», «Вспышка с фронта!», «Вспышка справа!», «Вспышка слева!». В просторечье «С тыла!» или «С фронта!» – команда, при которой боец обязан упасть на землю лицом вниз, прикрывая голову руками, вытянув ноги в сторону предполагаемого взрыва. Зачастую применялась совсем в неподходящих местах, для того чтобы солдат упал в грязь и весь испачкался.

«Упор лёжа принять» – воин должен стать в упор лёжа, для выполнения отжиманий. «Делай раз» – боец  прижимается грудью к полу, «делай два» солдат встаёт в исходное положение. «Полтора»  – воин должен зависнуть в среднем положении. В таком положении заставляли стоять по несколько минут. После таких упражнений мышцы на руках забивались. Об их росте и развитии не могло идти и речи. Нередки случаи деградации мышц.

«Приседания» – аналогично с отжиманием, только прокачивались уже ноги. «Делай раз»  – полный присед, «делай два»  – исходное положение. Иной раз приходилось приседать по сотне раз, а то и больше. Часто  группой, выстроившись в одну линию и обнявшись.

«Сушим крокодильчиков». Боец должен встать ногами на дужку армейской кровати с одной стороны и руками держаться за дужку с другой стороны. Получался мостик наоборот. Использовалась после отбоя, когда все были в кроватях. Данная команда могла действовать до тех пор, пока постель под военнослужащим полностью не намокала.

«Сушим паучков». Применялась к обладателям спальных мест первого этажа двухэтажных кроватей. Нужно было зацепиться за сетку верхней кровати руками и ногами и так висеть, пока мучитель не сжалится.



«Лося!»  – солдат обязан приложить руки ко лбу ладоням кнаружи, в виде лосиных рогов и сесть в полу приседе, чтобы приказавшему было удобней пробивать с колена лоб. Надо ли говорить о том, что у многих бойцов были переломаны кости на ладонях и вырастали  болезненные шишки на лбу. Кроме того, существовал «музыкальный лось» – это когда боец садится в полуприседе, медленно сводит руки ко лбу и проговаривает фразу: «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…», и после удара: «…всё мне ясно стало теперь!». Были и другие лоси, но я их уже не помню.



Фанеру к осмотру! Обычно это делалось в строю. Старослужащий проходил по шеренге военнослужащих и методично каждому бил в грудь. Однажды мне после таких экзекуций проломили ребро чуть выше сердца. На утреннем осмотре я сказал сержанту, что сломал ребро и что при дыхании оно щёлкает. Тут же был поднят на смех.

Наказание табуреткой. Удар табуреткой по голове, чаще в лоб или чуть выше, но также прилетало и в другие части тела.

Избиение дужками от кроватей. Естественно, такие методы оставляли синяки, но в роте, после КМБ (курс молодого бойца) уже никто медосмотры не проводил.

Избиение кулаками, обмотанными вафельным полотенцем. Применялось на КМБ и учебке для того, чтобы не оставлять следов на теле. Потому как там проводили ежедневный медицинский осмотр.  При обнаружении синяков, кровоподтёков, ссадин, их обладатель должен был написать объяснительную с какой-нибудь околесицей, про то, как при подъёме упал с кровати, зацепился за тумбочку, наступил на швабру и далее в таком духе. Правду излагать было нельзя, потому что тут же записывали в «стукачи».

Моральные методы:

Если записали в «стукачи», то с таким солдатом никто не должен был общаться. Тем более не иметь никаких дел. Ослушавшиеся, как правило, наказывались. Это одно из самых изощрённых наказаний. Такой социальный вакуум вряд ли кто выдерживал. Подвергнутые данной репрессии срывались в СОЧ (самовольное оставление части), потому что пережить такую социальную блокаду обычный человек не в состоянии. И такой случай у нас в роте был. Парень по незнанию, в чем-то там признался одному из офицеров, за что был наказан данным методом. Долго не выдержал. Через неделю убежал в СОЧ.

«Один!» – бойцы молодого призыва, все как один, должны бросить все дела и «подорваться»  к отдавшему команду. Отдавший приказ выбирает понравившегося солдата и отдаёт ему какое-нибудь поручение. Остальные разбредаются по своим делам.

«Расскажи сказку». Военнослужащий должен изложить стихотворение похабного содержания о том, как женщины ждут дедушку дома для сексуальных утех и что у него все дороги открыты и там ещё какая-то ахинея. За незнание стихотворения начинался жёсткий кач (отжимания, приседания).

Наведение порядка в расположении. Этот особый вид морального издевательства над личным составом. Порядок можно было наводить бесконечно. Данную процедуру мой рациональный ум отказывался принимать как данность. Ну, хорошо. Я ещё могу понять эту радость перфекциониста, когда все кровати и тумбочки выравнивают по ниточке, а сама постель, с заправленным на ней армейским одеялом, напоминает идеальный параллелепипед из-за отбитых, с применением спецсредств, кантиков на сгибах. Того и гляди, порежешься.





Но мне никогда и ни за какие коврижки не понять, зачем взбивали пену из хозяйственного мыла в день ПХД (Паркохозяйственный день проводился по субботам), которую потом растирали щётками по расположению, предварительно выставив все кровати на улицу! Подушки и  полотенца  – всё должно быть одинаково. И, ведь, как назло, перфекционизмом страдали все офицеры и сержанты. Когда сержанту что-то не нравилось, можно было перевернуть постели, растолкать кровати и заставить военнослужащих снова наводить порядок.

На страницу:
1 из 3