Полная версия
– Хорошо. – уверенно ответил я, поднявшись на локтях, чтобы было удобнее продолжать диалог. – Это был Филип?
Эрик немного растерялся. Уверен, у него возникло много вопросов, начиная от того, кто такой Филип, и заканчивая, почему именно этот вопрос я задал первым. Хотя, на второй ответить не так сложно – что случилось я и так помню, а из классических вопросов героев разных фильмов и книг после потери сознания больше ничего и не знаю.
– Ты про того мальчика? – парень потер затылок и облокотился на стену – Ну, он мертв…
Я закатил глаза. Вот так сюрприз! А когда я его трогал и осмотрел с ног до головы, конечно, этого не понял.
– Почему тебя вообще это интересует?! Между прочим, ты оказался настолько впечатлительным, что нам пришлось вызывать вторую скорую. Раньше я за тобой такого не замечал…
Разумеется, говорить ему настоящую причину я не собирался. Я и сам не думал, что настолько испугаюсь новости о его возвращении, хотя, казалось, ждал ее все шесть лет. Только теперь этот момент настал, и меня сковывает страх. Страх неизвестности.
– Да, просто… – соврал я, чтобы закрыть эту тему. Наверное, лучше расспросить об этом потом Рикке, она, конечно, будет увиливать, но в итоге сдаться и все мне расскажет. Ну, или интернет, его пока никто не отменял, да и ломаться меньше будет. – Сколько сейчас времени?
– Восемь утра. Признаться, я хоть и волновался, но ночевал все же дома, так что только пару минут назад приехал. Но, видишь, как подгадал.
Друг улыбнулся и, вроде, немного расслабился. Я тоже выдавил ухмылку, чтобы его подбодрить. Руки и шея затекли, так что я поднял подушку и прислонился к стене, удобнее устроившись в постели. По правде, уходить совершенно не хотелось – здесь я ощущал себя в безопасности. Даже мысль о том, что придется возвращаться в дом в Саннвике, каждый день ездить в институт и при этом притворяться перед всеми, что со мной все хорошо, заставляла меня ужасаться.
– Матс, как ты, мой дорогой?
В палату влетела обеспокоенная Рикке. Она сразу же подлетела к кровати и начала руками очерчивать мое лицо, не смея тем не менее прикоснуться. Ее глаза бегали по всему мне, улавливая малейшие изменения. Женщина так копошилась, будто меня по меньшей мере избили, а не я всего лишь потерял сознание.
– Скажи мне, что у тебя все в порядке! Или что-то болит? Может, надо задержаться в больнице на пару дней?
Ее чрезмерная опека душила, но, признаться, очень захотелось придумать, как у меня неимоверно болит все. Только бы остаться здесь на подольше.
– Все хорошо. – отрезал я, отодвинув ее руку от себя подальше. – Выйди, я соберусь, и поедем домой.
Рикке понимающе кивнула и посеменила к выходу. Даже забавно, мне уже девятнадцать, а она так заботится обо мне, будто просто не готова принять тот факт, что я уже не ребенок. Хотя, если говорить по факту, «ее» я не был никогда. К счастью, она хотя бы не стремится поучать или читать нравоучения. В целом, никогда этим не занималась.
– А где кукла? – воскликнул я, вспомнив, что она оставалась у меня в руках.
– Ее забрали люди из полиции – откликнулся Эрик – Завели уголовное дело, ведут следствие, все дела.
– Не найдут… – прошептал я, но Эрик услышал.
– Что?
– Убийцу не найдут – повторил громче я, решив не прикидываться дурачком. Так будет еще больше вопросов. – Я читал про похожие случаи, улик нет, следов нет, найти убийцу невозможно.
– Дааа, было дело. Но уже шесть лет все было тихо, есть мнение, что просто подражатель. Может, в этот раз удастся к чему-то прийти.
Я слушал Эрика и собирался, чтобы уехать. Толстовка висела на крючке, а кроссовки стояли прямо возле кровати – все мои вещи, так что много времени сборы не заняли. Мысли о подражателе ни разу не приходили в мою голову и, как бы я не хотел поверить, внутри меня уже сформировалось стойкое убеждение, что мы снова столкнулись именно с ним. Скоро все заговорят об этом, и я получу подтверждение своему беспокойству.
За дверью комнаты стояли приемные родители. Мне даже показалось, что Ханс тоже выглядел встревоженным, хотя это могло быть связано с ситуацией в целом. В конце концов, помимо меня в семье было еще три мальчика, все из которых подходили по возрасту и, если Самуэль и Арон были совершенно не того типажа, то Свай мог бы стать претендентом на роль следующей жертвы. Ужасные мысли, согласен, но они меня отчасти успокаивали.
– Я поговорила с врачом, так что можем ехать. Ты уверен, что не надо еще остаться ненадолго?
Я? Я-то как раз в этом не то, что не уверен, я хотел бы остаться! Но это просто оттягивание неизбежного. Я же не смогу прятаться здесь до тех пор, пока маньяка не найдут. А, судя по ходу дела, этого никогда не случится.
– Нет, все хорошо, поехали уже.
– Эрик, давай мы тебя подвезем? – спохватилась Риккке. – Ты же недалеко живешь, не так ли?
– Э, да, близко достаточно. Спасибо, Рикке, я сам доберусь.
Эрик проводил нас до машины и, посоветовав мне забить на учебу, если буду чувствовать себя неладно, направился к своему дому. Ханс сразу же поспешил завести машину. Учитывая, что они оба приехали за мной, для детей, видимо, вызвали няню, так как родители их обоих жили далеко. Первую половину дороги ехали молча, и меня с Хансом такая обстановка нисколько не смущала, но вот Рикке, очевидно, хотелось начать разговор. Ближе к середине пути она все-таки это сделала:
– Как ты оказался в том месте, Матс? Ханс передал, что ты будешь на дополнительных занятиях.
Она никогда не обвиняла меня в каких-либо решениях, вот и сейчас по ее голосу складывалось впечатление, что где-то внутри себя Рикке уверена, что меня силой завели туда, и это все какая-то ошибка. Может, она просто не хочет спугнуть, а возможно действительно ей проще верить в подобную ерунду, чем признать, что люди могут врать.
– Решили прогуляться. – равнодушно ответил я, не уточнив, что занятий вообще не было. – Мне надоело сидеть в доме, да и я был с компанией, ничего не могло случится.
Не убедительно. Тем более, когда что-то уже случилось.
– Я так испугалась, когда узнала! А когда мне передали, что вы нашли того самого мальчика… – Рикке шумно вздохнула, и ее голос задрожал, будто она вот-вот расплачется – Думала, что это просто совпадение, но, когда нам показали ту куклу!
Приемная мать приложила ладонь ко лбу, прикрыв глаза, и Ханс сразу же сжал ее вторую руку в знак поддержки. Было непонятно, почему она настолько переживает – мы нашли только тело. Да, стало однозначно понятно, что он вернулся, но это было так ожидаемо. Мы же не встретились с самим убийцей, не оказались в опасности, да даже не попали в аварию, например. Зачем так себя накручивать? Но, конечно, я не смог не испытать укол совести, ведь мы договаривались, что мне лучше быть под присмотром, пока не будет какой-то информации. И вот, я сам эту информацию и нашел. Подержал ее в руках, уверился в правдивости. Я сделал все, чтобы страх теперь не отпускал меня.
– Если хочешь, можешь пока приостановить учебу. – подал голос Ханс – Тебе необязательно догонять остальных ребят, в твоей ситуации вполне нормально чуть дольше жить с нами…
– Нет – отчеканил я. – Я и так задержался.
Они оба расстроились после моих слов. Для меня это было не особо понятно, неужели всем будет проще, если я закроюсь в себе, буду каждый день заперт в четырех стенах, и, кроме как копаться в себе, переживать свой страх и постоянную неизвестность, мне больше нечем будет даже себя отвлечь? Нет уж, мне от этого точно легче не будет! Как вообще можно предлагать человеку пережить свое прошлое путем еще большего закрытия от этого мира? Мне восьми лет в клетке хватило, чтобы точно знать, что подобная отгороженность не поможет. Их дом не сумеет меня от всего защитить, а только отдалит от социума.
– Может, это просто подражатель – как можно спокойнее произнес я, повторяя слова Эрика – Его найдут, и всем станет понятно, что того маньяка уже и в живых-то, возможно, нет.
– Будем надеяться… – прошептала Рикке, но мне стало понятно, что, как и я, она совершенно не верит в такой исход.
Ханс как раз подъехал к нашему дому, и я поспешил выйти, оставив родителей наедине. Как я и предполагал, с детьми осталась Агнес – мы ее уже нанимали пару раз, так что я ее знал. Пройдя мимо и ответив на ее приветствие, я поднялся в свою комнату и закрылся. Глаза сами моментально нашли мою фарфоровую куклу, а руки машинально потянулись за ней. Удивительно, как же точно этот психопат умеет копировать все черты лица, разрез глаз, даже все родинки – каждая кукла на все сто соответствовала своему прототипу. Хотя прошло столько – смотря на эту куклу, я понимал, что мне тут не больше восьми – я без сомнений видел в ней себя. И, почему-то, я был уверен, что именно так я и выглядел, хотя, разумеется, не было ни одной фотографии. И вот, смотря сейчас на него, я впервые всерьез усомнился – почему я прожил так долго в доме этого человека? В то время, как ни один из других детей не оставался в живых дольше трех месяцев, я пробыл в том доме восемь лет. Этим вопросом задавались и в специальных службах, когда начали разбираться в моем деле, но однозначного ответа никто до сих пор не дал. Конечно, это понятно, ведь знать его мог только сам маньяка… и я. Но я ничего не помнил, а его надо сначала найти, чтобы потом узнать причину. И все же, все шесть лет мне совершенно не было интересно, чем я отличаюсь от остальных, а сейчас я не могу избавиться от этих мыслей. И, самые мерзкие из них, которые я подслушал как-то раз в разговоре приемных родителей с полицейским – я мог быть кровно связан с убийцей. Это объясняло бы и столь долгий период моего пребывания в его доме, и отсутствие информации про моих биологических родителей. Меня ужасала такая возможность! Наверное, она и являлась причиной, почему я ни разу не задумывался над этим вопросом. Я просто отказывался верить даже в то, что это могло бы быть правдой. Ведь не могло же! Иначе я бы не убежал. Не блуждал несколько дней по лесу, не получил амнезию из-за пережитого стресса. Ничего бы этого не было. Обо мне бы так никто и не узнал, ведь так? И, главное, у меня есть номер. Я всего лишь восьмой, у меня есть клеймо, есть моя кукла. Это же доказывает, что я не могу быть ему родственником. Во всяком случае, я хочу в это верить…
Мой номер – восемь. Из всех сорока пяти детей не нашли только два номера – восемь и двадцать три. Точнее, наших тел. И, хотя я сам нашелся, кто был двадцать третьим до сих пор неизвестно. Некоторые предполагают, что этого мальчика и вовсе могло не быть, а убийца просто решил запутать следствие. Но верится с трудом. В предположительное время похищения двадцать третьего ребенка в Норвегии пропало около пятнадцати мальчиков, и о судьбе восьми так ничего и не известно. Несмотря на то, что клеймо находится достаточно высоко, и волосы его надежно закрывают, я постоянно переживаю, что кто-то может его заметить. Первые пару лет, как я оказался в обществе, не мог побороть желание надевать шапку на улицу даже в жаркую погоду. Сейчас мне немного проще, но страх, что меня могут узнать именно из-за клейма, не дает покоя. И, как не удивительно, на моей мини версии оно тоже присутствует. Этот номер связывает детей с их куклой, при нахождение нового трупа не покидает ощущение, что это большая и маленькая копия из одной партии, настолько жутко и одновременно прекрасно выглядят ранее живые дети. И в деле фарфоровых кукол, и в деле убийств, этот убийца достиг невероятных результатов. Именно поэтому его прозвали фарфоровый маньяк. И, разумеется, тем страшнее для всех жителей Норвегии, что его никак не могут поймать. Да, что там поймать, даже выйти на след, или составить предположительную характеристику. Он не оставляет следов, работая настолько филигранно, что за все эти годы не было даже намека на его отпечатки ни на кукле, ни на ребенке. К тому же, трудно установить даже ориентировочное место его проживания, потому что за все годы пропадали дети из всех уголков нашей страны. Но, находятся и такие люди, которые считают его гением. В большинстве случаев это психопаты, или такие же отбитые убийцы. И все же среди страж порядка есть опасения, что у этого дела появятся подражатели. И, чем дольше фарфоровый маньяк на свободе, тем больше риск, что, как только он пропадет по любой причине, на его месте сразу же появится новый. И повезет, если не такой проницательный и осторожный, а может быть еще более изощренный и кровожадный. Но я не люблю заглядывать так далеко. Они не могут справиться и с оригиналом, куда уж там думать о подражателях. Одно понятно наверняка, через пару дней, недель, да хоть месяцев, придется признать, что следствие вновь зашло в тупик, и над Норвегией снова повиснет тревожное ожидание. Каждый заголовок новостей, журналов, газет будет пестрить новыми подробностями, по телевизору без конца будут рассказывать, как опасно выпускать детей из дома, а потом все это повлечет раскопки старых дел, воспоминания про уже умерших детей и, как обычно оно бывает, моя история вновь всплывет, привлекая к себе слишком много внимания. И вот тогда мне останется только молиться, чтобы среди моих фотографий шестилетней давности, вдруг не проскочили более новые, на которых меня будет слишком трудно не узнать с тем, что я представляю сейчас. Я слишком этого боюсь, и в то же время уверен, что так и произойдет. Возможно, у меня в целом нет шансов избежать подобной участи, но ведь, если разбираться, страшно совсем не из-за этого. Да, даже если я на какое-то время стану самым обсуждаемым и популярным человеком во всем мире, меня пугает то, к чему это может привести – что тогда предпримет он? Меня пугает та самая неизвестность, а будет ли он что-то делать? Вдруг он жаждет мести? Все эти шесть лет только и думает о том, как со мной расправится? Или понял, что я ничего не помню, и просто отпустил? Но такой вариант кажется таким нереальным. И я, однозначно, боюсь именно его, его реакцию, дальнейшие действия. Но встречаться с ним в этой жизни, чтобы перестать бояться неизвестности, я пугаюсь еще сильнее. Такой замкнутый круг страха, который прямо на моих глазах вгоняет меня в ловушку. Я ощущаю, что еще немного, и я буду поджат со всех сторон настолько, что буду бояться просто жить. И, в целом, все мои девятнадцать лет, кажется, только из этого и состояли.
От таких мыслей снова захотелось плакать, но слезы не выдавливались, даже когда я уже решил, что проплакаться сейчас будет не такой плохой идеей. Как бы мне не казалось, что вот плакать я должен бы был привыкнуть за все примерно восемь лет в доме убийцы, каждый раз, когда я это делал, ощущал себя как-то некомфортно и даже непривычно. Однако, куда важнее мне предстояло разобраться с другим вопросом – что делать прямо сейчас. Продолжать ли учиться, делать вид, что у меня все в порядке, скрывать от всех и дальше свое положение, или же закрыться дома. Выбор, вроде, был очевиден, но морально, озвучить его как конечный, было невыносимо сложно. Да и я понимал, что теперь будет сложнее. Изображать, что все в порядке, не оборачиваться каждую минуту, проходя по улицам города, не мониторить самому каждую статью, новость, вырезку про одержимого психопата – все это будет делать сложнее.
В дверь постучали. Я, немного пораздумав, все же открыл ее, и, к большому удивлению, увидел Свая. Он стоял, распахнув голубые глазенки, которые заметно взмокли, и смотрел в мою дверь. Стоило мне открыть, как брат перевел взгляд на меня и жестом спросил, может ли войти внутрь комнаты. Я, подражая его манере, кивнул, ожидая, что он все же первый начнет разговор. Так и получилось, устроившись на ковре возле моей кровати и прислонившись к ней спиной, Свай неожиданно выпалил:
– Монстр придет за мной?
Я примостился рядом с пацаном, переваривая в голове его вопрос. Конечно, он еще не особо зрелый, но уже перерос тот возраст, когда монстром может оказаться вообще кто угодно, хоть герой глупого мультика, увиденного несколько недель назад.
– Смотря, про кого речь… – все же попытался уточнить я, так и не придя к ответу самостоятельно.
– Я слышал новости, и разговор учителей в школе. Все говорят, что тот, кто сделал это с тем мальчиком, не человек, а какой-то монстр! – Свай всхлипнул, и, признаться, я тоже чуть этого не сделал. Почему именно про него надо говорить сейчас со мной? – А потом Йеспер сказал, что он меня точно заберет, потому что у меня светлые глаза и темные волосы!
– Нууу, у меня тоже светлые глаза и темные волосы… – и я тоже боюсь, что заберут меня, хотя я даже не школьник – Так что не переживай, Рикке с Хансом точно этого не допустят. – как я надеюсь, что у них хватит сил не допустить этого по отношению сразу двоих.
– Ты правда так думаешь? – Свай немного успокоился и вытер рукавом глаза – Мама тоже так говорит, но я слышал, как она сегодня плакала.
– Это потому, что у меня проблемы в институте, не бери в голову.
Лучше просто уходи. Еще несколько вопросов, и я скажу тебе правду. Вот почему надо было идти именно ко мне? Потому что ты и сам понимал, что мы похожи?
– А тебя ведь точно тоже не заберет? – неожиданно спросил мальчик.
– Точно… – пробормотал еле слышно я, ощутив, как замерло в груди сердце, а все нервы будто натянулись, погрузив мое тело в напряжение.
Свай посмотрел на меня как-то недоверчиво, но потом развернулся и обнял, прижавшись ко мне всем телом и лицом. Я постарался унять дрожь в руках и положить их на спину брата. Он поднялся, окончательно утер остатки слез.
– Спасибо. – так искренне и благодарно сказал Свай и вышел, закрыв за собой дверь.
Да, и тебе спасибо, мой юный друг. По крайней мере, хоть одному из нас стало лучше после этого разговора. Свай был единственным, кто ни разу не выводил меня из себя. Сам не знаю, почему, ведь и другие дети, хотя и много орали и истерили, не были моей головной болью, тем не менее периодически действовали на нервы. Но в этом десятилетнем мальчике я действительно видел себя и, наверное, поэтому просто не мог на него злиться. Причем, не только некоторыми внешне схожими чертами: Свай был такой же отстраненный, и пугливый… Такой же пугливый. Вот так причина, может показаться, чтобы хорошо относится к ребенку. Но он появился в семье уже в сознательном возрасте (конечно, не таком, как я, но тем не менее) в отличие от остальных детей. Он тоже пережил трагедию – его родители сгорели, отец успел спасти только сына и, вернувшись за женой, так и не выбрался. И он тоже постоянно боялся этой жизни. Даже удивительно, что после меня Рикке с Хансом вообще решились на подобного ребенка. Но, признаться, я даже ему немного завидовал – в отличие от меня Свай смог влиться в общество, почувствовать себя комфортно среди приемной семьи и окружающих его людей. Я не смог.
Я перебрался за компьютер и моментально пробежался по всем своим стандартным вкладкам. Теперь уже Филип Хоконсен красовался на всех сайтах, и, если официальные источники еще не спешили давать однозначный ответ, ссылаясь на все ту же глупую историю про подражателя, то любительский вовсю пестрил статьей про изначальную очевидность и недальнозоркость современных стражей порядка. В одной из самых новых публикаций он также раскритиковал всеобщую надежду про имитацию преступления другим человеком. Больше всего меня зацепило последние предложения: «Улик не будет, следов не будет, найти убийцу невозможно, и скоро придется это признать. Это все тот же маниакально зацикленный на искусстве и красоте неизвестный гений, который смог скрываться от властей в прошлый период своей истории, и сможет и теперь. Настало время его новой главы». Что меня напугало больше всего сказать трудно: то ли тот факт, что первая часть его высказывания так походила на мои слова Эрику в больнице, то ли страх того, что его слова станут пророческими, то ли моя уверенность в том, что именно таковыми они и окажутся.
Глава 4.
Я не заметил, как уснул прямо за рабочим столом. Произошло это около трех часов ночи, потому что весь оставшийся день я просто сидел и прокручивал в голове миллион разных мыслей, каждая из которых не хотела формироваться в обособленную сформулированную единицу, а просто пролетала, оставляя в душе омерзительное беспокойство. Я задавал сам себе вопросы, ответы на которые не в силах был даже предположить. Поначалу эмоции и чувства тоже сменялись, заставляя меня то нервничать, то все ненавидеть. Однако потом, ближе к вечеру, тело и сознание так устали от такой перегрузки, что все эмоции просто ушли, отключились, оставив со мной наедине рой пустых мыслей. Ровно в полночь я осознал, что который час просто сижу, смотря в одну точку на ковре, но, хотя и чувствую себя изнеможённым, понимал, что едва ли смогу уснуть. Поэтому я просто откинулся на кресле и позволил и дальше абстрагироваться от всего происходящего. Наверное, это и было моей ошибкой. Подобная ночь вылилась в боль во всем теле и гудение в голове. Я постарался размять шею и аккуратно подняться, чтобы перебраться на постель. Раз уж мне предоставили возможность запереться дома, то сегодня я ее явно не собирался упускать.
Прошло около получаса, за которые я успел погрузиться в полудрем, как сон прорезали громкие голоса практически под моей дверью. С трудом разлепив глаза, я навострил слух, пытаясь уловить суть разговора. Сразу было понятно, что незнакомых людей в доме несколько и, хотя Рикке слабо протестует, они намерены поговорить… со мной? В этот момент я окончательно проснулся и вскочил на постели, за чем меня и застали двое мужчин в гражданской одежде, но со слишком серьезными лицами, которые выдавали их род деятельности. Вот только смысл полицейским приходить в наш дом? Сердце чуяло неладное…
– Матс Эверланн, добрый день.
Только сейчас я спустился с постели и зацепил глазами часы – доходило к двум. Я заметил приемную мать, обеспокоенно мнущуюся за спинами офицеров.
– Видимо, не очень, раз вы пришли сюда. – мрачно подметил я.
– Нам необходимо поговорить с тобой. – оправдал мое высказывание старший из пришедших – Уделишь нам время?
Забавный вопрос. Я кивнул, однако, понимая, что отказ в данной ситуации просто невозможен.
– Может, пройдете в кухню? – робко предложила Рикке – Там будет удобнее.
Все согласились. Действительно, в моей комнате разместить троих человек было бы проблематично, тем более так, чтобы хотя бы на вид походило на обычный разговор на равных. Кому-то точно будет некомфортно, и, учитывая, что пришли ко мне, предполагаю, кому именно. В конце концов, это шесть лет назад все смотрели на меня как на маленького бедного ребенка, пережившего ужас и избежавшего смерти. Сегодня ситуация сильно изменилась, и я не могу даже предположить, до чего все может дойти.
– Меня зовут Эрнст Орвик. – представился мужчина явно не моложе сорока – Полагаю, ты осведомлен о последних новостях.
Старший перешел сразу к сути. Второй мужчина, еще достаточно молодой и, судя по всему, неопытный, молчал, но настойчиво сверлил меня взглядом, отчего становилось еще более некомфортно.
– Матс?
Я ответил несколькими короткими и резкими кивками, стараясь отвлечься от назойливого взгляда.
– Хорошо. Тогда сразу к делу – что ты думаешь по этому поводу? По поводу убийства Филипа Хоконсена.
Эрнст уточнил про Филипа, хотя все понимали, что этого не требуется. Видимо, из-за того, как я вздрогнул, услышав знакомое имя, мужчина не торопил меня с ответом. Откровенно говоря, отвечать не хотелось совсем. Ни сейчас, ни когда-либо потом.
– Раз Вы спрашиваете, ничего хорошего.
Озвучил я свои мысли. Разумеется, если бы не пришли и не спрашивали, в целом, про убийства, тем более детей, трудно думать что-то хорошее, но, по крайней мере, конкретно для меня и ничего плохого в обычных ситуациях нет.
– Ты предполагаешь, кто это мог быть?
Меня порядком достали его вопросы. И так понятно, к чему клонит мужчина, зачем озвучивать то, что для нас всех очевидно? Но, раз они пришли, видимо, скоро это станет очевидно для всех. Или, может, новости о том, что никаких следов найдено не было, и по всем предварительным оценкам это убийство – дело рук того же маньяка, о котором ранее все говорили, уже распространились в утренних СМИ.
– С момента похищения предполагал – признался я – Как только увидел фотографию того мальчика в новостях.
– Ясно… – офицер перевел взгляд на своего коллегу, с минуту размышляя над дальнейшими словами, но потом снова вернулся ко мне – Матс, ты можешь нам что-то рассказать?
– А?
Что они хотят услышать было и вправду непонятно. Что-то рассказать… Почему в вопросе нет абсолютно никакой конкретики? Я даже среагировать не успел, как в голове уже начали всплывать воспоминания вчерашнего дня, позавчерашнего, когда мы нашли Филипа и даже двухнедельной давности, когда я узнал о его пропаже. А, может… Да, нет. Он точно не намекал на мою возможную причастность! Это просто нелепо.
– Может, ты сможешь вспомнить какую-то информацию, которая бы оказалась для нас очень полезной. – разъяснил Эрнст – Я знаю, что с тобой пытались поговорить, когда ты пришел в себя, сразу после твоего побега, но ты не сказал ни слова. А потом просто отвечал, что ничего не помнишь, так что у нас все еще не было никаких улик. Возможно, сейчас ты сможешь предоставить нам информацию?