XX век в социологических теориях общества

Столь интенсивный рост нового промышленного производства не был, однако, сбалансированным и породил целый ряд процессов, приведших к разрушению существовавшего прежде порядка вещей. Прежде всего нарушился мировой социально-экономический и политический порядок, началось перераспределение власти и влияния в мировой системе экономических и политических отношений. Молодые экономики (США, в которых рабство было отменено в 1865 г.; Германии, объединенной в 1871 г.; России, в которой крепостное право было отменено в 1861 г.; Японии, испытавшей буржуазные революции в 1860-70-х годах; Италии, воссоединенной в 1859 г.), позже Великобритании и Франции вступившие на путь индустриализации, оказались более восприимчивы к новым технологиям. Они создавали свою промышленность сразу на новой технологической основе. В этом плане достаточно упоминания одного факта, ставшего классическим. В начале 70-х годов XIX в. Великобритания выплавляла чугуна и стали, добывала угля больше, чем США, Германия, Франция, Италия, России и Япония вместе взятые. В течение последней трети XIX в. произошли сдвиги, в результате которых Великобритания утратила свою ведущую роль. Уже в 80-е годах XIX в. США стали крупнейшей индустриальной страной мира, а Германия по уровню развития промышленности заняла ведущее место в Европе. Быстро пошли по пути индустриального развития также Россия и Япония.

Эти явления нашли свое выражение в концепциях «относительного отставания», анализирующих преимущества, которыми обладают те, кто приступает к индустриализации позднее. Согласно этим концепциям страны, где процесс индустриализации начинался с опозданием по сравнению с Англией или Голландией, получили возможность осуществлять процесс своей индустриализации на новой технологической основе, и это сразу дало им экономическое преимущество. Чем больше было отставание – тем быстрее проходила индустриализация.

Но осуществление такой быстрой индустриализации практически одновременно в ряде ведущих европейских стран и США резко обострило противоречия между ними и поставило под вопрос структуру прежнего разделения рынков сбыта и ресурсов, распределения власти и влияния, механизмов реализации национальных интересов в рамках старого мирового порядка.

Кроме того (и это чрезвычайно важно для понимания проблем переходного периода 1870—1913 гг.), ведущие экономики столкнулись в этот период с целой серией экономических кризисов, следовавших один за другим. Первым мировым циклическим кризисом считается кризис 1857 г., за ним последовал кризис 1866 г., в особенной мере коснувшийся Великобритании. Но самым разрушительным экономическим кризисом XIX в. считается кризис 1873 г., затронувший Великобританию, Германию, Францию, Бельгию, Австро-Венгрию, США, Россию, ряд стран Азии. Следующие кризисы наблюдались в 1882 г. (особенно сильно во Франции), в 1890 г. (Германия, США). Кризис 1900 г. охватил все капиталистические страны, продолжался более трех лет и отличался особо резким падением производства, особенно в тяжелой промышленности, и ростом безработицы. Не менее тяжелые разрушения, преимущественно в кредитной сфере, принес кризис 1907 г. Новый экономический кризис 1913—1914 гг. был прерван началом Первой мировой войны, которая во многом и явилась результатом сорокалетнего кризисного развития.

Монополия как новая форма социальных и экономических отношений. Научные открытия и технологические нововведения в промышленности, осуществившиеся в последней трети XIX в., радикальным образом изменили тип промышленного производства. Большинство производств приобрело совершенно новый характер, кроме того, возникли новые типы промышленности. Такой промышленности, как например, электротехническая или сталелитейная ранее просто не было. Новые производства требовали для своего внедрения и последующего существования «много всего». Именно «много» – много земли и много воды, много территории, «жизненного пространства», много денег, много рабочих, много управленцев и т. д. Этот императив породил «гигантизм» экономического и технологического мышления, нашел свое выражение в соответствующих технических, социальных проектах, в политическом проектировании, в эстетике и художественном творчестве. Империализм и создание колониальных империй, промышленных и финансовых корпораций, Эйфелева башня и «Титаник», небоскребы Нью-Йорка и Чикаго, проекты новых городов и новых обществ, самолет «Максим Горький» и проект Дворца Советов – все это явления, стартовавшие из одного источника: новых технологических возможностей и типов производств, ставших технической основой Второй промышленной революции и определявших развитие обществ и экономик вплоть до рубежа 70-х годов XX в. Первым и главным результатом этого процесса введения новых технологий и создания на их основе новой промышленности стало появление совершенно новой формы социальной и промышленной организации – монополии.

Монополия как форма социальных отношений и промышленной организации прошла очень быстрый и интенсивный путь развития от самых простых картелей до финансовопромышленных групп. В начале XX в. резко увеличивается количество концернов и трестов. К примеру, количество трестов за семь лет, с 1900 по 1907 гг., в США увеличилось со 185 до 250. Происходит становление международных монополий: к 1914 г. в добывающей, химической и металлургической промышленности их было уже 114. После Первой мировой войны усиливается процесс проникновения банков в промышленность с помощью системы участия и персональной унии, сращивание их с промышленными монополиями и образование финансового капитала.

Социальная и экономическая теория монополии как совершенно новой формы социальной организации, контроля и принуждения была создана уже в начале XX в. как результат анализа социальнэкономической практики последней трети XIX в. В соответствии с этой теорией монополия не есть результат простой концентрации финансово-промышленных возможностей и укрупнения частной собственности и капитала в рамках либерального рыночного порядка. Монополия не только не является простым процессом концентрации и усиления капитала, она не является и результатом конкурентной борьбы. Наоборот, ее суть как социальной формы состоит в том, чтобы обуздать «дикую конкуренцию», поставить под контроль посредством экономических соглашений и социальных норм своего рода гоббсовскую «войну всех против всех» в сфере экономики и социальных отношений. Монополия теснит и ограничивает сферу либерального рынка и конкуренции, она стремится поставить их под контроль. Суть монополии состоит в появлении новой формы социальной организации, зафиксировавшей новый тип социального принуждения – «принуждения к организации».

Уровень и глубина этого типа социального принуждения реализуется в различных формах: от самой простой – картели (соглашение самостоятельных в коммерческом и производственном плане предприятий относительно общей политики цен) до финансово-промышленных групп (объединение концернов и других видов монополий на основе системы участия и финансовой зависимости от головного финансового общества). Финансово-промышленные группы особенно укрепляются в период кризиса 1929—33 годов, когда развиваются формы государственного регулирования экономики.

Любая организация – это всегда форма распределения власти и полномочий, независимо от того, является ли она результатом свободного волеизъявления или внешнего принуждения. Монополия как новая социальная форма, как «принуждение к организации» затрагивает интересы общества в целом, а не только бизнеса. Контролируется все: рынок труда, заработной платы, социальное страхование, профсоюзы, развитие территорий, профессии, образование, наука и т. д., а не только ресурсы, производство и цены. Монополия создает экономическую возможность для тотального организационного контроля над обществом.

Трансформация отношений собственности. Монополии, их создание и последующее функционирование требовали привлечения колоссальных ресурсов, развития банков, увеличения и укрупнения капиталов. Средством решения этой проблемы было возникновение акционерного капитала, а результатом – трансформация юридических отношений собственности.

Появление акционерного капитала трансформировало организационные и властные отношения на уровне как промышленного производства, так и общества в целом. Появление различных групп совладельцев, т. е. переход от частного капитала к корпоративному привело к тому, что индустриальное предприятие стало социальным институтом, выражающим интересы разных групп предпринимателей и обладающим относительной автономией от своих собственных владельцев. Такая трансформация означала изменение самого понятия собственности. Установление долевого участия не столько как действительного права распоряжения собственностью, сколько как права на доход, производимый компанией, имело мало общего с традиционным понятием собственности, а также с патримониальной автономией компаний. Формирование монополий в качестве крупных корпораций привело к расчленению функций владения (юридическая сторона понятия собственности), распоряжения и управления (фактическая сторона) и возникновению нового класса – управленческого.

На первоначальном этапе капиталистического развития функция владения капиталом и функция управления, т. е. юридическая и реальная власть, совпадали, а владелец предприятия был одновременно и его управляющим. Появление новых технических возможностей, усовершенствование и усложнение техники, увеличение ассортимента выпускаемой продукции означали усложнение функций управления и контроля. Поначалу управленческая функция стала осуществляться как спецификация инженерной, т. е. как организационно-технологическая. В результате этого процесса сфера производства стала прерогативой инженеров и специалистов, за владельцами же осталась сфера бизнеса – функция владения и финансового учета. Произошло расчленение функций управления производством и функций финансового обеспечения и учета.

Однако это было только начало процесса разделения и усложнения власти и соответствующей системы организации и управления на предприятиях. Появление монополий дало толчок дальнейшему процессу усложнения функций управления. Вследствие кризисов перепроизводства стало ясно, что функционирование предприятия зависит не только от финансовых и производственных возможностей, но также и от возможностей рынка и успешности функционирования на нем. Это потребовало вычленения функций маркетинга и подготовки соответствующих специалистов по рынку. Финансовая и рыночная политика также стали прерогативой специалистов.

Концентрация промышленного производства шла не только по горизонтали посредством объединения множества мелких однотипных фирм в одну, но и по вертикали посредством объединения под одной крышей различных стадий производственного процесса от приобретения сырья до готового продукта. Это не только привело к еще большему дифференцированию производственно-технических, экономических и управленческих функций, но и потребовало создания определенной организации в форме промышленной бюрократии, т. е. создания дифференцированных групп технических и других специалистов, которые под руководством профессиональных управляющих осуществляли производственный процесс, включая все его фазы и уровни.

Результатом всех этих процессов стало то, что управленческие функции по рациональному планированию производственного процесса и координации специализированных технологических функций в рамках целостного производственного процесса взяла на себя совершенно новая социальная группа. Этой новой и чрезвычайно большой по численности группой стали управленцы, или менеджеры. «Менеджериальная революция» – так стали называть процесс становления новой социальной группы, оформления ее группового сознания и той технократической идеологии, которую эта группа прокламирует в обществе.

Итак, создание монополий как особой специфической формы организации экономической и социальной жизни означало существенную трансформацию механизмов свободного рынка и свободной конкуренции и переход к новому типу социально-экономических отношений, отношений собственности. Этот процесс выявил совершенно новое явление, ставшее одной из основ всех социальных трансформаций XX в. Данным, чрезвычайно важным, явлением следует считать организацию и организационную систему отношений.

Империализм. Возникновение монополий, осуществление на основе новых технических возможностей хозяйственной деятельности в стиле «гигантизма» требовали громадных ресурсов, рынков, территорий. Началась новая волна экспансий и захватов, осуществляемых национальными государствами. Если раньше колониальные владения представляли собою преимущественно приморские торговые поселения, то теперь представители европейских экономик устремились в глубь территорий, чтобы заняться добычей сырья и создать рынок сбыта для своих товаров. Период 1870—1914 годов характеризовался гонкой за колониальными владениями, в результате которой подавляющая часть Африки и Ближнего Востока оказались в европейской сфере влияния. В результате этой новой волны захватов международная экономика могла развиваться дальше на новой основе. Следует, однако, подчеркнуть, что экспансионизм не ограничился движением в сторону Африки и Азии. Это обстоятельство оказало глубокое воздействие и на саму Европу.

Специфика «нового колониализма» и экспансионизма состояла в его империалистическом характере. Империализм – это не просто и не только захват территорий или колониальный импорт в Европу ресурсов и предметов роскоши. Империализм – это экспорт капитала, это экспорт того излишка денег, который накопился в последней трети XIX в. и который уже не мог найти себе применения на территории Европы и США. Империализм – это экспорт «лишних людей», высвободившихся в Европе в связи с экономическими, политическими и организационными изменениями. Эти люди хлынули на новые территории в Африке и Азии вслед за капиталами. Империализм – это экспорт хозяйственной деятельности, осуществляемой на новой технической и организационной основе, это создание промышленности в регионах, которые до того не были вовлечены в капиталистическую хозяйственную деятельность. Империализм – это сверхэксплуатация населения колоний и порождаемая ею социальная нестабильность, с одной стороны, и желание обеспечить себе политические и экономические гарантии со стороны капитала – с другой. Все это потребовало экспорта государства и государственной силы в колонии. Речь идет об установлении соответствующих административно-правовых режимов, обеспечении политических гарантий, более того – об экспорте социальной организации в широком смысле слова.

Империализм – это больше, чем экономическая и политическая экспансия национальных экономик и национального государства, это внутренняя трансформация новых территорий, это экспорт социальной организации, это модернизация. В этом смысле слова империализм означал и начало процесса глобализации и построения нового глобального мирового порядка.

1.2. «Закат» либеральной версии национального государства, становление социального государства

Фундаментальным процессом, определявшим процесс становления обществ модерна в XIX в., был процесс становления наций, сочетавший в себе становление национальной экономики и национального государства. В последней трети того столетия изменения коснулись не только национальных экономик, но и национального государства.

Нация – это тип социального сообщества, формирование которого образует компонент или одну из сторон общего процесса становления обществ модерна. Нация является основой нового типа государства – национального государства. Национальное государство складывается в результате оформления нации как нового типа социального и политического сообщества.

Становление наций, начавшееся в конце XVIII века, осуществлялось под влиянием либеральной идеологии. В рамках либерализма нация рассматривалась, во-первых, исключительно политически и определялась гражданством. Во-вторых, становление наций считалось особым этапом в исторической эволюции развития от семьи к племени, к нации и в конце концов к состоянию, в котором «национальные барьеры» совершенно исчезнут в едином человечестве, осуществится ассимиляция малых народов в более крупных на основе общей культуры и языка.

В 1880—1914 годах, как об этом свидетельствуют историки4, в общем процессе становления европейских наций появились перемены, которые затронули национальные чувства внутри уже существующих наций-государств и которые выразились в резком сдвиге вправо. Для описания этого сдвига вправо и был создан термин «национализм».

Национализм 1880—1914 годов определялся, с одной стороны, резко возросшими процессами миграции, а с другой – образованием к этому времени на основе «принципа национальности» целой группы новых государств – объединенных Германии и Италии, фактического раздела после Соглашения 1867 г. Австро-Венгрии, а также появления множества крупных политических образований, претендующих на статус национальных государств – от Ирландии, Бельгии, Финляндии, Польши до добившихся независимости от Турции Греции, Сербии, Румынии, Болгарии. «Национальная проблема» превращается в важный вопрос внутренней политики практически во всех европейских государствах. Как указывает Эрик Хобсбаум, «именно в этот период националистические движения стали возникать там, где раньше никто о них не слыхал, или даже среди народов, прежде представлявших интерес только для фольклористов»5.

Эти процессы положили начало тому, что любая народность, объявившая себя «нацией», могла добиваться права на самоопределение, означавшее право образовывать на своей этнической территории независимое государство. В результате критериями национальной государственности становится этнос и язык, начинается процесс становления агрессивных националистических идеологий и националистических движений, наступает время, когда «национальная идея» обретает массовую поддержку.

Этнический национализм получил громадную поддержку как среди масс, так и среди праворадикальной части высших слоев общества в силу их традиционалистского страха перед крупномасштабным переструктурированием социальной и экономической жизни, перед процессом урбанизации и появления новых «нетрадиционных» классов и слоев, перед диаспорной миграцией самых различных народов, которые еще не успели выработать навыков совместного существования с местным населением.

Этнический национализм получил теоретическое обоснование в целом наборе расовых теорий, в которых утвердившееся деление человечества на расы, отличавшиеся по цвету кожи, было дополнено сложной системой «расовых» признаков для различения народов, имевших белую кожу, например, «семитов» и «арийцев» и т. п. Свою лепту в оформление этого комплекса идей внес также социал-дарвинизм и некоторые социальные интерпретации генетики. В результате слияния всего этого дикого комплекса идей, выступавшего от имени якобы «науки», оформился расизм (X. Чемберлен, Ж.В. де Ляпуж, О. Аммон, Л. Вольтман и др.), и вульгарная ксенофобия приобрела выраженный «расовый» характер. Этот расовый национализм был дополнен языковым национализмом, поскольку вопрос о национальном языке – это вопрос о власти и социальном статусе языковой группы, это вопрос политики и идеологии (и только в последнюю очередь – культуры).

Таким образом, национализм из понятия, связанного с либеральными идеями, утверждавшими принцип «права наций на самоопределение», превратился в шовинистическое, имперское, агрессивно-ксенофобское образование – в правый радикализм. Сам термин «национализм» был создан для описания именно этой тенденции.

Такой расовый национализм разрушил либеральную идею нации и национально-государственной идентичности, под влиянием которой происходил процесс становления наций-государств в XIX в. Он внес новый, очень значимый конфликт в систему социальных отношений, в систему формирования статуса и идентичности. Этот расовый конфликт в сочетании с классовым конфликтом, классовыми отношениями и классовой идентичностью определили систему социальных отношений обществ XX в., основные проблемы и сложности социальной интеграции.

Ответом на этот вызов, брошенный социальной стабильности и национальной интеграции со стороны правого национализма, могло быть только активное вмешательство государства в систему социальных отношений, в решение проблем социальной интеграции, оформление системы гражданских прав.

Становление социального государства. Каждый этап становления и функционирования обществ модерна связан и даже в известной мере обусловлен конкретным типом взаимодействия гражданского общества, государства и экономики. История этого взаимодействия представляет собою движение от политики меркантилизма к фритредерской политике, а от последней – к социальному государству. Известно, что начальный этап становления капитализма, период первоначального накопления связан с активным вмешательством государства в хозяйственную жизнь. Вмешательство или участие государства в хозяйственной жизни в самых различных формах – протекционизма, займов, контроля, правового регламентирования и пр. – получило название политики меркантилизма. Меркантилизм оказал громадное влияние на становление национальных хозяйственных комплексов, но в конце XVIII – начале XIX веков его место заняла концепция невмешательства государства в хозяйственную и социальную сферы, получившая название фритредерство. Классическая формулировка этой позиции была разработана в рамках шотландской школы моральной философии и политэкономической мысли, главным представителем которой являлись А. Смит и А. Фергюсон. Именно программа Адама Смита, включавшая положения о неприкосновенности частной собственности, невмешательстве государства в экономику и систему социальных отношений и сведение его функций к обеспечению условий для развития личной инициативы и гарантии личных прав, стала основой для становления классического капитализма свободного рынка и свободного предпринимательства, достигших своего расцвета в середине XIX столетия.

Однако несбалансированность экономического развития и последовательная череда экономических кризисов, о которых говорилось выше, привели к социальной нестабильности, которая наблюдалась в период 1880—1914 гг. Эти явления заставили пересмотреть либеральную доктрину, утверждающую принцип невмешательства государства в социальные и экономические отношения.

«Социальный вопрос». Отличительной чертой экономического развития в 1873—1914 гг. является интернационализация экономик, в которых, несмотря на очевидный экономических рост, в период с 1873 по 1895 гг. впервые одновременно проявились и черты депрессии. Это было связано с установлением низких цен на продукцию первичного сектора сразу во многих странах. Современники назвали этот период «Великой депрессией», не подозревая, что все еще впереди и это название будет использовано для более глубокого спада 1929—33 годов.

Само ощущение депрессивности подпитывалось тем обстоятельством, что в конце XIX в. ведущим европейским державам пришлось столкнуться с «социальным вопросом», явившимся результатом неравномерного процесса индустриализации и структурной перестройки экономики. И в этом вопросе, так же, как и в других, картина носила противоречивый характер. С одной стороны, налицо был рост уровня жизни, рост потребления продовольствия на душу населения, улучшение условий быта в рамках городской жизни. С другой – рост нестабильности и негарантированности существования, которые были связаны с целой серией факторов общей реструктуризации промышленности. Развитие крупной промышленности сопровождалось уходом в прошлое мелких и ремесленных производств. Этот процесс породил массовую безработицу среди неквалифицированных и малоквалифицированных рабочих. «Социальный вопрос» встал как проблема безработицы, трущоб, нищеты и пьянства среди низших классов, отсутствия медицинского и социального страхования. Плохие социальные условия существования стали предметом широкого обсуждения в обществе, а также политического давления со стороны рабочего движения.

Результатом осознания этих проблем явилась целая серия беспрецедентных мер, которые впервые стали применяться в социальной сфере на национальном уровне. Впервые начала оформляться государственная социальная политика. Прежде всего, были приняты законы о труде, создана система социального страхования. Разрабатывались меры, касающиеся введения законов о минимальном уровне заработной платы, прогрессивном налогообложении, муниципальные и национальные жилищные программы, создавались программы национальных систем здравоохранения и образования. В общем и целом, настало время активного вмешательства государства в социальную жизнь. Вместе с тем представление о том, что государство несет свою долю ответственности за систему социальных отношений, утверждалось очень медленно. Ситуация изменилась только во время Первой мировой войны.

В Англии политика активного вмешательства государства в систему социальных отношений была инициирована во времена правительства Ллойда Джорджа. Что касается Франции, то там существовала сильная парламентская оппозиция политике вмешательства государства, которая была преодолена законодательным разрешением деятельности профсоюзов, введением в 1900 г. 10-часового рабочего дня для женщин и детей, и объявлением воскресенья обязательным выходным днем.