Необыкновенные приключения обыкновенного подкаблучника, или Почему овцы ходят за козлами

– Да, это именно так и называется. На качестве решения вверенным нам с Вами подразделением поставленных перед ним задач наши личные отношения никак не скажутся. А они, то есть задачи, с сегодняшнего дня станут сложнее.

– Насколько сложнее?

– Ровно настолько, насколько мы с Вами сумеем поднять планку их решаемости. Чем выше, тем лучше.

– Всё плохо, конкурирующие силы дышат нам в затылок? – спросила Мэм, забирая третий уже за последние полчаса бокал невероятно ароматного капучино из антикварной, крайне ворчливой и громко брызжущей эмоциями кофе-машины, – как же часто я это слышу на протяжении последних лет двадцати.

– Теперь всё немножко… эм… усложнилось… надо нам над этим поработать.

– Ну что же, тогда не обессудьте – поработать придётся и Вам… э… кадет. Причём, в поле существенно больше и дольше, чем в душевой. Впрочем, сейчас Вы отправитесь именно туда – Вам надо расслабиться перед сном. Кристалл соответствующего содержания найдёте в гигиен-пакете. Его содержимое вполне соответствует Вашему психотипу и предпочтениям. Уж что-что, а это наши медики отслеживают внимательно. Да, и не забудьте забрать кристалл из душевой капсулы по уходе.

– Но… зачем кристалл в душе?

– На тот случай, если меня представить рядом не получится, кадет. Я приказала расслабиться перед сном, а не просто помыться. Через двадцать минут – отбой. Постарайтесь выспаться хоть немного.

– Выспаться? Да я бодр, как…

– Через шесть часов корабельного времени – Ваша первая поисковая вылазка. Одиночная. Без напарника. Без страховки. Так вот всё неудачно сложилось. Не обессудьте – наш агент временно…э… выбыл, так сказать. Вы же всеми данными, по оценкам экспертной системы, наиболее подходите для выполнения задачи, которая осталась нерешённой. Кроме Вас, справиться с ней сейчас, без привлечения внешних резервов, некому. Во время сна получите мнемоинструктаж.

– Есть, Мэм! Я не подведу!

– Кто бы позволил. Мы будем незримо рядом каждый шаг. И, кстати, легенду я поправлю: ты – мой племяш, сын моей обожаемой кузины Александры Курбатовой из родного[3]Неаполя. А я, соответственно, твоя строгая тётя Мэм. Ты со мной всегда на «вы», я с тобой – на «ты» или на «вы», по ситуации. И больше никаких прыщавых фантазий в мою сторону. Все вопросы физиологической сублимации решаешь либо сам, либо с медперсоналом. Запомнил?

***

– Да всё я запомнил. В мнемоинструктаже этого попросту не было. Теперь что делать?

– Найди в той стопке бумажных прямоугольников, что ты только что достал из ячейки, один с крупной цифрой 1.

– Э… сейчас поищу. А, нашёл. Что дальше?

– Разменяй и забери мелочь.

– Не понял.

– У тебя бумажные деньги. Надо разменять на металлическую мелочь.

– Деньги? Это? Где же тут интрапорт верификации? И зачем так много банковских счетов одному индивиду?

– О, Боже!.. Так, просто протяни женщине в белом халате перед тобой.

– Что протянуть?

– Бумажку с крупной цифрой один.

– Но здесь нет никого в белом.

– Ну, в сером, бывшем когда-то давно белым, а теперь переставшем быть таковым в силу изношенности. Она стоит прямо перед тобой.

– Понял, протянул. Смотрит странно.

– Скажи, что мелочи нет.

– Сказал. Смотрит ещё более странно.

– Потому что ведёшь себя необычно. Бери протянутый стакан, мелочь и отходи в сторону.

– Протянутый кем?

– Ею.

– Она ничего не протягивает. Смотрит на меня с возрастающей агрессивной компонентой.

– Стакан перед тобой появился?

– Да. Не передо мной. Она поставила перед собой не внушающий мне доверия стакан с какой-то жижей внутри.

– Берёшь его, кучу металлических кругляшей, помещаешь их в контейнер и делаешь шаг влево.

– Понял. Стакан взял. Кругляшей нет.

– Спроси её, где сдача.

– Спросил. Сказала, что сейчас будет.

– Хорошо, теперь высыпаешь в стакан четверть ложки соли серого цвета из стоящей рядом стеклянной банки.

– А?.. Ага, понял, сейчас… сделано! Тут это… женщина какая-то бормочет рядом со мной что-то малопонятное.

– Что за женщина?

– В красно-чёрном цветастом платье. Её тут уже нет. Куда-то исчезла. Я понял только одно её слово.

– Какое слово?

– Она сказала: «Беги». Потом куда-то быстро ушла.

– Разберёмся позже. Сейчас берёшь лежащую рядом окислившуюся вилку из алюминия с парой сломанных зубцов и размешиваешь соль в стакане с томатным соком.

– А если сломан всего один из четырёх?

– Это несущественно. Та красная жижа в стакане – томатный сок.

– Понял. Сделал. Что дальше?

– Дальше жди сдачу и пей.

– Что пить? Эту жижу?

– Пей настоящий томатный сок. Он тогда был очень вкусным и полезным немутантом.

– Что такое «немутант»? В мнемоинструктаже я такого слова не помню.

– Это значит, что там нет внесённых человеком генных мутаций, призванных исправить предыдущие генные мутации, тоже произведённые производителем и очень неохотно признанные его наследниками спустя пару поколений вырождения генофонда потребителя «не в полной мере доказанно безопасными» исправлениями ещё более ранних и не менее опасных генных мутаций. А ещё в нём нет крахмала, ароматизаторов, усилителей вкуса, стабилизаторов, загустителей, консервантов и прочих ядохимикатов. Он тогда делался из самых настоящих помидоров, напичканных всего лишь лёгким слабительным и рвотным средством – нитратами, представляешь?! Не из мутантов со вкусом клубники, осьминогов и так далее по желанию заказчика, как сейчас. Как же я тебе завидую. И не только я. Здесь, в рубке, все слюну глотают, завидуют тебе и мечтают сейчас оказаться на твоём месте!

– Но… э… стакан… я не уверен…

– Противогельминтную обработку в числе множества прочих тебе так и так проходить по возвращении.

– А, ну да… хм… выглядит как-то не очень… бе, какая гадость…

– Соль вилкой разболтай получше. Размешай, то есть.

– Ага, понял. Размешал. Дальше что?

– Попробуй теперь.

– Эту гадость? И что в ней поменялось (шлюк)? Эммм… Впрочем (шшшлюкк)… если вдуматься (бульк)… действительно, вкусно (серия бульков)… ого… как же это… о… это так восхитительно!.. Няка-мняка! Только в конце солоновато… А можно мне ещё?! Возьмите вот ещё одну бумажку с цифрой 1…

– Немедленно бери сдачу и уходи. Индикатор обнаружил вокруг тебя опасный всплеск гармоник нездорового интереса и настороженности. С вкраплениями сильной агрессии.

– Понял! Собрал в контейнер с тарелки несколько горстей кругляшей и бумажек. Ухожу. Да, она мне вслед что-то кричит неразборчивое. Какой-то язык у неё не очень русский.

– Просит вернуть стакан. Верни.

– Понял! Э… вернулся, протянул стакан той женщине в грязной одежде, но она его не берёт.

– Поставь на ближайшую горизонтальную поверхность и уходи. Быстро. Всплески экспоненциально усиливаются.

– Поставил… э… тут…

– Что там?

– Двое повисли у меня на руках. Называют шпионом.

– Оружие при них есть?

– Не обнаружил.

– Какие-нибудь отличия от окружающих?

– На обоих есть похожие полоски ткани с буквами Д, Н и ещё одной Д.

– Стряхни их аккуратно и уходи.

– Аккуратно не стряхиваются. Ещё один только что мне на спину запрыгнул. С мятой синей фуражкой над отёкшим лицом. Дышит мне в ухо отчётливым ацетальдегидом. Угловатой железякой бьёт меня по голове. Разрешите уровень один.

– Запрещаю!

– Жду инструк… не по…

Тут Кристалл покрылся изморосью и замолчал.

Рубка, только что наэлектризованная коллективно искренней эмпатией, вдруг напряжённо замерла.

– Ну вот. Никогда не было, и на тебе опять. Дайте мне фрилансера в той Зоне. Да, и мне нужна вся имеющаяся у нас информация о той, цветастой. Возможно, это было вмешательство с Той стороны… причём на этот раз невраждебное, что странно.

– Есть, Мэм. Ищем, Мэм.

– Что вы там бормочете? Мне нужен результат! Это ясно, Ять?!

– Да, Мэм. Я лично контролирую процесс, но… фрилансер явно непростой попался…

– Ах, да. Забыла, Ять, Вам дать… ловите мой экстренный пинг. Скажите, что это я и что именно я жду ответа.

– Есть контакт! Да… да… да… передам! Мэм, он очень занят!

– Ять, извольте передать, что мне плевать, чем, когда, где и каким конкретно местом оно занято. Мне оно нужно здесь и сейчас.

– Есть, Мэм! Э… Мэм? Высылаем штурмовую группу?

– Куда? Зачем?

– Чтобы доставить его сюда.

– Кого сюда? Фрилансера?! Вы дебилы?! Он вас всех на своей территории сам в таких позах и ракурсах!.. Короче, я имею в виду, он нужен на связи мне там и тогда, разумеется. Отставить штурмовую.

– Есть отставить, Мэм!

– Я знаю, что билеты тогда надо было покупать за месяц. Разрешаю экстренный вариант. Начинаю серчать. Нет, не сердиться, а именно серчать! За мной ничего не исправлять, Ять! Зарубите себе это на носу. Нет, не в буквальном смысле, оставьте своё лицо в покое. Просто запомните хорошенько. Дайте мне прямую связь с этим у… да знаю, что это затратно! Делайте!

– Фрилансер появился на связи, Мэм! Соединяю…

– Привет… э… как там тебя в том измерении зовут?

– Хоть горшком назовите. Что за срочность?

– Мы должны быть там первыми. Весь улов должен быть наш. Один ракунодень, и ни квазисекундой больше. Это более чем достойная оплата Ваших трудов. Там делов-то, рожу правильную скорчить.

– Фрилансер отключился, Мэм!

– Неважно. Оно меня услышало. И, разумеется, оно согласилось. Кто бы сомневался. Попробовало бы оно мне отказать…

К паре шелушащихся остатками жёлтой масляной краски, некогда небрежными мазками нанесённой поверх заводского мышиного цвета, глазастых «козликов» – ГАЗ-69, стоящих у местного отделения милиции, бесцеремонно вспугнув стайку чопорно совершающих поблизости свой обычный променад кур и вызвав меланхоличный интерес привязанного к деревянному фонарному столбу ишака, внезапно элегантно присоседилась их младшая сестра – светло-серая ГАЗ-24.

Оба дезинфицирующих окружающую действительность запахом изо рта штукатура, обрадовавшись представившейся возможности прекратить работу по очевидно уважительной причине, синхронно переглянулись.

Спустя секунду они с дружной неспешностью слезли с обшарпанных, заляпанных многочисленными слоями штукатурки фанерных табуреток и тут же заинтересованно плюхнулись на них же своими непритязательными задами, после чего с наслаждением стянули с синевато-бледных кистей почти негнущиеся брезентовые рукавицы.

Тот, что выглядел постарше, снял с седой головы старую, невесть откуда взявшуюся у него, изрядно потрёпанную и почти уже утратившую свой первоначальный цвет соломенную шляпу.

После чего мужчина, почесав щетину недельной давности, вынул из нагрудного кармана рубашки аккуратно сложенный вчетверо обрывок газеты «Правда», разумно оторванный там, где нет ничьих портретов.

Портреты курить нельзя, это он прочно усвоил из нудных, но поучительных рассказов старшей материной сестры, чей муж этого секрета не знал.

За подобное невежество полуграмотного главы семейства его тётка получила свою десятку, из которой шесть лет отсидела санитаркой в лагерном медпункте. Пока не выпустили досрочно по случаю национальной трагедии: то ли случайно, то ли волей соратников сын сильно пьющего и жестоко бьющего домочадцев сапожника отправился в мир иной. Женщина до сих пор вспоминает с доброй слезой замначальника лагеря, на эту должность её пристроившего.

После чего, освободившись, схватила в охапку младшую сестру и удрала сюда, подальше от опасности. В жарких среднеазиатских барханах во все времена вязли не только караваны. Сталинские зверства тоже иногда уставали по пути.

А о судьбе незадачливо скурившего Самого Товарища Сталина в самокрутке мужа она ничего так никогда и не узнала.

Видимо, полуграмотный кандидат в члены партии, фронтовик, токарь третьего разряда механосборочного цеха был парой со вкусом и знанием дела ломающих его хрящи и кости добротных импортных каблуков, торчащих из поставленных не так давно по Ленд-лизу кожаных ботинок, уличён в предательском шпионаже на разведки Америки, Африки и Антарктиды одновременно.

Очевидно, вскрывший подлый заговор токаря против советской власти опер дальше буквы «А» в словарь не заглядывал. То ли не осилил по причине умственной отсталости, то ли на потом отложил остальные буквы в силу чрезвычайной занятости государственно важными вопросами.

Племянник изобличённого и сгинувшего антарктического шпиона с недельной седой щетиной ловко оторвал четвертинку вышеупомянутого обрывка газеты «Правда» и сноровисто свернул из неё козью ножку. Её он быстро и аккуратно наполнил бережно отмеренной щепотью махорки из жестяной, потёртой, некогда аляповато покрашенной баночки из-под монпасье. И вежливо протянул жестянку своему более молодому товарищу. Тот не менее вежливо отказался, достав из кармана бутылочку с насваем.

О значении буржуазного слова «попкорн», как мы с вами понимаем, тогда никто и подозревать не осмеливался. Кроме людей особенно особенных, допущенных до подобного рода изысков, вроде родителей тогда ещё совсем маленькой, а может, даже ещё не родившейся Маши Захаровой, имевших эксклюзивную возможность ездить «туда», куда позже и мы, как она изволила возмутиться, «кто попало разъездились». Так что пришлось тем, откровенно говоря, не самых барских кровей штукатурам в качестве аккомпанемента к бесплатному зрелищу довольствоваться тем, что имели. Что их нисколько, надо отметить, не опечалило.

Из «Волги» сначала выскочил озабоченного вида водитель в новенькой тюбетейке. Окинув строгим взглядом окрестности и не обнаружив никого мало-мальски достойного своего внимания, он деловито подошёл к задней правой двери машины и открыл её с отчётливо выраженным всеми мышцами своего сурового лица осознанием исключительной важности данной операции.

Штукатуры, заинтригованные таким многообещающим началом, замерли в ожидании. Внимание их было настолько захвачено происходящим, что старший из них даже нервно затянулся козьей ножкой не с того конца.

К счастью, прикурить самокрутку он не успел, поэтому окружающие остались в досадном неведении, какой лексической наполненностью высказываний он умеет громко и ёмко блеснуть в минуты наибольшего своего эмоционального потрясения.

Неторопливо появившийся из услужливо открытой двери довольно неброской внешности человек взгляду неискушённому показался бы заурядным горкомовским инструктором средней руки. Ни его невысокий рост, ни пусть и аккуратный, но всё же мешковатый и далеко не фарцовый[4] серый костюм, ни довольно обычная для чиновников его уровня на таком солнцепёке фетровая шляпа особо в глаза не бросались.

Разве что диковинного вида портфель из крокодильей кожи с блестящим замком с колёсиками мог сказать многое о своём владельце взгляду придирчивому. А для простого обывателя – портфель как портфель, в пупырышках каких-то. Мало ли капризов у партейного начальства.

Оперуполномоченный Стразиков Михаил Петрович, по совершеннейшему совпадению выходивший в этот момент, привычно пошатываясь, из обшарпанных дверей отделения милиции, взглядом таковым, как ни странно, обладал.

Дело в том, что Михаил Петрович, в прошлом Миша Везунчик, в этих местах – человек пришлый. Точнее сказать, присланный. Ещё точнее, сосланный. Когда-то, будучи молодым успешным капитаном в одном из столичных райотделов, неглупый, наблюдательный, смелый и решительный мужчина уверенными шагами бойко отмерял ступеньки карьерной лестницы.

И быть бы сейчас Петровичу молодцеватым подполковником, если бы не одно обстоятельство. Как говорят в таких случаях французы, шерше ля фам. Забеременевшая от него довольно незапланированно для них обоих девушка оказалась если не голубых кровей, то с примесью таковых точно.

Высокородная семья возникшую проблему решила быстро и бесшумно: девица мгновенно отправилась в недостижимую для простого люда даже в мечтах туристическую поездку в Восточную Германию.

Там столь же немногословная, сколь и немолодая женщина, обладающая обычным для тех мест именем Марта, устало поблёкшим, но всё ещё острым глазом и квалифицированной, крепкой, жилистой рукой бывшего фронтового хирурга недорого сделала по-немецки безукоризненный аборт.

Ну а не состоявшийся ни в звании папаши, ни в чине зятя вельможной семьи, молодой амбициозный мужчина, разумеется, был сослан в Среднюю Азию без малейшего шанса на карьерный рост и возвращение в столицу. Звание капитану, правда, милосердно сохранили. На всю его оставшуюся службу.

Человек, для которого стакан наполовину пуст, наверняка счёл бы свою жизнь загубленной на веки вечные.

Сторонник противоположного, позитивного отношения к окружающей действительности, возможно, начал бы скорее всего искать положительные стороны в произошедшем и стал бы как-нибудь куда-нибудь упрямо карабкаться, чтобы стакан тот вновь наполнить. Кто знает, с каким конечным результатом.

Стразиков, что-то где-то когда-то читавший о средневековом флорентийце по имени Леонардо да Винчи, разумно выбрал золотую середину. Он быстро сообразил, что фрагмент его карьерной лестницы обрублен властной рукой не только вверху, но и внизу.

То есть не только поднять его, но и отобрать у него его столичные капитанские четыре звезды здесь никто не осмелится.

Осознав это, вечный капитан пустился во все тяжкие.

Икнув и вернув телу более-менее устойчивое положение, Стразиков неожиданно быстро оценил ситуацию и довольно прытко юркнул назад, за настолько видавшую виды, что впопыхах забывшую скрипнуть в таких необычайно волнительных даже для неё обстоятельствах дверь.

– Там ЭТИ пожаловали, – буркнул он на зигзагообразном бегу в сторону умеющего спать сидя с полуоткрытыми глазами круглолицего, намедни весьма удачно выдавшего одну из пяти дочерей за продавца из пивного ларька со всеми приличествующими случаю карнаями[5]и сурнаями[6], а потому весьма довольного собой, слегка ещё оглохшего после вчерашнего смуглолицего дежурного.

– Нима?[7]– не понял тот сразу спросонья. – Которые?

– Я те грю, доложи! – загадочно ответил Стразиков, выразительно стрельнув глазами вверх, и бодро продолжил чертить не очень послушными ногами витиеватую траекторию к чёрному выходу из отделения.

– Чё докладывать-то? – продолжал сонно недоумевать дежурный.

– А я предупреждал, что этот – НАСТОЯЩИЙ! Две новенькие сотни за пятикопеечный стакан! – донеслось уже с заднего двора. – А я вам говорил: ОНИ за НИМ придут!

– Ой-бой, рановато у него сегодня, – укоризненно покачал головой дежурный, отгрыз кусочек от лежащего в перевёрнутой алюминиевой крышечке от бутылки из-под кефира шарика курта[8]и тут же вновь невозмутимо задремал, утратив интерес к происходящему.

[1] SHIT-кресло – сложносочинённое слово из русского «кресло» и английской аббревиатуры “Sewing Holes in Thesaurus” – Шьющий Дыры в Тезаурусе

[2]Так называемая «бритва Оккамы», невежественно упоминаемая в позитивном ключе – ничто иное, как признак непонимания человеком произносимого. Монах францисканец Уильям по кличке Оккам, ибо он из деревни Оккам, что в графстве Суррей, Англия, омываемая Атлантическим океаном, не имеет ничего общего с самураями с островов Японских, омываемых Тихим океаном. Действительно, во времена инквизиции францисканцы наперегонки с доминиканцами отсекали, отрывали, жгли всё то, что объявляли лишним, случись где мор или падёж скота. Например, грудь кормящей женщины, на коей обнаруживалась родинка, которую инквизиторы именовали знаком дьявола. Чтобы потом сжечь останки истерзанного тела на костре инквизиции вместе с младенцем. Это же куда проще, чем, подобно Флемингу, искать сложные пути и изобретать антибиотики

[3]Последний хан-объединитель Союза тюркоязычных племён Великой Булгарии, простиравшей в 7-м веке владения от Каспия до Чёрного моря и далее, хан Курбат (он же Курт, он же Кубрат) имел пять сыновей.

После смерти отца один из сыновей Курбатовых – Хан Котраг – с частью ушедших с ним тюркоязычных протоболгарских племён пошёл на восток, на Волгу, где и основал Булгарию Волжскую.

Другой сын Курбатов, Хан Аспарух, пошёл на запад, на Дунай, где и основал своё ханство, прогнав византийцев. Те же, поняв, что имеют дело не с грабителями, подобными гуннам Аттилы, а с пришедшими осесть на захваченных землях, сделали Хану Аспаруху щедрое предложение. Так Хан Аспарух превратился в Царя Аспаруха, а его ханство стало Царством Болгарским. Для него, собственно, и создана была греком Кириллом (в миру Константином) со товарищи по заказу византийского императора кириллическая азбука, поскольку тюркоязычным людям греческая азбука не понравилась: во-первых, она была реально сложной и таковой остаётся, а во-вторых, гоже ли славным победителям тех самых греков сопеть над их азбукой? Так у тюркоязычных до той поры дунайских болгар появилась своя собственная кириллица. Так тюркоязычные болгары перестали быть тюркоязычными

А сын Курбатов Альцех со своей частью примкнувших родов ушёл дальше всех, до Аппенин, где и присягнул правившим там в то время лангобардам, получив статус наместника и поселившись со следововшими за ним кланами тюркоязычных протоболгар в районе Неаполя

[4] Фарца – известное в СССР сленговое название фарцовщиков, то есть спекулянтов импортными товарами. Кои находили свою целевую аудиторию не только среди прогрессивной молодёжи, но и в рядах чиновников определённо платёжеспособного ранга. Для последних, правда, в известных только в известных кругах ателье аккуратно перешивали лэйблы подальше от праздного взгляда. И похвастать можно в своей среде, и низы, часами мнущиеся в очереди за не совсем мясной колбасой, не увидят доказательств своим подозрениям

[5]Карнай – медный духовой инструмент трёхметровой или около того длины, распространённый в Средней Азии

[6]Сурная – не менее, чем карнай, популярный в Средней Азии духовой инструмент. Изготавливается из дерева. Состоит в близком родстве с известным нам с вами гобоем

[7] Нима? (узб.) – Что?

[8] Курт – традиционные в Средней Азии шарики размером с желток куриного яйца, сначала тщательно слепленные из солёной сюзьмы – кислого домашнего творога, а затем высушенные.

Глава 9 Утрата интереса большинству неинтере