Досчитать до семи

– Санти, говори с нами, – снова начала мама, её голос дрожал от собственного страха, но она пыталась звучать уверенно. – Ты видел что-то? Это Хулио?

Сантьяго тихо всхлипнул, подняв на неё глаза, но в них было нечто, что заставило её замереть. В этих глазах не было обычного детского испуга, а была настоящая паника, будто он увидел что-то, чего не должен был видеть.

– Его глаза, – прошептал он едва слышно, будто даже говорить об этом было слишком страшно. – Они… чужие.

Мама замерла, её пальцы ослабли на плечах сына, а дыхание стало рваным. Отец шагнул ближе, его голос прозвучал твёрже, чем он, вероятно, чувствовал.

– Сантьяго, что ты имеешь в виду? Что ты видел?

Мальчик снова уткнулся в халат матери, прячась от обоих, как будто слова могли вызвать то, чего он боялся больше всего.

– Не заставляй его, – резко сказала мама, поднимая на отца взгляд, полный укоризны.

Отец глубоко вздохнул, прикрыв глаза рукой, будто пытаясь найти нужные слова. Наконец, он посмотрел на неё и тихо заговорил.

– Он чувствует то, о чём я боялся сказать тебе. – Его голос был глухим и безжизненным. – На футбольном поле, когда Хулио… когда это произошло…

Мама прижала Сантьяго к себе сильнее, но взгляда от мужа не отвела, будто эти слова были единственным, что имело значение.

– Он не просто кричал, что он "посланник Бога". Он сказал, что мир – иллюзия. Что нас всех держат в клетке, и что только он видит выход. Он говорил это… с таким видом, будто точно знает, о чём говорит.

Мама молчала, но её лицо стало бледным, а в глазах появился тот же страх, что был у Сантьяго.

– И ещё… – продолжил отец, опустив взгляд, – когда я приехал к нему ночью в клинику, он смотрел на каждого так, будто видел нас насквозь. Словно знал о нас что-то, чего даже мы не знаем.

Мама вдруг прижала ладонь ко рту, будто боялась, что её собственный крик вырвется наружу.

– Он вернулся домой другим, – прошептала она, не глядя на мужа. – Это не мой мальчик.

Каждый мой день начинался со взгляда мамы или папы. Их глаза всегда рассказывали мне что-то, чего я ещё не могла понять. Иногда в них была тёплая ласка, а иногда – глубокая, почти скрытая тревога, которая заставляла меня чувствовать, что в доме происходило нечто, чего я не могла увидеть. Кто-то из них поднимал меня из кроватки, и я чувствовала мягкость их рук, слышала, как они шепчут друг другу о чём-то, чего мне не понять, и уносили меня в кухню. Там я оказывалась на высоком стуле, откуда могла дотянуться до столовых приборов.

По утрам я часто видела маму возле нижнего яруса кровати. Она наклонялась к Хулио, что-то шептала ему, а потом осторожно клала в его рот беленькую таблетку, будто это была сладость. Я протягивала к ней свои ручки, требуя такую же, но мама гладила меня по голове и говорила, что это только для Хулио. Мне тогда казалось это несправедливым и я думала, что вырасту, стану такой же взрослой, как мой брат и тоже буду кушать эти белые конфетки. Я видела Хулио нечасто, но каждый раз его появление наполняло дом странным ощущением, которое мне не нравилось. Его движения были резкими, как будто он не мог найти себе места. Когда он смотрел на меня, его глаза казались чужими, как будто он видел не меня, а что-то совсем другое. Однажды он подошёл ко мне, протянул руку, но мама сразу встала между нами и унесла меня в другую комнату. Я не понимала, почему это было так важно, но её напряжённый голос, когда она шептала папе о том, что Хулио "опять странный", заставил меня почувствовать холод по отношению к нему.

Обычно к этому времени уже не спал Адриан. Его утренний взгляд был всегда немного уставшим, с красноватыми веками, будто ему приходилось не спать ночами. К вечеру, когда он возвращался откуда-то, куда уходил вместе с моим младшим братом и сестрой, я любила наблюдать за ним: он яростно рисовал что-то на листке бумаги, и эти движения – резкие, почти отрывистые – выглядели так, будто в них заключалась вся его внутренняя борьба. Иногда он замечал мой взгляд и усмехался, будто я была какой-то маленькой тайной, которая скрыта ото всех, но её видит лишь он.

Больше всего мне нравилось проводить время с мои младшим братом – Сантьяго. В его присутствии я всегда чувствовала себя спокойно, как будто он был единственным, кто находил время для меня по-настоящему. Вечерами он сажал меня рядом со своей шахматной доской, и я смотрела, как он расставляет фигуры с таким сосредоточением, будто это была карта мира, которую нужно разгадать. Он что-то рассказывал мне, иногда тихо, иногда задумчиво, словно не ожидая, что я пойму, но я просто любила слушать его голос. А когда он выигрывал партию у самого себя, то всегда с задором произносил своё "Ха". Все члены семьи закатывали глаза после этого, показывая, что эту эмоцию не нужно вставлять в любой ситуации. Но мне это нравилось: его "Ха!" раскрывало в нём совсем детскую и неподдельную искренность.

Лаура казалась мне самой загадочной. Иногда она приходила домой позже других, её лицо было таким красивым, очень похожим на лицо моей мамы, но в нём было что-то холодное, как будто её мысли витали где-то далеко за пределами нашего дома. Она редко замечала меня, словно я была частью декора, но её улыбка, когда она всё же бросала взгляд в мою сторону, была искренней и тёплой. Лаура пахла чем-то странным, чем-то, чего я не могла понять, но что всегда казалось мне частью её. И этот запах я стала ассоциировать только с ней.

Однажды, когда мама уехала по делам, за мной остался присматривать Адриан. Отец вернулся домой раньше обычного. Его шаги были тихими, но я почувствовала в его присутствии какую-то особенную тяжесть, будто он нёс с собой не только усталость, но и нечто большее. Адриан, лёжа в кровати, смотрел в потолок. Он бросил на отца быстрый взгляд, но ничего не сказал.

Отец подошёл ко мне, взял на руки и, мягко улыбнувшись, сказал:

– Пойдём, Алисия. Я хочу показать тебе кое-что.

Мы вышли во двор, где пахло свежей землёй и прелыми листьями. Солнце, опускаясь за холмы, мягко освещало ряды виноградных лоз, которые он так любил. Он шёл медленно, а я чувствовала, как его сердце бьётся ровно и сильно рядом с моим. Мы остановились у края участка, и отец, присев, посадил меня на своё колено.

– Знаешь, Алисия, – начал он, глядя куда-то в сторону, будто разговаривал не только со мной, но и с самим собой. – Иногда мне кажется, что я слишком много упустил. Когда родился твой брат Сантьяго… – он замолчал на мгновение, а затем продолжил, чуть приглушённым голосом: – Меня не было рядом с мамой. Пожар в центре Барселоны, срочный вызов. Я думал, что успею, что смогу быть рядом, когда он появится на свет. Но не успел. Пока я боролся с террористической атакой, где-то там, в больнице, родился мой сын.

Его взгляд скользнул к виноградным лозам, где последние сухие листья трепетали на ветру.

– Я тогда сказал себе, что больше не повторю этой ошибки, – продолжил он, обернувшись ко мне. Его глаза были полны решимости, но в них была и тень сожаления. – Но время летит быстро, Алисия. Я снова чувствую, как упускаю важное. С каждым днём. Я избегаю трудностей и ответственности, прячась на работе, потому что знаю, что не справлюсь идеально, не смогу быть идеальным отцом. И я совершал много ошибок. Не думай, что взрослые не имеют права ошибиться. Нет. Мы все совершаем ошибки и топчемся на одном месте, пока в нашей жизни не появляется кто-то, ради кого ты захочешь быть самым лучшим.

Он поднял меня и, прижав к себе, добавил:

– С тобой будет всё по-другому. Я буду рядом. Всегда.

Мы стояли так какое-то время, пока ветер не начал усиливаться. Отец укутал меня своей курткой, но его голос вдруг стал тише, почти шёпотом.

– Я думал, что буду прятаться на работе… – он замолчал, будто раздумывал, стоит ли говорить дальше. – Там ходят слухи про Хулио. Коллеги… они, знаешь, люди злые бывают. Кто-то посмеивается за спиной, кто-то ведёт себя, как будто боится меня. А недавно… – он сжал кулак, и я почувствовала, как он напрягся. – В шкаф подбросили дохлую крысу. Почему-то когда ты чувствуешь себя совсем разбитым и не прячешь этого, то люди думают, что сделать ещё хуже – будет самым лучшим решением.

Я не понимала, что это значит, но в его голосе слышалась обида, словно он сам не верил, что люди могли так поступить.

– Вижу, что ты хочешь мне сказать, – сказал он через паузу, посмотрев на меня. – Мама слишком устаёт, чтобы разбираться в моих проблемах. Да и зачем? У неё своих забот полно.

Он глубоко вздохнул, а затем вновь взглянул на меня, его лицо стало мягче.

– Ты маленькая, Алисия, но я знаю, что ты всё чувствуешь. С тобой легче говорить, чем с кем-то ещё.

Он поднялся, прижимая меня к груди, а я, едва понимая, что он сказал, прижалась к его плечу, ощущая тепло его руки, которое согревало меня даже в этот самый холодный вечер.

Мы вернулись в дом. Лаура с Сантьяго к этому моменту уже вернулись из школы. Я заметила, что Адриан весь день провёл в своей кровати. Он уже несколько дней подряд оставался дома, утверждая, что чувствует себя плохо. Целыми днями лежал на кровати или сидел за столом, рассеянно перелистывая учебники, но, кажется, не вникая в написанное. В доме часто стояла тишина, прерываемая его редкими кашлями и тихими шагами отца.

На четвёртый день отец вошёл в комнату, где Адриан укрылся одеялом, будто пытаясь спрятаться от всего мира. Отец сел на край его кровати, смотря на сына с серьёзным выражением лица.

– Адриан, – начал он мягко, но твёрдо. – Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Но нельзя вечно так лежать. У тебя школа. Ты не сможешь всю жизнь "болеть" и пропускать занятия. Я не собираюсь на тебя давить, – продолжил отец после паузы. – Но подумай, к чему это приведёт. Чем больше ты будешь оставаться дома, тем труднее потом будет вернуться.

Адриан ничего не ответил, лишь натянул одеяло выше, будто это могло защитить его от слов отца. А тот встал, разминая пальцы, как будто пытаясь справиться с каким-то своим внутренним напряжением.

– Завтра ты идёшь в школу, – сказал он окончательно. – Тебе нужно учиться, нужно быть сильным.

Когда вечером мама вернулась домой уставшая, отец встретил её на кухне. Положив перед ней чашку горячего чая, он сел напротив и начал тихо говорить.

– Нам нужно что-то решить с Хулио.

Мама, привыкшая к этим разговорам, вздохнула, но ничего не сказала, давая ему продолжить.

– Ему нужно сдать экзамены. Если он не поступит куда-нибудь… – он замолчал, качая головой, – я не знаю, что тогда будет.

– Думаешь, его примут? После того случая? – спросила мама осторожно.

– В футбольной команде точно нет, – ответил отец с горечью. – Это в прошлом. Но, может, я смогу поговорить на работе. У нас сейчас открывается место механика в пожарной части. Если его возьмут, хоть какая-то помощь будет от него.

Он потёр лицо руками, будто пытаясь стереть усталость.

– Нам нужно больше денег, – сказал он прямо. – Всё слишком дорого, Марсела. Еда, одежда, школа. Адриан растёт, Сантьяго растёт. Лаура уже говорит, что ей нужно новое платье для выпускного. А теперь ещё Алисия…

Мама сидела напротив отца за кухонным столом, склонившись над чашкой чая, который она так и не попробовала. Её взгляд блуждал по деревянным прожилкам стола, словно там можно было найти ответ на все их проблемы. Наконец, она подняла голову и тихо произнесла:

– Я вернусь на работу.

Отец резко оторвал взгляд от окна, в которое задумчиво смотрел, и нахмурился.

– Марсела, нет.

Она подняла руку, прося не перебивать, и продолжила:

– В швейный магазин, как раньше. И… я ещё возьму несколько смен уборщицей в школе детей.

– В школе детей? – переспросил отец, не веря своим ушам.

– Да. Так я смогу присматривать за Хулио. Видеть, как он. С кем он общается. Убедиться, что он снова не… – Она осеклась, но оба знали, о чём она говорит.

– Марсела, это безумие! Ты слышишь, что говоришь? – перебил отец, его голос стал громче. – Ты собираешься шить по вечерам, убирать классы днём и ещё следить за Хулио? А Алисия? Ты понимаешь, что ей всего три месяца?

– Алисия всегда с тобой вечерами, утром я с ней буду, а днём она с Лаурой. Адриан тоже сможет помогать.

Отец встал из-за стола, будто ему не хватало воздуха. Он прошёлся по комнате, остановился у окна, затем повернулся к маме.

– Это не решение, Марсела. Это попытка разорваться на части. Что ты сможешь тогда отдать детям, если всю себя будешь оставлять на подработках?

– У нас нет выбора, Эрнандо, – сказала она тихо, но твёрдо. – Ты сам только что сказал, что денег не хватает. А Хулио… он не справится без поддержки. Ты сам видишь, как он себя ведёт. Мы должны быть рядом, чтобы помочь ему встать на ноги.

– А остальные дети? – резко спросил отец. – Сантьяго, Адриан, Лаура? Ты будешь приходить домой измотанной, кто будет заботиться о них? Алисия вообще останется без мамы.

Мама прикусила губу, но ничего не ответила. В кухне повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Отец подошёл ближе к маме и обхватил голову руками, устало опуская взгляд.

– Я понимаю, что ты хочешь помочь, – произнёс он тише. – Но какой ценой? Ты не сможешь быть везде и всюду. Ты думаешь, что это выход, но ты не видишь, как это разрушит тебя. Нас.

Отец отвернулся, глядя в окно на тёмный двор. В тусклом свете лампы за окном их виноградники выглядели, как бесконечные ряды чёрных силуэтов, уходящих в пустоту.

– Ты думаешь, я не замечаю, как всё летит к чёрту? – тихо сказал он, не оборачиваясь.

– К сожалению, мы не можем позволить себе выбирать, – сказала она после долгой паузы.

– Я не хочу, чтобы ты это делала.

С того дня всё начало меняться, как будто наш дом с каждым утром наполнялся новым, тяжелым воздухом. Мама вставала ещё до рассвета, поднимая моих братьев и сестру с кроватей один за другим. Она готовила завтрак наспех, выставляя тарелки с кашей и стаканы с молоком, и каждое утро клала в рот Хулио те самые белые конфетки, о которых я всё ещё ничего не понимала.

Хулио, всё ещё сонный и отрешённый, молча принимал их и уносил свою тарелку обратно в кровать, подальше от нас. Мама не пыталась его остановить – она, кажется, избегала любых лишних слов. Лаура всегда пыталась задержаться за столом подольше, чтобы насладиться моментом, пока на неё не взвалят снова младших братьев, но мама лишь торопила её, поглядывая на часы. Когда отец уходил на работу, они почти не обменивались словами. Мама больше не целовала его в щёку перед дверью, как раньше. Она молча занималась делами, убирая со стола и стирая пятна с наших школьных форм. Стирка, уборка, походы за продуктами. Но больше всего я запомнила, как она будто пряталась от нас. Когда мы оставались вдвоём, я часто видела её блестящие от слёз глаза. Она думала, что я слишком мала, чтобы понять, но я видела всё.

Иногда она стояла у окна с пустым взглядом, иногда раздражённо снимала бельё с верёвки, едва касаясь руками холодной ткани. Она ходила по дому как тень, потерянная в своих мыслях. Грустная и замкнутая. Когда Лаура возвращалась из школы, мама бросала все дела и тут же уходила на подработку в швейную мастерскую. Я видела, как Лаура смотрела ей вслед через окно. Её лицо выражало раздражение. Она не понимала, почему мама стала другой, и, кажется, не пыталась понять.

Мама всегда возвращалась домой поздно, измотанная, с обрывками ниток, прилипшими к её рукавам.

Однажды, после особенно тяжёлого дня, мама села за кухонный стол и долго смотрела в одну точку. Её одиночество потревожил голос подруги – Исабель. Я слышала, как мама тихо говорила, будто извиняясь, что ей нужна помощь. Она объяснила, что совсем не успевает и не справляется одна, и попросила Исабель несколько раз в неделю присмотреть за мной. Та согласилась почти сразу, её лицо озарилось радостью. Она всегда была доброй, улыбчивой женщиной, и, казалось, что возможность помочь принесла ей искреннее удовольствие. Вскоре она стала приходить к нам, когда мама уходила в мастерскую. Исабель брала меня на руки, рассказывала сказки или показывала, как вязать длинные яркие шарфы. Я ничего не понимала, но это всё мне безумно нравилось. А стоило Исабель уйти, всё возвращалось на круги своя: гнетущая тишина и усталый взгляд мамы, который я видела всё чаще и чаще.

В один из солнечных дней, когда весь город готовился к открытию туристического сезона, отец решил устроить небольшой праздник в честь того, что мне исполнилось шесть месяцев. Он заранее купил маленький торт с нежным кремом, несколько шариков и даже позвал Исабель и отца Сантоса, чтобы та помогла маме с подготовкой и таким образом выразить благодарность за их помощь семье Эскарра. И этим же способом он привнес в наш дом немного радости и семейного тепла, которое давно исчезло из наших будней.

Когда гости собрались за столом в гостиной, отец поднял меня на руки и с гордостью сказал:

– Посмотрите на нашу маленькую Алисию, она уже полгода с нами!

Мама улыбнулась, но её глаза выдали усталость. Она постаралась поддержать атмосферу праздника, хлопая в ладоши, когда отец начал дуть на свечу, чтобы показать мне, как это делается. Хулио был на удивление оживлённым и дружелюбным, играл со своими младшими братьями и поддерживал беседу с Лаурой, чего за ним не замечали уже долгое время. Его лицо светилось улыбкой, а глаза блестели, как будто он снова стал тем весёлым парнем, которого мы знали раньше. Его голос звучал почти беззаботно, а мама, увидев его в таком состоянии, даже слегка расслабилась. Все подумали, что, возможно, наступила долгожданная перемена.

– Знаете, – вдруг начал Хулио, обращаясь ко всем, – после экзаменов мы с Карлой собираемся в Андорра-ла-Велья. Её родители пригласили меня в их дом на каникулы. Они обещали показать мне город, познакомить с друзьями… Это будет что-то незабываемое.

– С родителями Карлы? – переспросил отец, приподняв бровь. – Они ведь, насколько я помню, не особо рады вашему общению.

– Да ладно, пап. Они просто не знают меня. Думают, что я – какой-то сорванец без цели в жизни. А я докажу им обратное! Экзамены сдам, начну нормально зарабатывать. Карла всё понимает, она всегда на моей стороне. Хулио махнул рукой, как будто это была несущественная мелочь.

Мама с отцом обменялись короткими взглядами. Они прекрасно знали, что родители Карлы действительно не одобряли их отношения. Её отец, уважаемый адвокат, а мать, преподаватель университета, с самого начала видели в Хулио лишь мимолётное увлечение своей дочери. Они будто каждый раз надеялись, что вот-вот Карла разочаруется в нём и найдёт себе "достойного парня". Но в этот день никто не хотел спорить. Отец только кивнул, а мама вернулась к нарезке торта, стараясь не заострять внимание на старшем сыне.

– Ты заметил, что он слишком улыбается? Казалось, Хулио искренне наслаждался этим моментом, даже подхватил меня на руки, чтобы показать всем, как сильно он любит младшую сестру. Его неожиданная доброжелательность была обнадёживающей, но в ней чувствовалась некоторая искусственность, будто это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мама всё равно оставалась настороже. Когда праздник закончился и все разошлись по своим комнатам, она тихо сказала отцу:

– Может, это первый шаг к чему-то лучшему. Надеюсь, мы делаем всё правильно, но нам нужно быть рядом, на всякий случай.

Отец только тяжело вздохнул.

Утро в нашем доме начиналось, как всегда, с маминых шагов по скрипящему полу. Она подходила к каждой кровати, стараясь будить детей по очереди, чтобы не устраивать хаоса. Первой мама разбудила Лауру. У неё сегодня был важный экзамен, определяющий, сможет ли она перейти в старшую школу. Лаура, как обычно, недовольно что-то пробормотала, но всё же встала, натянув одеяло на плечи, и поплелась умываться. Следующим был Хулио. Мама потрясла его за плечо.

– Хулио, вставай. Сегодня экзамен, ты же знаешь, что от него зависит поступление в колледж?

Хулио недовольно застонал, но в итоге тоже поднялся, не говоря ни слова.

Подойдя к кровати Адриана, мама мягко позвала его. Но Адриан не ответил. Он лежал, повернувшись лицом к стене, будто не хотел замечать мир вокруг. Мама аккуратно села на край его кровати, собираясь разбудить его, когда её взгляд упал на открытую тетрадь, лежавшую рядом. На листах были странные рисунки, которые она никогда раньше не видела. Адриан рисовал людей, сидящих на коленях, руки которых были сложены так, будто они молятся. Это были фигуры, выглядевшие покорно и жалобно. На переднем плане она увидела тёмную фигуру человека и тут же ассоциировала её со своим сыном. Эта фигура стояла на коленях. Напротив был изображён тёмный силуэт, лицо которого было неразличимо, а его брюки были спущены.

Мама застыла, сердце забилось быстрее. Она несколько раз моргнула, надеясь, что, возможно, ей это привиделось, но рисунок был реальным. Внутри неё словно что-то оборвалось, закрутилась тревога, но заставить себя что-то сказать или спросить – у неё не хватило смелости. Вместо этого она сделала вид, будто ничего не заметила, и осторожно положила тетрадь на край стола.

– Тебе нехорошо? – спросила она, осторожно, будто боясь спугнуть его.

Адриан кивнул, даже не открывая глаз. Его лицо было бледным, взгляд всё чаще становился отрешённым, а движения – вялыми. В последнее время я замечала, что он почти не разговаривал с семьёй, предпочитая проводить время в одиночестве. Иногда, когда мама несла меня на руках мимо их комнаты, я слышала, как он тихо что-то шепчет, словно говорил с кем-то невидимым. Мама списывала это на его внутренний мир, который всегда у него был богатым. Она закрыла дверь и задержалась на мгновение в коридоре. Эти рисунки не выходили у неё из головы. Люди на коленях, мрачные фигуры, тени, окружавшие сцены, – это было слишком странно даже для Адриана, который всегда был таким милым ребёнком. "Просто подростковые настроения", – пыталась убедить себя мама. Но в глубине души она ощущала что-то более глубокое и тревожное.

Когда он впервые начал отказываться ходить в школу, она думала, что это просто усталость или нежелание встречаться с одноклассниками. У неё у самой было много забот, чтобы обращать внимание на капризы детей, которые ленятся ходить в школу, потому что для этого необходимо было вставать ранними утрами. Однако теперь эти отговорки становились всё чаще и звучали всё убедительнее. У Адриана появилось странное выражение лица, когда он говорил: словно его мысли где-то далеко, и он лишь наполовину присутствует в разговоре.

– Ты должен собраться с силами и вернуться к занятиям, – сказала она. – Я понимаю, что иногда тяжело, но пропускать нельзя.За завтраком в тот день, когда мои братья и сестра уже собрались к школе, мама попробовала поговорить с Адрианом.

– Зачем? – тихо ответил он, не поднимая глаз от тарелки. – Всё это ничего не значит.

Её смутило это замечание, но она решила не обращать внимания. "Он просто устал", – подумала она снова.

День был жарким и тихим. Лаура и Хулио возвращались домой вместе со школы.

– Что с тобой? – спросила Лаура, мельком глянув на брата.

– Я провалил физику, – бросил он, не отрываясь от какого-то документа, который достал из сумки. – Они даже не дали мне второй шанс. Так что, скорее всего, в этом году в колледж я не поступлю.

– И что теперь?

– Найду работу, – уверенно ответил Хулио. – Я не собираюсь сидеть на шее у родителей.

– Да уж, с твоими оценками только и работать, – усмехнулась она. – А вот у меня всё прошло прекрасно. Эти тесты… Они такие лёгкие, будто для идиотов. Не понимаю, как некоторые вообще умудряются провалиться.

Лаура всегда говорила подобное, её высокое мнение о себе давно не удивляло семью. Хулио лишь фыркнул в ответ, но ничего не сказал. Когда они подошли к дома, увидели во дворе Исабель. Она неспешно прогуливалась между рядами виноградных лоз, словно оценивая их будущую щедрость. Гроздья начали наливаться цветом, предвещая скорую жатву. Для детей это означало одно: снова придётся босыми ногами мять виноград, готовя его для вина. Лаура невольно поморщилась при мысли об этом.

– Мама заставит нас снова месить это липкое месиво, – пробормотала она, заходя в дом и сразу направляясь к зеркалу, чтобы поправить волосы.

Мама этим вечером задерживалась в швейной мастерской, где вместе с коллегами корпела над заказом на десятки ярких платьев для фламенко. Работа обещала затянуться до позднего вечера.

Через некоторое время во двор заехал белый автомобиль отца Сантоса. Он привёз Адриана и Сантьяго из школы, как было договорено с родителями. Исабель, заметив машину, подошла к крыльцу. Она помогла Сантьяго донести его учебники в дом, а Адриан прошёл мимо, почти не замечая никого, будто находился в своём собственном мире.

– Зайдите на минутку, падре, – сказала Исабель, чуть понизив голос.

Священник кивнул и вошёл в дом. Они сели за стол в кухне, пока дети разошлись по комнатам.