Высота: Реальная история борьбы за свое дело, честное имя и любовь

А сегодня его должен забрать дед, который работает на настоящем кране ЗИЛ, но в другом месте. Вообще это очень близко, не дальше, чем до дома, и туда он дойдет тоже сам, а если ждать тут, то это очень долго, дед рано никогда не приходит, ведь ему надо из крана выбраться.

И от того, что его не слушают, Дима рассердился еще сильнее, он не пошел к остальным, а залез на стул и уставился в окно, где игровая площадка, и качели, и забор с калиткой, серое небо и дождик… Ладно зимой, когда надо много всего надевать, это сложно, а сейчас еще тепло, почему он должен сидеть тут, когда там так хорошо? Совсем нечестно!

Глаза защипало, он шмыгнул носом, вытер его кулаком.

Народу в группе осталось совсем немного, мамы и папы забрали почти всех друзей.

– Димка, пока! – прокричал от входа Виталик, который живет в соседнем доме.

Может быть, попроситься с ними?

Дима повернулся, но опоздал, Виталик с мамой уже вышли, и теперь их не догнать.

– Иди к остальным. – Это подошла Тамара Петровна. – Что сидишь один, будто сыч? Если в окно смотреть, то мама быстрее не придет.

– Мама не… – начал Дима, но воспитательница опять не стала его слушать, развернулась и ушла.

Тут уж от обиды слезы брызнули по-настоящему, но он не заревел в голос, удержался, потому что он мальчик, а мальчики не плачут. Вытер лицо и отправился туда, где друг Женька собирал для машинок настоящий гараж из кубиков… собирал неправильно, и кто еще ему расскажет, как надо?

Вскоре забрали и Женьку, а потом Дима остался в группе совсем один.

Дед пришел, когда машинки окончательно надоели, даже любимая зеленая, и захотелось плакать снова.

– Внучара! – крикнул он от двери, как всегда. – Давай собирайся!

– Давно пора, – подала голос Тамара Петровна.

Она вышла из группы следом за ними и начала переодеваться в углу, где на вешалке обитали плащи воспитательниц и нянечек. Дима посмотрел на нее мрачно и промолчал, но на улице выложил деду все, путаясь в словах и сбиваясь.

– Почему она меня не слушает?! Почему?! – воскликнул он.

– А почему она должна тебя слушать, внучара? – спросил дед, открывая калитку садика.

– Но мама же меня слушает!

– Так то мама, ты для нее один-единственный. – Дед покачал седой головой, поправил кепку. – А у воспитательницы таких, как ты, два десятка, и если каждого слушать, так слушалка отвалится.

– Но это нечестно!

– Как раз честно. – Дед взял Диму за руку, они пошли по дорожке, зашуршали под ногами опавшие листья: желтые, бурые, красные. – Слова – пустое дело, главное – дела. Особенно для мужика. Ведь ты мужик?

– Конечно, мужик, – ответил Дима и подумал, что в следующий раз он ничего не будет говорить, а просто сделает по-своему, вот и все.

* * *

Мама Виталика посмотрела на Диму, склонив голову к плечу, и задала вопрос, которого он не ждал:

– А твоя мама где? Почему она тебя не забирает?

Но ведь в прошлый раз все получилось!

Тогда Дима еще перед тихим часом уговорил Виталика, чтобы тот попросил свою маму его забрать. И когда та пришла, то послушала сына и сказала воспитательнице, что уводит и Плахова тоже, и они ушли все вместе. Тогда он дождался собственную маму около дома, встретил ее на улице рядом с больницей.

– Она сегодня задержится, – сказал Дима.

– Ну и что ты будешь там один делать? – Мама Виталика покачала головой: она вся очень большая, и голова у нее тоже большая, в цветастой косынке. – Нет, оставайся тут. Пойдем, сынок.

И они пошагали к калитке, а Дима остался на игровой площадке, между песочницей с грибком и качелями.

Сегодня дождя нет, солнце греет как летом, и поэтому их вывели гулять.

– Нечестно, – пробормотал он, сжав кулаки.

В песочнице остались только девчонки, играть с ними неинтересно, зато есть забор. Всегда прикольно залезть на него и смотреть на всех сверху, а еще можно дотянуться до рябины, которая уже покраснела и наверняка сладкая, как клубника с бабушкиного огорода.

Дима оглянулся – ага, Тамара Петровна не смотрит в его сторону – и рванул к забору. Но когда оказался наверху, мигом забыл о ягодах, он увидел, что мимо забора по дорожке идет мама Женьки.

Сейчас она свернет за угол… и заберет сына.

– Здравствуйте, тетя Таня! – закричал он во всю глотку.

– Здравствуй, Дима, – ответила она, подняв голову. – Ты смотри, не свались.

– Нет, я всюду лажу и нигде не падаю! – гордо сообщил он. – А заберите меня домой! Пожалуйста. Вы же знаете, где я живу и что от вас рядом.

– Нет, твоя мама меня не просила, и я не могу… – Мама Женьки пошла дальше.

Дима обиженно засопел, ему захотелось крикнуть: «Так нечестно! Я же попросил! Вежливо!» Но он вспомнил, что он взрослый пацан, а мужики не ноют, а делают, и спрыгнул с забора и понесся вдоль него к углу, где за горкой пряталась дырка в заборе, путь для побега на волю.

Растущая там крапива зашелестела, но не обожгла, ведь она была старая, осенняя.

Дырка оказалась забита – крест-накрест, но Дима не растерялся, он взлетел на забор снова, и как раз вовремя – мама Женьки оказалась рядом.

– Тетя Таня, ну заберите меня, пожалуйста, вы же меня знаете, и что я честный… Пожалуйста! Моя мама точно идет мне навстречу, и я уже хочу домой. Сильно-пресильно!

Она посмотрела на него и покачала головой.

– Ну ладно, иди отпрашивайся у воспитательницы. Если она разрешит…

– Спасибо, тетя Таня! – Дима соскочил с забора, не дослушав, и приземлился неудачно: нога изогнулась как-то неправильно, и стало больно-больно, так что девчонка наверняка заплакала бы.

Но он не девчонка!

Тамара Петровна сидела там же, на лавочке рядом с туалетом, но Дима к ней не пошел. Немного хромая, он рванул к Женьке, который играл на качелях, но не качался, а болтал ногами и показывал язык не пойми кому.

– Давай быстрее, там мама твоя идет!

– Да? Где? – Женька, как обычно, выпучил черные глаза и принялся слезать с качелей.

Дима схватил его за руку, и они понеслись мимо песочницы, мимо клумбы, на которой раскачивались большие астры, красные и фиолетовые. На бегу нога заболела сильнее, но он и не подумал остановиться – если остановишься сейчас, то воспитательница точно не даст уйти.

У калитки оказались как раз в тот момент, когда та открылась и тетя Таня шагнула внутрь.

– Мама! – воскликнул Женька, и та присела, чтобы обнять его и поцеловать.

– Меня забирают! – закричал Дима, повернувшись к воспитательнице. – До свидания!

И выскочил за калитку, чтобы пропасть с глаз Тамары Петровны – та же видит, что он не просто удрал, а ушел с кем-то взрослым, и, значит, не станет сердиться и ругаться, и хорошо.

– Ну пойдемте, – сказала тетя Таня, выведя Женьку за руку. – Откуда мама идет?

– С работы! – важно ответил Дима. – Она вагоны считает! И проверяет! А они – ух! Огромные! Фабрика! Уголь!

Тетя Таня засмеялась и про свой вопрос забыла, что ему и было нужно.

Они дошли до остановки и пошагали вдоль дороги: мама Женьки спрашивала, чем кормили в садике и что делали, тот в ответ неохотно рассказывал про селедочное масло и про рисование; ну а Дима выжидал, когда можно будет удрать, – ведь он знает дорогу, и может дойти сам, и встретить свою маму у дома… вот она будет рада!

– А вон и за мной! Спасибо! – завопил он, когда они перешли дорогу. – До свидания!

Женьке с тетей Таней прямо во двор, а ему дальше в сторону больницы, и там как раз вдалеке шагает невысокая женщина.

Так что, когда Дима рванул так, что в ушах засвистел воздух, никто его не остановил. Нога поболела немного, а затем перестала, и до дома он дошел уже совсем как обычно, не хромая.

– А ты тут откуда? – спросила мама, когда он выскочил из-за угла соседнего барака.

– Я могу один возвращаться! – важно сообщил Дима… и почти не соврал.

* * *

– До свидания! Меня забирают! – крикнул Дима от калитки и даже помахал рукой Тамаре Петровне.

На этот раз он с того же забора упросил маму Наташи, самой красивой девочки в группе. Та согласилась с первого раза, даже не пришлось забираться на верхотуру повторно, а вот Наташка посмотрела с удивлением, когда Дима схватил ее за руку, вытащил из песочницы и поволок за собой.

Ладно хоть кричать и плакать не стала.

– О, вот и моя мама! – в этот раз он удрал у самой остановки, ведь Наташа жила в другой стороне, где-то рядом с его дедушкой и бабушкой. – Спасибо, тетя Нина! Спасибо!

– Пожалуйста, – ответила мама Наташи, но он уже не слушал, бежал прочь.

Под ногами весело шлепали лужи, оставшиеся от вчерашнего дождя.

За день Дима соскучился по маме и спешил изо всех сил, чтобы поскорее ее увидеть. Представил, как они придут, она затопит печку, ту маленькую, что на кухне, чтобы нагреть ужин… большая, для спальни, натоплена с утра, и поэтому дома тепло, уютно пахнет старым деревом.

Но что странно, до самого дома Дима маму не встретил.

Он подумал немного, постоял у поворота во двор, рядом с мусорными баками, и пошел дальше, в сторону ее работы. Остановился у знакомой акации с висящими через забор больницы ветками и забрал одну на рогатку, а то старая сломалась и пора сделать новую, вот только резинку надо добыть.

Пока на ходу возился с рогаткой, и сам не заметил, как дошел до фабрики.

Первый раз сюда Диму привели, когда он был совсем маленький, так что он все знал: и что к вагонам подходить нельзя, ведь под ними бункеры, в которые можно провалиться, и что мамин кабинет вон там, надо подняться на крылечко в сером доме и открыть дверь.

Но в кабинете оказалось пусто, и он в растерянности остановился. Как так? Где она?

– А ты что тут делаешь? – раздался из-за спины знакомый голос.

Дима повернулся и увидел одного из раскайловщиков, дядю Гошу, большого, как слон, с огромным сизым носом и седыми усами.

– Маму ищу.

– Так она на станцию уехала, документы повезла.

Да, Дима знал, что мама иногда на служебном автобусе ездит в центр города, отвозит какие-то бумажки… и если она поехала сегодня, то вернется не скоро, и, значит, в садик должен был прийти дедушка.

Ой!

– Пойдем, с нами чаю попьешь в слесарке, – пригласил дядя Гоша. – Конфеты есть. Подождешь там.

Чай с раскайловщиками Дима пил, и ему понравилось – крепкий, из граненого стакана, как взрослый, но сейчас у него есть дело – найти маму.

– Спасибо, – ответил он. – Но я пойду ее дома подожду.

– Ну как хочешь. – Дядя Гоша отступил в сторону, и Дима выскочил на улицу.

Пока шагал до дома, подумал, не вернуться ли в садик, чтобы его забрал дедушка. Только вот ноги устали уже от беготни и ходьбы туда-сюда, так что лучше пойти домой и правда посидеть там, мама в любом случае вернется.

Хорошо, что никто дверей не запирает.

Дима подождал, пока не проедут одна за другой две машины, и перешел через улицу. Только тут взгляд его упал на растущую у дороги черемуху, усеянную спелыми черными ягодами.

От одного их вида в животе забурчало, а во рту появилась слюна.

Вот черемуха точно должна быть сладкая, не то что рябина в садике, которая оказалась противной и невкусной.

Дима притянул к себе одну из нижних ветвей и начал торопливо обирать ягоды. Подтащил вторую, за третьей пришлось забраться на дерево, и сам не заметил, как очутился почти на верхушке.

Он удобно расположился в развилке и принялся за ягоды сразу двумя руками.

С верхотуры было отлично видно, что происходит вокруг и кто что делает: вон соседка с первого этажа, тетя Люда, вытащила половики, чтобы выбить, и глухие удары поплыли над бараками; вон поехал автобус, который ходит из их района, тот называется Каркас, в центр Черемухово; протрусил, высунув язык, черный пес Шарик, что кормится при больнице, лохматый, как медведь… ой, а вон Тамара Петровна торопливо идет в сторону их дома.

Увидев воспитательницу, Дима вцепился в ствол обеими руками и прижался к шершавой коре. Как хорошо, что черемуха не облетела и что в густой листве его не разглядеть, если только не поднять голову.

Но Тамара Петровна пронеслась мимо и свернула к ним во двор, принялась разговаривать с тетей Любой. Та помотала головой и снова занялась половиками, а воспитательница выскочила обратно на улицу и бегом побежала обратно к садику.

Нет, надо было туда вернуться, когда не нашел маму на работе, подумал Дима, и от этой мысли у него почему-то зачесалась попа.

* * *

Мама появилась у дома, когда уже начало темнеть.

– Мама! – закричал Дима и принялся слезать с дерева; ягод он съел так много, что в животе снова урчало, но уже неприятно, а слюна стала кислой и противной.

– Димка?! – выдохнула мама. – Ах ты! А ну иди сюда!

Она схватила его за ухо, и не просто так, а сильно.

– Ай! – воскликнул Дима. – За что?!

– А за то! – Ему досталось несколько увесистых шлепков по попе, но он их почти не почувствовал, слишком болело ухо, и еще было ужасно обидно – что он такого сделал? – Пошли! Быстро!

И мама потащила Диму за собой, поначалу и правда за ухо, а потом за руку.

Поначалу он терпел, а потом заплакал, но мама словно вовсе не обратила на это внимания, только вздрогнула. До садика они дошли куда быстрее, чем обычно, брякнула за спиной хорошо знакомая калитка.

– Зачем… сюда? Я не хочу! – заныл Дима, но мама глянула так, что он замолчал.

В группе обнаружились Тамара Петровна, какая-то незнакомая строгая тетя в очках и дедушка. Тот посмотрел на внука и усмехнулся, строгая тетя покачала головой, а воспитательница прижала руки к лицу.

Дима с удивлением понял, что она плачет, и от этого удивления сам перестал реветь.

– Давай, извиняйся! – велела мама, отпустив его. – Перед всеми! Перед Тамарой Петровной! Перед Алевтиной Федоровной! Перед дедушкой!

– Но за что?!

– А за то, что сбежал из садика! Всех обманул! – Мама смотрела сурово, как не смотрела почти никогда, разве что после того случая, когда они с двоюродным братом пошли кататься на плоту на Малый Круг и едва не утонули.

Слезы снова побежали у Димы из глаз.

– Я не обманывал! Я просто хотел домой! Почему я не могу идти домой сам? Один! Хожу же я в садик?

– Врать нехорошо, – подала голос строгая тетя, видимо, та самая Алевтина Федоровна. – Я, как директор садика, должна наказывать непослушных и нечестных мальчиков…

– Я не вру! – закричал Дима так, что в горле стало больно. – Я хожу! Хожу!

Почему никто ему не верит? Почему так нечестно?

– Он и правда ходит, – сказала мама. – Заявил, что дорогу выучил и может все сам. Чтобы мне крюка не давать после работы…

– И вы его отпускаете? – спросила Алевтина Федоровна.

– Страшно было, – призналась мама, и, посмотрев на нее, Дима увидел, что она выглядит виноватой – смотрит в сторону и теребит ухо. – Но я ведь проверила его. Заставила рассказать, как он будет идти… А потом отпустила и проследила. И он дошел.

– Конечно! – гордо заявил дедушка. – Молодец пацан! И ко мне он не раз сам приходил. Прямо на работу, когда я должен был его забирать.

– То есть… – Тамара Петровна отняла руки от лица, стало видно, что щеки у нее мокрые, – ты убежал сегодня не первый раз? Когда ты уходил с другими мамами, ты удирал?

Тут уж Диме стало неловко… ну не совсем удирал, но вроде бы как обманывал.

– Но вы меня не отпускали! Не слушали даже! – пожаловался он, шмыгнув носом.

– А ну погоди. – Мама достала из сумочки носовой платок. – Давай, высморкайся! Расскажешь потом.

Дима выдул из себя, наверное, целое ведро соплей, так что для вытирания слез пришлось взять второй платок, уже у дедушки, – большой, в синюю клетку, сладко и сочно пахнущий табаком и машинным маслом.

– А чего рассказывать? – пробурчал Дима, глядя на носки ботинок; поднимать голову отчего-то стало тяжело, будто вся съеденная черемуха переползла туда. – Я знаю дорогу и могу ходить. И чего мне тут сидеть, когда все расходятся? Скучно!

А уж когда остаешься в группе последним и воспитательница поглядывает то на часы, то на тебя, вообще отвратительно, чувствуешь себя так, словно ты никому не нужен и все тебя забыли.

– Ничего себе, – проговорила строгая Алевтина Федоровна, которая директор садика. – Наказывать мы тебя не будем, но больше так, пожалуйста, не делай, мы все за тебя волнуемся…

Дедушка что-то проворчал себе под нос.

– …хотя ты взрослый мальчик, все равно должен уходить из садика с кем-то из родных. Хорошо?

Дима кивнул.

– А поскольку ты взрослый, ты мне просто пообещаешь сейчас так не поступать. Пообещаешь всем… и маме, и Тамаре Петровне… Это маленькие и глупые могут обмануть. Ты ведь не обманешь?

Дима помотал головой и твердо, по-мужски, сказал:

– Обещаю так не делать. Не обману.

И слово это он сдержал.

Глава 2

Соня делает уроки, как обычно, наклонив голову набок и высунув кончик языка, русые волосы растрепаны, вид сосредоточенный. Ручка скользит по бумаге, выводя крупные правильные буквы, учебник на подставке раскрыт на странице со смешным медвежонком.

Дмитрий может смотреть на дочь бесконечно, не отрываясь, но сегодня его мысли далеко.

Кто, кто может покуситься на «Высоту», спланировать изощренную, хитрую атаку? Конечно, другие поставщики – им интересно, чтобы самый наглый и активный конкурент пропал с рынка… но у них не так много возможностей залезть внутрь Белогорской фабрики.

Или это игры внутри РТТГ? Кто-то решил избавиться от Дмитрия Плахова? Зачем?

Соня что-то спрашивает, и приходится напрягаться, чтобы понять, что именно.

– Да, доча, именно так это и пишется, – говорит он.

Они сидят в детской, с обоев улыбаются зайцы с барабанами и пони с флагами. Поднимается в углу стеллаж, уставленный книжками – сплошь яркие, цветастые корешки. За окном лужайка, забор, над крышами соседей хмурое осеннее небо, ладно хоть дождя нет.

Цели корпоративных игр бывают разные, иногда очень причудливые, иногда мелочные до неприличия. Продвинуть нужного человека, выбить бюджет на что-то, обеспечить себе годовой бонус, для чего натянуть локальные показатели закупок или продаж, и не важно, что от этой натяжки в следующем году все рухнет в тартарары, – эффективный менеджер свои десятки миллионов получает и может валить в следующую контору, чтобы уже там втирать очки собственнику.

Дмитрий не любил таких «профессиональных собирателей бонусов», но ему приходилось иметь с ними дело.

Соня спрашивает еще что-то, и на этот раз Дмитрий кивает, не вслушиваясь.

Лежащий на коленке телефон начинает вибрировать, на экране высвечивается лаконичное «Мистер Чжан».

– Доброго дня, – говорит Дмитрий.

– И тебе доброго дня, Большой Брат, – отвечает мистер Чжан, и они смеются вместе.

Это старая шутка, родившаяся в те времена, когда в «Высоте» работали три человека и Дмитрий впервые поехал в Китай, не зная других языков, кроме родного и родного матерного.

– Как ты сам? Как жена? Как дочь? – По-русски мистер Чжан говорит прекрасно, даже «р» выговаривает, и еще бы – его отец работал с советскими инженерами бездну времени назад, когда СССР и правда был большим братом для КНР; тон же у него как у любящего дедушки, который решил проведать внуков, и не скажешь, что этот человек ворочает сотнями миллионов долларов по всему миру.

«Ауро» – это бренд, это сила, это знак качества, это семьдесят процентов рынка обогатительного оборудования в громадном Китае.

Дмитрий отвечает, потом сам спрашивает – про сыновей, уже взрослых и самостоятельных, про внуков.

– Как идут дела? – интересуется мистер Чжан, и Дмитрий напрягается.

Они общаются не так часто, но бизнес обсуждают в рабочие дни и в рабочее время, а воскресенье – и в Китае воскресенье. И мистер Чжан всегда спрашивает конкретно: что с такой поставкой, что с этим клиентом, что с таким двигателем… и если он говорит абстракциями, значит, что-то идет не так.

Он знает насчет истории с Хакасией? Но откуда?

– Работаем понемногу, – говорит Дмитрий, – надо переформатировать рынок, искать новых клиентов… в связи с этим закупки могут немного упасть, но это на какое-то время. Пашу́, как негр на плантации, даже книжку почитать некогда.

Все правда до последней запятой, и ничего лишнего.

– Понимаю. – Мистер Чжан усмехается. – Но помни, что сказывает наш председатель. – Все же русский язык для него чужой, иногда он смешно ошибается. – Только когда комар сядет тебе на яйцо, ты поймешь, что точность гораздо важнее силы[2].

Дмитрий усмехается в ответ:

– У нас осенью нет комаров.

– Паразиты находятся всегда. – Мистер Чжан делает небольшую паузу, и Дмитрия накрывает желание рассказать обо всем, облегчить душу перед кем-то большим, сильным и надежным.

Но он сдерживается, он знает, что тут «Ауро» ему не помощник.

А кроме того, он всегда решает свои проблемы сам.

– Будь здоров, дорогой друг. Если что – звони, не стесняйся, – заканчивает разговор Мистер Чжан.

В комнату тут же, словно по сигналу, заходит Маша.

Лоб ее нахмурен, в серых глазах – недовольство, в руке – тряпка для пыли.

– Так, чем вы тут заняты? – В голосе пылает нетерпение. – Самое время прибраться. Дима, ты мне поможешь?

Уборка дома для жены – священный ритуал, долгий, нудный и кропотливый. Совершается он раз в неделю, занимает несколько часов и сводится к массовому истреблению любых признаков непорядка и грязи, которые только можно найти в двухэтажном доме на сто девяносто квадратов.

– Да ты же без меня справишься, – говорит Дмитрий. – У тебя одной лучше выходит.

Верхняя губа Маши дрожит, трепет передается на родинку под носом в форме крохотного сердечка.

– А ты не думал, как я устаю, когда делаю все одна? – спрашивает она раздраженно.

– Так зачем за каждой пылинкой бегать? Кто на эти шкафы заглядывает? – Дмитрий поднимается, теперь он смотрит на Машу сверху вниз, и еще он видит, что Соня отвлекается от уроков и таращится на родителей. – Кому надо, что ты раз в неделю убиваешься вусмерть?

Но жена не слышит, она говорит свое, точно отыгрывает роль:

– Ты мне никогда не помогаешь! Тебя никогда нет дома! Очаровательно! Ты тут гость!

– Мама! Папа! Не ссорьтесь! – восклицает Соня, и от ее голоса у Дмитрия внутри все переворачивается, хочется схватить ребенка в охапку и бежать прочь из этого дома, где ему не рады, куда он возвращается, чтобы отдохнуть, и находит все что угодно, кроме отдыха.

И кроме заботы… да, права Юлия.

– Мы не ссоримся, солнышко, – на автомате отвечает Маша, но на дочь даже не глядит, она буравит мужа взглядом.

– Конечно, нет, – саркастически произносит он. – Это лишь мирный обмен мнениями. Уборка – твое развлечение. – Каждое слово Дмитрий выговаривает отчетливо и громко, чтобы его услышали. – На хера она мне нужна? Делай ее раз в две недели, найми кого-нибудь! Проблема, что ли?

– То есть ты хочешь, чтобы в доме были завалы грязи?! – Маша отшвыривает тряпку, та улетает в угол, где падает на морду огромному плюшевому Чебурашке.

Соня всхлипывает и тоненько скулит:

– Мама… папа…

Но они слишком разгорячены, чтобы отвлекаться.

– Или ты хочешь, чтобы по нашему дому шлялась чужая женщина, заглядывала во все уголки, в грязное белье? Ну? – Щеки у Маши белые, глаза сузились до щелочек, руки уперты в бока – классическая поза разгневанной супруги. – Ты мой муж, ты должен мне помогать! А тебя никогда нет! Тебе на нас наплевать!

– Стоп! – Дмитрий вскидывает ладони. – А для кого я зарабатываю? Дом не из воздуха! Уборка – твое развлечение! Я никогда в него не лезу! Она мне честно не нужна!

Соня подскакивает, обхватывает его за ногу, прижимается всем телом, и он чувствует, как она дрожит.

– Ты… – начинает Маша.

– Стоп! – повторяет Дмитрий, и жена осекается. – Я все делаю, на что подписывался. Дрова для бани нарубил сегодня? Нарубил. Шиповник и деревья постриг? Постриг. Утром. После рабочей недели в шесть дней, и на работе у нас тоже, знаешь, не курорт ни разу… Помощи я у тебя просил?! – Сердце саднит, но он в своем праве, ведь все так и есть.

– Не надо, папа. Не надо, – тихо просит Соня. – Не кричи на маму.

– Просил? – спрашивает он уже тише.

Маша молчит и смотрит в сторону, губы поджаты, нос задран едва не до потолка, между бровями глубокая складка, грудь вздымается и опадает под халатом.

– Не просил, – говорит Дмитрий. – Поэтому сейчас мы собираемся и идем гулять. – Аккуратно гладит Соню по макушке. – Одевайся, доча, поедем в «Апельсин», в кино заглянем, в кафе посидим… А ты, Маша, пока развлекайся со своей уборкой, если она тебе так дорога. Три часа мы тебе не помешаем.

Жена вылетает из детской, хлопнув дверью.

Соня всхлипывает, но одевается, натягивает любимый комбинезон, и Дмитрий помогает ей. Сердце его сжимается от тревоги и бессилия – да, он настоял на своем, но он не знает, правильно ли поступил, по делу и по совести ли, такое с ним бывает редко, и это злит.