Великолепные Эмберсоны

– Вы похожи… – сказал Джордж. – Ваше лицо совсем как… как снежинка на куске угля. То есть не снежинка… розовый лепесток, вот!

– Вы бы лучше смотрели за дорогой, – ответила она. – Мы только что чуть не перевернулись.

Джордж не собирался следовать ее совету.

– Потому что щечки у вас слишком розовые для снежинки, – продолжил он. – Есть какая-то сказка про белоснежное и розовое…

– Мы движемся чересчур быстро, мистер Минафер!

– Видите ли, я здесь только на две недели.

– Я про сани! – пояснила она. – Мы не единственные на дороге.

– А, эти посторонятся.

– Вы управляете санями, как патриций колесницей, но, кажется, за этим жеребцом лучше последить. Его скорость чуть ли не двадцать миль в час.

– Это ничего, – сказал Джордж, бросив гордый взгляд вперед. – Такая скорость пустяки для моего рысака. – Он рассмеялся. – Не знаю, удастся ли вашему отцу сделать такой же быстрый безлошадный экипаж.

– Его экипажи тоже могут так разгоняться.

– Да, проезжая футов по сто. А потом они с шумом загораются.

Люси явно решила больше не отстаивать веру отца в безлошадные экипажи и рассмеялась, не добавив ни слова. Холодный воздух был в крапинку от снегопада и дрожал, откликаясь на пронзительный и неумолчный перезвон бубенцов на санях. Мальчики и девочки, раскрасневшиеся и выдыхающие облачка пара, бросались к проезжающим повозкам, пытаясь прокатиться на полозьях или успеть привязать к ним свои саночки, но даже самым проворным удалось лишь прикоснуться к несущимся саням Джорджа, хотя почти сотня мокрых варежек потянулись к ним, а потом слетели и шлепнулись на дорогу вместе со своими дерзкими обладателями. Ведь то была пора каникул, и вся ребятня города высыпала на улицу, направившись по большей части на Нэшнл-авеню.

А потом на широкой дороге появилась пыхтящая и кряхтящая штуковина, коей вскоре будет суждено испортить все это санное веселье, особенно тем, кто не слишком проворен и шаловлив. Она напоминала открытый шарабан, но обремененный нездоровыми наростами спереди и сзади, тогда как под днищем вертелись кожаные ремни и что-то рычащее, завывающее и дергающееся. Любители покататься даже не попытались привязать саночки к такому безумному и пугающему устройству. Вместо этого они позабыли о своем развлечении и, набрав воздуха в легкие, дружно и оглушительно закричали:

– Купи коня! Купи коня! Купи коня! Мистер, чего коня не купишь?

Но погонщик, одиноко сидящий на передке, не обижался – он добродушно хохотал, иногда пригибаясь при виде летящего в него снежка. Между передним козырьком охотничьей шляпы и мохнатым серым воротом просторного пальто все видели веселое лицо Юджина Моргана.

– Купи коня! – надрывались дети, и к их хору начали присоединяться голоса погрубее. – Купи коня! Купи коня! Купи коня!

Джордж Минафер не ошибся: двенадцать миль в час, выдаваемые этим механизмом, не шли ни в какое сравнение с ходом рысака. Сани уже неслись между каменными колоннами въезда в район Эмберсон.

– Там живет мой дед, – сказал Джордж, кивнув в сторону Эмберсон-Хауса.

– Я уже догадалась! – воскликнула Люси. – Мы вчера задержались допоздна, ушли с папой почти последними. Они с вашей мамой и мисс Фанни Минафер заставили оркестр сыграть еще один вальс, когда музыканты уже готовились спускаться и прятали скрипки в футляры. Сначала папа танцевал с мисс Минафер, а вторую половину вальса с вашей мамой. Мисс Минафер ваша тетя?

– Да, и живет с нами. Я частенько ее поддразниваю.

– Как?

– Повод может быть любой – дразню всем, что не нравится старым девам.

– И как она к этому относится?

– Обычно ворчит, – засмеялся Джордж. – Но недолго. Сразу за домом деда наш дом. – Он указал рукой в котиковой перчатке на особняк, который Майор Эмберсон построил в качестве свадебного подарка для Изабель. – Он почти такой же, как у деда, но чуть поменьше и без бальной залы. Мы вчера давали прием у деда из-за этой залы, ну еще и потому, что я единственный внук. Конечно, однажды дом станет моим, хотя я думаю, что мама останется жить там, где живет сейчас, с папой и тетей Фанни. Думаю построить еще и загородный дом – где-нибудь на востоке.

Он замолчал и нахмурился, так как они проехали мимо закрытого экипажа, запряженного парой лошадей. Это была удобная, но чуть скособоченная карета, лак на которой потрескался и сотни крохотных трещинок растеклись по поверхности, как речушки по черной карте; кучер, толстый пожилой негр, дремал на облучке, а в открытом окне Джордж и Люси заметили красивого усталого старика в цилиндре, жемчужного цвета галстуке и каракулевом воротнике, явно отправившегося на променад.

– Это ведь ваш дедушка? – спросила Люси.

Джордж продолжил хмуриться.

– Да, он. Ему давно пора избавиться от этой развалины и продать своих старых кляч. Это ж позор, такие лохматые – даже гривы не подстрижены. Мне кажется, он этого не замечает: люди, когда стареют, становятся жуткими чудаками, будто всякое самоуважение теряют.

– Мне он показался настоящим Браммелом[17], – сказала она.

– Да, за одеждой он еще следит, и достаточно сносно, но вы только посмотрите на это!

Он показал на статую Минервы, одну из тех чугунных скульптур, которыми когда-то Майор Эмберсон украсил въезд в особняк. Минерва была цела и невредима, но от ее лба до кончика прямого носа тянулась некрасивая темная полоса, такие же полосы обезобразили складки ее одеяния.

– Наверное, след от сажи, – сказала Люси. – Вокруг так много домов.

– В любом случае надо нанять кого-то следить за чистотой всех этих статуй. Мой дед владеет многими из домов, он их сдает. Конечно, ему удалось продать большинство участков – свободных тут нет, хотя, когда я был мальчиком, полным-полно участков пустовало. К тому же не надо ему было продавать такие большие участки в одни руки: люди купили, домов понастроили, а как только цены на землю подскочили, продали часть дворов, и покупатели понастроили еще домов и живут в них, и теперь ни перед одним домом нет большого двора, слишком много всего понастроено. Тут все было задумано как загородное поместье джентльмена, и так деду следовало содержать его. Он же дает всем этим людям слишком много свободы, и они творят что хотят.

– Но как им помешать? – не без резона спросила Люси. – Раз он продал им землю, они могут делать с ней что хотят, ведь так?

Даже перед лицом такого сложного вопроса Джордж остался невозмутим:

– Надо было заставить всех торговцев бойкотировать семьи, посмевшие продать свои дворы. А всего-то делов – сообщить тем торговцам, что, если не подчинятся, заказов от семьи больше не получат.

– От семьи? От какой семьи?

– Нашей семьи. – Ничто не могло выбить Джорджа из колеи. – От Эмберсонов.

– Теперь я поняла, – пробормотала Люси, хотя явно видела то, чего Джордж и не рассмотрел бы, поэтому, когда она уткнулась в муфту, он спросил:

– Над чем вы смеетесь?

– Что за вопрос?

– Кажется, у вас всегда есть тайный повод поулыбаться.

– «Всегда»! – воскликнула она. – Как громко сказано, ведь мы познакомились только вчера!

– Ну вот, опять, – совершенно искренне сказал он. – Одна из причин, по которой вы мне не нравитесь – и сильно! – это ваша манера исподтишка смотреть на всех свысока.

– Моя манера? – воскликнула она. – Это я так смотрю?

– О, вам кажется, что это незаметно, но оно так и бросается в глаза! Мне это не по нраву.

– Не по нраву?

– Нет, – подчеркнул Джордж. – Зря вы так со мной! По-моему, мир таков: некоторые люди по рождению, положению и всему прочему выше остальных, и они должны относиться друг к другу на равных. – Тут его голос дрогнул. – Я не со всеми так говорю.

– То есть вы доверяете свои тайные убеждения, или кодекс, не каждому, а только мне?

– Продолжайте, потешайтесь дальше! – произнес Джордж с горечью. – Вы думаете, что жутко умная! А меня это утомляет!

– Ладно, вам не нравится моя «манера исподтишка смотреть свысока», значит буду делать это открыто, – весело сказала она. – Мы рады доставить вам удовольствие!

– Похоже, сегодняшняя прогулка обернется ссорой.

– Нет, чтобы поссориться, нужны двое! – Она засмеялась и показала муфтой на новый дом справа, еще не достроенный. Они уже проехали Эмберсон-Хаус и покидали северное предместье. – Разве не чудный дом?! Мы с папой зовем его наш Прекрасный Дом.

Джорджу это не понравилось.

– Он ваш?

– Конечно нет. На днях папа брал меня на прогулку на машине, и мы оба просто влюбились в него. Такой просторный, солидный и простой.

– Да, простенький! – фыркнул Джордж.

– Но все равно красивый, серо-зеленая крыша и ставни делают его достаточно ярким, а вдоль белых стен растут деревья. Кажется, в этой части страны я не видела дома милее.

Джордж пришел в ярость от такого невежественного восторга – и это после того, как десять минут назад они проехали Эмберсон-Хаус!

– Это у вас такой вкус? – спросил он.

– Да. А что?

– Вам бы куда-нибудь поехать и немного поучиться!

Люси выглядела озадаченной.

– Почему вы приняли это так близко к сердцу? Я обидела вас?

– Тут не обида, – отрезал Джордж. – Девушки мнят, что все знают, как только научатся танцевать, одеваться и немножко флиртовать. Но они ничего не знают, например, об архитектуре. Дом как дом, та же дрянь, что и остальные!

– Что с ним не так?

– Что с ним не так? – повторил Джордж. – Вы спрашиваете, что с ним не так?

– Да.

– Ну, во-первых… – он задумался, – во-первых, просто поглядите на него! Думаю, тут и одного взгляда хватит, чтобы понять, что с ним не так, если, конечно, человек что-то смыслит в архитектуре.

– Что не так с его архитектурой, мистер Минафер?

– Ну, он вот такой. Такой вот. Ну, например, его строили… как городской дом. – Он говорил о доме в прошедшем времени, потому что они давным-давно отъехали от него – любопытная привычка, свойственная людям. – Он был похож на дом, который должен стоять на городской улице. Разве так люди со вкусом строят загородные дома?

– Папа говорит, что так это было задумано. Город активно растет в этом направлении и, по словам папы, скоро доберется и до этого дома – через пару лет он станет городским.

– Все равно дрянной дом, – огрызнулся Джордж. – Я даже не знаю, кто такое сейчас строит. Теперь в город постоянно приезжает всякая рвань, к тому же местный сброд тоже стал побогаче и ведет себя, будто они тут хозяева. Дядя Сидни вчера как раз говорил об этом: они с друзьями хотят организовать загородный клуб, а эта рвань тоже туда пролезть пытается – а он об этих людях впервые слышит! Все равно я вижу, что вы ни капли не смыслите в архитектуре.

Люси продемонстрировала свое дружелюбие, рассмеявшись:

– Кажется, я скоро кое-что узнаю о Северном полюсе, если мы и дальше поедем в эту сторону!

Тут Джорджа начала мучить совесть.

– Ладно, повернем и поедем на юг, пока вы не согреетесь. Думаю, мы слишком долго ехали против ветра. Мне действительно жаль!

Она подумала, что он так мило произнес: «Мне действительно жаль!» – и был при этом таким красивым. Наверное, и впрямь на небесах больше рады одному раскаявшемуся грешнику, чем всем святым, вместе взятым, а неожиданная любезность высокомерных людей действует сильнее, чем постоянная вежливость людей милых. Высокомерие, обернувшееся добротой, заставляет сердце таять, и Люси приветливо кивнула спутнику в знак благодарности. Неожиданный блеск ее глаз заворожил Джорджа, и он растерялся.

Развернувшись, он пустил коня шагом, и перезвон колокольчиков стал менее ровным. Блекло мерцая сквозь беловатый пар, исходящий от крупа и боков рысака, бубенцы были похожи на настоящие крошечные колокола, и только их позвякивание нарушало всепоглощающую тишь зимней равнины. Белая дорога бежала между одинокими штакетниками, за которыми простирались заиндевевшие крестьянские дворы с оставленными валяться и ржаветь боронами, почти утонувшими в снегу, или полуразвалившимися телегами, чьи колеса, казалось, навсегда вмерзли в толстый слой льда в глубоких колеях. Куры с недовольным видом скребли железную от мороза землю; выпущенный без присмотра мохнатый жеребенок вздрогнул от испуга, заслышав тихий звон бубенцов, а потом посмотрел в сторону саней, свирепо выпуская из ноздрей клубы пара. Снег прекратился, и далеко впереди в сером облаке, распростертом по земле, возник город.

Люси посмотрела на сгущающиеся тени вдали.

– Отсюда видно, что над городом почти нет дыма, – сказала она. – Это потому, что он только начал расти. Когда городов станет больше, он, словно стесняясь себя, полностью закутается в облако и спрячется от глаз. Папа говорит, что, когда он жил здесь, город был красивее. Когда папа рассказывает о здешних местах, у него даже голос меняется и взгляд теплеет, появляются особые интонации. Должно быть, ему очень здесь нравилось. Все тут было милее, народ приветливее. По его рассказам можно подумать, что жизнь здесь напоминала длинную летнюю серенаду. Он клянется, что всегда светило солнце, что воздух тут был совсем иной, не как в других местах, и даже помнит, что все вокруг было подернуто золотистой пыльцой. Но это вряд ли! По-моему, ему и сейчас дышится здесь не хуже, пусть даже вместо пыльцы в воздухе сажа, просто тогда он был на двадцать лет моложе. И та золотистая пыльца из его воспоминаний – это его молодость. Просто молодость. Ведь быть молодым так здорово, разве нет? – Она рассеянно засмеялась и вновь погрустнела. – Интересно, правда ли все было так хорошо, как нам кажется, когда мы о чем-то вспоминаем? Я так не считаю. Мне все время чего-то не хватает, поскольку я мало думаю о том, что происходит в данный момент; я всегда жду будущего – все мои мысли о том, что случится, когда я стану старше.

– А вы забавная, – нежно сказал Джордж. – У вас такой красивый голос, когда вы говорите об этом!

Тут лошадь встряхнулась, нервным перезвоном колокольцев заставив обратить на себя внимание. Джордж подобрал поводья и пустил ее побыстрее. Вскоре они проехали мимо Прекрасного Дома Люси, и Джорджу стукнуло в голову отпустить еще одно замечание:

– Вы смешная. И много знаете, но в архитектуре не разбираетесь вовсе!

Навстречу им по белой дороге двигался странный черный силуэт. Двигался он медленно, почти незаметно, по крайней мере издали; но как только сани сократили расстояние, стало ясно, что это безлошадный экипаж мистера Моргана с четырьмя пассажирами: впереди сидели сам мистер Морган и мама Джорджа, сзади расположились мисс Фанни Минафер и достопочтенный Джордж Эмберсон. Все четверо были в преотличном настроении, как смельчаки на пороге нового приключения; Изабель лихо помахала платком промчавшимся рядом саням.

– Святый боже! – выдохнул Джордж.

– Ваша мама – душка, – сказала Люси. – Всегда одета с таким вкусом! Похожа на русскую княгиню, хотя вряд ли они так же красивы.

Джордж промолчал, глядя на дорогу и проехав по району Эмберсон до каменной колоннады, ведущей на Нэшнл-авеню. Тут он развернулся.

– Поехали обратно. Глянем еще раз на эту швейную машинку, – сказал он. – Такой дурацкой, безумной…

Он не стал договаривать, и вскоре они вновь догнали «швейную машинку».

Трое пассажиров стояли на дороге, а ноги водителя, лежащего на спине в снегу, торчали из-под безлошадного экипажа, которому так сейчас не хватало коня.

Джордж разразился громовым хохотом и, пустив рысака во весь опор, так что снег полетел из-под полозьев и копыт, подъехал почти вплотную к сломавшейся машине, завопив:

– Купи коня! Купи коня! Купи коня!

Через триста ярдов он вновь развернулся и рысью помчал обратно, свесившись с саней, размахивая руками:

– Купи коня! Купи коня! Ку…

Рысак скакал галопом, и Люси предостерегающе закричала:

– Смотрите, куда едете! Там канава!

Но было слишком поздно. Правый полоз попал в яму и с треском отломился, сани перевернулись, конь протащил их еще ярдов пятнадцать и оставил лежать в сугробе. Потом сильный молодой рысак, окончательно освободившийся от досадной ноши, веселым галопом умчался прочь.

Глава 8

Немного придя в себя, Джордж почувствовал, что его нос уперся в колючую от снежинок и холодную как лед щеку мисс Люси Морган, правая рука лежит на ее горле, а во рту застрял огромный комок меха из ее боа вперемешку с невероятным количеством снега. Он был смущен, но возражать против такой близости не хотелось. Девушка явно не поранилась, потому что села – без шапки, с рассыпавшейся прической – и тихо произнесла:

– Боже мой!

Несмотря на то что, когда они проносились мимо, ее отец возлежал под машиной, именно он примчался первым. Он бросился на колени рядом с дочерью, но, увидев, что она смеется, расслабился.

– Они в порядке! – крикнул он Изабель, спешащей к ним и обогнавшей брата и Фанни Минафер. – Сугроб мягкий, как пуховая перина, с ними все нормально. Не стоит так бледнеть!

– Джорджи! – задыхаясь, звала она. – Джорджи!

Джорджи, весь облепленный снегом, уже был на ногах.

– Мам, не суетись! Все нормально. Эта дурацкая лошадь, черт ее побери…

Вдруг глаза Изабель наполнились слезами.

– Я видела, как вы перевернулись… Вас протащило по снегу… – Трясущимися руками она принялась отряхивать сына.

– Перестань, – сопротивлялся он. – Перчатки испортишь. Весь снег на тебя летит…

– Нет-нет! – воскликнула она. – Ты простудишься, тебе нельзя простужаться! – И продолжила его чистить.

Дядя Эмберсон разыскал шапочку Люси, мисс Фанни, как заправская горничная, помогла ей привести себя в порядок, и обе жертвы аварии вскоре приобрели свой обычный вид. Подбадриваемые шутками джентльменов постарше, все, за исключением матери и сына, решили, что происшествие скорее забавное, и начали хохотать. Джордж был мрачнее быстро надвигающихся декабрьских сумерек.

– Проклятый жеребец! – не унимался он.

– Я бы не беспокоился о Пенденнисе, Джорджи, – сказал дядя. – Завтра мы пошлем конюха за остатками саней, а Пенденнис сам прискачет на конюшню и сделает это раньше нас, потому что теперь наш путь домой зависит исключительно от сломавшейся тарахтелки Джина Моргана.

Они как раз подходили к машине, и Юджин, уже лежащий под днищем, услышал слова друга.

– Она вытянет, – сказал он, с улыбкой поднимаясь.

– Да?

– Все на борт! – И предложил руку Изабель. Все еще бледная, она пыталась улыбаться, но в глазах – она по-прежнему не могла оторвать их от сына – застыло тревожное беспокойство. Мисс Фанни уже забралась на заднее сиденье; Джордж, усадив Люси Морган рядом с тетей, тоже туда залез. Изабель заметила, что на нем легкие лакированные туфли, на которые налип снег. Когда он поставил ногу на железную подножку машины, Изабель бросилась к нему и начала счищать с его обуви снег своим невесомым кружевным платочком.

– Тебе нельзя простужаться! – причитала она.

– Перестань! – заорал Джордж и зло отдернул ногу.

– Тогда потопай, стряхни снег сам, – просила Изабель. – Нельзя ехать с мокрыми ногами.

– Они сухие! – проревел выведенный из себя Джордж. – Садись же ты, бога ради! Сама в снегу стоишь. Залезай!

Изабель повиновалась, посмотрев на Моргана, чье всегда внимательное лицо стало особенно чутким. Он сел рядом с ней, а Джордж Эмберсон залез с другой стороны.

– Ты все та же Изабель, которую я знал когда-то! – прошептал Юджин Морган. – Божественно нелепая женщина.

– Вот как, Юджин? – произнесла она, не выказывая неудовольствия. – «Божественно нелепая» – эти слова уравновешивают друг друга. Плюс один минус один приводит к нулю. Намекаешь, что я ничего не стою?

– Отнюдь, – ответил он, дергая за рычаг. – Я намекаю совсем на другое. Спокойно! – скомандовал он механизму под ногами, издающему устрашающие звуки, и машина, подпрыгнув, с шумом покатила вперед.

– Гляньте-ка! – воскликнул Джордж Эмберсон. – Она и впрямь едет! Наверно, еще одна случайность.

– Случайность? – Морган перекрикивал грохот мотора. – Ну нет! Она дышит, она движется, в ней играет сама жизнь! – И он запел «Знамя, усыпанное звездами»[18].

К нему охотно присоединился дядя Эмберсон, не прервав песни, даже когда Морган замолк. Сумрачное небо просветлело, открыв взору поднявшуюся полную луну, и музыкальный конгрессмен восславил ее появление, целиком исполнив «Голубой Дунай».

Племянник, сидящий сзади, оставался мрачен. Он подслушал мамин разговор с изобретателем: его удивило, что этот Морган, о котором он до вчерашнего вечера и не слышал, запросто зовет маму Изабель, да и маме не пристало называть его Юджином, и на Джорджа нахлынуло вчерашнее негодование. Тем временем мама продолжала разговаривать с Морганом, и теперь ему не удавалось расслышать, о чем они говорят, – рык машины соревновался в громкости с певучим настроением дяди. Он заметил, что Изабель оживлена; он привык видеть маму веселой, но было странно, что причиной этого веселья выступал человек не из семьи. Джордж сидел и хмурился.

Фанни Минафер беседовала с Люси.

– Ваш папа хотел доказать, что безлошадный экипаж может ехать даже по снегу, – сказала она. – И ведь правда может!

– Конечно!

– Это так интересно! Он рассказывал нам о том, что собирается изменить. Говорит, что колеса будут из резины, наполненной воздухом. Не понимаю, как это; по-моему, они взорвутся, но Юджин в себе уверен. Хотя он всегда был таким. Когда он говорит, кажется, что время повернуло вспять!

Она задумалась, а Люси обратилась к Джорджу:

– Когда сани перевернулись, вы старались сделать так, чтобы я на вас упала. Я знаю, вы делали это специально, и это очень мило с вашей стороны.

– Ничего я не старался, – огрызнулся он. – Никакой опасности не было.

– Все равно, вы были таким добрым – и очень быстрым. Я… я этого не забуду!

Она говорила настолько искренне и благодарно, что Джордж почти забыл, что злится на ее отца. А он действительно злился, в том числе из-за того, что сиденья этой швейной машинки не были рассчитаны на троих, но сейчас, когда его соседка так трогательно благодарила его, ему уже не было тесно – даже больше, он начал мечтать, чтобы ход машины стал еще медленнее. Люси даже не упрекнула его за то, что это он позволил проклятому коню утащить сани в канаву. Джордж торопливо, почти горячо зашептал ей на ухо:

– Совсем забыл сказать: вы такая красивая! Я понял это, как только увидел вас вчера. Я зайду за вами вечером и провожу на прием в отель «Эмберсон». Вы ведь пойдете?

– Да, но с папой и Шэронами. Увидимся на месте.

– По-моему, вы придаете слишком большое значение условностям, – проворчал Джордж с плохо скрытым разочарованием, что она наверняка заметила. – Ладно, станцуем вместе котильон.

– Боюсь, что нет. Я обещала его мистеру Кинни.

– Как! – Джордж не верил своим ушам. – Ну, это обещание выполнять не обязательно, если, конечно, вы сами не хотите! Девушки всегда легко отказывают, если вдруг передумали. Вы же не хотите танцевать с ним?

– Я не могу отказать.

– Это еще почему?

– Я обещала ему этот танец. Несколько дней назад.

Джордж сглотнул и усмирил свою гордость:

– Послушайте, я вообще туда сегодня собрался только потому, что вы там будете, а раз вы не желаете танцевать со мной котильон, может, мне и вовсе не надо приходить? Я здесь всего на две недели, а остальные смогут видеть вас до самого отъезда. Неужели вы мне не уступите?

– Нет, нельзя.

– Послушайте же! – сказал раненный в самое сердце Джордж. – Раз вы отказываетесь танцевать со мной котильон просто из-за того, что обещали его этому… этому жалкому рыжему неудачнику Фреду Кинни, значит нам надо немедленно прекратить всякие отношения!

– Какие отношения?

– Вы прекрасно знаете, о чем я, – прохрипел он.

– Не знаю.

– Вообще-то, должны знать!

– А я не знаю!

Джордж, оскорбленный до глубины души и немало разозленный, выдавил из себя короткий смешок:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

 Лоренцо Великолепный (ди Пьеро де Медичи; 1449–1492) – флорентийский государственный деятель, покровитель наук и искусств, поэт.

2

 Конфекцион – магазин готового платья.

3

 Честерфилд – длинное однобортное пальто в талию с потайной застежкой, часто с бархатным воротником.

4

 Вильгельм Второй (1859–1941) – германский император и король Пруссии, носил пышные усы, зачесанные вверх.

5