Искатели. Свидетели. Творцы

Наши отступили к рыбзаводу, а к нам во двор поставили танкетку. Мы видели, как после боя возвращались немцы, жизнерадостные и даже приветливые. Из Абрау-Дюрсо им привозили шампанское, они веселились, слушали музыку, играли на губных гармошках. Словом, война им, похоже, была просто в радость. С моими родными они разговаривали на немецком, убеждали их в том, что война закончена в пользу Германии.

Наших методически обстреливали. Кто мог из бойцов переплывал бухту и уходил за перевал. Много было раненых, отступление было организовано плохо. В городе появилось гестапо. Немцы стали ходить по дворам, искали евреев. У нас во дворе жила целая еврейская семья. Под предлогом вызова на уборку винограда им принесли распоряжение, отпечатанное, кстати, на бланках горисполкома. На самом деле их вместе с другими евреями увели на расстрел, в район пригорода, где теперь стоит памятник Непокоренным. Немцы забрали все ценное из квартиры, я только успел залезть через форточку, чтобы взять что-нибудь съестное.

Теперь почти за все наши действия полагался расстрел. Не успел домой попасть до наступления комендантского часа – расстрел. И однажды по мне стреляли, хотя видели, что перед ними всего лишь пацан.

У нас во дворе жила еще одна семья, отец-еврей ушел на фронт, а русская мать с сыном остались. Немцы пришли забирать сына, мать умоляла не трогать ребенка, потом крикнула ему: беги! Он побежал, но немцы стали стрелять в него, тот упал, попытался ползти, но его все же добили. Немцы при этом гоготали, для них это было всего лишь веселой охотой. Эта страшная картина до сих пор стоит перед моими глазами… Вот тогда мы начали понимать, что такое немецкий менталитет, что немцы – совершенно другая цивилизация, они могли убивать и радоваться при этом. О них Черчилль сказал, что это «народ, у которого дисциплина заменяет человеколюбие», люди, которые пойдут на любые преступления, выполняя приказ.

Полагая, что победа у них уже в кармане, здесь, в Новороссийске, фашисты собирались установить свой порядок, может, оттого поначалу и вели себя по-другому. Они веселились, к ним приезжали артисты из Германии, начали свою газету выпускать, а населению даже стали выдавать хлебные карточки. Но когда наши показали свою силу, все стало меняться. По городу пошли листовки, я тоже их таскал. Мы узнали о захваченных в плен под Сталинградом 90 тысячах немцев – вот тогда у фашистов наступило уныние. Ведь недаром потом они говорили, «мы вас летом танками, а вы нас зимой санками». У нас на постое был немолодой уже немец Ганс, из крестьян. Войну поругивал и понемногу рассказывал о том, какие слухи ходят, что происходит на фронтах, и мечтал о том, чтобы все это наконец закончилось.

В апреле 43-го немцы хотели сбросить наших с Косы (Малой землей ее назвали позже). Пять немецких дивизий, 800 орудий, до 500 самолетов были направлены против небольшой группы солдат, оказавшихся на маленьком кусочке земли, открытом врагу со всех сторон. Ведь хуже места для обороны невозможно было представить. Бойня была страшная, ад кромешный. Зажатая со всех сторон горами бухта отражала эхом каждый взрыв по нескольку раз. Поднималась стена дыма, черной мглы, за которой ничего не было видно. Я наблюдал эту картину, и сердце разрывалось на части от увиденного и услышанного. Несколько раз немцы ходили в атаку и возвращались ни с чем. Один из них, описывая эти события уже в наши дни, называет огромные потери за время атак. И ничего, только один маленький кусочек в Вербовой балке отбили. Получается, всего лишь 5 километров пути от кладбища на Солнечной до Косы не могли пройти 60 немецких танков!

Малая земля породила у немцев теперь уже неверие в возможность победы над русскими. А наши истребители лихо сбивали немецкие самолеты, порой они падали десятками за один бой. Здесь наша армия показала превосходство, потому что наши солдаты были уже другими. У немцев же случился моральный надрыв.       ·       · ,

Теперь я понимаю, почему наши выиграли эту войну, победили фашиста, который с легкостью оккупировал всю Европу, практически не получив при этом серьезного сопротивления. В «Завещании Гитлера» пишется: «Мы проиграли потому, что немецкий народ столкнулся с более сильной волей русского народа». Малая земля стала одной из точек спора двух сил. Гитлер, несмотря на все свои усилия, его проиграл.

После войны вместе с другими мальчишками Валентин бегал на косу, где все было разворочено, лежало много оружия, патронов и всяческой военной амуниции. Пацаны собирали боеприпасы и устраивали свои фейерверки. Много народу тогда гибло от неразорвавшихся мин. Вместе с отрядами добровольцев эти ребята разминировали город.

Война оставила глубокий след в душе новороссийского паренька. И даже по прошествии шести десятков лет эти воспоминания не только не потускнели, а наоборот, будто стали ярче.

В 1993 году в Новороссийск приехали немцы – участники боев на Малой земле. Валентина Свидерского попросили сопровождать бывших солдат вермахта. Они делились своими воспоминаниями о тех днях. Многие из них здесь впервые увидели силу русского характера. Для них «дранг нах Остен» завершился здесь, в Новороссийске. На Малой земле они теряли ноги, руки и, главное, веру в свою непобедимость. С одним из них Вилли Рэмом Валентин Евгеньевич переписывается и по сей день. Кстати, Рэм привез в Новороссийск благотворительную помощь для городской больницы.

Ныне Валентин Евгеньевич собирает материал, который с достоверностью может рассказать, какой это была война глазами самих оккупантов. В Германии выходят издания, где публикуются воспоминания бойцов вермахта. Там есть рассказы о Новороссийске, Малой земле. Сохранились и фотографии, сделанные во время войны в нашем городе и окрестностях. Материалы были переданы в городской музей-заповедник.

Вот лишь некоторые фрагменты из публикации Алоиза Бесла «Мысхако».

Об операции «Нептун»:

«…Эта акция, осуществляемая офицером морской пехоты майором Куниковым, привела в конце концов к захвату горной гряды Мысхако… Русские тотчас же сообразили, что захватили против всякого ожидания не только крайне удачную позицию, но и стратегически ключевую точку. То, что вначале было задумано как отвлекающий маневр, оказалось главным козырем операции…

В тот момент, когда с немецкой стороны началась планомерная операция по ликвидации береговых укреплений противника, было уже слишком поздно. То, что могло быть осуществлено несколькими днями ранее, теперь оказалось практически неразрешимой задачей для имеющихся в наличии войск. Повторяемые со всем упорством атаки с нашей стороны не приводили ни к какому успеху. В апреле 1943 года Гитлер отдал категорический приказ – уничтожить советский береговой плацдарм».

О наших бойцах:

«…Они сидели поодиночке в глубоко вырытых окопах, защищенные откосами и растительностью. В ближнем бою необходимо было сражаться с каждой из этих «крепостей», обороняемых одним человеком».

Об их солдатах:

«…Несмотря на досадные неудачи, полки мужественно продолжали наступление, потери все возрастали. …В тот день дивизия потеряла убитыми и ранеными порядка 900 человек из обоих горно-егерских полков 4-й Горной дивизии.

Гора, приведшая к стольким жертвам, стала роковым рубежом и для всеми любимого командира дивизии генерал-лейтенанта Кресса. 11 августа 1943 года в 6 часов утра во время осмотра передовой он был убит выстрелом в голову. Воины дивизии, которые пережили это нападение, до сих пор помнят этот ужасный день и своих товарищей, оставшихся на Мысхако».

Война пронзила души и русских, и немецких солдат. А победила ее на самом деле та самая рыцарская человечность русского воина, свидетелем которой стал подросток Валя Свидерский.

Новороссийские новости, 15.04.2005

Выжить за краем жизни

Автор: Соня Ланская

– Перед вторжением фашистов в Новороссийск по городу ходили слухи, будто немцы – банда грязных оборванцев, которые давно поели у себя в Германии всех крыс. И каково же было наше удивление, когда немцы пришли! – рассказывает Валентин Свидерский, десятилетним мальчишкой побывавший в оккупации.

Оказалось, не все было хорошо с нашей пропагандой. В этом смысле Геббельс работал тоньше, показывая в немецкой кинохронике розовощеких русских солдат под Москвой и их же – худых, изможденных – под Сталинградом. Увидев первые достоверные кадры противника, можно было поверить и в последующие.

На самом деле фашисты тоже не имели достаточного представления о том, с кем им придется воевать. Поэтому в поход на восток они отправлялись с тщательностью туриста. А чтобы путешествие было достаточно комфортным, немцы не ленились таскать за собой мельхиоровые столовые приборы, изготовленные по спецзаказу гитлеровской армии, фаянсовую посуду со свастикой, которую, кстати, и по сей день находят в старых окопах в окрестностях Новороссийска. В прошлом году, например, в старом доме за печной кладкой были найдены не потускневшие от времени немецкие ложки со свастикой.

Что же касается продовольствия, то огромные его запасы вывозились со всей Европы. Выкачивали все съестное и у нас. Вездесущие пацаны наблюдали, как тюки, коробки и ящики сгружались с телег в подвалы 21-й школы. Там было все, что полагалось воевавшей армии: отличные лезвия для бритья, мыло, вакса, чтобы немецкий солдат всегда был «при параде».

– Я не раз наблюдал быт оккупантов, – вспоминает Валентин Евгеньевич. – Они никогда не воевали натощак. Вся жизнь их была построена по расписанию, где царил немецкий порядок. Уже после того, как немцы были выбиты из города, мы лазали с друзьями по блиндажам и окопам, русским и немецким. У наших-то все было попроще. Землянки, где по колено вода, неглубокие. Морская наша пехота не любила копать окопы, морской престиж не позволял. А вот немец на Колдун-горе сидел основательно: здесь окопы рылись глубокие, капитальные. И все обустройство в них свидетельствовало о комфорте. Там находили шерстяные одеяла, приличную посуду, сотни бутылок из-под лучших советских вин, шампанского, рома, коньяка.

Регулярно у немцев – баня и отдых. У них был заведен такой порядок: десять дней на фронте, то есть участие в боевых действиях, десять дней в доме отдыха, который был организован в Новороссийске в двухэтажном доме на пересечении улиц Свободы и Профсоюзной. Это здание и сейчас стоит. Сюда доставляли литературу, а из Германии приезжали артисты, чтобы поднять дух немецких солдат.

Уже после окончания военных действий в районе Станички пацаны, да и более предприимчивые взрослые, рискуя подорваться на минах, собирали все, что могло пригодиться для жизни. Очень ценными трофеями были колючая проволока, тесаные бревна, которые использовались при строительстве блиндажей. Кусок колючей проволоки стоил 200 рублей, это были большие деньги, если учесть, что булка хлеба в 1945 году стоила 90 копеек. Пацаны собирали и патроны, порох, свинец из винтовочных пуль, потом продавали охотникам. Не менее ценными были латунные гильзы от снарядов, это был очень дорогой материал. Годилось и оставшееся немецкое добро. Из немецких шерстяных одеял шили пальто.

Как-то не очень было принято писать о быте наших бойцов на Малой земле. Но и здесь на самом деле под непрекращающимися разрывами снарядов кипела жизнь.

Продовольствие для десантных соединений доставляли малыми судами из Геленджика. Долгое время не удавалось сохранять доставленное продовольствие и грузы от уничтожения противником. Имущество прятали под обрывом, а с моря закрывали стенками из ящиков из-под боеприпасов, наполненных морской галькой и песком. Сверху это все прикрывали брезентом и палатками. И только во второй половине лета появилась возможность пробивать штольни в отвесных обрывах.

Наших бойцов старались хорошо кормить. Дважды в день им доставляли горячую пищу – рано утром, пока солнце не взошло, и поздно ночью. Для этого были задействованы гужевые роты. Лошадей не было, а вот ослики оказались самыми подходящими для этой работы. Маленькие трудяги незаметно продвигались вдоль траншей, их всегда с восторгом встречали бойцы, стараясь защитить от немецких пуль и снарядов.

Осликов нагружали ящиками с боеприпасами или мешками с продуктами и пускали их вдоль траншей, ведущих на передовую, с одним вьюковожатым на несколько осликов. А грузчики, кладовщики ежедневно под прицельным огнем разгружали суда, обеспечивая прием продовольствия. Доставалось и вожатым, многие из них были ранены, убиты.

Обычно запас продовольствия имелся на 3-4 суток, а сухой паек на 7-8. Летом во многих частях для приготовления пищи использовали зелень, виноградный лист. Для бойцов в качестве лечебного настоя против куриной слепоты и авитаминоза готовили хвойный экстракт. А в 255-й бригаде морской пехоты даже организовали выпечку хлеба своими силами.

В дневниках участницы боев на Малой земле Марии Педенко, которые нашли друзья-однополчане уже после ее смерти, есть очень интересные описания жизни на осажденной земле. Мария была корреспондентом газеты «Полундра», выпускавшейся для наших бойцов.

Вот как она описывает один из эпизодов:

«Мы все время находимся под огнем. Как к нему ни привыкай, привыкнуть все же трудно. Но теперь, когда ослепительное южное солнце стало сильнее пригревать землю, казалось, что ни грохот, ни стрельба тебя словно не касаются.

В один из таких дней наши бойцы занялись ловлей рыбы. Вместо снастей прихватили гранаты. «Порыбачили» полчаса, зато потом притащили целый мешок рыбы. Мы стали варить уху. Повесили на рогаче ведро с водой, разожгли на полу политотдельского кубрика маленький костер, насыпали в ведро крупы и соли. Уха получилась необыкновенно вкусной. Открою секрет – это потому, что я добавила кусочек лука. Трудно, просто невозможно словами рассказать, что означал тогда этот кусочек свежего лука на Малой земле».

Удавалось попробовать бойцам и первые созревшие виноградины на плантациях Мысхако. Но особо трудно было с питьевой водой. Вспоминает бывшая санитарка М. Мрыкина: «Мы приходили в отчаяние от того, что не было питьевой воды. Тяжело было смотреть на раненых, страдавших от жажды. Иные умирали, а я в голос ревела от жалости. Два бойца, Головин и Дмитриев, приносили воду в котелках. Вода бурого цвета, с кровью вперемешку. Они собирали талую воду в лужицах на территории рыбзавода. Мы обезвреживали ее хлорными таблетками. А один раз Ваня Семищенко принес в котелке вовсе красную воду. «Пейте, кровные братки, – говорит. – Живы останетесь – вспомните Малую землю».

После изгнания фашистов из Новороссийска в подвалах разрушенных зданий кинотеатра «Москва», холодильника находили многочисленные жертвы: расстрелянные советские бойцы, мирное население. Об этом писали газеты 1943 года. Они же писали по горячим следам, что Новороссийск по степени разрушения похож на Сталинград.

Но и немцы поплатились за свое высокомерие. Учительница Алла Григорьевна Матякина, оказавшаяся в оккупированном городе, тогда была еще совсем девчонкой. Она часто бродила по городу и навсегда запомнила страшную картину. Зимой, в мороз, у ограды Ленинского парка лежала целая гора замерзших трупов фашистов, их свозили туда с поля боя для захоронения. И особенно запомнилось тело совсем молодого немца. Его светлые волосы шевелились на ветру, казалось, что он живой.

Валентин Свидерский передал для этой публикации совершенно уникальные фотографии, они нигде не публиковались. Фото распечатаны с трофейного немецкого фотоаппарата, найденного среди городских руин. Очевидно, эти фото сделаны в районе Новороссийска, аналогичные скалы есть на старых фотографиях, и, возможно, в Абрау-Дюрсо, у входа в подвалы винзавода. Симпатичный немец смотрит в объектив камеры с улыбкой победителя…

И вот еще одна находка, открывшаяся уже в наши дни. Это страница из немецкого издания для ветеранов вермахта. Прислали ее немцы, воевавшие под Новороссийском. Присланный фрагмент дает представление о печальной судьбе лейтенанта Хельмута Рабуса, погибшего в боях на «Голубой линии». Его письма, написанные в наших краях, почта доставляла матери в Германию.

«Дорогая мама! Последний вечер в Обераммергау (городок в баварских Альпах – прим. ред.) Надеюсь, что это письмо будет вскрыто не раньше, чем я хотел бы. На этот раз я охотно ухожу на фронт (не за фюрера! Но и не против него – будь спокойна). Я знаю, что моя разбитая и расстроенная волею судьбы творческая дорога не будет долгой. Но я вижу свою жизнь совершенно не «внезапно оборвавшейся», как ее можно было б назвать. Важно не то, сколько ты проживешь, а как. Осмелюсь предположить, что у меня была прекрасная – хоть и не всегда легкая – жизнь. И разве этого не достаточно? Я думаю, как раз в последнее время внешне и внутренне во мне родился свободный человек. Я вижу свою жизнь клонящейся к концу. Господь уже отзывает меня к себе…».

Вот что в 1943 году писал о Новороссийске в газете «Правда» Всеволод Вишневский: «Немцы рвались на Сухумское шоссе – путь к югу, к пальмам… Немцы бросили в дело своих альпийских стрелков, горную гвардию… Выйти к морю немцам не удалось. Напрасно ротные командиры поднимали стрелков: еще бросок и за горой откроется море, счастье победы и музыка до Берлина, куда повезут всех в отпуск на каких-то ослепительных пассажирских теплоходах».

Не сбылось…

Новороссийские новости, 8.04.2005

Тайна страшного Ганса

Автор: Соня Ланская

Елене Дмитриевне Темерчевой (девичья фамилия Цуканова) в начале войны было всего три с половиной года. Но память детская имеет уникальные свойства, особенно если в ней отпечатываются какие-то очень яркие моменты жизни.

По сути память Елены и началась с войны. Каждый год, отмечая свой день рождения в семейном кругу, они вместе со старшей сестрой Люсей вспоминали те годы. Более взрослые впечатления Люси дополняли и проясняли белые пятна, до поры до времени закрытые для маленькой девочки. От сестры она узнавала такие подробности, которые не прочитать в книгах. Но самое удивительное пришлось узнать уже после смерти Люси, буквально через полтора месяца в прошлом году, когда в дверь ее дома постучался неожиданный незнакомец…

Семья Цукановых жила на Мефодиевке по улице Старошоссейной, мама Елены Дмитриевны – Антонина Емельяновна (в девичестве Полежаева) работала завхозом 18-й школы. Когда война началась, школу сразу превратили в госпиталь. А когда немцы стали наступать со стороны Волчьих ворот, семьи военнослужащих (отец был на фронте) эвакуировали вместе с ранеными. Но мама вместе с тремя детьми (Люсе было 14 лет, брату Володе – 8 и Лене – 3 года) не смогла вырваться из города, и вся семья вернулась домой.

Начались жуткие бомбежки, от одного только гула немецких бомбовозов в доме повылетали стекла.

– У нас был большой старый дом, – рассказывает Елена Дмитриевна, – в одной половине жили мы, в другой сестра мамы с сыном и дядей Володей, которого не взяли на фронт, – у него не было руки. За домами проходили карьеры. Вот в этом месте, на краю участка, взрослые вырыли землянку, где мы все вместе с семьей дяди и бабушкой разместились. И удивительное дело, сестра Люся не боялась бомбежек, моталась по всей округе, и хоть бы какой осколок ее тронул.

Напротив дома, метрах в двухстах, где сейчас ветлечебница, стоял немецкий штаб и рядом с ним – танк. Оттуда очень хорошо просматривалась наша землянка. Однажды мама вместе с дядей шли к землянке и заметили, что танк стал разворачиваться в их сторону. Едва успели войти в землянку, как танк прямой наводкой шарахнул прямо по ним. По всей видимости, фашистам показалось, что там прячутся партизаны. Дяде Володе снесло полчерепа, в самой землянке убило маминых родного и двоюродного братьев, ранило в руку маму, задело осколками и меня. У бабушки буквально вывернуло колено так, что ей до конца жизни пришлось передвигаться, ползая на коленях. Дом при этом остался цел, а землянку завалило. Дядю и братьев завернули в простыни и там же, в землянке, похоронили. И лежат они там до сих пор, рядом с домом, который был перестроен уже после войны. Ведь перезахоранивать в те годы не разрешали.

Мы перебрались в дом, на постой к нам определили двух фашистов – немца Ганса и чеха Франца. Немец был злющий, и мы его боялись, а чех добрый. У мамы рука воспалилась, ничего делать не могла, еды в доме никакой… Глядя на это, Франц подсказал Люсе: иди на кухню штаба, картошку чистить. А мне сшили полотняную сумочку, с которой я бегала на кухню. Там Люся украдкой кидала на дно сумки пару картошек, а сверху картофельные очистки. Немцы гоготали, обзывая русских свиньями, которые питаются объедками. А я, мелкая и шустрая, умудрялась за день натаскать таким образом целое ведро картошки. Потом Люся вместе с другими женщинами стала ходить в Крымскую, где можно было менять вещи на продукты. Она была самой удачливой в этом деле, ее сразу окружали крестьяне, забирая буквально все, хотя вещи у нее были похуже. Она думала, что ее просто жалели как самую молодую.

Люся была отважной и смышленой. Домой она приносила зерно, масло – когда что было. Однажды по пути им встретились полицаи и стали отбирать у женщин все продукты. Люся схватила свой мешок и тут же вываляла его в крови убитой лошади. Полицаи побрезговали брать такую поклажу. Так Люся спасла драгоценные продукты. Сестра стала спасителем семьи.

А мама болела, рука все гнила. Однажды фрицы, жившие на постое, даже привели к ней доктора. Тот посмотрел и сказал, надо отрезать руку, иначе не спасти. А у нас неподалеку жила известная знахарка Платонова. Мы позвали ее к маме. Она посоветовала бить лягушек и их мясо прикладывать к ране. Мы так и сделали. И что вы думаете? Руку спасли, рана зажила.

Однажды Люсю вместе с другими женщинами арестовали и забрали в гестапо. Мама обратилась к знакомой учительнице немецкого языка, она работала переводчицей в комендатуре, и та вызволила сестру.

Но Люся по-прежнему была отчаянной девушкой. В доме был патефон и пластинки, которые прятали подальше от чужих глаз. Когда в доме не было постояльцев, сестра ставила любимые мелодии. Однажды, когда Люся слушала любимую песню «По долинам и по взгорьям», внезапно в дом вошел Ганс. Что тут было! Немец орал, кричал, что всех расстреляет, разбил пластинку, но – в гестапо все же не донес.

– Я хорошо запомнила чеха, он был добр ко мне. До сих пор в голове стоит картинка: я прыгаю на одной ножке, а Франц учит меня немецкому языку, предлагая повторять за ним «Ich liebe dich» («я тебя люблю»). Еще он подарил мне красивую ложечку, которую я долго хранила.

Когда наши стали наступать, немцы все оставшееся население погнали в сторону Джанкоя, в пересыльный лагерь. Помню, как мы шли голодные, а жители окрестных сел бросали нам на дорогу какую-нибудь еду. Я была ранена, по ноге сочилась кровь. Немцы расстреливали, если видели кровь, – боялись инфекции, поэтому мама тщательно скрывала мои раны, по возможности застирывая чулки.

На какой-то период семья Цукановых оказалась на Украине, в селе Вербово Винницкой области. Мама варила борщи, очень вкусные, и продавала на рынке. За борщом становились в очередь, тем и жили.

После освобождения вернулись в Новороссийск. Дом стоял полуразрушенный. Вокруг сплошь руины.

– Первые мирные годы были очень тяжкие. Каждый выживал, как мог, – все вспоминала Елена Дмитриевна. – Папа был хорошим кондитером, поэтому после войны взял патент, делал конфеты и продавал их на Мефодиевском рынке. Но потом непосильные налоги заставили бросить это занятие. Позже во дворе выстроили отдельный новый дом, а в старом жила бабушка.

Елена успешно закончила школу, выучилась в техникуме и стала пивоваром, всю жизнь проработала на пивзаводе.

Долго снилась война, ужас заставлял просыпаться по ночам. А в прошлом году она неожиданно напомнила о себе вновь. В дом к зятю, мужу умершей сестры Люси, постучал незнакомец. Сказал, что разыскивает Люсю по просьбе… немца Ганса, того самого, что был у них на постое. Оказалось, что немец тот и по сей день живет в Германии, на самом деле он работал на наших, русских. Более того, незнакомец рассказал, что Люся, сама того не ведая, была связной. Через нее немец передавал сведения партизанам, подкладывая послания к вещам, что носила Люся в Крымскую на обмен. У Люси была кличка Стрела, видимо, за смелость и быстроту. Теперь понятно, почему содержимое котомок сестры пользовалось таким спросом, а Ганс старался быть таким страшным. К великому сожалению, муж Люси от растерянности не расспросил гостя подробнее о том немце и даже не запомнил толком имени и фамилии незнакомца, о чем Елена очень жалеет. Ведь она помнит того постояльца до сих пор…