707

– С возвращением, – сын кивнул и поспешил скрыться в гостиной.

Не успела Клара облегченно выдохнуть, как в прихожую вышел муж, облачённый в серый костюм и белоснежную рубашку с расстёгнутыми верхними пуговицами. Женщина снова почувствовала тупую боль в области желудка и едва не закатила глаза от мысли, что Юра пытается кого-то соблазнить. Возможно, её муж не обделён красотой, регулярно занимается спортом и выглядит моложе своих лет, но даже так Клара не может назвать его приятным человеком. Женщина смирилась с обручальным кольцом на пальце и присутствием этого человека в своей жизни, а он привык к тому, что по ночам в дом приходит какая-то женщина, ложится спать в соседней комнате, а рано утром от её присутствия остаются лишь нотки парфюма в прихожей и очередной чёрный костюм, который домработница увезёт в химчистку.

– Клара, – муж с пьяной полуулыбкой подошел к жене, вынуждая её оскалить зубы в ответной улыбке. Помог ей снять плащ, забрал из её рук вино, с едва скрываемым отвращением окинул взглядом небрежно закатанные до локтя рукава и торчащий из нагрудного кармана галстук и, стараясь не касаться одежды жены, невесомо поцеловал её в уголок губ. – Ты даже не забыла про белое вино? Как мило. Как раз к ужину успела, мы ждем тебя.

От лицемерного нежного поцелуя у Клары свело скулы, как от соли в маргарите или лимончелло после мёда. Муж плавит отвращение в полуулыбке и, наконец, уходит. Смотря ему в спину, Клара поймала себя на мысли, что среди смердящих трупов, грязно ругающихся следователей и перемазанных кровью судмедэкспертов она чувствует себя как дома. Там не нужно притворяться хоть какой-то матерью, добропорядочной женой, выглядеть достойной супругой перед его родителями и быть идеальной женщиной среди жен друзей Юры. Там, в клубах сигаретного дыма, среди запаха пороха, где можно крыть матом допустившего оплошность стажера, орать до хрипоты на начальство и даже устроить драку на задержании, не надо подбирать слова и не заставлять себя сдержанно улыбаться. Не пылать немой яростью вместо того, чтобы отвесить смачного подзатыльника сыну, который скатывается с катушек от взрыва гормонов. Не держать себя в руках и не закатывать глаза во время бесконечных походов по магазинам. Там можно позволить себе ослабить контроль над собой и выплеснуть ярость.

– Клара?

Женщина поняла, что так и стоит в прихожей, смотря в пол.

– Сейчас приду.

Женщина сняла обувь, прошла в ванную и замкнула дверь. Из зеркала на неё уставился болезненно-бледный призрак с острыми чертами лица и неприятным, презрительным взглядом. В глазах полопались капилляры от хронического недосыпа, пальцы дрожат, чёрные волосы растрепались из-за езды с открытым окном. Расправлять рукава рубашки – плохая идея, манжеты в крови почти до локтя, ведь Клара своим галстуком перевязывала парню из патруля ногу после ножевого. Наверняка и на брюках осталась кровь. Единственное, чего хотела Клара – принять ванну и лечь спать. Но отражение пристально смотрело ей в глаза и принюхивалось к энергии вечера. Всё выдавало напряжение. В этом вечере нет места для сна. Воздух наэлектризован. Клара знает состояние, когда явных оснований для беспокойства нет, но нутро кричит, что что-то случится. Это её шестое чувство, её «параноидная паника».

Выходить к семье в такой одежде – верх неприличия и неуважения, но Кларе давно и бесповоротно плевать на правила хорошего тона. Смыв видимые следы разборок, застегнув рубашку и поправив жилет (пиджак остался на заднем сидении машины), женщина вышла в столовую и осмотрелась. За окном сгущаются. Слышно, как порывы ветра разбиваются о стены дома. В гостиной тепло и уютно, в камине тлеют дрова, на столе горят свечи и стоит ваза с пышным букетом. Тяжелые шторы прикрыты, освещение приглушенное. Эмоциональный холод выстудил физический комфорт. Юра наигранно и пьяно улыбается сыну. Взбалмошный и вечно недовольный Паша притих в кресле с сосредоточенным лицом, и Клара решила, что именно от его нервного напряженного «спокойствия» исходит угроза.

Юра вопрошающе посмотрел на жену, снова окинув её оценивающим взглядом. Она не нашла сил, чтобы заставить себя выглядеть дружелюбно и позволила ограничиться ровным голосом.

– Что у нас на ужин? – Паша опустил голову и выдохнул. Юра как-то особенно выразительно посмотрел на жену, и она подумала, что его взгляд буквально звучит: «Хуйню несёшь», но не поняла, что она сказала не так.

– Рыба со спаржей. Как ты любишь. – Юра жестом пригласил пройти всех за стол.

Несколько минут ужина прошли в гробовой тишине. Клара почти расслабилась и проталкивала кусок отвратительной рыбы в горло вполне сносным белым вином, размышляя о вечерней находке. Кто этот парень? Как он оказался в лесу? За долгие годы в полиции Карла научилась строго разграничивать семейную жизнь, работу и личное психологическое здоровье, чтобы первые два элемента не подорвали здоровье третьего, лицо этого мальчика с замёрзшими слезами на ресницах вызвал боль в душе. Кто-то его сейчас ищет. Его родители, наверное, переживают и…

– Клара. – Юра повысил голос и постучал вилкой по бокалу. Женщина настолько погрузилась в мысли о работе, что прослушала семейную беседу.

– Что. – Её голос прозвучал слишком грубо. Она подняла голову и поймала почти такой же выразительный взгляд мужа, как после вопроса об ужине. Юра закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы усмирить нарастающее раздражение. За годы брака он научился хоть немного контролировать свои истерики.

– Продолжай, – муж перевел взгляд на сына и натянуто улыбнулся. – О чем ты хотел поговорить?

– Я… – Паша отложил столовые приборы, вздохнул, поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок и сжал ладони. Клара снова почувствовала тянущую боль в желудке и подумала: «Вот оно». Паша молчал и собирался с мыслями. Женщина взяла бокал и собралась уже рявкнуть на сына, чтобы он прекратил этот цирк и разорвал затянувшуюся паузу, но Паша сделал вдох и заговорил.

– Я не жду вашего благословения и разрешения. Я ставлю вас перед фактом. Мне важно, чтобы вы оба знали об этом. И узнали об этом от меня. Я… уже полгода состою в отношениях с… – Паша расплылся в глупой нервной улыбке, словно мышцы его лица свело нервным спазмом, – парнем. Он немного старше меня, и мы собираемся жить вместе. Я переезжаю в его квартиру на следующих выходных.

Юра не сразу понял, откуда раздался звук лопнувшего стекла. Брызнувшее на руку вино заставило его обратить внимание на жену и второй раз за вечер испытать ужас от торчащих из её сжатых пальцев осколков стекла и стекающего на белую скатерть обагрённого кровью вина. Паша вздрогнул и словно оцепенел. Он не мог отвести взгляд от разъяренной матери и выглядел как бездомная собака, готовая кинуться в бой, хоть старался выглядеть спокойным.

– Юра. – Голос Клары звенел от ярости, словно ледяная глыба. – Выйди.

– Возьми себя в руки… – прошипел Юра, но Клара больше не слушала. Он сам решил остаться.

– Ты сам-то понял, какую хуйню сморозил? – Паша растерянно заморгал, впервые услышав мат от всегда сдержанной и отстранённой матери. – С мужиком ебёшься? Тебе баб не хватает, что ты пошел по хуям скакать? Может у тебя комплекс неполноценности из-за хуёвого воспитания развился и ты решил старого богатого папочку найти, ебаный ты альфонс? Девок молодых не хватает и ты пошел в песочницу хуй закапывать?

– Клара! – Юра опешил от грубости жены не меньше Паша, но Клара не слышала его голос и не чувствовала, как в ладони хрустят осколки разбитого бокала.

– Ты позоришь нашу семью. Себя. Своего отца. Меня. – вспыхнувшая ярость заполнила собой грудную клетку, растекаясь от горла под рёбрами к пищеводу, и ноющая боль, наконец, отступила. Её голос звучал как на допросе – строго, презрительно, надменно. – Ты позоришь моё звание. Я, по-твоему, как буду смотреть в глаза коллег, если узнают, что мой сын пидор? Поела, блядь, во время беременности ананас, а вырос пидорас. – Юра закатил глаза и тяжело вздохнул. – Ты никуда не поедешь. Остаёшься дома.

– Я уже всё сказал. – Клара удивилась, как тон голоса сына напоминал её собственный. – Я позорю нашу семью? А можно опозорить то, чего нет? – Паша сжал кулаки и посмотрел в глаза матери пронзительным взглядом. – И чего у нас никогда не было. Да и чем же я «опозорил» тебя и отца? Тем, что в отличие от вас, умею любить? – Клара снова услышала в голосе сына собственную интонацию вперемешку с ядовитой насмешкой Юры, когда тот был недоволен и срывался на семье. Паша поднялся со стула, посмотрел сверху вниз на родителей и спокойно продолжил. – Повторяю: я не жду ни разрешения, ни благословения. Я ставлю вас перед фактом. А что вы будете с этим делать – это ва…

Паша не успел договорить. Клара, не поднимаясь со стула, отточенным движение схватила сына за шею, резко притянула к себе и отвесила звонкую пощечину. Парень зашипел, но старался не вырываться.

– А ты можешь только отпиздить? – Паша фыркнул. – А что потом? Посадишь в обезьянник к зэкам? Чтобы меня там поимели всей тюрьмой? Давай сразу в бетон, чтобы я тебя не позорил? Мать года!

– Что ты, блять… – Клара занесла руку для второй пощечины, но Юра выплеснул ей в лицо стакан воды.

– Прекратите. Оба! – Юра со звоном поставил на стол пустой стакан. – Клара, отпусти его. Паша. Сядь на своё место.

Карла отпустила сына. Справа от неё на столе расплылось кровавое пятно. Пыхтя и злобно смотря то на отца, то на мать, Паша сел на стул, не сводя с матери взгляд. В гробовой тишине Юра поправил столовые приборы, налил в пустой стакан воду для жены. Впервые Юра оказался в ситуации, когда он был вынужден контролировать ситуацию в семье и успокоить жену. На его лице Клара могла бы отчетливо увидеть фразу: «А ситуация-то нештатная совсем, разрази меня гром в пизду», но она истерично перебирала в мозгу возможные варианты от «избавиться от этой проблемы в рамках закона» до «нанять киллера и порешать ёбыря моего сына нахуй». Разложив приборы, расставив стаканы и собравшись с мыслями, Юра сцепил пальцы в замок, шумно выдохнул и прочистил горло, прежде чем сказать:

– Что ж, Паша. Это… неожиданно.

– Неожиданно? – парень издевательски ухмыльнулся, но его голос оставался ровным. Клара снова заметила своё влияние на личность сына. – Намекаешь, что все эти годы я не пытался поговорить с вами о том, что со мной происходило? Ты никогда не обращал на меня внимания! Мать живёт у себя на работе, а ты просто не хочешь видеть очевидное. Так ведь проще?

– Хорошо. Ты прав, – Юра стиснул зубы и шумно выдохнул, пытаясь не поддаваться вспыхнувшей ярости, иначе они не избежали бы массовой драки. Увидев взбешенного мужа Карла отложила выбор расправы с мужиком сына и решила понаблюдать за этим представлением, не обращая внимание на текущие по руке густые алые капли. – Возможно, я уделял тебе недостаточно внимания, но… жить с чужим человеком? Ты хочешь переехать к незнакомому человеку в квартиру?

– Я же сказал, что мы полгода встречаемся, – Паша вскинул бровь и начал раздраженно стучать пальцами по столу, – и знакомы несколько лет. И я не буду знакомить вас с ним!

– Меня никаким хуем не ебёт, сколько вы встречаетесь. Пока тебе не исполнится восемнадцать, ты никуда не уйдёшь. – Клара ухмыльнулась, поднялась со стула, чтобы взять новый бокал и налить себе вино. Усталость и недосып помогли ей смириться с происходящим, а о том, чтобы разбираться с проблемами ориентации сына, Клара не хотела сейчас даже думать. Ей хотелось спать.

Паша раздраженно выдохнул, поднялся со стула и молча ушел в свою комнату. Ему было обидно. Не из-за того, что его не пустили, ведь у Паши и парня-то не было, а из-за того, что мать не поддалась на его провокацию и не обратила на него внимания.

Измотанные Клара и Юра молча мыли посуду в затянувшемся после ухода сына молчании.

– Я давно хотел спросить тебя, но не было повода, а сегодня как раз подходящий случай. – Клара вопрошающе посмотрела на Юру, пока он вытирал руки полотенцем и смотрел на жену.

– Я сегодня осматривала труп мальчика возрастом как Паша, – жена закрыла кран и стряхнула воду с рук, сняла перчатки и посмотрела на пропитавшуюся кровью повязку на ладони. – Прежде чем ты ещё что-то скажешь, подумай, настолько твой вопрос важен, чтобы доставать меня им прямо сейчас.

Юра молча смотрел на жену, пока она снимала повязку с руки.

– Неужели это Миша…

– Какой? – Клара снова ощутила, как воздух сгустился от нарастающего напряжения. Проснулась её «параноидная паника».

– В конце декабря пропал одноклассник Паши, утром ушел из дома и не вернулся, – муж вытер руки полотенцем, – он вроде болел, поэтому в школе не сразу узнали, что он пропал.

Клара не увидела, но почувствовала, как за окном вспыхнула молния и в воцарившейся тишине сконцентрировалось всё напряжение вечера. «Так вот оно». Словно в замедленной съемке она взяла полотенце из рук Юры и вытерла руки.

– Я не слышала об этом.

За окном прогремел гром и словно прорвало дамбу – на землю с грохотом обрушился ледяной ливень, заполнив колючую тишину между супругами.

–Жаль, – Юра забрал полотенце из рук жены как эстафетную палочку и разложил на сушителе. – А по поводу Паши… – Мужчина замолчал, слушая грохот воды за окном. – У всех ведь была первая любовь. Может, у Паши это пройдёт?

Не дождавшись ответа, муж вышел из кухни и выключил свет, оставив Клару наедине с раскатами грома и тусклым фонарным светом за окном. В стоящем возле раковины подсвечнике догорает последняя свеча. Клара достала бутылку коньяка из шкафа, взяла два тяжелых стакана и села на высокий стул возле кухонного островка. Очередная вспышка молнии озарила кухню. Женщина потянулась за пачкой сигарет в кармане брюк, перебинтованной рукой включила вытяжку и придвинула к себе один из стаканов в качестве пепельницы.

Маленькая месть за нарушение личных границ.

«В конце декабря пропал одноклассник Паши, утром ушел из дома и не вернулся. Он вроде болел, поэтому в школе не сразу узнали, что он пропал».

Клара вдохнула едкий белый дым. Завтра она узнает всё.

Глава 7. Высшая степень доверия

Порывы мокрого ветра впиваются в кожу ледяными каплями. В зубах зажата тлеющая сигарета с ментолом, в руке запечатанная бутылка водки. Юноша в клетчатой черно-красной рубашке делает глубокую затяжку, кивком головы скидывает с глаз мокрые пряди и подходит к краю крыши. С небоскрёбов всегда открывается особый вид на город. На любой проклятущий город. Все города одинаково сжирают всё человечное, окрашивая даже слово «человечность» негативными значениями: лицемерие, тихая ненависть, пассивная агрессия, коррупция, алчность, насилие, человеческая жестокость, людская злоба. Может ли инстинктивная жестокость животных сравниться с осознанной жестокостью человека?

Глубокий вдох.

Рыжий смотрит вниз: горожане отсюда кажутся размером с фигурки человечков из конструктора. Ещё затяжка. Если это не поможет унять дрожь, придётся открыть алкоголь. Из-за дождя и табак, и бумага промокли и погасли. Рыжий щелчком пальцев пульнул сигарету вниз и потянулся за чёрной пачкой в кармане. Пришлось поставить бутылку на пол, чтобы прикурить. Холодно и мокро. огонь гаснет, не успев зажечься. Рыжий раздраженно ворчит и делает шаг от края крыши, не замечая притаившуюся в темноте выхода чёрную фигуру. Сигарета, наконец, вспыхивает. Парень откидывает голову и прикрывает глаза, вдыхая дым. Что-то резко сжимает его шею убийственной хваткой, выворачивает руку и тащит назад.

– Какого хера ты творишь? Отпусти меня! – Свободной рукой парень пытается схватить за волосы того, кто волочет его обратно к спуску в подъезд, ощущая тепло тела, терпкий парфюм и тонкие нотки сладкой вишни, но в память въелась лишь мокрая крыша и угасающая в луже выпавшая сигарета.

– Тише, – прямо над ухом спокойно прозвучал низкий голос, и хватка на шее немного ослабла. – Я не собираюсь тебя отговаривать прыгать. Я хочу попросить тебя об одной услуге.

– Какая в пизду может быть услуга в таких условиях?! – Рыжий попытался пнуть чёрного человека в колено и продолжал извиваться.

– Я тоже хочу убить себя.

– Чего?! И хули ты сюда припёрся?! Тебе крыш мало?

– Я ещё не готов это сдел…

– Тебя, блять, за ручку подержать что ли? – Парень попытался ударить мужчину локтем в солнечное сплетение, но почувствовал короткую вспышку боли в шее, словно в кожу вошла игла, и тут же его ноги подкосились. Картинка перед глазами поплыла, глаза закатились, и он провалился в сон.

[error]

Рыжий проснулся. Кажется. Почти вернулся в сознание. Но сил подняться не было. Парень кое-как приоткрыл глаза, хоть это далось ему с таким трудом, словно на веки наклеили унитазный ёршик из женской косметички, только вместо пластика щетину отливали из чугуна. Ещё несколько долгих мгновений ушло на фокусировку зрения и анализ полученной информации.

Он в незнакомом месте.

Белые шторы из качественной ткани плотно закрыты. В комнате полумрак, хотя по ощущениям за окном за полдень.

Рыжий приподнялся на руках, сел, уткнулся лбом в изголовье кровати, спустил ноги на пол, оттолкнулся рукой от стены и выпрямился. Голова гудела, как старый локомотив. Хотелось сжать голову руками. Опираясь о стену, парень встал с кровати, смутно замечая незнакомую полосатую пижаму на себе, подошел к окну и резко распахнул шторы. Яркий солнечный свет ударил в глаза, на ослепительно-голубом небе не было ни тучки, словно ещё ночью город не заливало дождём. Рыжий зевнул и потер глаза, оглянулся на комнату, щурясь от яркого света, и узнал гостиничный номер. На столике стоял телефон – видимо, чтобы вызывать обслуживание, и лежала записка. Парень не рискнул вчитываться в текст. Он быстро прошел в ванную, нервно осмотрел все полочки и разложенные одноразовые щетки и шампуни, стопки чистых полотенец. Не найдя ничего подходящего, взял полотенце, намотал его на руку и ударил кулаком в зеркало. Стекло треснуло и с грохотом посыпалось в раковину. Рыжий бросил полотенце на пол, взял самый большой осколок, присел на край ванны и полоснул стеклом по бледной коже запястья. И ещё раз. И снова.

Щёлкнул замок. Дверь открылась, раздались шаги. Кто-то прошелся по комнате, и на пороге ванной появился высокий мужчина в длинном чёрном плаще с бумажным свёртком в руках.

– Уйди. – Прорычал парень, не скрывая ненависть в голосе и взгляде. – Я сказал тебе, убирайся!

Рыжий опирается руками о раковину и смотрит в глаза мужчины через отражение в уцелевших осколках зеркала, пока из его запястья вытекает жизнь. Ему хочется опуститься на пол, закрыть глаза и заснуть.

– Уходи.

– Не дури, – мужчина положил свёрток на полку, не отводя от рыжего взгляд мягко улыбнулся и сделал шаг в ванную. Парень схватил осколок и резко повернулся, выставив вперед дрожащую руку. С порезанных пальцев начала капать кровь. Руки уже плохо слушаются и в глазах темнеет. Стекло падает на каменный пол. Парень цепляется рукой о раковину и, кажется, начинает терять сознание, но горячие руки незнакомца снова подхватывают.

– Я ненавижу тебя! – Рыжий собирает последние силы и пытается оттолкнуть от себя мужчину, но получается только бессильно уткнуться лицом в плечо и злобно пыхтеть. – За что… именно я?

Парень не видел, чем занят мужчина мужчина, но чувствовал запах его парфюма с нотками бергамота и кедра, перемешанный с запахом вишнёвых сигарет, и злился ещё сильнее из-за того, что умирает в руках какого-то придурка. Он хотел в одиночестве. Так, чтобы никто его не нашел и не опознал. Чтобы его похоронили без имени и оставили, наконец, наедине со своим мраком. В этой жизни он оказался лишним, и оставаться балластом больше не намерен.

Что-то больно стянуло руку. В лицо ударил яркий свет. Рыжий приоткрыл глаза в тот момент, когда порезы пронзила острая боль, и тут же его сознание разбилось на мелкие осколки. Но прежде, чем погрузиться в беспамятство, он подумал: «Может, это конец? Надеюсь, что этот упырь даст мне спокойно уйти».

[system is falling]

Рафаэль посмотрел в зеркало заднего вида. Парня сзади явно укачивало. Его и без того бледная кожа сначала посерела, а потом и вовсе приобрела зелёный оттенок.

– Не смей блевать в машине. – Холодно предостерёг мужчина и получил злобный взгляд в ответ. Пересесть на переднее сидение означало признать правоту Рафаэля и всю оставшуюся дорогу наблюдать за его самодовольной физиономией, а парню этого совсем не хотелось. Но в противном случае ему придётся давиться желудочным соком и страдать от тошноты.

Придя в себя после импровизированной операции на запястье, рыжий пришел в ярость и пообещал вырвать все волосы мужчине, если он посмеет снова помешать ему, жутко обиделся и перестал разговаривать. Но мужчину это не впечатлило. Непрошеный спаситель представился, спросил имя парня и получил в ответ гордо поднятый вверх средний палец. Тогда Рафаэль начал наугад перечислять все приходящие в голову мужские имена, и когда парень испепеляющим взглядом посмотрел в его сторону, решил остановиться на этом имени, назвав рыжего Александром.

Новый рвотный позыв сдавил горло.

– Тормози! – Рявкнул парень, на ходу распахивая дверь.

– Чёрт! – Рафаэль резко нажал на тормоз и вывернул руль. – Только не в машине!

Саша вывалился на улицу и упал на колени, тяжело дыша и кашляя. Мужчина вздохнул, взял воду и вышел к парню.

– Мятную конфету?

– Я же сказал, что нельзя сладкое, – парень прорычал, сверкнув волчьим взглядом.

– Вода, – Рафаэль поставил перед рыжим бутылку и поднялся. Саша недовольно фыркнул, но взял воду.

«Гадёныш, гордый, – ухмыльнулся Рафаэль, наблюдая, как пассажир открывает крышку и пьет из горла, – и упрямый невыносимо. Хочется по-отцовски отходить ремнём вдоль спины, только это уже не поможет».

– Едешь впереди. У нас нет времени на остановки, – холодно приказал мужчина и пошел к водительской двери.

– Может мне пешком пойти? – Рыжий фыркнул в спину.

– Можешь в багажнике ехать, – Рафаэль пожал плечами, безразлично посмотрел на парня и сел за руль. Саша прошипел что-то нечленораздельное, отряхнул джинсы и опустился в кресло рядом с водителем, швырнул на пол бутылку с водой, поморщившись от боли в руке, пристегнулся и отвернулся к окну. Недовольное пыхтение вскоре сменилось ровным и глубоким дыханием. Мужчина боковым зрением наблюдал, как рыжий спокойно спал и выглядел настолько же беззащитным, насколько невыносим его характер. Рафаэль думал, как начать разговор, если рыжий не просто «неприступная крепость», а засекреченный военный полигон, расположенный в безжизненных пустынях и огороженный системой безопасности, которой мог бы позавидовать Пентагон.

Саша пошевелился, потер глаза, потянулся, зевнул, прикрыв рот ладонью, пустым взглядом посмотрел на мелькающие за окном золотисто-зелёные склоны, частично покрытые деревьями и пушистыми круглыми кустами с пожелтевшей листвой, и потянулся в карман за сигаретами.

– Высп…

– Замолчи, – перебил рыжий, доставая из пачки ментоловую сигарету. – Не порти настроение, будь человеком.

Парень приоткрыл окно и поёжился от холодного воздуха, взял розовую зажигалку с улыбающимся зайчиком, раскусил капсулу, закурил. Глубоко затянулся, прижал к груди колени, поставив ноги на сиденье.

– Включи печку.

– Замёрз? – Рафаэль посмотрел на термометр – за окном плюс шесть, а в салоне около двадцати пяти.

– Ноги, – парень посмотрел на леопардовые кроссовки и снова перевёл взгляд в окно. Рафаэль скользнул взглядом по острым скулам с бледными веснушками, прикрытым темно-коричневым ресницам, ухмыльнулся собственным мыслям, включил теплый воздух и прибавил громкость на проигрывателе.

– Часто мёрзнешь? Проблемы с кровообращением? Наверное и питаешься плохо?

– А тебя ебёт что ли, – беззлобно, скорее устало выдохнул парень. – Я всё думаю, какого хрена ты пришёл на ту блядскую крышу?

Рафаэль вскинул бровь.

– Я же гов…

– Ой, не пизди, – рыжий выкинул окурок в окно и закрыл его, тут же пряча ладони в рукавах тёплой рубашки, – не похож ты на самоубийцу, дохрена довольный и сытый, чтобы сводить последние счёты.

– А ты разбираешься только в самоубийцах, или в обычных людях тоже? – Рафаэль хохотнул. – Но я не солгал тебе, сказав, что собираюсь покончить с собой. Я болен.

– Чем такой здоровый лось может болеть? – Парень с подозрением зыкнул на водителя. – Жизнью?

– К сожалению, даже такой «здоровый лось», – Рафаэль передразнил Сашу, – может иметь психические расстройства и предрасположенность к разным заболеваниям.

– М-м-м-м, – парень недоверчиво вскинул бровь. – У тебя рак и депрессия? Куда скинуть деньги на лечение? Или возьмешь мои органы на пересадку?

– Не угадал немного, – Рафаэль снова улыбнулся. – Ранний Альцгеймер. Как оказалось, достался по наследству.

Саша притих и отвернулся к окну, но через несколько минут продолжил:

– А я тебе для чего? Напоминать, что тебе надо убиться? Лучше обезьяну заведи.