Великолепные Эмберсоны

Раскрасневшаяся Фанни Минафер была из тех дам, что увядают, едва успев расцвети. Чертами лица она походила на ребенка и обладала такой же детской фигурой, поэтому иногда незнакомцы, увидев ее через дорогу, принимали Фанни за двадцатилетнюю, но временами с того же расстояния она выглядела не меньше чем на шестьдесят вместо ее настоящих сорока лет. У нее бывали старые дни и молодые дни, старые часы и молодые часы, старые минуты и молодые минуты, а изменения происходили так быстро, что и не заметишь. Что-то в выражении лица или наклоне головы вело к удивленному осознанию, что вот она, Фанни, – пожилая дама! Но никогда она не выглядела такой юной, как этим вечером, когда летела по залу, ведомая искусной рукой чудаковатого голубчика – ведь именно он оказался ее партнером.

В свое время голубчик знал толк в танцах, и это время явно не закончилось. Несмотря на головокружительно быструю польку, под звуки которой он летел с мисс Фанни по зале, в его движениях чувствовалась солидность, он ни разу не столкнулся с другими парами и сохранял изящество даже в самом сумасшедшем ритме, не забывая развлекать даму разговорами. Но больше всего Джорджа поразило – и даже разозлило – то, что этот новый для дома Эмберсонов человек не выказывал ни малейшего почтения, свойственного людям, для которых такой особняк в новинку: он будто чувствовал себя как дома. Он показался Джорджу особенно наглым, когда пролетал с мисс Фанни мимо лестницы и, на миг оторвав руку от партнерши и не замедлив хода, весело, даже сердечно, помахал юной паре и тут же скрылся из вида.

Джордж холодно воспринял эту выходку, не ответив ни словом, ни жестом.

– Ну и как вам такая дерзость? – пробормотал он.

– Какая? – спросила мисс Морган.

– Этот чудной голубчик вот так запросто помахал мне. Я же, кроме того, что он дядя Шэронов, ничегошеньки о нем не знаю.

– И не надо, – сказала она. – Он махал не вам, он махал мне.

– Даже так? – Объяснение не смягчило чувств Джорджа. – Кажется, все обращают внимание только на вас! Определенно, эту неделю вы в городе не скучали!

Она опять зарылась лицом в букетик и не без удовольствия посмеялась. Она не стала объясняться дальше, и некоторое время они не разговаривали. Музыка смолкла, громкие аплодисменты в зале настояли на повторении, опять станцевали польку, послышался гул голосов, и началась смена партнеров.

– Ну, – наконец произнес Джорджи, – должен признать, что болтать вы не любите. Говорят, что, помалкивая, проще всего заслужить репутацию мудреца. Вы когда-нибудь разговариваете?

– Только с теми, кто меня понимает, – ответила она.

Он прервал мрачное разглядывание бала и быстро повернулся к ней, но над букетом заметил искрящиеся и довольные глаза девушки и тоже снизошел до улыбки.

– Девушки такие дерзкие! – сказал он. – Надо бы им с годок походить в мужской университет: их бы там настоящей дерзости поучили! Что вы делаете завтра после двух?

– Много разного. Все расписано по минутам.

– Ладно, – сказал Джордж. – Снега выпало как раз для катания на санях: я заеду за вами в десять минут третьего.

– Я не смогу.

– Если не поедете, я буду весь день и вечер сидеть в санях прямо у ваших ворот у всех на виду, а если вы пойдете гулять с кем-то еще, ему придется иметь дело со мной.

Немного зарумянившись, она рассмеялась, а он серьезно продолжил:

– Если думаете, что я так шучу, то в вашей воле рискнуть!

Она вновь залилась смехом.

– Я редко получаю столь щедрые комплименты, – сказала она, – особенно при столь кратком знакомстве. Однако я едва ли поеду с вами.

– Ждите меня в десять минут третьего.

– Не буду.

– Будете!

– Да, буду! – сдалась она.

В это мгновение, запыхавшись от поисков, появился тот, кому она обещала следующий танец.

– Не забывайте, третий танец – мой! – напомнил Джордж.

– Не забуду.

– Каждый третий танец – мой!

– Я помню, – удивленно, но покорно крикнула она через плечо кавалера.

Когда пришло время «третьего танца», Джордж предстал перед ней без малейших церемоний, как брат или закадычный друг. Она сразу последовала за ним, на ходу заканчивая обмен остротами с предыдущим партнером: как оказалось, с ним она болтала без умолку. Выходило, что за вечер и Джордж, и мисс Морган беседовали со всеми подряд, но не друг с другом, а во время этого танца вообще не обменялись ни словом. Они танцевали с задумчивыми лицами, и серьезность не покидала их до самого конца. Когда настала пора следующего «третьего танца», они не пошли в центр залы, а сразу направились на лестницу под балконом; казалось, им удалось достичь понимания безо всякой словесной шелухи и эта лесенка на отшибе самое для них место.

– Ну, – холодно начал Джордж, пока они присаживались, – как, говорите, вас зовут?

– Морган.

– Забавно!

– Имена других людей всегда забавны.

– Я не хотел вас задеть, – объяснил Джордж. – Это у нас с приятелями в университете такая поговорка. Мы всегда так говорим, что бы ни услышали. Наверное, иногда это звучит немного дерзко, но я знал, что ваша фамилия Морган, потому что так вас представила мама там, внизу. Я спрашиваю, как ваше имя.

– Люси.

Он промолчал.

– Люси тоже звучит забавно? – поинтересовалась она.

– Нет. Люси – это красиво! – сказал он и подарил ей улыбку. Даже тетя Фанни не могла поспорить, что, когда Джордж улыбается «своей улыбкой», он неотразим.

– Благодарю, что оценили мое имя, – сказала девушка.

– Сколько вам лет? – спросил Джордж.

– Да я и сама не знаю.

– Как это понимать?

– Так и понимать. Мне сказали сколько, я этому поверила, но верить – не знать. Вы тоже верите, что родились в определенный день, – по крайней мере, я так полагаю, – но не знаете этого точно, потому что не помните.

– Слушайте! – прервал Джордж. – Вы всегда так разговариваете?

Мисс Люси рассмеялась, прощая ему грубость, склонила юную головку к плечу, как птичка, и весело ответила:

– Очень хочется научиться быть мудрой. Что вы изучаете в школе?

– В университете!

– В университете, да! Так что вы там изучаете?

– Много всякой бесполезной чуши, – рассмеялся Джордж.

– А почему не изучаете чушь полезную?

– Какую еще полезную?

– Которая потом пригодится, в коммерции или в профессии?

Джордж нетерпеливо махнул рукой:

– Вряд ли я когда-нибудь займусь «коммерцией или профессией».

– Не займетесь?

– Конечно нет! – Джордж почти вышел из себя, искренне обидевшись на предположение, которое так явно показывало ее непонимание того, с каким человеком она имеет дело.

– Почему нет? – мягко спросила она.

– Посмотрите на них! – почти с горечью сказал он и обвел рукой видимые с лестницы танцующие пары, намекая, что там кружатся предприниматели и обладатели определенных профессий. – Славная карьера для мужчины! Юристы, банкиры, политики! Хотел бы я знать, что им дает эта жизнь! Что им известно о настоящей жизни? Откуда им про нее знать?

Он был так искренен, что произвел впечатление на мисс Морган. Он явно желает иной судьбы, раз с таким презрением отзывается о занятиях, которые весьма незначительны по сравнению с его собственными планами на будущее. Ей вспомнился Питт, ставший премьер-министром Англии в двадцать один год[16], и она невольно заговорила уважительным шепотом:

– Кем же вы хотите быть?

Ответ последовал незамедлительно:

– Яхтсменом.

Глава 6

Выразив в одном лишь слове все, что он ставит выше судов, рынков и кабинок для голосования, Джордж сделал глубокий вдох и, отвернувшись от милой собеседницы, узнавшей от него самое сокровенное, уставился на танцоров со всей суровостью и презрением к убогому существованию этих безъяхтенных обывателей. Однако в толпе он заметил маму, и мрачная одухотворенность лица тут же смягчилась, озарив взгляд теплым светом.

Изабель танцевала с чудаковатым голубчиком; оживленная поступь джентльмена сменилась более размеренной, чем с мисс Фанни Минафер, но не менее проворной и уверенной. Он так же весело беседовал с Изабель, как с мисс Фанни, хотя смеялись они меньше, но Изабель охотно слушала его и столь же охотно отвечала: на щеках играл румянец, глаза лучились восторгом. Она увидела Джорджа и прекрасную Люси на лестнице и кивнула им. Джордж едва заметно махнул ей рукой, и его вновь охватила необъяснимая тревога и негодование, как тогда, внизу.

– Какая у вас красивая мама! – сказала Люси.

– Я тоже так думаю, – вежливо согласился он.

– Она самая грациозная женщина на балу. Двигается, как шестнадцатилетняя девушка.

– Большинство девочек в шестнадцать неуклюжи. Я бы с ними добровольно танцевать не пошел.

– Так потанцуйте с мамой! Не видела никого красивее. Как чудесно они смотрятся вместе!

– Кто?

– Ваша мать – и чудаковатый голубчик, – сказала Люси. – Я сама с ним скоро потанцую.

– Мне все равно – если, конечно, он не займет мой танец.

– Постараюсь этого не допустить, – ответила Люси и задумчиво поднесла к лицу фиалки и ландыши, но Джорджу не понравился этот жест.

– Послушайте! Кто вам прислал эти цветы, раз вы с ними так носитесь?

– Он.

– Кто он?

– Чудаковатый голубчик.

Джордж не боялся такой конкуренции, поэтому расхохотался.

– Думаю, это какой-нибудь старый вдовец! – сказал он. Этого недостойного определения восемнадцатилетнему кавалеру было вполне достаточно. – Старый вдовец!

Люси стала серьезной.

– Да, вдовец, – произнесла она. – Мне нужно было сразу сказать вам – это мой отец.

Джордж мгновенно перестал смеяться:

– Ой, черт меня дери! Если б я знал, что он ваш отец, я бы не стал потешаться над ним. Простите.

– Над ним невозможно потешаться, – спокойно сказала она.

– Почему же?

– От этого он смешнее не становится, а вот те, кто потешается, выглядят глупо.

– Я не собираюсь выглядеть глупо и дальше, не хочу испытывать судьбу, когда дело касается вас. Но я думал, что это дядюшка сестер Шэрон. Он пришел с ними…

– Да, я всегда опаздываю и решила не заставлять их ждать. Мы гостим у Шэронов.

– Если б я с самого начала знал это! Вы же забудете, что я так дерзко говорил про вашего отца? Конечно, он в своем роде представительный мужчина.

Люси была по-прежнему серьезна.

– В своем роде? – повторила она. – То есть он вам не по душе, верно?

– Почему не по душе? – озадаченно спросил Джордж.

– Люди очень часто говорят «в своем роде», или «довольно необычно», или просто «довольно» в разных сочетаниях, чтобы показать свое превосходство, разве нет? В прошлом месяце в Нью-Йорке одна честолюбивая особа назвала меня «маленькой мисс Морган». Она не имела в виду мой рост, просто хотела подчеркнуть, что важнее меня. А ее муж постоянно звал одного моего знакомого «маленьким мистером Пембруком», а ведь «маленький мистер Пембрук» ростом под два метра. С этой супружеской парой настолько никто не считается, что их единственный способ доказать свою важность – это вставлять слово «маленький» перед именем. Думаю, таков жаргон снобов. Конечно, не всем приходится говорить «довольно» или «в своем роде», чтобы чувствовать свое превосходство.

– Вот уж не соглашусь! Я и сам частенько так говорю, – сказал Джордж. – Хотя что проку быть высоким как каланча? Такой верзила никогда не подаст себя столь изящно, как мужчина нормального роста. Эти длинные как жердь парни слишком нескладны, чтобы преуспеть в спорте, к тому же до того неуклюжи, что спотыкаются о мебель или…

– Мистер Пембрук военный, – строго сказала Люси. – И он необыкновенно изящен.

– Военный? Наверно, он старый друг вашего отца.

– Они очень хорошо поладили, после того как я познакомила их.

Прямота была одним из немногих достоинств Джорджа.

– Слушайте! – сказал он. – Вы с кем-нибудь помолвлены?

– Нет.

Ответ не принес ему полного удовлетворения, и он пожал плечами:

– Вижу, знакомых у вас пруд пруди! Вы из Нью-Йорка?

– Нет, мы нигде не живем.

– Как это, нигде не живете?

– Мы живем то там, то здесь, – ответила она. – Когда-то папа жил в этом городе, но это было до моего рождения.

– Почему вы всегда переезжаете? У него разъездной бизнес?

– Нет. Он изобретатель.

– Что он изобрел?

– В последнее время он работает над новым безлошадным экипажем.

– Жаль мне его, – без злого умысла сказал Джордж. – Это штука безнадежная. Людям быстро надоест валяться посреди дороги под днищем и чувствовать, как на них капает масло. У безлошадных экипажей нет будущего, лучше б ваш отец на них времени не терял.

– Папа с благодарностью выслушал бы ваш совет, – парировала она.

Вдруг Джордж вспылил:

– Я не понимаю, чем заслужил все эти оскорбления! Не понимаю, что я такого сказал!

– Вы ничего такого не сказали.

– Тогда почему…

Она весело рассмеялась:

– Да нипочему. Меня совсем не задевает ваша надменность. Я даже нахожу ее любопытной, но мой папа – великий человек!

– Правда? – Джордж решил проявить великодушие. – Будем надеяться на это. Я буду надеяться, конечно.

Пристально вглядываясь в его лицо, она осознала, что этот великолепный юнец до неправдоподобия искренен в своем благородном порыве. Он походил на снисходительного пожилого политика, отзывающегося о многообещающем молодом коллеге. Люси, не отводя взгляда от Джорджа, немного удивленно покачала головой.

– Вот сейчас я начинаю понимать, – сказала она.

– Что понимать?

– Что в этом городе значит «быть настоящим Эмберсоном». До нашего приезда сюда папа упоминал об этом, но он не сказал и половины правды!

Джордж со свойственной ему самоуверенностью воспринял это как комплимент:

– Ваш отец говорил, что он был знаком с семьей до отъезда из города?

– Да. Кажется, он дружил с вашим дядей Джорджем, и хотя он не говорил об этом, но, по-моему, очень хорошо знал вашу маму. Тогда он был не изобретателем, а начинающим юристом. Городок был поменьше, и, как я догадываюсь, все его тут знали.

– Вероятно. Не сомневаюсь, что вся семья рада его возвращению, особенно если он действительно был вхож в наш дом, как вам поведал.

– Не думаю, что он хвастал этим. Его рассказ был достаточно сдержан.

Джордж в замешательстве уставился на нее, но затем сообразил, что над ним насмехаются.

– Да, девушкам и впрямь надо поучиться в мужском университете, – проговорил он, – хотя бы пару месяцев. Это бы посбивало с них спесь!

– Вряд ли, – отрезала она, но тут ее пригласили на очередной танец. – Разве что они стали бы чуть вежливее при первом знакомстве, а внутри остались бы не менее дерзкими, и вы бы это увидели после нескольких минут разговора.

– То есть я увидел бы…

Но она уже направлялась в залу.

– Джейни и Мэри Шэрон рассказали мне о том, каким мальчишкой вы были, – бросила она через плечо. – Подумайте об этом!

Она закружилась, отдавшись музыке, а Джордж, проводив ее угрюмым взглядом и решив пропустить этот танец, проследовал через вальсирующие с краю пары под увитую цветами арку у входа, туда, где с улыбкой стоял его дядя, Джордж Эмберсон.

– Привет, юный тезка, – сказал дядя. – Что, не спешишь стучать каблуками под музыку? Нет партнерши?

– Она где-то там, сидит и ждет меня, – ответил Джордж. – Послушай, что это за Морган, с которым недавно танцевала тетя Фанни Минафер?

Эмберсон рассмеялся:

– Мужчина с премиленькой дочкой, Джорджи. Разве мне померещилось, что сегодня вечером ты кое-что и сам подметил?

– Я не об этом. Что он за человек?

– Надо отдать ему должное. Он старый друг семьи, когда-то был здесь адвокатом – правда, долгов имел больше, чем практики, но до отъезда из города со всеми расплатился. Но ты ведь не просто так спрашиваешь, а хочешь сначала узнать, чего он стоит, прежде чем связываться с его дочерью? Ничего конкретного сказать не могу, хотя, судя по ее премилому наряду, с деньгами у них все в порядке. Однако тут судить сложно, сейчас принято потакать молодым, и как твоя матушка исхитрилась купить тебе эти жемчужные запонки на те деньги, что ей выдает отец, для меня загадка.

– А, перестань! – прервал племянник. – Как я понял, этот Морган…

– Мистер Юджин Морган, – поправил дядя. – Правила хорошего тона требуют, чтобы юноши…

– По-моему, в твое время юноши мало что знали о правилах хорошего тона, – опять перебил Джордж. – Как я понял, этот мистер Юджин Морган был добрым другом нашей семьи.

– Семьи Минаферов? – невинно спросил дядя. – Нет, мне помнится, он с твоим отцом не…

– Семьи Эмберсонов, – нетерпеливо сказал Джордж. – Как я понял, он проводил много времени в доме.

– Что тебя коробит, Джордж?

– В смысле «коробит»?

– Ты явно раздражен.

– Ну, мне показалось, что он чувствует себя здесь совершенно как дома. А то, как он танцевал с тетей Фанни…

Эмберсон рассмеялся:

– Боюсь, в сердце тети Фанни всколыхнулись былые чувства, Джорджи.

– Она что, была в него влюблена?

– В этом она не была одинока, – пояснил дядя. – Он был… он пользовался популярностью. Могу я задать вопрос?

– Какой еще вопрос?

– Мне любопытно, ты проявляешь такой страстный интерес к родителям всех девушек, с которыми танцуешь? Может, это новая мода, и нам, старым холостякам, тоже пора ее перенять. В этом году модно спрашивать о…

– Да перестань же, – сказал Джордж и развернулся. – Я просто поинтересовался…

Он не договорил и пошагал через залу к девушке, ожидающей, когда его высочество соблаговолит наконец пригласить ее на обещанный танец.

– Извините, что заставил ждать, – пробормотал он, а она радостно вспорхнула ему навстречу. Казалось, она светится от счастья, потому что он вообще пришел, но Джордж привык видеть, что девушки искренне рады танцевать с ним, и не обратил внимания на ее чувства. Он танцевал механически, все время думая о мистере Юджине Моргане и его дочери. Удивительно, но именно отец, а не дочь не выходил у него из головы, и он не мог объяснить – даже самому себе – эти навязчивые мысли.

По совпадению, пусть и не совсем случайному, мистер Юджин Морган в то мгновение тоже думал и говорил о Джордже Эмберсоне Минафере, хотя и не по собственной инициативе. Мистер Морган как раз спустился в курительную комнату на втором этаже и обнаружил там восседающего в одиночестве пожилого джентльмена.

– Джин Морган! – воскликнул мужчина, радостно поднимаясь с места. – Слыхал, ты в городе, но боялся, что ты меня подзабыл!

– Как бы не так, Фред Кинни! – с таким же дружелюбием откликнулся мистер Морган. – Вижу наконец твое истинное лицо – прямо под тем, которым ты сегодня прикрываешься. Надо было постараться получше, если уж надумал спрятаться.

– Двадцать лет! – сказал мистер Кинни. – Лица меняются, а уж как меняется поведение!

– Да уж, да уж! – энергично согласился старый друг. – Мое-то поведение давно изменилось – и весьма неожиданно.

– Помню, – сочувственно сказал мистер Кинни. – Да, жизнь – странная штука, когда оглядываешься назад.

– А может стать еще чуднее, если заглянуть в будущее.

– Может.

Они сели и закурили.

– Однако танцую я, как молодой, – через некоторое время заметил мистер Морган. – А ты?

– Нет. Оставил это сыну Фреду. Теперь в семье за танцы отвечает он.

– Наверное, трудится сейчас наверху без передышки?

– Нет, его здесь нет. – Мистер Кинни бросил взгляд на дверь и понизил голос: – Не захотел прийти. Кажется, пару лет назад он повздорил с юным Джорджем Минафером. Фред был председателем их литературного кружка и сказал, что этот юный Джорджи заставил всех проголосовать против и занял его место – да еще так нагло. Фред рыжий, ты же помнишь его мать? Ты был на свадьбе…

– Свадьбу помню, – сказал мистер Морган, – и мальчишник тоже… большую его часть.

– Так вот, мой Фред рыжий и горячий, – продолжил мистер Кинни, – весь в мать, и ссора с Джорджи Минафером очень задела его. Говорит, что лучше умрет, но ноги его не будет в доме любого из Эмберсонов, как и везде, где может оказаться юный Джорджи. По правде говоря, мальчик настолько переживает, что и я сомневался, стоит ли мне сюда приходить, но жена сказала, что это глупости, что не надо поощрять Фреда в раздувании обиды из-за такого пустяка и что, хотя Джорджи Минафер ей тоже не нравится, может, даже больше, чем кому-либо еще, она ни за что не пропустит настоящий прием у Эмберсонов из-за детских конфликтов. И вот мы здесь.

– Юный Минафер ведь многим не нравится?

– Не знаю, как насчет многих. Кажется, вокруг него полно подхалимов, но, безусловно, есть немало людей, которые охотно выскажут все, что о нем думают.

– Что с ним не так?

– Во-первых, он весь из себя Эмберсон. Во-вторых, его мать сходит по нему с ума и балует с самого рождения. Вот это смущает меня больше всего! Юджин Морган, не мне тебе рассказывать, кто такая Изабель Эмберсон. Кое-что от высокомерия Эмберсонов в ней есть, но никто из знакомых не станет отрицать, что она одна из прекраснейших женщин на свете.

– Нет, – сказал Юджин Морган, – этого отрицать не станут.

– Вот я и не могу понять, почему она так слепа, когда речь идет о ее сыне. Он считает себя этаким божком – и, честно говоря, многих от него подташнивает! А эта благородная, умная женщина, Изабель Эмберсон, смотрит на него с настоящим обожанием! Это даже по голосу слышно, стоит ей заговорить с ним или о нем. Господи! Что же она видит, когда смотрит на него?

Лицо Моргана странным образом выражало искреннее понимание, хотя пониманием тут и не пахло, но, когда он улыбнулся, оно просияло – он всегда делался таким обаятельным и убедительным, когда улыбался. Вот и сейчас он с улыбкой ответил на вопрос старого друга:

– Она видит то, чего не видим мы.

– Что же?

– Ангела.

Кинни расхохотался:

– Ну, раз уж Изабель видит ангела в Джорджи Минафере, она еще необычнее, чем я думал!

– Возможно, – сказал Морган. – Но она видит именно это.

– Господи! Тебе проще, ты-то с ним знаком не больше часа. Сам-то ты в нем ангела увидел?

– Нет. Я увидел необычайно красивого и сатанински гордого молодого дурака, которого только-только обучили светским манерам и который старается держать себя в этих рамках, срываясь каждые полчаса.

– Тогда что…

– Матери всегда правы, – сказал Морган. – Неужели ты думаешь, что юный Джордж ведет себя одинаково, когда он с мамой и когда задирает твоего сына Фреда? Матери видят в нас ангелов, потому что мы с ними ведем себя как ангелы. Когда дело касается матерей, сын легко может изобразить из себя ангелочка. А когда сынок режет кому-то глотку, матери просто кажется, что ее ангела сбил с пути дьявол, – и даже в этом она права!

Кинни засмеялся и положил руку на плечо друга.

– Помню-помню, тебя не переспорить, – сказал он. – Ты хочешь сказать, что в Джорджи Минафере ангельского не меньше, чем в убийцах, и что мать Джорджи всегда права.

– Боюсь, Изабель и правда всегда была права, – беспечно сказал Морган.

Кинни по-прежнему держал его за плечо.

– Однажды она ошиблась, дружище. По крайней мере, мне так показалось.

– Нет, – немного неуверенно произнес Морган. – Нет…

Кинни удалось избавиться от возникшей неловкости: он опять рассмеялся.

– Погоди, вот узнаешь юного Джорджи поближе, – сказал он. – Сомневаюсь, что даже после краткого знакомства ты опять назовешь его ангелом!

– Говоришь, красота в глазах смотрящего и ангела можно увидеть, только если смотреть глазами Изабель? Был бы ты художником, Фред, так бы и рисовал: матерей с ангелами в глазах и чертятами на коленях. А вот я предпочитаю старых мастеров и херувимов.

Мистер Кинни задумчиво поглядел на него и сказал:

– Чьи-то глаза, должно быть, действительно ангельски прекрасны, если сумели убедить тебя, что Джорджи Минафер херувимчик!

– Прекрасны, – сердечно откликнулся Морган. – И даже красивее, чем когда-либо. – Тут сверху зазвучал новый раскат музыки, он отбросил сигарету и вскочил на ноги. – Прощай, она обещала мне этот танец.

– Кто?

– Изабель!

Потрепанный временем мистер Кинни потер глаза:

– Ты меня поражаешь, вот так вскакиваешь для того, чтобы бежать танцевать с Изабель Эмберсон! Разве не было всех этих двадцати лет? Скажи, а с бедняжкой Фанни ты тоже потанцевать успел?

– Дважды!

– Господи! – почти серьезно простонал Кинни. – Ты опять за старое! Господи!

– За старое? – Морган весело засмеялся, стоя в дверях. – Ну уж нет! Никакого старого. Все старое давно мертво! У нас впереди только новое!

И он исчез так резво, словно уже начал танцевать.

Глава 7

Мисс Люси Морган, на следующий день сидевшая в двухместных санях Джорджа, была так очаровательна, что ее сопровождающий заговорил почти ласково, не в силах сдержать романтического порыва. Ее роскошная шапочка была оторочена черным мехом, и волосы казались такими же темными; плечи обнимало черное меховое боа, руки прятались в черной муфте, а колени укутывала черная санная полсть.