Куда исчезают обычные люди?

– Вы прямо чайный сомелье. Спасибо.

– Просто когда-то, давным-давно, я работала консультантом в чайном магазине. На здоровье, – с улыбкой ответила женщина.

Аня осторожно отпила, ощутив во рту терпкий, сладковатый, с лёгкой кислинкой вкус. Тепло медленно растекалось где-то в груди, согревая и постепенно добавляя эффект лёгкой эйфории.

– Дарджилинг[5] никого не может оставить равнодушным, – довольно добавила Марта, внимательно следившая за реакцией гостьи. – Напоминаю, там только чай – ни сахара, ни алкоголя, ни чего-то ещё, о чём вы сейчас могли случайно подумать.

– У меня даже слов нет!

– Они и не нужны – у вас всё написано на лице, – рассмеялась Астахова, села за стол и, изменившись в лице, добавила: – Я бы не хотела, чтобы наша первая встреча запомнилась нам только… плохим. Я очень переживаю за Юлию Андреевну.

– Тогда давайте к делу, – кивнула Сорокина и достала из рюкзака папку с бланками и шариковую ручку. – Позавчерашнее объяснение получилось совсем формальным. Я заново всё запишу, вы не возражаете?

– Да, конечно, пишите, постараюсь ничего не упустить.

– Итак… Вы сказали, что эта квартира тоже принадлежит Борисовой – получается, вы ей не просто соседка?

– Да. Я, можно так выразиться, у неё работаю, с постоянным проживанием.

– Давно?

– Лет, наверное… пятнадцать-шестнадцать, – немножко покопавшись в памяти, ответила Марта.

– А что вы конкретно делаете?

– Я помогаю Антону – её сыну. Готовлю, убираюсь, стираю, занимаюсь покупками – продукты, одежда, ну всё, что ему понадобится. У него психическое заболевание – шизофрения. Так мне говорила Юлия Андреевна.

– А он в соседней квартире сейчас?

– Да. Он всегда там, – утвердительно кивнула Астахова.

– А на улицу он выходит? На прогулку, учёбу… ну не знаю, куда-то ещё?

– Нет. Он всегда дома. Несколько раз лежал в клинике, а так всегда дома.

– А как он там один… и с таким заболеванием? – удивилась Сорокина.

– У него чёткий график, которого он придерживается неукоснительно, ежедневно. Я всегда знаю, чем он занят в конкретный момент времени. От общения он отказывается, поэтому я вполне могу жить вот так, рядом, а не вместе с ним. Главное – всё делать в соответствии с его режимом дня – так, как он привык.

– А если что-то пойдёт по-другому?

– У него будет нервный срыв.

– В чём это выражается?

– Он… Может быть по-разному, – вздохнула Астахова. – Может начать кричать, может бить себя или биться обо что-то, может бить того, кто рядом. Расчёсывать себя до крови и не останавливаться. А может и наоборот – как будто застывает в каком-то ступоре… Мы стараемся не доводить его до таких состояний и всё делаем по его правилам.

– А что значит – отказывается от общения?

– Не разговаривает… – по лицу Марты пробежала гримаса внутренней боли. – Он со мной никогда не разговаривал.

– За пятнадцать лет? – с сомнением уточнила Аня.

– Да…

– А он умеет?

– Умеет… Он часто разговаривает с самим собой или с кем-то несуществующим… А со мной ни разу… И в глаза не смотрит, – Астахова прикусила нижнюю губу и вытерла внешней стороной указательного пальца проступившую слезу.

– А с Юлией Андреевной общается? – продолжала Сорокина, стараясь оставаться невозмутимой.

– Очень редко. Последнее время совсем перестал – в детстве чаще.

– А сколько ему лет?

– Антону двадцать.

– А этот дом же построен недавно – где вы раньше жили?

Аня привычно двигалась по чужому жизненному пути в поисках закоулков, в которых могут прятаться какие-то секреты.

– Раньше я жила вместе с Юлией Андреевной и Антоном в их квартире, в Москве, в Лефортово. Переехали… Переехали в двадцатом году. Я сюда, а Антон в соседнюю.

– А Юлия Андреевна?

– А она нет. Она здесь никогда не жила – заезжает в гости.

– То есть, условно говоря, три года Антон в той квартире один, а она только посещает?

– Да, примерно столько – плюс-минус.

– А где она сама живёт? – заинтересовалась Сорокина.

– Я не знаю – она не говорила. Мы с ней по телефону общаемся при необходимости. Общались…

– Ну допустим. Тогда вспомните, пожалуйста, когда она была здесь последний раз?

– Примерно пару недель назад – перед Новым годом. Я, к сожалению, не помню точно день, но запомнила другое.

– Что же?

– Она приехала, как всегда зашла ко мне, переоделась – у неё есть специальная одежда, в которой она ходит к Антону, чтобы ему было всё привычно. Мы посидели, попили чай, поговорили о делах, но вела она себя как-то необычно. Очень напряжённая, рассеянная – отвечала невпопад и как будто боялась идти к сыну. А вернулась от него вся в слезах. Такого не было никогда. Болезнь проявилась у него очень рано – в два или два с половиной года. Она, конечно, за это время повидала всякое, и её практически невозможно было выбить из равновесия. А тут вот так. Я попыталась узнать, что случилось, но она оделась и ушла…

– Так ничего и не сказала?

– Сказала… Сказала: «Я ужасно ошибалась. Я отняла у него жизнь». И вот… Больше я её не видела, – подытожила Марта и снова вытерла слезу.

– А почему вы раньше не обратились в полицию, а так долго ждали?

– А это не долго. Она приезжала не слишком часто. Последнее время раз в две-три недели – это уже вошло в норму. Да и праздники – у меня, собственно, и мыслей таких ещё не возникало. Это была не моя идея заявление писать.

– А чья же? – наткнулась Аня на очередной закоулок.

– Мне позавчера позвонила женщина – представилась Евой. Сказала, что не может найти Юлию Андреевну. Я ей вкратце рассказала примерно такую же историю, и она меня отправила срочно писать заявление.

– А как с ней связаться?

– У меня телефон остался, я могу вам прислать.

– Давайте. И сразу адрес квартиры в Лефортово скиньте тоже.

– Хорошо, – пробубнила Астахова, копаясь в своём смартфоне. – Держите.

Аня переписала полученные данные в объяснение и продолжила:

– Так, так, так… А с отцом Антона что?

– Я его не видела никогда. Вроде он их бросил, когда болезнь проявилась. Юлия Андреевна поэтому меня и наняла тогда, потому что одна не справлялась – и сын с проблемами, и работать нужно.

– А чем она занимается?

– У неё какой-то бизнес. Насколько я могу судить, вполне успешный. По крайней мере, недостатка в средствах она не испытывает. Вы же наверняка спросите – у меня одна из её банковских карточек, с приличной суммой. Я расходую с неё деньги на Антона и сама раз в месяц снимаю себе зарплату. Под отчёт, конечно. Вот, веду бухгалтерию, – добавила Марта, вставая, и достала из ящика толстую тетрадку. – Нужно вам?

Аня полистала страницы и отложила гроссбух.

– Пока не нужно. Буду иметь в виду, что тетрадка существует, – улыбнулась она Астаховой.

– Хорошо, – та убрала её обратно и снова села за стол.

– Ну что же, – Сорокина потёрла руками коленки, – теперь мне надо поговорить с Антоном.

– С Антоном? Боюсь это невозможно, – Марта занервничала и снова встала. – Анна Ивановна, я не могу вас к нему пустить. Я и сама понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет, и Ева предупредила, чтобы я из полиции к нему никого не пускала, пока с ней не переговорят. И она… Можно, я скажу, да?

– Конечно, говорите.

– Она сказала: «Если будут пальцы гнуть, пригрозите им проблемами от губернатора».

– Любопытно… Не переживайте, Марта, пальцы я гнуть не буду. Переговорю с этой Евой и с удовольствием приеду к вам снова.

Аня приветливо улыбнулась Астаховой и заметила, как та облегчённо вздохнула.

– Давайте мы закончим наш эпос, – Сорокина пододвинула поближе к женщине бланк объяснения, – прочитайте, пожалуйста.

Пока Марта знакомилась со своим рассказом, Аня гуляла взглядом по полкам, аккуратно расставленным банкам и красивым фарфоровым фигуркам, обитающим на кухне.

– Да, всё правильно, – наконец услышала оперативница привычную фразу.

– Теперь сразу под текстом пишите: «Мной прочитано, с моих слов записано верно» – и подпишитесь там же и внизу каждой страницы.

Закончив бюрократию, и гостья и хозяйка встали из-за стола, и Сорокина отправилась одеваться.

Уже в дверях Астахова протянула ей пакет.

– Здесь чай, который вы пили, заварочная чашка и небольшая инструкция по завариванию, – сообщила она. – И не отказывайтесь – мне очень хочется вас угостить.

– Мы с вами ещё познакомиться толком не успели, а вы меня уже всю задарили, – шутливо запротестовала Сорокина.

– Это вы ещё не успели, а я-то о вас уже всё знаю, – рассмеялась Марта. – А вот, например, ту девушку, которой я заявление писала, я бы задаривать не стала.

– А почему?

– Она какая-то поверхностная. Пустые глаза… И вы знаете – это, конечно, странно, но она мне напомнила Антона… Такая же… безразличная, холодная…

Он – когда-то на мосту

– Серёж, останови-ка здесь.

– Нельзя же на мосту, – робко попробовал сопротивляться водитель.

– Тормози-тормози, пройтись хочу. Высади и езжай – я догоню.

Чёрный «Мерседес», со включенной аварийкой, застыл в полосе. Задняя правая дверь седана открылась, и подошва дорогих ботинок пассажира коснулась мокрого асфальта. Мужчина вышел, поёжившись от внезапного порыва ветра, поднял воротник пальто, благополучно пересёк «выделенку» и, перешагнув высокий бордюр, оказался на тротуаре. Там он остановился и посмотрел по сторонам: на всём протяжении огромного Большого Каменного моста – ни одного человека. Только нескончаемый поток машин за спиной.

Он и сам толком не мог понять, откуда возникло это чувство – желание остановиться и выйти из машины. Как будто что-то тянуло – незримое, неосязаемое, но непреодолимое.

Мужчина повернул налево и не спеша пошёл, спрятав руки в карманы. Водовзводная башня притягивала взгляд – классический «открыточный» вид на Кремль. Внизу река несёт отражения густых белых облаков. Красиво. Солнце играет бликами на её беспокойной поверхности, дрожащей то мелкой рябью от порывов воздуха, то крупными волнами от проплывающих туда-сюда прогулочных теплоходов.

На середине моста он остановился и снова посмотрел по сторонам – по-прежнему ни души, но в голове как будто тихий шёпот, переходящий в беззвучный крик.

Мокрая ограда соревновалась с волнами переливами ярких вспышек отражённого света, и они – эти два коротких отрезка, шириной чуть меньше его ладоней – приковывали к себе взгляд неестественной бледностью покрывавшего их инея.

Мужчина протянул к ним руки, словно пытаясь разогнать этот морок, обманывающий глаза, и тут же отдёрнул их – ледяные молнии вонзились в кожу, незримо разрывая плоть и вгрызаясь в кости, пронеслись по всему телу и выбили землю из-под ног. Взмахнув руками, как будто был не на шершавом асфальте, а на мокром льду, он едва не упал, но, поймав баланс, устоял, в недоумении разглядывая неповреждённые ладони.

– Молодой человек, у вас всё в порядке?

Мужчина уверенно зафиксировал ноги и перевёл удивлённый взгляд на проходящего мимо старичка с палочкой, выдавив из себя подобие улыбки.

– Да, всё хорошо. Похоже, статическим электричеством шарахнуло.

– Поаккуратнее. Там внизу вроде кабель меняют.

– Спасибо, постараюсь. Не ожидал.

Старик пошёл дальше, что-то тихо ворча себе под нос и покачивая головой, а мужчина непроизвольно потянулся обратно к ограде.

Беззвучный крик усилился, словно моля о помощи, и его руки уверенно легли на обжигающий иней. Металл забирал тепло ладоней и отдавал им свой холод. Какой-то… неживой, нечеловеческий холод…

День четвёртый

Утром следующего дня, вернувшись с совещания, Сорокина в очередной раз перечитала объяснение Астаховой, собирая мысли в кучу перед предстоящим разговором. Подготовившись, она набрала номер и услышала очень мягкий – словно проваливаешься в перину, – но с небольшой хрипотцой, женский голос:

– Слушаю.

– Ева? – уточнила Аня на всякий случай.

– Да.

– Сорокина Анна Ивановна, уголовный розыск. Добрый день – есть у вас минута?

– Да, конечно. А какой у вас вопрос? – добавилась в перину капелька заинтересованности.

– Я общалась с Мартой, она дала ваш номер и сказала, что вы просили с вами связаться.

– Мартой? Я не понимаю пока, о чём речь, – заинтересованность сменилась на сомнение.

– Я занимаюсь розыском без вести пропавшей Борисовой Юлии Андреевны.

– А, вы по поводу Юли! Да, конечно, спасибо, что позвонили.

– Да не за что. Я так понимаю, у меня и выбора-то не было, – ответила Сорокина, не удержавшись от совсем лёгкого сарказма.

После этой фразы Аня услышала, как изменились интонации собеседницы, и догадалась, что та начала широко улыбаться.

– Да нет, что вы, – максимально миролюбиво отреагировала Ева. – Вы, видимо, про губернатора? Так это я на случай всяких неадекватных личностей, чтобы мальчика не травмировали лишний раз.

– Мы можем с вами встретиться?

– Конечно-конечно. Подъезжайте к одиннадцати в «Кофеманию» на «Павелецкой» – я вам скину координаты. До встречи.

Сорокина на секунду зависла, глядя на замолкший смартфон, увидела отображаемое на экране время и, непроизвольно матюкнувшись, бросилась одеваться.

– Своеобразная дама, – добавила она к своему лингвистическому пассажу, на ходу набрала сообщение Хромко: «Срочно выезжаю в Москву по Борисовой» и побежала в сторону автобуса.

Домчавшись до назначенного места, видимо, за рекордные час с небольшим, Аня зашла в стеклянные двери, едва не перепутав их с такими же стеклянными окнами в пол. Быстро окинув взглядом заведение, она без сомнения остановилась на одиноко сидящей особе, мысленно примерив ей голос из телефона. Отправив для надёжности сообщение: «Я на месте» и увидев соответствующую реакцию, она направилась к столику.

Первое, что пришло в голову Сорокиной: «Хорошо, что я не мужик, а то бы сейчас башка выключилась». Внешность дамы, вероятно, вызывала у противоположного пола истерические обмороки и непреодолимое желание достать с неба луну и солнце и все бриллианты недр земли, чтобы вручить ей в обмен на единственный благосклонный взгляд. Её наряд и аксессуары супердорогих брендов полностью соответствовали этой версии, при этом Сорокина понимала, что мадам просто вышла в кофейню, можно сказать, «в домашнем». Мозг по привычке попытался определить возраст, но оставил эту неблагодарную затею – в данном случае всё равно будет мимо.

– Ева? – на всякий случай спросила Сорокина, садясь напротив.

– Да, здравствуйте, – улыбнулась дама. – Вы, видимо, Анна.

– Она самая. Простите, я немного запыхавшаяся – вы меня достаточно неожиданно пригласили, а из Красногорска путь не близкий.

– Из Красногорска?

– Ну да, Борисова же в Красногорске пропала – я там и работаю.

– Ой, простите ради бога! Я как-то совсем не подумала, что вам ехать далеко. Простите, пожалуйста! У меня в голове куча проектов, встреч, я на часы смотрю, думаю – вот как здорово, как раз «окно» с одиннадцати. Простите меня – так неудобно получилось!

– Да ничего страшного, утренняя пробежка мне не повредит, – искренне улыбнулась в ответ Сорокина, немного обалдевшая от такого потока извинений.

– Будете что-нибудь? Кофе, чай, перекусите?

– Я, наверное, кофе выпью.

– Сейчас я попрошу, вам сделают.

Ева подозвала официанта и, закончив с заказом, вернула своё внимание Сорокиной.

– Вы понимаете, мы же с Юлей практически не знакомы. Она совсем недавно ко мне обратилась – очень жалко, что так поздно. Но да, такое было время, информации никакой, что делать, никто не знает, диагноз никто не ставит, и время, конечно, упущено. Очень жаль! Можно, конечно, что-то попробовать, но возраст такой, что я, боюсь, не справлюсь!

– Подождите-подождите. Я пока не очень ориентируюсь, о чём вы, – попыталась Аня приостановить этот информационный поток.

– Я про её сына.

– Смотрите, я пока про её сына знаю только со слов Марты – это… как её правильно назвать, не знаю – в общем, она сказала, что помогает Антону по хозяйству, грубо говоря. С её слов, у него шизофрения…

– Да нет, что вы, – прервала Ева Сорокину, – никакая у него не шизофрения! В этом-то и проблема – всех под одну метлу. У него аутизм.

– Вы меня извините – я-то разницу между аутизмом и шизофренией не понимаю.

– А у нас вообще мало кто понимает. Кто-то вообще не признаёт. Правильно его называть – расстройство аутистического спектра, РАС. Взрослым так вообще этот диагноз в России не ставят, потому что считают детской версией шизофрении. До восемнадцати дорос – всё, полноценный шизофреник. Но это совершенно отдельная история.

– Ева, подождите, я так совсем запутаюсь. У меня есть определённый опыт структурированно вести беседу – можно, я у вас перехвачу инициативу? – попыталась Аня привести разговор в порядок.

– Да, конечно, простите, пожалуйста. Хочется всё сразу и побыстрее – всё ведь важное. Я архитектор – я хорошо планирую пространство, а вот в повествовании у меня бывает хаос, особенно в письменном, – рассмеялась Ева.

– Я вас понимаю – сейчас попробуем разобраться.

Аня достала из рюкзака блокнот и ручку и приготовилась делать пометки.

– Начнём с начала – простите за тавтологию. Когда и как вы познакомились с Борисовой?

– Тогда совсем с начала. У меня есть благотворительный фонд – я помогаю родителям и их деткам, в том числе пытаюсь передать и свой опыт мамы, воспитывающей особенного сына.

Ева грустно улыбнулась и продолжила:

– И поверьте, это не моя прихоть или уход от проблемы – так его называть. Он, как и другие детки с аутизмом, просто отличается от нас, обычных людей – таких, которых принято считать нормальными. Считается, что аутизм неизлечим – возможно, потому, что это не болезнь. Достоверных данных о причинах его возникновения нет – только гипотезы. Аутисты видят и чувствуют этот мир по-другому, а мы учим их адаптироваться, подстраиваться, приспосабливаться. По сути, учим быть похожими на нас – но только похожими. Это очень тяжёлый труд, и справляются далеко не все родители. А Юленька – она мне позвонила примерно месяц назад – извините, я не смогу сказать, через кого она меня нашла, я не спрашивала. Позвонила – мы встретились. Она рассказала свою историю, к сожалению, очень типичную. По факту про аутизм она узнала от меня. Сначала она считала, что Антон просто не такой, как все, – упрямый, застенчивый, нелюдимый. Потом думала, что его странности – это всё просто капризы. Потом, не без чужой помощи, конечно, она убедила себя, что у него шизофрения, – и это было удобно, всё объясняло, снимало все вопросы. По этим признакам я могу предположить, что у него была не очень тяжёлая форма расстройства – вероятно, синдром Аспергера[6]. Но время упущено, и возможна ли его адаптация по тем программам, которые мы используем с детками, я не знаю – он уже взрослый человек. Изоляция и потакание его ритуалам ему, конечно, тоже на пользу не идут. Вот примерно так я ей и объяснила.

– И как она среагировала? – направила Сорокина собеседницу в нужное русло.

– Как она могла среагировать… – Ева пожала плечами. – Шок, конечно, и чувство вины.

– Перед исчезновением она ездила к нему, похоже, именно с этим чувством. Марте о том, как прошла её последняя встреча с сыном, она не рассказала, но вышла в слезах, уехала, и больше её никто не видел.

– Для неё это, несомненно, был тяжелейший удар, но и для него последствия могут быть весьма плачевными, – Ева выглядела очень расстроенной и сокрушённо покачала головой.

– Какими? – уточнила Аня, стараясь ничего не упускать из этой новой для неё области знаний.

– Без матери – без опекуна, с его официальным диагнозом дорога только в специализированное закрытое лечебное учреждение – проще говоря, в «дурку», а по сути, в тюрьму. Причём только за то, что он немного не такой, как большинство. Вы не представляете, какая это пытка, с его нервной системой – непрекращающаяся пытка. Любое изменение обстановки для него неприемлемо. Другая одежда – часто бывает даже, что и тип ткани, другая еда и её консистенция, иначе поставленный предмет, звуки, запахи, свет, незнакомые люди и так далее, и тому подобное – всё может вызвать так называемую сенсорную перегрузку. Её принято называть «мелтдаун» – тут и агрессия, и самоагрессия, и крики, и весь букет. Таким же термином неофициально называют расплавление активной зоны ядерного реактора – это чтобы вы примерно понимали, что происходит у аутиста в голове в эти моменты. Его противоположность – шатдаун – ступор и полный уход в себя. В больнице для шизофреников всё это будет провоцироваться постоянно, всё больше подтверждать его якобы шизофреничность, с постоянными попытками купировать приступы совершенно бесполезными тяжёлыми препаратами. Вот такое будущее…

– Это же ужасно… – не удержалась девушка от проявления эмоций.

– Не то слово… Вы, Анна, сможете спасти Антона от этого, только если найдёте его мать живой и адекватной. Не уверена, что это возможно…

– Я постараюсь… – Сорокина опустила глаза, погружаясь в собственные воспоминания. – Я для этого и работаю в уголовном розыске.

– Огромное вам спасибо! – Ева потянулась и сжала лежащую на столе ладонь девушки. – Мы должны ему помочь.

– Для этого мне нужно с ним поговорить, – Аня, немного смутившись, мягко вытянула свои пальцы из руки Евы. – Подскажете, с какой стороны мне к этому процессу лучше подобраться?

– Только в общих чертах – я же с ним не знакома для конкретных рекомендаций. Например, никакой парфюмерии, громких звуков, одежду выбирайте спокойных цветов. Разговор начинайте сами – начало и поддержание общения для него большая проблема, так что вам нужно быть, так сказать, первой скрипкой. Вопросы подбирайте простые и понятные – он всё воспринимает буквально. Вот совсем буквально – никаких подтекстов и намёков, всё прямо в лоб, так сказать. Будьте готовы услышать то, что обычно напрямую говорить не принято, – это он не со зла. Не давите. Увидите повторяющиеся движения – например, раскачивание из стороны в сторону, частое поправление одежды, повторение фраз и тому подобное, – значит, перегрузка приближается. Это он пытается себя успокоить – так называемый стимминг, самостимулирующее поведение. Не доводите до мелтдауна – заканчивайте. Лучше продолжить в следующий раз – ему нужно «остыть». Что ещё… В целом-то я, конечно, наобум, очень-очень обобщённо. Дело в том, что каждый человек с аутизмом – он действительно особенный. Есть такое высказывание исследователя аутизма, профессора Стивена Шора, который и сам является аутистом: «Если вы знаете одного человека с аутизмом, то вы знаете одного человека с аутизмом». К каждому нужно найти свой подход – как, впрочем, и к обычным людям. Почитайте литературу перед встречей – может, что-то пригодится. Лучше всё-таки иметь какое-то базовое представление об особенностях человека, с которым предстоит общение. Я вам скину примерный список книг, с которых можно начать. Ну и интернет вам в помощь, а там вас неизбежно будет ждать встреча с фильмом «Человек дождя».

– Ой, а я его уже смотрела, – оживилась Сорокина. – Могу ещё пересмотреть, если будет какая-то польза.

– Фильм отличный, но практической пользы, кроме, несомненно, эстетического удовольствия, думаю, не будет.

– Понятно, спасибо большое! – улыбнулась Аня. – А говорили, что не умеете рассказывать. Я и слова толком вставить не успела – вы практически всё повествование самостоятельно выстроили.

– Да? Это, наверное, из-за того, что тема эта мне очень близка, вот Остапа и понесло, – рассмеялась Ева. – Как вам кофе?

– Ой, я как-то не особо разбираюсь – вроде хороший. Вот вчера меня Марта чаем напоила – действительно зацепило. Она оказалась в этом экспертом.

– А я кофе совсем не пью. Чай иногда, зелёный, очень слабо заваренный. Вот, кстати, тоже максимально важный момент для людей «в спектре»[7] – питание. Попросите Марту очень подробно, с ингредиентами и способом приготовления, расписать меню Антона – я посмотрю, и скорее всего, придётся сильно корректировать. Мы с Юлей этого вопроса тоже коснулись и должны были встретиться, поговорить как раз по питанию, но она на связь не вышла. Я её, собственно, поэтому и стала разыскивать.

– Хорошо, спасибо. Марту озадачу и вам наберу. Надеюсь, я так же не пропаду из-за вашего задания, – пошутила Аня.

– Боже упаси! – излишне серьёзно среагировала Ева.

– Ой, и скажите мне ещё, пожалуйста, свои фамилию и отчество – мне для рапорта о беседе нужно, – спохватилась Сорокина, уже вставая из-за стола.

– Холмакова Ева Александровна, 38 лет, Близнецы, архитектор, – улыбнулась собеседница. – Будем знакомы.

– Спасибо! – ответила ей улыбкой девушка, записала в блокнот и начала одеваться. – Я вам позвоню, как будет готово меню и… И, наверное, уже после того, как попробую поговорить с Антоном.

– Удачи вам, Анна, до встречи!

– До встречи.