Высота: Реальная история борьбы за свое дело, честное имя и любовь

Дмитрий Лохов

Высота: Реальная история борьбы за свое дело, честное имя и любовь

ДАННЫЙ ТЕКСТ ЯВЛЯЕТСЯ ПЛОДОМ ВЫМЫСЛА. НО РЕАЛЬНЫЕ ЛЮДИ, СОБЫТИЯ И ОРГАНИЗАЦИИ ПОСЛУЖИЛИ ДЛЯ НЕГО ИСТОЧНИКОМ ВДОХНОВЕНИЯ

Глава 1

Ворота не открываются.

Ворота, ради которых Дмитрий прилетел из столицы в Хакасию, ради чего пригнал из Китая груженую машину, не открываются. И дорогу к ним преграждает сотрудник службы безопасности в уродской черной форме и шапке с желтой надписью РТТГ, круглый, плотный и мордастый – он скачет вверх-вниз и буквально визжит:

– Не положено! Не положено!

Дмитрию очень хочется врезать ему, пустить в ход слова, которые именуют непарламентскими. Но он знает, что так делать нельзя, что орать на человека, исполняющего приказ, и тем более бить его – неправильно.

– Кем не положено? – Он прилагает все усилия, чтобы голос звучал нормально, спокойно, но в последний момент не удерживается: – Что за чепушня тут у вас творится?

Безопасник моргает, глазки его бегают.

– Что надо, то и творится, – бурчит он. – Велели без договора не пускать вообще… Освободите подъезд!

Дмитрий пару раз глубоко вздыхает, едва не скрипит зубами и машет водителю. Громадная «Скания», в кузове которой три отличных грохота[1] по двадцать пять миллионов рублей каждый, рычит двигателем и сдает назад.

Дмитрий достает телефон.

– Э, привет. – Голос Иосифа Скорика, главного механика Белогорской обогатительной фабрики, всегда кажется не очень уверенным, хотя это просто такая манера вести разговор; но сегодня в этом голосе откровенная тревога.

– Знаешь, где я? – спрашивает Дмитрий и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Рядом. Твой ушатанный кабинет на вашей ушатанной фабрике от меня примерно в двухстах метрах. Только на территорию меня не пускают! Меня и то оборудование, которое я тебе привез! Оборудование, о котором ты меня просил, – давай быстрее, договор потом подпишем… Двадцать тонн! Что, сука, творится?

Безопасник продолжает топтаться рядом, лупает мелкими глазенками, в которых светится любопытство. Ограда фабрики высится Великой Китайской стеной, с серого октябрьского неба сыплется мелкий дождь.

Дмитрий отворачивается, делает несколько шагов в сторону, под ногой хлюпает лужа.

– Ну я… э, мы… тут внезапно у нас… – мямлит Скорик. – Понимаешь, Сергеич… Сейчас я тебе все объясню…

Доносится рычание мотора, рядом тормозит черный «УАЗ Патриот», из-под колес летит грязь. Хлопает дверца, из машины выскакивает низкорослый пузан с кавалерийскими седоватыми усами.

– Ты кто такой, гля? Чего тут забыл? – рычит он.

Дмитрий от неожиданности вздрагивает.

В РТТГ, да и во всей отрасли от Магадана до Донбасса его знает каждая собака. Видимо, нет, не каждая.

– А ты кто такой борзый? – спрашивает он в ответ. – Че за базар начался?

Дмитрий давно не простой пацан из рабочего поселка, но умение разговаривать по-уличному при нем.

– Я-а-а-а??? – Усы мелко дрожат, щеки и мясистый нос пунцовеют. – Да ты вообще охерел! Хандон штопаный! Вали отсюда, чтобы я тебя на моей фабрике не видел! Тоже мне, херой! Маршал Жуков недоделанный!

«На моей фабрике»? Вот это поворот.

Где Василий Смирнов, который только бумажки подписывал, а производством управлял даже не главный инженер, а главный механик?

– Хони его в шею! – Пузан по-южному хэкает, но это вовсе не выглядит смешным, физиономия его напоминает спелую малинину, украшенную двумя пучками выцветшей травы. – Хони-хони! У тебя пистолет в кобуре вообще зачем?! Давай я сам его пристрелю! Бох простит!

Безопасник дергает нижней челюстью, пытаясь подобрать слова, и медленно пятится. Наверняка жалеет, что не успел спрятаться в уютной будке, где горячий чайник, где календарь с голой девицей на стене, где тихо и безопасно, никто не вопит и к оружию не призывает.

– Не по-положено, – обретает он наконец голос. – Не по-положено… Оружие отдавать… Нельзя!

– Что?! Обурел совсем?! – Пузан резко оборачивается. – Я тебя из своего тохда положу! Двустволку охотничью привезу, и ты тут ляжешь!

– Слышь, заткнись, – говорит Дмитрий, не обращая внимания, что собеседник надвигается на него. – А то ты ляжешь у меня без всякой двустволки. Прямо тут, на дороге. Совсем конченый, что ли? Это на фабрике ты царь и бог, а за ее забором – вообще никто. Ни разу. Понял?

Правая рука, свободная, сама сжимается в кулак, и пузан это видит.

Он резко бледнеет, запрыгивает в машину, «УАЗ Патриот» визжит покрышками, смердит выхлопом и уносится прочь.

Только в этот момент Дмитрий вспоминает, что левую руку с телефоном так и держит около уха.

– Э, м-м, ну… – Скорик в трубке осторожно покашливает.

– Это что за?.. – очень хочется закончить фразу словом «хан-дон», но нет желания повторять за пузаном.

– Ты познакомился с новым директором, Темечкиным Анатолием Анатольевичем, – сообщает главный механик. – Донской казак. С саблей и ружьем. Разве что коня не привез.

– Когда? – В одно слово Дмитрий ухитряется вложить всю злость, накопленную за последние двадцать минут.

Вылетая из Москвы, он ничего не знал о смене руководства в Белогорске.

– Да вот буквально вчера вечером, как снег на голову. – Скорик вздыхает. – Мгновенно. Смирнова убрали, этого поставили, ну и вот… И если с прежним я мог делать что захочу, точнее – что нужно, чтобы все работало, то с этим нет. Ну и ты с ним вот так, э, встретился. Неудачно.

Это очень мягко сказано – неудачно.

После такого директор вряд ли захочет увидеть нового знакомого в числе поставщиков.

А еще теперь надо разбираться, куда девать привезенное оборудование, не тащить же обратно в Китай, где его все равно не возьмут. И срочно менять билеты монтажникам, с которыми завтра должны начать сборку… отправлять всех назад, выплачивать компенсацию, объяснять, что за чепушня случилась и почему Дмитрий, всегда надежный как скала, неожиданно подвел.

– Твою мать! – в сердцах говорит он и обрывает связь.

Но телефон оживает снова, и на экране высвечивается «Буреев».

Разговаривать хочется меньше всего, наверняка вопрос пустяковый, не такой, ради которого генеральный директор должен звонить директору техническому, кипящему от бешенства на другом краю России.

Но не ответить нельзя.

– Да? Что там у вас? – спрашивает Дмитрий. – Опять скрепки в офисе закончились?

На миг в трубке воцаряется молчание. Петька Буреев, друг детства, ставший несколько лет назад деловым партнером, переваривает услышанное.

– Ответ отрицательный, – наконец осторожно говорит он. – Не закончились.

– Тогда что? У меня тут чепушня полная. Эти дебилы тупорылые…

– Нас забанили, – произносит Буреев тихо. – Мы на конкурс заявиться не можем. «Высоту» лишили допуска. Система не принимает логин и пароль.

– Это на какой конкурс? – Дмитрий на миг забывает и про Темечкина, и про Скорика, и даже про машину с оборудованием. – Для Чегомынской фабрики?

– Ответ положительный.

Дмитрию очень хочется повторить «твою мать», но он понимает, что этим простым словосочетанием его чувств не выразить.

Если электронная площадка для торгов РТТГ не принимает логин-пароль «Высоты», то дело не в косяке с допуском на Белогорской фабрике и не в новом директоре-самодуре. Проблема куда серьезнее, она на уровне самой Российской топливно-транспортной группы, а не одного из ее региональных подразделений.

А значит, самое время использовать номер, который Дмитрий никогда не пускал в ход, хотя записал более года назад.

– Давай, я тебя понял, – бурчит он и начинает листать список контактов в телефоне.

А… стоп…

– Слушаю, – звучит в трубке после двух гудков.

– Добрый день, Леонид Аркадьевич. – Дмитрий говорит осторожно, словно идет по тонкому льду: не по чину обычному поставщику вот так через все головы выходить на генерального директора. – Это вас Плахов беспокоит. Тут такая ситуация…

– К сожалению, я в курсе, что это за ситуация. – Арцахов перебивает, и это совершенно на него не похоже – в самом горячем споре он вежлив и спокоен, дает собеседнику довести мысль до конца. Но не сегодня. – Дмитрий Сергеевич, мы доверяли вам и «Высоте» много лет. Но вы оказались жуликами. Так что забудьте о моем существовании. Всего вам доброго.

И связь обрывается.

Дмитрий стоит посреди Хакасии, стиснув в потной ладони телефон, и пытается осознать, что происходит. Его «Высота», дело всей его жизни, на которое он потратил годы и тонны сил, стремительно летит с той благополучной и неуязвимой – так ему казалось – высоты, где находилась последнее время.

Жулики? Почему? Что случилось?

Но в любом случае РТТГ с этого мгновения не их клиент, а это значит – минус девяносто процентов выручки.

Это не просто «твоюмать», это «твоюматище»!

* * *

Таксист ведет машину так, словно он бывший пилот «Формулы-1», изгнанный из команды за вождение в нетрезвом виде. Дмитрий мрачно смотрит на его затылок и думает о том, как давно он сам толком не сидел за рулем – чтобы не по городу, а по дикой трассе, и мотор ревет, и надо гнать изо всех сил, быть на финише первым.

Телефон подает голос, когда они влетают в Москву.

– Привет, дорогая, – говорит Дмитрий. – Как вы там?

Вспоминает, что из Хакасии так и не отзвонился, и сердце колет иголочка вины.

– У нас с Соней все хорошо. – В голосе жены слышится обида. – А вот ты куда пропал? Ты где?

– В Москве.

– Значит, скоро дома? – Обида исчезает, на место ей приходит радость, и так легко представить, как она улыбается.

– Ну, нет. – Дмитрий не рад сообщать такое. – Надо мчаться в офис. Куча дел. Понимаешь…

– Очаровательно! – Обида возвращается, на этот раз более явная, сильная, очевидная. – Никогда у тебя нет на нас времени! Вспомни, когда ты последний раз провел выходные дома?

– Ну Маша! У нас полная шляпа! Ты думаешь, почему я так быстро вернулся? Уроды! Машину на фабрику не пустили, пришлось думать, что с ней делать, и сразу в аэропорт. Я…

– Конечно, ты этого не помнишь. – Жена не слышит, она говорит о своем. – Очаровательно. Спасибо, что помнишь, как меня зовут! Для тебя есть только твои классификаторы, дробилки, гидроциклоны и прочее железо! Только твоя любимая «Высота»! – Теперь в голосе не просто обида, там дрожат слезы, и слышать их неприятно.

– «Высота» нужна, чтобы вы хорошо жили! – рявкает Дмитрий. – Разве непонятно? Деньги не берутся из воздуха, их надо зарабатывать!

Таксист смотрит на него в зеркальце заднего вида, глаза на смуглом лице выпучены.

– Потом поговорим, – добавляет Дмитрий. – Сегодня приеду поздно, меня не ждите.

– Как обычно. Может, тебя совсем не ждать? – Маша фыркает и отключается прежде, чем он успевает еще что-то сказать.

Он думает, не перезвонить ли, не расставить ли все точки над «i», но потом решает, что нет, не сейчас.

Через десять минут машина тормозит у крыльца, над которым висит яркая вывеска «Высота». Маленький офисный центр недалеко от «Щелковской», и половину занимает его собственное детище: если посмотреть снаружи, то полтора десятка сотрудников, компьютеры и прочая оргтехника, а если изнутри – сконцентрированный опыт десяти с лишним лет, проведенных в добыче угля и его обогащении.

В приемной, как всегда, пахнет кофе, новая помощница Юлия на месте, улыбается при виде начальства.

– Буреева и Грекова ко мне, – приказывает он и шагает к себе в кабинет.

На столе обнаруживает то, чего раньше не было: небольшой букетик в изящной вазочке, аромат слабый, но приятный.

– Это что? – интересуется Дмитрий, когда Юлия заходит, цокая каблучками.

– Немножко красоты, Дмитрий Сергеевич. – Она улыбается во все тридцать два белоснежных зуба, блестят подчеркнутые макияжем глаза цвета утреннего неба. – Букетик. Мне кажется, что красоты вам очень, очень в жизни не хватает… Вот кофе и свежая почта. Могу чем-то еще помочь?

– Нет, пока нет.

А в кабинет уже входит Петька Буреев, высокий и сутулый, с неистребимым задумчивым «профессорским» выражением на скуластом лице, за ним ломится Володя Греков, коммерческий директор, – этот одет как на пробежку, рукава оранжевой майки едва сходятся на раздутых бицепсах.

– Прикинь, какие я кроссовки купил! Легкие, точно гагачий пук, в смысле пух! – начинает он.

Греков говорит всегда, если он молчит, то это значит – спит или умер.

– Тише, Володя, не до твоего барахла сейчас, – осаживает его Дмитрий.

– Да ладно, братан, я же… – Греков тут же увядает и опускается на стул.

Буреев садится рядом и кладет на стол бумагу с шапкой РТТГ и Белогорской фабрики.

– Такая вот экспонента, – говорит он, гладя подбородок. – Пришло два часа назад.

По лицу Грекова видно, что он ни сном ни духом, что у него все замечательно – благодаря гагачьему пуку в кроссовках.

– Так. – Дмитрий читает, и по мере того, как глаза его скользят по строчкам, в ушах нарастает противный тонкий свист, словно в голове пошел вразнос некий тонкий механизм. Накатывает ощущение, что это просто кошмарный сон, что он моргнет сейчас и откроет глаза в собственной кровати рядом с Машей, что не было никакого полета в Абакан и обратно. – Мошенничество? Поддельное оборудование? На грохотах двигатели более низкого качества? Бирки перебиты? Это как?!

Тут он не сдерживается и облегчает душу так, как это привык делать русский мужчина.

Буреев и Греков молча ждут. Да, Дмитрий – всего лишь технический директор, и «Высота» оформлена не на него, но оба знают, что он ее создал, что он их сюда привел, всему научил и дал возможность хорошо зарабатывать.

– Петька, ты понимаешь что-нибудь? – спрашивает Дмитрий, когда запас матерных ругательств иссякает.

– Нет. – Буреев знает, что сейчас не время для его «ответ отрицательный».

– А что думаешь делать?

Формальный глава «Высоты» пожимает плечами.

– Ну? Что? – подзуживает его Дмитрий. – Времени нет письку теребить и тряпки мять. Ты генеральный директор, ты получаешь в год несколько десятков миллионов, и за что? Молчать и бесплатно можно.

– Ну как бы надо разобраться, что произошло, какие причины привели… – начинает Буреев.

– Да какие на хер причины?! Пока ты их искать будешь, мы по миру без денег пойдем! Новые клиенты нужны! Да, с РТТГ порешаем, вместе съездим, а сейчас продажи нужны, любые! Хоть банку очистителя продать, хоть сотню труб поставить! И тебя тоже касается. – Дмитрий переводит взгляд на Володю.

– А я чего, братан, – лыбится тот. – Я всегда готов! Я всегда с тобой!

– Так вот иди и покажи это! Трындеть – не сепараторы ворочать! Давай, за дело. Новые клиенты – кто и откуда угодно, это ваша задача, остальным я пока сам займусь. Петька, а ты еще попробуй до Волковой добраться, в РТТГ, вдруг она что-то расскажет. Директор по закупкам, должна быть в курсе.

Буреев кивает и поднимается, Володя отстает от него на полтакта, но в дверях задерживается.

– Но ты кроссовки же посмотришь? На самом деле клевые, ничего не весят. Тема-а!

– Ты совсем с ума съехал? – Дмитрий смотрит на Грекова как на сумасшедшего. – Заняться нечем?

Володя исчезает, словно его ветром сдуло.

Юлия появляется еще до того, как Дмитрий нажимает клавишу вызова.

– Кофе не пьете, Дмитрий Сергеевич? – Тень заботы падает на ее правильное лицо. – Может, вам чаю? Или обед заказать? А то наверняка после самолета ведь не ели ничего.

– Это все потом. – Он трет щеки, пытаясь хоть как-то взбодриться: кофе остыл, но придется все равно выпить, не для удовольствия, а как горькое и противное лекарство. – Начинаем обзванивать клиентов… Ты звони, договаривайся, кто сразу на связи, тех на меня переводи… Надо до конца дня всех поймать, до единого, иначе вообще ничего не получится.

Кто-то хочет вывести «Высоту» из игры, и этот кто-то – с того же небольшого тесного рынка из полудюжины поставщиков, из тех, кто обеспечивает фабрики технологическим оборудованием. И если он играет всерьез, то желает уничтожить самого сильного конкурента, разрушить его репутацию и лишить всех клиентов до последнего.

По крайней мере сам Дмитрий действовал бы именно так.

– Получится, Дмитрий Сергеевич. – Юлия выходит, вильнув пятой точкой, и он невольно задерживает взгляд на длинных ногах под юбкой.

Хороша, чертовка, не отнять!

Но он гонит из головы посторонние мысли и тянется к телефону.

* * *

На Камчатке сейчас раннее утро, и голос у директора Паданской фабрики до отвращения бодрый. В Москве же время к одиннадцати вечера, в глаза Дмитрия словно насыпали песка, на плечи взвалили самосвал с рудой, а язык заменили на поддельный, из холодного, негнущегося свинца.

Но надо снова повторять то, что изложил сегодня не один десяток раз.

– Слушай, тут такое дело, – говорит Дмитрий, когда заканчивается обычный ритуал «привет, как ты?». – Нас подставили, хотят показать мошенниками, и я не знаю, кто именно.

– Да ладно, не может быть? – удивляется директор, основательный пятидесятилетний мужик Антон Борисович, типичный крепкий хозяйственник чуть ли не советской закваски. На Камчатке уже суббота, но он на месте, и вряд ли один, и это не исключительный случай. – Все знают, что ты дела ведешь честно, что обещаешь – делаешь. Даже без документов.

– Знать-то знают, но быть может. – И Дмитрий рассказывает историю с якобы подмененными двигателями на грохотах. – Вот, Борисыч, нашлись какие-то суки, но кто это – непонятно. Может, ты что знаешь?

– Да откуда? – Директор хмыкает. – Сидим тут на краю света, с угольком возимся.

– Но ведь тебя-то я никогда не обманывал?

– Нет, Митрий, не было такого.

– Тогда смотри – тот, кто это все затеял, он обо всем деле больше нас в курсе. – Дмитрий делает паузу, давая собеседнику возможность переварить информацию: Борисыч – отличный директор, производство знает, людей в кулаке держит, но не всегда быстро соображает. – И еще он хочет, чтобы меня и моей «Высоты» больше на этом свете не было. Понимаешь?

– Ну да-а…

– И когда он придет к тебе свое оборудование предлагать или решения какие, то обязательно обо мне заговорит. – Еще одна пауза, во время которой почти слышно, как ворочаются и постукивают куски мыслей в голове Борисыча. – Попытается меня добить. Замазать полностью. Логично?

– Ну да-а…

– И расскажет то, чего человек со стороны знать не может, – продолжает Дмитрий. – Когда случится такое, то ты, Борисыч, позвони мне обязательно, поведай, кто эта гнида! Только ничего им самим не говори.

– Да обижаешь, Митрий! Наберу без вопросов. – Директор Паданской фабрики смеется, тяжело, густо, солидно. – А кстати, раз уж ты проявился сегодня, тут один вопрос. Буреев твой – он там здоров, в больнице не лежит?

– Днем не лежал. – Нутро у Дмитрия холодеет, как всегда в предчувствии неприятностей.

– Да у нас тут с ситами проблемы кое-какие, надо, чтобы кто-то приехал, посмотрел. – Борисыч сопит. – Я Бурееву раз написал, два написал, а он молчит, словно рыба об лед. Невозможно же с ним ничего решить, это уже не первый раз, и летом такая же ерунда была.

Холод в животе сгущается до такой степени, что кишки буквально смерзаются в ком. Возвращается тонкий свист, приходивший днем, когда Дмитрий читал письмо-претензию из Хакасии, глаза заволакивает красный туман.

Вот засранец Петька! Нашел время прятаться от работы.

Новые договора в РТТГ им теперь не светят, но обслуживание и ремонт того, что уже поставлено, – тоже деньги, и на них можно продержаться, затянув ремень, пока ситуация не изменится к лучшему.

– Хорошо, – говорит он. – Я ему напишу… пропишу так, что он в больницу ляжет. Завтра же!

– Да завтра воскресенье же. – Борисыч смеется. – Хотя для вас оно послезавтра. Москва-а!

– Сделаю рабочим, не проблема. – Дмитрий пытается рассмеяться в ответ, но выходит какое-то хриплое карканье.

Это что, через час суббота? Куда делась очередная неделя?

– Ладно, Митрий, планерка у меня на носу, надо бежать. Я тебя услышал. Наберу. Удачи.

– Взаимно.

Дмитрий кладет телефон на стол и некоторое время бездумно таращится в черное окно, за которым размытые огни автомобилей плывут в дождевой дымке; перед глазами тоже все плывет, в голове ни единой мысли, только усталость и бессильная злость.

Поворачивает голову на легкий стук в дверь – на пороге стоит Юлия.

– Ты что тут делаешь? Думал, давно ушла.

– Ушла? Нет. Пока вы здесь – моя работа не окончена. – На этот раз она не улыбается, смотрит серьезно, с ожиданием. – Моя работа – заботиться о вас. Что-нибудь нужно, Дмитрий Сергеевич?

Дмитрий осознает, что буквально таращится на нее, и отводит взгляд.

Накатывает желание выпить, казалось, давно забытое, оставленное в веселых студенческих временах; накатить, расслабиться, забыть обо всем, о проблемах, которые сидят не только здесь, в рабочем кабинете, но и ждут дома.

– Вам явно не хватает заботы, Дмитрий Сергеевич, – продолжает Юлия, мягко, вкрадчиво, гипнотически. – Красоты не хватает рядом, заботы, заботливых женских рук. Несомненно.

Он думает, что знает о ней – вроде из провинции, с юга, то ли из Курска, то ли из Белгорода, да, точно, из Белгорода, покорять столицу приехала после школы, покорить не вышло, но в Москве осталась; в «Высоте» появилась несколько месяцев назад и первое время вела себя тише мыши.

– Ладно, иди, – говорит Дмитрий. – Я тоже пойду. Домой пора.

– Так там вас Иванов ждет. Я его гнала, так он не уходил, говорил, что вы его звали.

Точно, накосячивший конструктор, из-за которого фирма влетела на четыре миллиона.

– Давай его сюда. – Дмитрий ворочает головой, разминая затекшую шею. – А сама иди. До понедельника.

– До понедельника. – Юлия улыбается и исчезает.

Ее место занимает Иванов, толстый, нескладный, в нелепых очках, с вихрами рыжих волос над широким лбом.

– Садись, – велит Дмитрий.

Конструктор сглатывает, опускается на самый кончик стула, руки держит на коленях, наверняка они трясутся – и руки, и колени.

– Ты понял, что сделал неправильно? – спрашивает Дмитрий.

Иванов кивает, вихры его колышутся, затем он не говорит даже, блеет:

– Ды-а-а.

– Ну отлично. – Дмитрий выкладывает на стол рабочий блокнот, который всегда носит с собой: заметки, наброски узлов и механизмов, целые страницы расчетов, черновики презентаций. Вырывает листок, на котором будут вводные. – На фабрику в Воркуте надо подобрать грохот. Производительность тысяча двести в час, верхняя ячейка двадцать пять миллиметров, низ по шесть миллиметров, делим на три класса…

Сам рисует в блокноте примерную схему расположения оборудования, конструктор торопливо записывает цифры.

– Банан не войдет, берем горизонтальный. Эффективность по максимуму – девяносто пять процентов. Расчеты нужны и чертежи тоже. Все зафиксировал? Все понял?

– Но… но… я думал… – снова блеет конструктор, – вы никогда мне ничего не поручите! Уволите меня!

– За что? За ошибку? – Дмитрий хмыкает. – Тогда тут всех надо уволить, начиная с меня. Ты теперь знаешь, как делать не надо, и не потому что дядя сказал, а поскольку сам шишку набил. А кроме того, ты не пытался от своего косяка отмазаться, честно признал ошибку. Молодец. Соберись, тряпка! Руки в ноги – и вперед! Срок – понедельник к полудню!

Нырок в прошлое

1

Воспитательница Тамара Петровна посмотрела на Диму сердито, хотя он ничего плохого не сделал, просто захотел с ней поговорить.

– Что-что?

– Можно я пойду домой? – спросил он еще раз. – Уже много времени.

Тамара Петровна улыбнулась и покачала головой.

– Ну как же ты пойдешь домой? Ты еще маленький, а мамы пока нет. Иди, поиграй с ребятами.

– Я не маленький! – Дима разозлился. – Мне пять лет! Я хожу в садик сам!

И он не соврал – с лета мама отпускает его одного, после того как он рассказал дорогу и спокойно дошел… И чего там идти, от дома мимо больницы, один раз дорогу перейти, ну сначала подождать, когда машины проедут, а затем прямо, прямо и прямо, у остановки свернуть, и вот ты на месте. Тут ясельник справится, не то что взрослый, серьезный пацан. А маме если с работы идти, то сначала мимо дома, и еще столько же топать, и потом обратно уже вместе… зачем, если он сам может?

– Конечно, не маленький. – Тамара Петровна засмеялась. – Иди поиграй с ребятами. Мама придет и заберет тебя.

– Но я сам…

– Иди! – Воспитательница развернула Диму и легким шлепком по попе отправила к остальным.

Он не успел даже сказать, что мама сегодня не придет, задержится на работе, где вагоны грохочут на рельсах и ходят суровые дядьки-раскайловщики, все в черной угольной пыли… Дима поночевал там несколько раз, когда у мамы выпадала ночная смена, и ему очень понравилось, он обязательно пойдет туда работать, когда вырастет.