Куда исчезают обычные люди?

Всё ещё день четвёртый

После разговора с Евой Аня решила ехать не кратчайшим путём, через метро, а до «Курской» и дальше по МЦД[8]. Окошко, плавное покачивание поезда, проносящиеся мимо пейзажи – всё это помогало расслабиться, пустить мысли в свободное плавание. Много новой информации, в том числе о том, что её нужно ещё больше, а, вероятно, важная её часть заперта в черепной коробке какого-то парня, и ключа пока нет. Ключ на другом уровне её собственного развития, другом уровне знаний, до которого топать и топать по ещё не найденным дорогам – пока есть только обрывки какой-то карты.

«Я её соберу!» – твёрдо решила Сорокина, выбросив сомнения за окно электрички, размеренно перемешивающей поток её сознания. Но они вязко прилипли к стеклу и потянулись обратно, что-то неразборчиво нашёптывая, добавляя к себе неуверенность и апатию.

«Откуда вы вообще взялись?» – раздражённо встряхнулось внутреннее «я» девушки, и она хлёстким щелбаном отправила эту распоясавшуюся слизь сквозь стекло, где её подхватил мощный встречный поток воздуха и размазал между рельсами и колёсами. Аня, довольная этой расправой, села поуютней, наслаждаясь оставшимися минутами беззаботного перемещения в пространстве. Нервные импульсы вновь побежали по синапсам[9] – нейроны, освободившиеся от липкого чужака, вернули свою привычную активность. Мыслительная машина в голове оперативницы набирала обороты, разгоняясь и игнорируя одностороннее течение времени. Взгляд в прошлое – анализ фактов. Взгляд в будущее – планирование и прогноз результатов. Снова в прошлое – ещё раз свериться с имеющейся информацией, и опять в будущее – да-да, так и надо сделать! Машина времени? Кто сказал, что она не реальна? Она в каждой голове на этой планете. У каждого «хомо», даже если он не слишком «сапиенс».

Итак. Есть «коробочка» с большим секретом – некий крайне необщительный молодой человек. Достать из неё информацию, похоже, большая проблема, и упираться в неё как в единственный вариант Аня и сама не хотела и понимала, что Хромко ей этого не позволит. Да и не факт, что детали последней встречи Борисовой с сыном содержат что-то, что укажет на её местонахождение. А указать могут более простые и банальные вещи. Например, ответ на вопрос – а где она, собственно, жила? Владение двумя специально купленными рядом не сильно дешёвыми квартирами и признаки наличия успешного бизнеса позволяют предположить, что недвижимость есть где-то ещё – надо обязательно запросить эти данные. Да, пропавшая действительно была сильно расстроена, когда её видели последний раз, но кто знает, что у неё в голове?.. Действительно, она могла уехать и спрыгнуть с моста, например, а могла просто вырубить телефон и отправиться куда-нибудь на Бали, медитировать и поправлять расстроенную психику – надо обязательно проверить приобретение билетов и вылет из страны. Информация о звонках и перемещениях выключенной «трубы»[10] тоже не помешает. Ровно так же Борисова могла вытереть слёзы, забить на всё и жить как обычно, тем более что, со слов Марты, две-три недели отсутствия – это норма. По сути, весь кипиш устроила Холмакова, которая и видела-то Борисову всего один раз в жизни.

Электричка затормозила на нужной станции, и Сорокина вышла на перрон, готовая к разговору с начальником, которому точно придётся сейчас объяснять, почему она так резко «сорвалась» в Москву. Аня знала, что будет делать, и шла, довольная мотивирующей порцией дофамина[11], выданного мозгом в качестве поощрения за промежуточный, но всё же результат её интеллектуального труда – сформированную чёткую цель. А сомнения? Да ну их к чёрту! И откуда они только взялись…

Мозг, сидящий в своём тёмном домике, не разбирается в подробностях. Ему плевать на Борисову и Антона. Всё вокруг – это череда биохимических и электрических сигналов, которые он интерпретирует по своему усмотрению, раздавая беззвучные химические команды: «Тут притормози, а тут пободрее. Опасность?! А, нет, обознался. Ох ты, как скользко – держи баланс! Пора поесть. Манго? Да, знаю такое. А это что за хрень с ним рядом? Выясни! Как-как? Дуриан? Самый вкусный фрукт на земле? Уверена? Воняет, как протухшее сливочное масло! Ну его на фиг, не ешь! Хотя… Если свежепочищенный и без этой плёночки… Да нет – не понял, в чём прикол… Получилось самой розетку поменять? Да тебе это вообще зачем? Электрик же есть! Ну ладно-ладно – молодец! Хорош, он уже в отключке. Да стой ты! Да хватит – прибьёшь, блин! Стой! Ох ты – что же делать-то?! Сто-о-оп!!! Уф… Нельзя тебе на ринг, нельзя… А этот вроде симпатичный…»

Да, беззвучные химические команды. Правой-левой, правой-левой. Перрон остался позади – автобус принял эстафету. А теперь снова – правой-левой, правой-левой…

С Хромко Сорокина встретилась прямо у входа в Управление.

– Где была, что делала? – привычно, без особых церемоний, спросил он приближающуюся подчинённую.

– Ездила в Москву, по делу Борисовой. Встречалась с её знакомой, которая нам губернаторское внимание организовала.

– И как, проблем ждать?

– Не думаю, – пожала плечами Аня. – Вроде мы друг с другом нашли контакт.

– Молодец. Помощь нужна какая?

– Вроде нет, справляюсь. Особых подвижек пока нет. Подпись ваша понадобится – думаю несколько запросов подготовить.

– Готовь. Я на совещание, вернусь к вечеру. Ну или утром завтра заноси, – добавил Семён Семёнович, садясь в подъехавшую служебную машину.

– Сегодня сделаю – утром занесу, – не раздумывая ответила девушка.

– Добро.

Покрышки раскидали шипами снежно-ледяные брызги, и машина выехала со двора. Оставшаяся часть дня теперь обещает быть относительно спокойной, поэтому Сорокина решила сначала сходить перекусить, а потом уже засесть за бумаги. Ничем не примечательный приём пищи отличался от всех предыдущих разве что чрезвычайной медлительностью официанта, который постоянно куда-то исчезал, а появляясь, приносил уже остывшие блюда. Аня вернулась с обеда поевшая, но слегка раздражённая. Не успела она расположиться за столом, как в кабинете появилась Васильева и бесцеремонно уселась на стуле с явным намерением рассказать что-то, для неё совершенно важное и неотложное.

– Привет, – начала она, сопровождая слова крайне озабоченным выражением лица. – Весь день тебя жду, места себе не нахожу. Ты куда пропала-то?

– В Москву ездила, по делам. Тань, ты, может, попозже зайдёшь? Мне кучу бумаг надо успеть написать сегодня.

– Да не могу я попозже – у меня башка разорвётся! – практически вскрикнула Татьяна. – Ты что, пять минут для меня не можешь найти?!

– Ладно-ладно, ты успокойся, – вздохнула Аня и отодвинула лист бумаги, на котором собиралась писать рапорт о беседе с Холмаковой. – Рассказывай, что за беда?

– Ты считаешь, что я дура?

– Это тот вопрос, который срочный, или пока подготовительный?

– Ну какой ещё подготовительный?! Я утром сегодня проснулась с этой мыслью, и теперь она меня сверлит как дятел. Пытаюсь переключиться на что-нибудь, но она не отстаёт!

– Дятел долбит… – машинально поправила подругу Сорокина.

– Куда долбит?

– В мозг, блин! Сначала в твой, а теперь и в мой – это заразно, видимо.

– Не поняла… – с вопросительным взглядом застыла Васильева.

– Забей… – снова вздохнула Аня, поморщившись и потерев пальцами переносицу. – Давай вернёмся к мучающей тебя мысли. Во-первых, я не считаю, что ты дура. Во-вторых, объясни, как ты пришла к такому выводу?

– Никуда я не приходила! Я же тебе говорю, проснулась, а она уже тут – и свербит, и свербит, как будто пластинку заело: «Сорокина считает, что ты дура».

– То есть прямо вот так – не «я», а именно «ты»?

– Ну ты-то здесь при чём? Конечно, я!

– Бр-р-р… Я имею в виду, что текст такой, как будто кто-то тебе это говорит, а не ты сама себе?

– Я-то с чего такое буду говорить? Сама подумай! Конечно, мне.

– То есть ты слышишь чей-то голос, который убеждает тебя в том, что я тебя считаю дурой? – резюмировала Аня, приподняв брови.

– Не-е-ет… – с сомнением в глазах протянула Танька. – Я же не шизанутая, чтобы голоса слышать…

– Вот и я думаю, что ты нормальная, никакая не дура, и вообще, лучше тебя никого нет на белом свете. Выкинь это всё из головы и глицинчика[12] попей – и успокаивает, и когнитивные навыки[13] улучшает.

– Какие навыки?

– Не вникай – пропей курс, говорю.

– Хорошо.

– Ну вот, вроде разобрались. Тань, мне поработать надо – шагай к себе, ладно?

– Ладно, – согласилась она, вставая и разглядывая Аню. – Ты причёску, что ли, поменяла?

– Месяц уже, наверное, как…

– Странно, не замечала, – рассеянно добавила Васильева, доставая из кармана смартфон. – Увидимся.

Она закрыла за собой дверь, а Сорокина шумно выдохнула воздух через сжатые губы и, качая головой, добавила:

– Это пипец…

Девушка опять положила перед собой отложенный лист и продолжила писать рапорт. Перенося из блокнота рекомендации Евы по общению с сыном Борисовой, Аня невольно вернулась к этому разговору с подругой. Никаких подтекстов и намёков? Всё воспринимает буквально? Так это и про неё, про Васильеву… Но она же нормальная, а Антон, судя по всему, явно не в себе – почему они так похожи? И Марта тоже их сравнивала…

– Что, блин, происходит? – привычно произнесла Сорокина вслух, как это часто делала, оставаясь одна в кабинете. – Тихо сам с собою я веду беседу… Это ещё терпимо – хуже, когда в башке начинает бубнить кто-то посторонний… – прокомментировала она собственную привычку, опять вспомнив про Таньку.

День пятый

Сорокина сидела на кухне у Астаховой, а та опять хлопотала с чаем – Аня решила не откладывать повторный визит. Вчера по телефону ей показалось, что у Марты в голосе присутствует какое-то напряжение, казалось, что не показалось. Сегодня она действительно вела себя иначе. Диалог не клеился, она старалась не встречаться с девушкой глазами, а вместо образовательно-назидательного потока информации – какое-то рассеянное бормотание себе под нос.

– Куда же подевалась эта ложка…

Когда Аня в очередной раз это услышала, она решила выяснить, в чём дело.

– Марта, вас что-то беспокоит?

– Меня? Да нет, что вы, всё в порядке…

– Марта? – оперативница чуть добавила громкости и настойчивости в интонации.

Женщина повернулась к ней лицом и как-то неестественно робко посмотрела в глаза.

– А может, зря я всё это затеяла, послушала эту Еву? Может, и не пропала Юлия Андреевна никуда, а приедет скоро, как обычно, – просто что-то с телефоном, например… Приедет, будет ругаться, что я такое устроила и посторонних к Антону пустила…

– Вы, конечно, ещё не пустили, хотя да, я сегодня планирую его посетить.

– Ну вот – а как я вас пущу без её разрешения?

– Послушайте, вы всё правильно сделали – даже не берите в голову. Вы мне очень симпатичны, поэтому позвольте, я скажу напрямую как есть.

Ане пришлось выключить «милую девочку» и показать собеседнице, какая она на самом деле. Её тяжёлый, колючий взгляд и жёсткие интонации в голосе кроме сомнения добавили ещё и удивление на лицо Марты.

– Я буду поступать так, как считаю необходимым, – продолжила настоящая Сорокина. – Если я решу, что мне нужно поговорить с Антоном, – а я уже решила, – никто и ничто меня не остановит. Ни вы, ни стальные двери. Поверьте моему чутью – с Борисовой что-то случилось, поэтому выкиньте этот мусор из головы и делайте так, как я вам скажу. Иначе Антон уедет в психушку, а вы останетесь без работы, без этого чудесного фартука и этих замечательных видов из окон. Я пытаюсь вам помочь и помочь Антону. Хотя, по-хорошему, могу просто вяло перекладывать бумажки, а не мотаться сюда на этих, блин, автобусах. Марта, давайте соберёмся уже и займёмся делом. Пока Юлии Андреевны нет – я за неё здесь и мать, и работодатель. Договорились?

Изумлённая такой трансформацией, Астахова застыла с широко раскрытыми глазами, из которых по щекам потекли крупные слёзы. Аня встала со стула и обняла её, пытаясь успокоить.

– Я обещаю, что буду очень внимательна и сразу уйду, если увижу, что приступ приближается. Ева меня хорошо проинструктировала, не переживайте.

– Ну просто у меня всё это крутится в голове, крутится, – продолжала всхлипывать Астахова. – Вы меня простите, что я засомневалась, – накатила какая-то апатия и безнадёга. Спасибо вам огромное, что вы нам помогаете.

– Да пока ещё не за что. Ну вы как, в порядке?

– Да-да, я здесь. Всё нормально.

– Вот и славно. Тогда две просьбы. Во-первых, скажите, где сейчас должен быть Антон, и опишите мне схематично расположение комнат в квартире, чтобы я там не плутала. А пока я хожу, напишите, пожалуйста, подробно, со всеми ингредиентами, чем вы его кормите. Ева ещё с Юлией Андреевной об этом договаривалась, но она, я так понимаю, не успела вас озадачить.

– Так, так, так… Да, хорошо, всё напишу. А по квартире… Смотрите… Когда зайдёте, там слева сразу гардеробная – раньше был санузел, но его переделали. Дверь всегда открыта, переобуйтесь из этих тапочек в чёрные – увидите. Дальше перед вами будет кухня. Поворачивайте направо – слева, сразу после кухни, дверь в спальню Антона, а прямо по коридору санузел. Направо от него будет вот эта комната, окно которой видно отсюда, – Марта махнула головой в сторону балкона своей кухни, – а налево комната, в которой Антон обычно находится днём.

– Угу… Понятно, вроде запомнила. Ну… Я тогда, пожалуй, пойду. – Сорокина немного постояла, собираясь с мыслями. – Проводите?

– Конечно. Я вам там открою, а свою дверь не буду запирать – заходите, когда закончите.

Они вместе вышли из квартиры, и Марта аккуратно и тихо открыла ключами замки соседней двери.

– Ну… удачи вам там, – прошептала она, провожая девушку.

– Спасибо… – ответила Аня и перешагнула через порог.

Стальная стена за спиной Сорокиной бесшумно закрылась, и она несколько секунд простояла не двигаясь, прислушиваясь и привыкая к полумраку. В квартире царила абсолютная тишина. Тусклые светодиодные лампы освещали странный монохромный мир. Чёрно-белые квадраты под ногами напоминали шахматную доску, и Аня почувствовала себя Алисой, попавшей в Зазеркалье. Немного освоившись, она вспомнила про тапки и переобулась. Чёрно-белые стены волнообразными линиями рисунка обоев устремлялись к потолку чёрного цвета, поглощающему и без того тусклый свет. Девушка отвернулась от гардеробной и вздрогнула, испугавшись собственного отражения в огромном, во весь рост, зеркале на стене.

«Тут и здоровый человек с ума сойдёт», – пронеслось в голове у девушки, и она сделала несколько осторожных шагов в сторону кухни. Заглянув в неё, она убедилась, что там никого нет, свернула в коридор и застыла, поражённая открывшейся картиной. Справа, вдоль стены длиной метра три, а то и больше, стояли в ряд несколько плоских стеллажей, высотой от пола и почти до потолка, с бесчисленным количеством низких полок в каждом, полностью заставленных одинаковыми, похожими на старомодные будильники, часами, идеально выровненными по вертикали – одни над другими – до миллиметра. Открыв рот от удивления, Аня переводила взгляд с одного белого циферблата на другой – все они показывали разное время, а секундные стрелки бежали с разной скоростью. Словно зачарованная, девушка не могла оторваться от этого занятия и, сверяясь со смартфоном, попыталась найти хоть одни часы, показывающие правильное время. И что удивительно – они не тикали. Только сильно приблизившись и напрягая слух, она смогла услышать далёкий-далёкий стрекот – будто несколько сотен сверчков укрыли толстым ватным одеялом. Вдобавок весь этот времяизмерительный хаос отражался в развешенных по левой стене, и даже на закрытой двери в спальню, таких же зеркальных панелях, как при входе, размывая реальность, дублируя и подменяя её.

Из гипноза вращающихся стрелок и их отражений Сорокину вывел странный шкрябающий звук, появившийся откуда-то из дальнего левого угла коридора. Девушка вспомнила, что там должна быть комната, в которой Антон проводит дневное время, и, вернувшись в чёрно-белую реальность, тихонько пошла в ту сторону, держась справа, ближе к стеллажам. Так она смогла с максимального расстояния увидеть, что происходит за дверным проёмом. Всё те же обои, шахматные полы и чёрный потолок. Возле зашторенного окна, расположенного в дальней от входа в комнату стене, стоял большой письменный стол, за которым склонилась мужская фигура. Широкая спина и плечи, облачённые в безразмерную белую футболку, не скрывающую свисающие бока, свидетельствовали о существенном лишнем весе и низкой физической активности их обладателя, а взъерошенные светло-русые волосы – об отсутствии особой любви к расчёскам и ножницам.

По позе и характеру движения правой руки Аня смогла идентифицировать услышанное шкрябание – так звучит карандаш, которым усердно водят по бумаге.

Судя по всему, Антон ещё не узнал о появлении в квартире нежданной гостьи, и девушка пыталась сообразить, как привлечь его внимание и не напугать при этом. Блуждая взглядом внутри комнаты, она заметила ещё одну достопримечательность. Огромные песочные часы – наверное, метр высотой – стояли на отдельной тумбе, посередине правой стены, разбивая надвое стройные ряды уже знакомых стеллажей, заставленных, чуть менее плотно, чем в коридоре, такими же усатыми кругляшками на ножках.

Закончив анализ антистрессовых вариантов, Сорокина решила просто слегка шаркнуть тапком по полу, рассудив, что этот звук должен быть парню знаком и не страшен.

Карандаш на секунду остановился, а затем продолжил своё путешествие по бумаге с прежней интенсивностью.

«Вроде всё в порядке», – подумала девушка и заговорила, заходя в комнату. Зеркала на левой стене, напротив стеллажей, её уже особо не удивили.

– Меня зовут Аня, а тебя зовут Антон?

– Меня зовут Антон, – неожиданно услышала она ответ, при этом парень не изменил положение тела, но грифель начал не только шкрябать, но и слегка повизгивать, красноречиво говоря о значительном усилении нажима.

Девушка обратила внимание, что речь Борисова была какая-то пустая и невыразительная – совершенно не окрашенная интонациями, словно говорил не человек, а робот.

– Я из полиции, – продолжила Сорокина беседу, – ищу твою маму. Её давно никто не видел. Ты знаешь, где она?

В комнате повисла длинная пауза, после которой всё же прозвучал ответ:

– Её здесь нет, – и грифель застучал так, как будто карандаш стал проводить много коротких линий.

– Ты знаешь, где она?

Антон очень аккуратно положил карандаш на стол и стал немного раскачиваться взад-вперёд, по-прежнему сидя к девушке спиной.

– Её здесь нет, – наконец выдавил он из себя спустя минуту.

Раскачивание усилилось.

– Её здесь нет, а она есть, – неожиданно продолжил молодой человек, как будто обращался уже не к Сорокиной. – Она здесь. Она очень долго здесь. Оно опять идёт медленно. Она очень долго здесь. Почему она здесь? Оно идёт очень медленно.

Скорость его речи увеличилась, но интонации всё равно не появились.

Внезапно Антон встал из-за стола и суетливо, не глядя на девушку, подошёл к песочным часам. Аня насторожилась и сделала шаг назад. Высокий, тяжёлый и при этом ссутулившийся, как раздувшийся вопросительный знак, он внимательно посмотрел на сыплющийся песок и, сильно многократно сжимая одну ладонь другой, торопливо вернулся на стул. Он достал из ящика стола часики – такие же, как и сотни других, расставленных по квартире, и начал что-то подкручивать в механизме инструментами из кожаного футляра, появившегося из того же ящика. Сорокина как заворожённая наблюдала за тем, чем занят странный обитатель этого места, совершенно забыв про все советы Евы.

– Очень медленно, очень медленно, очень медленно… – повторял он раз за разом, умудряясь копаться в часах и раскачиваться одновременно. – Она испортила время – опять испортила, испортила! Испортила!

Голос Антона набирал и набирал громкость, неотвратимо приближаясь к крику, и Аня наконец очнулась, поняв, что приступ совсем рядом. Она сделала ещё несколько шагов назад, спокойно сказала:

– Я ухожу, – и направилась в сторону входной двери, специально шаркая тапками, чтобы её было слышно.

Громкость голоса за спиной как будто стабилизировалась – Борисов продолжал что-то повторять про испорченное время, но, видимо, постепенно успокаивался. Аня нарочно слегка хлопнула дверью и, вернувшись в соседнюю квартиру, шумно выдохнула воздух через сжатые губы. Марта вышла навстречу, встревоженно глядя на неё.

– Ну как… прошло? – осторожно спросила она.

– Вот, блин, тапки забыла поменять, – невпопад ответила Аня, глядя на свои ноги.

– Ничего, давайте я отнесу, заодно дверь закрою.

Сорокина отдала Астаховой спецобувь и босиком прошлёпала на кухню.

– Первый блин комом, – рассеянно пробубнила она, налила себе из кувшина стакан воды и залпом выпила его. В прихожей раздался звук закрывающегося замка, и в кухне вновь появилась Марта.

– Как он там? Слышно что-нибудь? – встретила её оперативница вопросом.

– Что-то ворчит тихонько…

– Хорошо… Как-то я чуть не упустила момент… Извините.

Расстроенная Аня влезла в возвращённые тапки-коровки и села на стул.

– Первый раз… наверное, сложно… Получилось поговорить? – с надеждой в голосе спросила женщина.

– Ну как… Можно сказать, да, но очень быстро всё пошло наперекосяк… Видимо, надо ещё больше упростить вопросы… К следующему разу я подготовлюсь основательнее, – Сорокина подняла глаза на Марту, ища поддержки.

– Думаю, у вас всё получится, – уверенно ответила та, протягивая несколько исписанных листов бумаги. – Это по питанию. Надеюсь, пригодится.

– Спасибо, покажу Еве – она сказала, что, скорее всего, придётся всё сильно менять.

– Поменяем, если пойдёт на пользу, – улыбнулась Астахова.

Очевидно, ей удалось справиться с посетившим её депрессивным настроением, и она уже взяла себя в руки.

– А почему там всё такое… чёрно-белое? – не удержалась Аня от крутящегося в голове вопроса.

– Не знаю… Юлия Андреевна говорила, что Антону не нравятся яркие цвета. Хотя… в старой квартире всё было поразноцветнее. Я там не замечала у него какой-то реакции на цвет.

– Будем надеяться, что эта загадка тоже со временем получит ответ… – задумчиво произнесла Сорокина. – Хотя, конечно, есть и ещё одна… Догадываетесь?

– Часы? – скорее уточнила, чем спросила, Марта, с пониманием во взгляде.

– Да… Показывающие разное время и стрелки, крутящиеся с разной скоростью… И ещё он говорил что-то странное. Что она – это, видимо, я – испортила время и оно идёт слишком медленно. Потом достал очередные часики и стал в них что-то подкручивать.

Астахова некоторое время молчала. На её лице вновь промелькнули признаки сомнения, но какого-то другого – давнего и болезненного.

– Понимаете… Я же жила с тем, что у Антона шизофрения. Конечно, я видела его странности, тягу к часам, слышала его разговоры непонятно с кем… Но я списывала всё на болезнь…

– Ева считает, что у него аутизм и это не психическое расстройство, а особенный взгляд на мир.

Марта блуждала где-то в себе и на вид даже не слушала Аню, но эти слова девушки словно сняли у неё какой-то предохранитель.

– Он как будто очень остро чувствует течение времени, – уверенно сказала она. – Я замечала, что новые часы появлялись после таких дней, в которые изменялся его привычный распорядок. Когда происходило что-то плохое, что ему не нравилось, – например, поездки к врачу, он всегда говорил: «Время идёт очень медленно». И появлялись часы, в которых стрелки крутятся медленнее – таких там больше всего. А в редкие моменты, когда ему было хорошо, он говорил, что время идёт быстро, – и делал часы с быстро передвигающимися стрелками. Как думаете, такое возможно или у меня тоже что-то с мозгами не так?

– Подождите, я сейчас попробую для себя разложить, а то и я запуталась. Допустим, когда он чувствует, что время тянется, он что-то меняет в механизме часов, подгоняя по ощущениям под свои условные сутки, чтобы получилось 24 часа по его подкрученным замедленным часам, а в нормальном времени проходит, естественно, больше – например, тридцать. А когда ему хорошо – время летит, – он тоже меняет настройки механизма по своему восприятию. В его сутках опять-таки неизменные 24 часа, а прошло-то меньше – десять-двадцать, не суть. Ну да, так более-менее понятно. Так-то у меня, да, думаю, и у всех, тоже бывают такие моменты, когда время тянется-тянется, а рабочий день всё никак не закончится. А придёшь в кино на хороший фильм, и фи-и-ить – уже «The End». Если так рассуждать, ничего необычного нет – просто он каким-то образом, видимо, когда-то зациклился на этой теме.

– Вот сейчас, когда вы всё так рассказали, вроде и мне стало понятно, и никакой мистики, – согласилась Астахова.

– Да, конечно, всему можно найти объяснение, – Аня кивнула ей, вставая из-за стола. – Поеду я уже к себе, ещё куча дел сегодня.