И пожнут бурю

Сохранять власть в цирке приходилось в те времена любыми средствами, особенно, если цирк был большой. Но не нужно думать, что цирковая труппа была полностью безвольной и работала в цирке на правах рабов. Нет, это были те же наемные сотрудники, им также платили зарплату, только отпусков не давали, из цирка никуда не отпускали, потому что выступления были каждый день, а между городами, когда цирк перемещался, все его работники были заняты репетициями новых номеров. Куда же они тратили свои деньги? В основном на костюмы, точнее на ткани и материалы к ним; шили их цирковые швеи и ткачи.

Набор людей в цирк происходил порой очень спонтанно. Основным методом оставался старый добрый кастинг, то есть обычный конкурсный отбор: в определенные дни цирк распространял известие, что ему требуются люди, профессионально владеющие определенными отраслями искусства; и в цирк вместе с обычными посетителями устремлялись будущие кандидаты на получение в нем работы. Однако случалось всякое, в том числе и набор экспромтом. Бывало, что в одном из перевалочных пунктов директор или другой сотрудник увидел либо уродца, неуклюжего и смешного, либо красавца или красавицу, с удивительными способностями. Их быстро хватали к себе и уговаривали поехать с цирком. Иногда люди сами соглашались, в основном это были люди одинокие, бедные, их ничего не держало в месте своего существования, они с радостью уезжали гастролировать, поддаваясь на сладкие уговоры директора цирка. А иногда, когда желанный экспонат отказывался ехать с цирком, его просто похищали, в основном это было с уродцами, которым нужно было только сидеть в клетке или на цепи. В очень редких случаях, не считая уродцев, в цирк людей покупали. Чаще это были пленники из Африки или Индии. С рабством и работорговлей в Европе со второй половины девятнадцатого века наблюдались существенные проблемы, поскольку тороговля людьми формально была запрещена, равно как и простое содержание людей в личной зависимости. Общество хоть и медленно, но развивалось, а потому гуманистические идеи побудили европейские правительства (впоследствии к ним присоединились американцы) запретить рабство и работорговлю. Крепостное право также потихоньку исчезало, пока не было отменено в двух последних странах, сохранявших жесткую форму крестьянской зависимости, – в Австрийской империи в 1848-1853 гг. и в Российской империи в 1861 году. С того времени формальная форма крепостничества существовала лишь в Боснии и Герцеговине, которая не являлась самостоятельным государством, а поочередно входила в состав то Османской империи, то Австро-Венгерской, то Югославии. Тем не менее, подпольный рынок рабов, разумеется, существовал и активно развивался вопреки всяким запретам и декларациям. В Европу через Турцию, Египет, Алжир и США ввозились десятки и сотни рабов, которые оформлялись как неодушевленные предметы или неразумное зверье: верблюды, лошади, львы и даже гуси, которыми любили помечать детей и карликов. По большей части в качестве товаров выступали, помимо вышеупомянутых пленников, недавно освобожденные американские негры или коренные жители французских и британских колоний.

Глава II

В середине декабря 1869 года из Алжира отбывало три корабля. На одном из них находился алжирский партизан, французский пленник Омар бен Али, молодой араб двадцати двух лет, очень высокий – без трех дюймов два метра. Ещё пять лет тому назад Омар, будучи юношей, был пойман в плен французскими солдатами близ Орана. Тогда он состоял в небольшом партизанском отряде, ведущем диверсионную войну против захватчиков, несмотря на то, что Алжир был покорен Францией ещё четверть века назад. Однако парней это не волновало. Они, фанатично преданные если не османскому султану, бросившему их в руки католиков, то лично Аллаху, были готовы головы положить за независимость родной страны. Разумеется, у них не было никаких шансов одолеть Вторую империю. Впрочем, клан бен Али, довольно многочисленный, направлял своих членов совершать диверсии не в один только Оран. От их стремительных набегов страдало едва ли не все побережье алжирского Магриба, включая города Алжир, Оран, Канстантина и Беджая. В те годы на непокорных арабов вел охоту полковник Лазар Буффле, наделенный чрезвычайными полномочиями для отлова всех представителей клана мужского пола. Лично полковник Буффле на партизан не охотился, однако тщательно контролировал и направлял действия т.н. «охотников» – эскадронов смерти, задачей которых было разорение арабских и берберских деревень с взятием пары десятков пленников. Остальных жителей, независимо от пола и возраста, расстреливали там же, где обнаруживали – на грядках, в конюшнях, дома, спящими и молящими о пощаде. «Охотники» Буффле не щадили и не собирались щадить; не удивительно, что ответная реакция партизан бен Али и других кланов и племен наступала молниеносно: они нападали по ночам на гарнизоны, аванпосты и жилые кварталы городов, устраивали диверсии и скрывались в пустыне. Существование «охотников» колониальные правительства генерал-губернаторов маршалов Пелисье и Мак-Магона формально отрицали, однако де-факто активно поддерживали их деятельность. Полковник Буффле даже был произведен в кавалеры ордена Почетного легиона за военные и гражданские заслуги перед империей. И все продолжалось бы таким чередом, с взаимными нападениями и пленениями, если бы не произошли два события, которые заставили стороны временно успокоиться. Вот что это за события. Ранней зимой 1862 (или 1863, кто уж теперь вспомнит) года Лазару Буффле предоставили очередной отчет о налетах клана бен Али, в котором, среди прочего, писалось, что партизаны напали на порт Аннабы и разграбили несколько торговых судов, нанеся ущерб колонии на несколько сотен тысяч франков, а также убили по меньшей мере двадцать пять мирных жителей города. И без того импульсивный полковник взорвался буйной яростью и, дабы отомстить и не получить серьезный выговор от генерал-губернатора, приказал своим «охотникам» в ночь на 6 декабря (этот день жителям Алжира запомнился навсегда) сжечь одновременно две сотни арабских и берберских деревень и караванных стоянок, расположенных вблизи столицы колонии и в двацати милях в радиусе от нее. Пленных было велено не брать. Жертв было много; племена и кланы понесли колоссальные потери как в человеческом, так и в материальном плане. Опустошение земель оказалось громадным. Несколько недель все всем Алжире наблюдалось затишье. Однако сразу после празднования Рождества город Алжир подвергся страшной атаке сразу нескольких племен под главенством клана бен Али. Ни у кого не вызывал сомнения факт безнадежности данной попытки захвата города, но подобный акт отчаяния обескуражил многих французских солдат, и лишь после личного вмешательства полковника Буффле и генерал-губернатора нападавших начали массово расстреливать. Всего за полчаса от нескольких тысяч свирепых исламских воинов боеспособными оставались десятки: большинство погибло, многих взяли в плен, некоторые на веру и честь и бросились обратно в бескрайнюю пустыню, надеясь переждать бурю и зализать раны. Стоит отметить, что в жестоких боях погибли близкие родственники Омара бен Али: его родной дядя и двоюродный брат, которые одними из первых бросились в атаку на французов. Тогда еще совсем юный Омар, младший сын вождя клана бен Али, разумеется, ничего не знал. Но как только его отец, обуреваемый бешеной жаждой мести, обо всем ему рассказал и вселил точно такую же ненависть к Буффле и французам, Омар присоединился к партизанским отрядам и принялся бороться за идею свободы страны, которую проповедовал, в первую очередь, его отец. В 1864 году, когда деятельность Омара приобрела самый серьезный характер, клан бен Али был практически загнан в угол: «охотники» отрезали несколько крупных ветвей клана друг от друга, а старшую из них, из которой происходил Омар, – заставили постоянно кочевать от оазиса до оазиса, от стоянки до стоянки, от деревни до деревни. Оказавшись неподалеку от Орана, вождь клана приказал Омару, его старшему брату Хусейну и еще десяти парнишкам время от времени совершать утренние и ночные налеты на местный гарнизон, чтобы добыть побольше припасов и завладеть кое-каким оружием.

И во время очередного налета отряд юных партизан попал в окружение. Командир французских солдат майор Оскар Жёв приказал подросткам встать на колени, признать поражение и сдаться в плен. Но злые и полные ненависти партизаны, не знавшие французского языка, решили вырваться из окружения. И майор Жёв отдал приказ стрелять. Все ребята попадали на землю. Выжили лишь Хусейн и Омар. Первый потерял сознание, поскольку ударился головой о камни, что лежали у дороги, и потому был принят солдатами за мертвого. Темнело, так что досканально разбираться, кто выжил, а кто нет, никто не собирался. А вот Омар оказался лишь ранен в правую ногу и кричал от боли, проклиная своих врагов. Майор Жёв заметил среди трупов громогласного паренька и распорядился забрать его в Оранскую гарнизонную крепость, комендантом которой он был. У майора появился примечательный интерес: сделать Омара своим личным пленником. Появился очень неожиданно и спонтанно: увидев раненного юношу, посмотрев в его глаза небесно-голубого цвета, совершенно невозможного для большинства арабов, Жёв разглядел в нем человека, которому явно уготована иная судьба, нежели бесславная смерть в темнице. Что-то подсказывало старику, что необходимо обеспечить хорошую жизнь Омару. Не в бесконечной пустыне, не среди верблюдов и воинственных родственников, но среди цивилизации, среди французов, главных ее носителей. Помимо столь, если позволительно так выражаться, высокой цели, у Жёва была и куда более приземленная и личная цель – ощутить себя отцом. Своих детей он не завел, поскольку всю жизнь провел между казармой и полем боя, но всегда страстно желал иметь хотя бы одного сына, наследника, ученика, и молодой Омар виделся таковым в мыслях старика.

Как только Омара доставили в Оран, ему подлатали ногу и, подержав несколько дней в лазарете, отправили в тюремную камеру. Решение так поступить было вызвано чрезвычайно непокорным поведением пленника: он восемь раз пытался сбежать обратно к своему клану. Когда же его, говоря прямо, бросили в сырую и не очень теплую камеру, он обозлился еще сильнее. Он отчаянно пытался разгрызть прутья решетки на единственном окошке, бил железную дверь здоровой ногу, дрался и кусался, за что не раз был избит тюремщиками. Смирившись через пару недель с мыслью, что сбежать не удастся, Омар молча объявил голодовку и питался одной лишь водой более месяца, из-за чего страшно исхудал. В конце концов, после визита к нему местного муллы он успокоился и окончательно принял свое положение пленника. Со временем ушла и ноющая тоска по семье, которая, как казалось теперь Омару, даже не пыталась его освободить. Что касается майора Жёва, то он решил обучить паренька французскому языку, дабы тот имел возможность изъясняться на понятном для большинства окружавших его людей языке. Однако, чтобы обучить Омара своему языку, Жёву пришлось сначала качественно овладеть арабским, родным языком молодого бен Али. Вообще, некоторый уровень владения арабским у майора был (за несколько десятилетий службы в Северной Африке, а он служил там со времени захвата Константины в 1837 году, он узнал об арабах практически все, что можно было узнать), тем не менее, для того, чтобы идеально понимать речь Омара, он пригласил к себе муллу (того самого, который посещал Омара в тюрьме) и буквально заставил его стать ему временным учителем.

– Почему бы вам не доверить дело обучения юного пленника новому языку мне? – поинтересовался мулла, владевший, как уже читатель догадался, французским языком весьма неплохо. – Так и вы не тратили бы зря время, и он чувствовал бы себя гораздо уютнее и безопаснее, ведь араб с арабом легче найдут, что называется, общий язык.

Жёв ему возразил:

– Я отвечу, мулла-эфенди. Мне не нужно, чтобы мой личный пленник знал мой родной язык поверхностно и грязно, как знаете его вы, не в обиду вам же. Мне нужно, чтобы он заговорил по-французски так, будто бы всю жизнь прожил в Провансе или Нормандии, будто бы являлся для французов земляком.

Мулла отступил и принялся учить Жёва чистому арабскому языку. И если чтению и говорению майор обучился сравнительно легко и быстро, то письмо далось ему с определенноыми трудностями. Арабская вязь радикально отличается от латиницы, к тому же требование писать и читать справа налево жутко раздражало старика. Но отступать от намеченной цели он не привык и усердно учился, в конце концов превосходно (хоть и с четким северофранцузским акцентом, который сразу бы определил при разговоре знаток арабского языка) заговорил на языке пророка Мухаммеда. Впереди же была задача посложнее – обучить Омара французскому языку. Перед началом обучения Жёв заказал из Марселя несколько научных работ, посвященных языку; большая часть из них была похожа на учебники, что радовало майора, поскольку в них подробно описывались основы французской лексики, грамматики, фонетики и синтаксиса.

К моменту начала обучения Омара последний уже почти пять месяцев содержался в тюрьме. Он стал гораздо взрослее; не в плане возраста, но в плане духовного развития. Сидел он камере один, а потому получил прекрасную возможность обдумать совершенные поступки и деяния, которые только предстоит совершить. Он навсегда решил отказаться от идей сепаратизма и партизанской войны, равно как и от религиозного фанатизма, который был привит ему отцом. Наконец, будучи убежденным, что весь клан отказался от него, Омар пошел по пути, который клан бен Али посчитал бы самым ужасным преступлением. Он решил ассимилироваться с французским обществом, чтобы получить возможность обрести свободу на законном праве. Любовь к Алжиру в его душе нисколько не иссякла, но образ жизни он выбрал иной, миролюбивый и праведный. А потому сразу согласился на предложение Жёва обучиться французскому языку, чем удивил старика, поскольку тот был уверен, что Омар будет сопротивляться и пренебрежительно отказываться.

Процесс обучения оказался настоящим испытанием как для юного араба, так и для старого майора. Чтобы Омар не чувствовал себя неудобно, ему выделили небольшую квартирку из одной комнаты в на первом этаже доме для обслуги, рядом с комендатурой. Квартирка эта находилась под постоянным наблюдением группы солдат под командованием сержанта Этьена Марана. Омар не ощущал за собой слежки и смог расслабиться хотя бы в вопросе свободы жилого пространства. А вот в вопросе все того же обучения у него то и дело возникали проблемы. К примеру, пресловутому французскому произношению не удавалось научиться больше года. Он за это время детально выучил алфавит, счет, грамматику, умел очень красивым (почти что каллиграфическим) почерком писать и пр., но вот произношение никак не получалось. Все время вылезало некое смешение немецкого и латинского, в основе которых лежал арабский.

– Омар, артикуляция имеет первостепенное значение в нашем языке, – говорил Жёв на одном из уроков. – Не было бы такой мелодичности, такой поэтичности и такой теплоты в его звучании, если бы не особые правила фонетики.

– Да я уже готов повеситься из-за этих правил! – возмущался в ответ Омар. – Очень сложно мне привыкнуть к такому произношению, к такому обилию согласных звуков.

– Хм, дай подумать… А! Я знаю, что тебе поможет!

– Что же?

– Скороговорки!

– Что?.. Какие еще скороговорки?

– Обыкновенные скороговорки, позволяющие развить дикцию и артикуляцию. Я сам в детстве днями напролет их проговаривал по требованию своей дорогой бабушки.

– И как? Принесли пользу?

– Ха! Я после упорных упражнений с ними стал разговаривать лучше и внятнее парижских торгашей, работавших на центральном рынке! А их ой как трудно перегорланить. Бабушка мною гордилась!

Омар немного помолчал, после чего со вздохом сказал:

– Хорошо, я сдаюсь! Давай попробуем твои скороговорки.

– Они не мои, они – национальные! – подметил Жёв. – Итак. Начнем с простой, не требующей особых усилий при произношении. Трижды повтори эту скороговорку: Ces cerises sont si sûres qu'on ne sait pas si c'en sont!7

Омар без затруднений повторил скороговорку три раза.

– Превосходно! – воскликнул Жёв. – Подобное сочетание букв и звуков является одним из самых легких во французском языке, и для тебя проблемы также не представляет. Усложним задачу. Алгоритм тот же, что и в предыдущий раз: Je suis ce que je suis et si je suis ce que je suis, qu'est-ce que je suis?8

И с этой скороговоркой Омар справился легко.

– Молодец! По сути данная скороговорка похожа на предыдущую, но немного сложнее из-за фактически одинаковых звуков абсолютно во всех словах, которые даже пишутся одинаково. А потому вот тебе третья скороговорка: Un dragon gradé dégrade un gradé dragon9.

Последнюю, четвертую поговорку Жёв вспомнил не из своего детства, а из тех лет, когда простым солдатом штурмовал Константину:

– L'Arabe Ali est mort au lit. Moralité: Maure Ali, t'es mort alité10.

– Погоди, что?!

– Ха-ха-ха-ха! Ладно, я просто решил пошутить, вспомнил шуточную скороговорку своей молодости. Ты молодец, Омар, скороговорки тебе действительно помогают. Я напишу тебе не меньше двадцати разных скороговорок, пословиц, сложных упражнений, дабы ты мог совершенствовать свое владение языком. И знай, отныне мы с тобой будем общаться исключительно по-французски, m'a compris?11

– Compris, – ответил Омар. С этого момента вся французская и арабская речь будут писаться тем же языком, на котором написан данный роман, если не потребуется иного для придания особого эмоционального окраса фразе (относится только к французскому языку, арабский будет писаться исключительно на основном языке произведения).

Когда же, не без особого труда, Омар научился говорить по-французски так, как этого хотел Жёв, последний стал прививать арабу манеры, принятые во французском обществе. Со временем Омар начал разбираться в правилах этикета, светского поведения и общения. По распоряжению майора Омар получил доступ в библиотеку крепости, в которой хранились важные и значимые книги по искусству, праву, медицине, истории, географии, военному делу; многие чудом оставшиеся целыми еще со времен Альмохадов и Габсбургов. Несколько текстов было написано вручную; пара-тройка книг оказалась на испанском языке (они касались истории Реконкисты и завоевания Нового Света), а с десятка два на латыни. Омару были понятны буквы и некоторые слова и термины, но свободно читать на языке древних римлян он не умел, а потому поставил себе задачу выучить и его. Целыми днями и вечерами не вылезал Омар из библиотеки, скрупулезно вникая в латинские слова и предложения, сопоставляя их с французскими; в одном из дальних уголков нашел старый запыленный словарь католического миссионера, проповедовавшего свою веру в Африке еще два столетия назад. С помощью этого словаря Омар стал свободно переводить и читать, а заодно и учиться самому составлять слова и предложения на латыни. Жёв был очень удивлен, когда узнал об увлеченности своего пленника литературой и ее содержанием.

Однако помимо постоянного времяпрепровождения в библиотеке, Омар с особым удовольствием обучался и солдатскому делу. Представь, читатель, он находил время и для этого занятия. Само собой, как махать саблей и ездить верхом он не по наслышке знал, равно как и имел некоторое представление о шпионаже и разведке. Однако ему было всего пятнадцать, когда он попал в плен, у него не имелось более глубоких познаний в отрасли, внутри которой он непосредственно оказался. Но юный араб искренно тяготел к военной жизни, его привлекали вылазки «охотников» (которых он всего за день до попадания в плен в беседе с братом клеймил «разбойниками» и обызвал «чертями шайтана Буффле»). Стоит сказать, что те самые вылазки со временем полностью прекратились в связи с неожиданным увольнением со службы Лазара Буффле, а вместо грозного полковника в Алжире никто курировать эскадроны смерти не рискнул, так что маршал Мак-Магон к 1866 году окончательно их упразднил. Ветераны-«охотники», оставшиеся служить в Оране в качестве инструкторов, в действительности никакой ненависти к арабам не испытывали, что также повлияло на изменение отношения к ним у Омара, и согласились обучить его профессиональному военному искусству.

Первым делом Омара научили обращаться с палашом. Эпоха шпаг, как боевого оружия, давно ушла в прошлое, так что именно палаши служили в качестве основного холодного оружия ближнего боя. Отличие палаша от традиционной восточной сабли – шамшира – заключалось не только во внешней части (клинок палаша с широким к концу, прямым и длинным клинком, который может иметь двустороннюю или, что чаще всего – одностороннюю или полуторную заточку, а сабля же имеет характерный изгиб в сторону обуха, кривизна которого зависит от разновидности клинка и страны), но также и в сути применения типа оружия. Сабля, особенно восточная, предназначалась для нанесения режущих или рубяще-режущих ударов, а палаш – для рубяще-колющих ударов, сочетая в себе качества шпаги и сабли одновременно. Дело нетрудное – Омар быстро освоился в обращении с новым оружием. Но помимо палаша ему приглянулась шпага, владению которой он также захотел обучиться, несмотря на отговоры инструкоторов, заявлявших, что затея эта бессмысленна, поскольку на шпагах давно уж никто не сражается. Но бен Али оказался непреклонен и все же заставил обучить себя владению и ею. Со шпагой также случился интересный казус, после которого желание юного араба мастерски владеть ею возросло во много раз. В один из теплых осенних вечеров непонятно какого года Омар, сопровождаемый сержантом Мараном и одним из инструкторов, бывшим «охотником», – капитаном Ругоном, прогуливался по оранским улицам и местечкам. В одиночку Омару было запрещено покидать территорию крепости во избежание его возможного побега. Читатель, видно, удивится, ведь, вроде бы, Омар практически стал своим для всех французских солдат в гарнизоне и для Жёва лично. Может оно и так, но статус Омара в документах продолжал оставаться неизменным: «Партизан, осуществлявший подрывную деятельность для нанесения вреда Империи и ее подданным». В графе «Настоящий статус» писалось: «Пребывает в личном плену у командующего оранской военной частью майора О. Жёва до определения военным судом для него участи». Так что никакой свободы у Омара не было, даже не все сотрудники гарнизона относились к нему иначе, нежели как обычному пленнику и преступнику. Самое время меж тем вернуться теперь к описанию того казуса, что подогрел интерес Омара к шпагам. Зайдя на главную рыночную площадь Орана, Омар обратил внимание на группу выступавших в центрее нее артистов какого-то мелкого бродячего цирка. Один из артистов изумлял толпу своим умением глотать шпаги. Он также глотал кинжалы и ножи, причем несколько штук одновременно. Потрясенный неизвестным ему доселе искусством, Омар принялся, словно маленький изумленный мальчишка, расспрашивать капитана Ругона:

– Месье капитан, прошу тебя, скажи, почему этот человек глотает оружие и сразу же его достает из глотки обратно? – Омар указал на того самого артиста. – Неужели ему не больно?

– Это шпагоглотатель, Омар, – отвечал капитан Ругон. – Он артист, задачей которого является демонстрация своих удивительных способностей при глотании холодного оружия – шпаг, рапир, кинжалов и подобных им.

– Так ему не больно?

– Нет, поскольку он несколько лет упорно тренировался, оттачивал навыки, готовился к выступлениям на площадях и в цирке.

– В цирке? А что такое цирк?

Капитан Ругон звонко рассмеялся.

– Я думал, ты в библиотеке вычитал обо всем на свете! – сказал он сквозь смех.

– К сожалению, не обо всем, – произнес Омар с грустью. – Гарнизонная библиотека мала, книг не так много, как хотелось бы. Я уже почти все прочитал, и ежедневно заново перечитываю.

Капитан Ругон пару минут молчал и покручивал свои светло-желтые усы, после чего ехидно улыбнулся и сказал:

– Вот что, Омар. Мы с тобой договоримся: я обеспечу тебе необходимо количество книг, где ты сможешь прочитать и о цирках, и обо всем на свете, а ты через год должен будешь безепречно уметь глотать шпаги и ножи. За это я также помогу тебе получить доступ в городскую мечеть.

– А в чем твоя выгода от всего этого, капитан?

– Очень уж мне интересно, что из тебя выйдет по итогу. Я всегда любил цирковое искусство, особенно всяких акробатов и артистов, творящих настоящие чудеса с собственным телом. Ну а ты парень вроде крепкий, сильный – должен справиться и устроить нам в крепости миниатюрный цирк из одного артиста. Ну что, договорились?

– Договорились! – ответил Омар без промедления.

И весь последующий год он ревностно выполнял условия, оговоренные в устном договоре. Время от времени он выбирался в город вместе с сержантом Мараном, чтобы в очередной раз понаблюдать за тем самым шпагоглотателем и его техникой выполнения трюка. Один раз бен Али осмелился подойти к артисту после окончания выступления, чтобы расспросить его об особенностях сложного искусства. Артист слегка растерялся, но все же успел немного рассказать некоторые нюансы Омару перед тем, как того увел сержант Маран. С того дня Омар работал не только над хорошей шпагой, которую удобно было бы глотать, но и над развитием своей глотки: ее нужно было закалить так, чтобы ни на секунду не возникало тошноты и рвотных позывов при глотании. Как раз этим и посоветовал в первую очередь заняться тот артист с рыночной площади. Описывать весь процесс тренировок подробно и красочно было бы не слишком этично, потому что на первых порах у Омара каждая из них завершалась либо обильной рвотой и длительной тошнотой, либо повреждениями организма – порезам губ, языка, стенок пищевода, болями в суставах и мышцах из-за сильного напряжения и т.п. После закалки глотки и пищевода, когда Омар научился подавлять глотательный рефлекс, он принялся мастерить себе нужную шпагу. Вернее, до кузницы его не допускали, но главный кузнец – старик Фуле – изготовил шпагу по характеристикам, указанным Омаром. Итоговое изделие практически во всем походило на самую обычную боевую шпагу, но при этом была совершенно непригодна для боя, поскольку лезвие ее изначально не было должным образом заточено.