Владимир Высоцкий…и его «кино»

Ознакомившись с воспоминаниями композитора и актёра, почитаем теперь воспоминания режиссёра М. Калика.

«Я был художественным руководителем на этой картине. Здесь было несколько интересных вещей. Первая большая работа Николая Губенко, его первый большой фильм. Режиссером был мой замечательный приятель Ян Эбнер. Очень смелый фильм. Рождался он тоже обманным путем. Это эксцентрическая комедия. Но делалась она на полном серьезе. Вот жулик, который стал чуждым элементом. Такая хвала коммунизму. Но мы сняли полную противоположность. Одно из прекрасных, незабываемых воспоминаний – работа с Микаэлом и Володей Высоцким. Они же написали так называемые музыкально-поэтические зонги брехтовского типа. Рождалось это так: мы сидели втроем у Микаэла в его маленькой квартире, Микаэл – за роялем, Володя буквально импровизировал, у него была какая-то “рыба”, по ней он импровизировал, а Микаэл тут же подбирал на рояле. Это был рабочий момент, который я никогда не забуду. Такое истинное творчество – веселое, пенистое, как шампанское. Как это было весело, остроумно, замечательно, смешно и в то же время передавало страшную суть через комическую форму…» [3]

Итак, мы имеем целых три версии, где именно были написаны песни на стихи Высоцкого. М. Таривердиев называет Сочи, И. Класс склоняется к Киеву, а М. Калик полагает, что это произошло в Москве. Истину мы уже никогда не узнаем.

В картине звучат песни «Здравствуйте, наши добрые зрители…» (без 2-й и 4-й строф), «О вкусах не спорят..» и «Вот что: жизнь прекрасна, товарищи…». В фильме финальная песня начинается со строки «Вот что: в жизни много прекрасного…». В исполнении отсутствуют строфы 7–9. Все три песни исполнил Николай Губенко. Последняя из них вошла на выпущенный в том же 1966 году миньон «Таривердиев М. Музыка для кинофильма “Последний жулик”. Это была первая пластинка, на которой – хоть и не в авторском исполнении – звучит песня Владимира Высоцкого.

Глава: 13

Фильм: Саша-Сашенька

Дата: 1967

«Очень плохой фильм “Саша-Сашенька” был, я по недоразумению отдал туда песню» – вот и всё, что сказал Высоцкий об этой картине. [1]

И ни слова о съёмках. Даже ни слова о том, что в фильме звучит не одна его песня, а две («Стоял тот дом, всем жителям знакомый…» и «Дорога, дорога, счёта нет шагам…»), одну из которых исполнял он сам (ну, во всяком случае, пока его не переозвучили), а предлагалось и вовсе четыре!

Фильм (премьера – 24 июля 1967 года) не остался в памяти не только у Высоцкого, сыгравшего в эпизоде, но даже у исполнителей значительных ролей.

«Меня пригласили сниматься в эту картину, когда она уже была снята, – сказал мне заслуженный артист России Лев Прыгунов. – Я не знаю, кто там сначала снялся в той роли, которую потом сыграл я, но Госкино сказало режиссёру, что, пока он не поменяет главного героя, картина принята не будет. Он меня нашёл и сказал: “Мне в Госкино сказали, чтобы я вас нашёл, вы подойдёте к этой роли”. Я согласился и снялся».

Лев Прыгунов

О том, что Высоцкого переозвучили, Лев Георгиевич впервые услышал от меня.

«Я не знал этого, потому что я эту картину вообще никогда не видел. Единственно, что знаю точно, так это то, что пою там песню на стихи Высоцкого. Не самая удачная песня его, прямо скажем, но ему же надо было зарабатывать». [2]

На съёмках фильма «Саша-Сашенька» с Ниной Шацкой. Минск

Эту же «новость» – о том, что Высоцкий в картине поёт не своим голосом, – я сообщил через 39 лет после выхода картины на экран и заслуженной артистке России Нине Шацкой, исполнившей роль артистки оперетты Надежды Ромашкиной. И реакция была такая же.

«Володя поёт не своим голосом? Вы знаете, я тот фильм так и не видела. Это было очень давно… Я-то согласилась играть только для того, чтобы танцевать. Я там танцевала вальс с белорусским балетом. Я очень редко себе нравлюсь, а там я себе понравилась. Но в фильме этого эпизода нет, потому что сценаристка (Лидия Вакуловская. – М. Ц.) сказала: “У меня этого в сценарии нет, поэтому танца не будет”. Я была ещё молоденькая, кандидаток на мою роль было много – чуть ли не Любовь Орлова и Юлия Борисова – такие уже весьма взрослые актрисы. А в главной мужской роли должен был сниматься Валерий Золотухин – так его выгнали “за профнепригодность”. Вот такое видение было у режиссёра… Так что фильм вышел не очень, мягко скажем». [3]

Думается, пользуясь случаем, следует прояснить один момент. В том, что роль Кости в конце концов сыграл не В. Золотухин, а Л. Прыгунов, повинен не режиссёр, а худсовет студии, точнее – С. Скворцов, бывший в то время художественным руководителем Молодёжного объединения киностудии «Беларусьфильм». По его мнению, «Костя (Золотухин) – артист хороший. Но он очень неверно одет, неверно ориентирован, и Саша (роль Н. Селезнёвой. – М. Ц.) может проиграть рядом с ним». [4]

Тот же самый С. Скворцов, а вовсе не сценарист картины, настаивал на удалении из фильма сцены Н. Шацкой с балетом. «Нужно избавиться от ужасно сделанного балета», – твёрдо сказал он на заседании худсовета. [5] Впрочем, к роли Высоцкого всё это отношения не имеет, а нас интересует именно она.

Прежде всего постараемся ответить на вопрос, как именно Высоцкий оказался в картине. Сценарист фильма Лидия Вакуловская в письме к высоцковеду В. Тучину ответила так:

«Виталий Четвериков был дружен с Высоцким. “Сашу-Сашеньку” снимали в 1966 году. Эпизода такого в сценарии не было, его придумал Четвериков специально для Высоцкого. Он снимался тогда у Турова (в фильме “Я родом из детства”. – М. Ц.). Насчёт того, что кто-то другой озвучивал песню, – это для меня новость. Даже не могу понять, чем это могло быть вызвано…Вы знаете, я настолько давно отошла от кино и занялась только литературой, что не упомню фамилию оператора “Саши-Сашеньки”. А ведь был ещё и звукооператор, вот они-то, надо полагать, знают, кто и почему озвучивал песню». [6]

Оператором фильма был ныне покойный Игорь Ремишевский, а звукооператором – Борис Шангин, которого я разыскал и задал тот же вопрос – почему переозвучили Высоцкого?

«Насколько я помню, было у руководителей предубеждение против Высоцкого. В Белоруссии, во всяком случае. Высоцкий записал на плёнки какие-то песни, потом людей таскали за эти плёнки… Не в струю попал он… Кто переозвучивал Высоцкого, я не помню. Снялся Высоцкий нормально, никаких предосудительных поступков не было. Можно было, конечно, оставить и авторское пение, но кто-то решил иначе». [7]

Эпизод с Высоцким в фильме смотрится странно, если не сказать инородно. Вот только что шла в театре оперетты репетиция спектакля про космонавтов, только что Н. Шацкая голосом Зои Харабадзе исполнила песню «Мир чужой, чёрный свет…» – и вдруг уже театральный буфет, сидит Высоцкий и поёт совершенно никак не вытекающую из сюжетной канвы песню «Стоял тот дом, всем жителям знакомый…». Связки с предыдущим эпизодом нет вообще, но, как выясняется, она была.

«В одной из сцен мы должны были выступать вместе с Володей. Он, по замыслу, – артист оперетты… Он в шлеме, в костюме космонавта. Естественно, танцевал со мной дублёр – не Володя. После этого мы якобы идём в буфет – отдыхаем, перекусываем. Он берёт гитару и поёт. И всё в том же костюме космонавта. Но Высоцкий заартачился: не хочу, дескать. И действительно, в этой одежде вид у него был глупейший: загримированный, в парике… Режиссёр убеждал, что всё должно быть органично связано: он, мол, станцевал и потом в чём был одет, в том и пришёл в кафе – где ему было переодеваться? Но Володя ни в какую: сделаем паузу, перебивку, и я якобы уже успею переодеться. И настоял-таки на своём». [8]

Как впоследствии выяснилось, ни на чём настаивать Высоцкому было не нужно – эпизод с танцем был из картины вырезан. О том, что персонаж Высоцкого – артист оперетты, следует лишь из одной-единственной фразы: «Я же в душе поэт, оперетту с детства недолюбливаю».

Из картины и вообще вырезано очень много. «Музыкальные заставки никак не мотивированы, что создаёт впечатление излишних длиннот и мешает прояснению сюжета, – говорится в письме Главного управления кинематографии председателю Комитета по кинематографии при Совете министров БССР. – При окончательном монтаже фильм требует резкого сокращения длиннот отдельных музыкальных сцен и эпизодов». [9]

Сейчас уже трудно сказать, виноват ли режиссёр, снявший нечто аморфное и не имеющее чётко выверенного сюжета, или же вина лежит на худсовете, требовавшем всё новых изменений, но фильм, безусловно, не получился. При этом из фильма исчезли две песни Высоцкого. О том, что как минимум одна из них первоначально в картине была, мы узнаём из протоколов заседаний художественного совета.

Уже упоминавшийся С. Скворцов предлагает убрать так не понравившуюся ему балетную сцену, но сохранить песню о космонавтах. Видимо, речь идёт об оставшейся в фильме песне «Мир чужой…», а не о «Песне парня у обелиска космонавтам», которая сюжетно во многом повторяет ту, что исполнил Л. Прыгунов («Дорога, дорога, счёта нет шагам…»). Поэтому, как мне думается, до записи «Песни у обелиска…» с оркестром дело не дошло.

А вот «Колыбельная» («За тобой ещё нет пройденных дорог…») в картине точно была. Писавший музыку к фильму композитор Е. Глебов на том же заседании отметил:

«“Колыбельная” потерялась из-за того, что её смысл не доходит из-за наложенных реплик. Целиком, без помехи реплик, в этом музыкальном фильме идёт только одна песня». [9]

20 апреля 1966 года Высоцкий подписал с «Беларусьфильмом» договор на четыре песни, две из которых – «Колыбельная» и «Песня парня у обелиска космонавтов» – в картину не вошли. В окончательную редакцию фильма вошло три песни. Если вопросов по авторству песен, исполняемых самим Высоцким и Л. Прыгуновым, нет, то с песней, звучащей в самом начале фильма, ясно не всё. С одной стороны, существует высказывание композитора Евгения Глебова:

«То, что поёт Шацкая про космос: “Мир чужой, чёрный свет”, – это текст В. Короткевича. Музыку писал я. Предполагалось, что эта песня станет лейтмотивом фильма». [10]

С другой же стороны, существует пластинка-миньон, выпущенная студией «Мелодия», на которой в исполнении популярного в 1960–1980-е гг. квартета «Аккорд» звучит «Мир чужой…». На пластинке указано, что текст принадлежит Высоцкому.

Я попытался внести ясность, позвонив художественному руководителю квартета Зое Харабадзе. Увы, не получилось. Зоя Марковна не помнит этой песни – слишком много было записей за годы выступлений. Фильма «Саша-Сашенька» она не видела (что-то очень знакомое, да?). С Высоцким они жили в одном подъезде, но при встречах только раскланивались, не общались, поэтому даже случайно разговор об их участии в картине В. Четверикова зайти не мог.

Так всё-таки есть ли хоть кто-то из актёров, снимавшихся в «Саше-Сашеньке», кто посмотрел бы эту картину? Оказывается, есть! Народная артистка России Наталья Селезнёва, исполнительница главной роли Саши Крыловой, помнит и фильм, и съёмки, и даже то, что им предшествовало.

«В то время я была студенткой 4-го курса театрального училища имени Щукина. На тот момент я уже снялась у Гайдая (“Операция «Ы» и другие приключения Шурика”. – М. Ц.), ещё в двух-трёх фильмах… В это время в Москву приехал молодой и, как выяснилось потом, очень талантливый режиссёр Виталий Четвериков и предложил мне играть заглавную роль в своей картине «Саша-Сашенька». Это роль девушки-маляра, такой мечтательницы, выдумщицы, которая работает на стройке, но прорывается в массовку в кино, а потом рассказывает подругам, что её снимают в главных ролях. Такой образ советской девушки – очень чистой, нравственной. Замечательная роль! Четвериков уговаривал меня сниматься, а я сопротивлялась, потому что все мысли были только о Театре сатиры, куда меня брали, но всё-таки как-то так получилось, что он меня уговорил. В разговоре он мне сказал, что со мной будут сниматься актёры Театра на Таганке. Этот театр был создан на базе спектакля “Добрый человек из Сезуана”, и мы, студентки первого-второго курса, были свидетелями его создания. Для нас это было очень событийно – из стен нашего института вышел такой естественный, такой острый театр. Четвериков стал перечислять, кто будет сниматься. Я буду главной героиней, а в окружении меня – Золотухин, Нина Шацкая и Высоцкий. Честно говоря, в то время мне фамилия Высоцкого мало о чём говорила. Мне было тогда двадцать лет. Ну что мы знали тогда о Высоцком… В фильме он играл парня с гитарой, у него ещё и роли как таковой не было. Это говорит о многом, это говорит о том, что режиссёр не выписал ему линию, не создал ему характер…Мы пришли на перрон, они сели в своё купе, я – в своё, и мы поехали в Минск. Я ехала одна, меня они к себе не пригласили. Чувствовала я себя как-то не очень комфортно… Как я понимаю, через пятнадцать-двадцать минут там уже ели и пили, я слышала хохот, разговоры громкие. Тут я слышу, что кто-то достал гитару, заиграл и запел. Голос меня совершенно потряс, я влюбилась в этот тембр. Мне безумно хотелось постучаться к ним в купе и сказать: “Можно мне к вам?”, но было неловко. А хотелось просто сидеть и слушать эти песни, слушать этого парня с гитарой. Просто присутствовать хотелось, познакомиться лично. Я посидела в купе, потом вышла в коридор, стояла долго-долго у их двери. Слушала, слушала, но так и не постучалась. Прекратили они петь и веселиться часа в четыре утра. Утром мы приехали в Минск, нас встретили, мы поехали в разных машинах в гостиницу, а часа через два-три встретились уже в павильоне на “Беларусьфильме”. Начался первый съёмочный день. На Володе была, как сейчас помню, такая полосатая трикотажная рубашечка с синим воротничком. Он был совершенно очарователен, не выпускал из рук гитару. Тут уже у меня была возможность подсесть к нему и сказать, что я не спала и всю ночь слушала, как он поёт. Он так наивно мне говорит: “А чего ж ты не вошла? Пришла бы, села с нами…” Я ему как-то кокетливо сказала: “Ну меня же никто не приглашал”. Он мне что-то ответил, и у нас сразу возникли такие тёплые, дружеские отношения. Мне с ним общаться было значительно легче, чем с Золотухиным и Шацкой. В свободное время я всё льнула к нему. Я уже стала приходить вечером в комнату, где он пел, туда же приходил и режиссёр. Я, конечно, сидела и молчала. У меня был немножечко другой стиль жизни. Они уже были актёрами театра, а я была студенткой-выпускницей, но я при сём присутствовала. Володя симпатизировал мне, моей наивности, какой-то открытости. Ни о каком ухаживании речи не было, он на меня никогда не смотрел как на девушку своей мечты, за которой можно ухаживать. Я для него была как свой парень. Он мог приобнять меня за плечо, налить мне в стакан молока, разрезать булку… Моё восхищение его талантом всё росло и со временем, уже позднее, перешло в абсолютный фанатизм. Всё, что он делал, я абсолютно принимала и понимала. Я была очень горда, что для меня он не просто актёр и певец, в которого я влюблена, но что мы в совместной работе почувствовали друг друга чисто по-человечески и между нами возникла искра добрых отношений.

Наталья Селезнева

Фильму дали третью категорию. Почему? Вы знаете, Четвериков вообще был по своей природе оппозиционер, бунтарь. Он шёл впереди времени, смотрел вперёд. Таких людей тогда не воспринимали. Ему было очень тяжело, потому что он не был такой, как все. Он не кричал “ура”, не показывал счастливую советскую действительность. Он относился к разряду той интеллигенции, которая себя противопоставляла обществу. Поэтому фильму дали третью категорию. Поэтому он и умер таким молодым. С фильма сняли Золотухина, а взяли приглаженного, чистенького, аккуратненького Лёвочку Прыгунова. Высоцкого переозвучили. Четверикова довели до инфаркта. Всё сходится, все части загадки кладутся на свои места. Время было такое». [11]

Звукооператор фильма Ю. Шангин однажды рассказал свою версию того, почему картина получилось совсем не такой, как задумывалось.

«Там стали менять сценарий – сложноватая история была. Московские дамы, которые курировали белорусское кино, “Беларусьфильм”, – Кокарева и Юренева, мать теперешнего кинокритика. Они приезжали как-то и дали какие-то указания. Четвериков не согласился с ними. В общем, они хотели соавтора ему приклеить. Четвериков рассказал потом, что в соавторы хотели взять своего человека. Режиссёр не согласился, и они начали всячески мешать. Там были сняты интересные номера, такие мюзик-холльные… И вот, значит, они объявили, что всё старомодно, что всё провинциально… Короче, из-за всех этих приключений однажды на текущем худсовете у директора студии сидела почти вся киногруппа, и я там был, Пикман (первоначальный оператор картины. – М. Ц.) встал и сказал: “Ну, если такие претензии, то я считаю, что я не могу в соавторстве с режиссёром продолжать эту работу, прошу меня освободить”… Тогда пришёл на картину Ремишевский». [12]

Рабочий момент съёмки фильма «Саша-Сашенька»

Как бы то ни было, но в конечном счёте картина не получилась. Как сказал композитор Евгений Глебов:

«За те два года, что он рождался, фильм превратился в нечто такое, в котором не осталось ничего от задуманного сначала, и, по-моему, вообще ничего не осталось от того, что можно назвать фильмом. А в его “Дороге” – не стиль откровенности Высоцкого. Но я пытался как-то, отталкиваясь прежде всего от слов “Шагаю, шагаю, кто мне запретит” – как-то ужасно это мне в песне нравилось, – заново написать музыку. Так что когда всё-таки Володя это прослушал (а пел Прыгунов), то сказал: “Очень здорово, просто здорово!” – “А вы не из-за любезности, да и выхода нет, – не вынимать же из картины песню?” – “Нет-нет, вы знаете, мне нравится эта песня”. Это было уже тогда, когда картину мучили-мучили, и в конце её как-то спихнули». [13]

Глава: 14

Фильм: Вертикаль

Дата: 1967

Для Владимира Высоцкого «Вертикаль» стала фильмом судьбоносным, ибо миллионы людей, уже хорошо знакомых по магнитофонным записям с его песнями, впервые узнали, что, во-первых, Высоцкий поёт не только про мелких и крупных нарушителей закона, но интересуется и другими темами, а во-вторых, что сам он – актёр, а не представитель блатного мира. (Правда, рассказы о его уголовном прошлом ходили ещё долгие годы и проникли даже за рубеж – газета «Нью-Йорк таймс», например, даже в некрологе (выпуск от 26 июля 1980 года) указала, что в юности Высоцкий сидел в лагерях, но тут уж ничего не поделаешь – однажды родившись, легенды живут долго.)

Судьба киноактёра в какой-то степени подобна судьбе золотоискателя – без участия Его Величества Случая не обойтись. Пусть по всем параметрам и по любому счёту «Вертикаль» – картина более чем посредственная, но для Высоцкого участие в ней стало огромной удачей, ибо сделало его узнаваемым не только по голосу, но и в лицо.

Об этом фильме написано и сказано очень много. В принципе, можно собрать весь материал воедино и проследить процесс работы над фильмом чуть ли не поминутно. Однако в задачу автора этой книги подобный труд не входит. Мы остановимся лишь на тех моментах, которые имеют отношение к пребыванию главного героя этой повести в Одессе. При этом мы увидим, что отнюдь не всё выяснено и далеко не все из числа причастных к созданию фильма согласны между собой относительно того, как именно шла работа над «Вертикалью».

Эта картина имеет не только историю, но и предысторию, которую рассказал С. Тарасов, один из авторов сценария:

«Снимать его поначалу должны были Николай Рашеев и Эрнест Мартиросян – выпускники Высших режиссёрских курсов. Но получилось так, что, чрезвычайно увлечённые творчеством Параджанова, они из нормального реалистического сценария такое написали в режиссёрском сценарии, что директор Одесской студии дважды попросту закрывал картину. Потом вызвали меня. Я прилетел и сидел с режиссёрами фильма: каждый из нас писал свою “версию”, которые мы затем свели, наконец, в нормальный – пристойный, с моей точки зрения, – режиссёрский сценарий. Я уехал, а ровно через неделю они явились на студию с совершенно другим сценарием. Мне позвонил директор киностудии и сказал, что снял режиссёров с картины. “Но, – говорит, – у меня имеется предложение: есть ребята, которые оканчивают ВГИК. Один из них – Слава Говорухин – человек, причастный к альпинизму, занимался этим делом. Я считаю, что потери не будет, может быть, даже наоборот…” И я, намучившись уже с этим сценарием, махнул на всё рукой и сказал: “Как хотите!” – уже не веря ни во что». [1]

Кинорежиссёр С. Говорухин:

«В 66-м году мы приехали с Борисом Дуровым на Одесскую киностудию делать свою дипломную работу. Нам нужно было снять две короткометражки “Морские рассказы” по произведениям местного автора. Вдруг нас вызывает директор: “Горит сценарий… Сейчас апрель, а в декабре надо сдать картину. Возьмётесь?” И даёт один экземпляр сценария. “Мы одержимые” называется. Тогда киностудия, как завод или фабрика, имела свой производственный план, и к концу года предстояло выпустить в свет пятую “единицу”, то есть пятый фильм. Он как раз и был – “Мы одержимые”. Но работа застопорилась, потому что и сценарий был написан непрофессионально, и режиссёра пришлось снять с картины ввиду полной профнепригодности. В середине 60-х ещё продолжалась так называемая “новая волна”, в моде было польское кино, французское – фильмы Годара, и вот режиссёр задумал сделать этот фильм по-новому, с такими, например, приёмами: альпинисты лезут по брусчатке Красной площади, а камера снимает их сверху. Худсовет послушал планы режиссёра – и снял его.

Станислав Говорухин

Рабочий момент съёмок. Слева направо: Владимир Высоцкий, Геннадий Воропаев, Маргарита Кошелева, Георгий Кульбуш. Кабардино-Балкария

Борька Дуров, мой приятель, первым прочёл сценарий. Я спрашиваю:

– Ну что, Борь?

– Да я не знаю, что такое альпинизм.

– Ну вообще, в принципе, снять можно?

– Да лучше, чем эту лабуду – «Морские рассказы».

Являемся к директору.

– Читали?

– Читали.

– Ну и как? – обращается он ко мне, зная, что я альпинист. – Можно снять? – Можно, мы берёмся.

Дальше началась мура собачья. Мы попытались написать новый сценарий. Для этой цели вызвали даже Володю Максимова, ныне покойного писателя, тогда всеми отверженного, выгнанного отовсюду, нигде не печатавшегося и потому крайне бедствовавшего. Он немножко поработал, а на второй или третий день запил. Крепко страдал он тогда этой болезнью русского человека. Помучились мы с ним неделю и отправили домой.

Написали сами всё совершенно по-другому, но такую же лабуду, и поняли, что фильм – прогорит. Потом нас вдруг осенила идея построить весь фильм на песнях, сделать такую романтическую картину. Стали думать, кого пригласить на эти песни. Визбора? Окуджаву? И остановились на Владимире Высоцком.

Приезжает Высоцкий.

Я иду по студии, смотрю, навстречу вроде пацан знакомый, кажется, пару раз выпивали в каких-то компаниях, знаю, что актёр.

– Здорово.

– Привет.

– А ты чего приехал, – спрашиваю, – к кому?

Он как-то странно на меня посмотрел. И вдруг меня пронзает мысль, что это Высоцкий. Как барда я его знал только по песням, и он мне представлялся большим сильным человеком со сложной биографией, прошедшим войну. По песням можно было предположить, что он уже успел и отсидеть где-то. И вдруг – такой пацан, симпатичный, спортивный. Я просто селезёнкой почувствовал, что это и есть Высоцкий. Стало так неудобно, я как-то деланно рассмеялся. Говорю:

– Ну, пойдём купаться.

Выкупались в море, позагорали, и, мне думается, он так и не понял тогда, что я его просто не узнал. Не узнал, что это Высоцкий». [2]

Оператор фильма В. Козелов:

«Это всё было на моих глазах. На “Вертикаль” его (Высоцкого. – М. Ц.) привезли, я делал пробу. Там на эту роль нужен был бард. И чего-то Осипова (главный оператор фильма “Вертикаль”. – М. Ц.) не было на студии. Привезли Высоцкого. Говорухин мне говорит: “Быстро сними как-нибудь. Мне надо показать его худсовету”. Никто ж не видел, как он выглядит. Я взял “конус”, быстро выскочил на угол операторского цеха – там труба торчит в катакомбы. Он так опёрся о трубу, и я его снял. Без грима и даже без звука. Он что-то рассказывал, из-за шума камеры я не мог понять, что. Я даже с рук снимал, без штатива. Быстро проявили, показали худсовету. Они утвердили». [3]