Корона и тьма. Том 2. Сердце хаоса

Харгрот вспыхнул яростью, потеряв контроль, его глаза закатились, зрачки сузились до точек, и он взревел, как медведь, что рвётся из капкана. С криком он замахнулся, топор взлетел, его движение было хаотичным, слепым, лезвие гудело, рассекая воздух, но Катарина увернулась, её тело метнулось в сторону, как тень, что ускользает от удара молнии. Она шагнула за спину, её меч взлетел, лезвие вонзилось в его спину с глухим звуком, пробив шкуру, мышцы, кости, глубоко, до рукояти, клинок вышел спереди, чуть ниже груди, кровь хлынула на снег, тёмная, густая, она брызнула вперёд, оставляя длинные полосы. Харгрот взревел, его тело дёрнулось, он повернулся, рывком, как раненый зверь, что не знает смерти, и его кулак – огромный, как камень – ударил её наотмашь. Сила удара была чудовищной, способной сломать кости, Катарину отбросило назад, она пролетела несколько шагов, рухнув на снег с глухим стуком, белая пыль взлетела вокруг, как буря, её дыхание сбилось, меч остался в его спине, торча, как метка, лезвие блестело, покрытое кровью, что капала с острия.

Харгрот шагнул к ней, его глаза – безумные, горящие – сверкнули, топор поднялся, его рука дрожала, кровь текла из ран, но он был готов добить её. Снег под ним хрустел, багровея с каждым шагом, его дыхание вырывалось хрипами, пар поднимался от его рта, смешиваясь с запахом железа и смерти. Но Гуннар появился сзади, его фигура – широкая, твёрдая, как скала – мелькнула в утреннем свете, топор в его руках – зазубренный, тяжёлый, с рукоятью, потемневшей от крови – взлетел с низким гулом. Лезвие вонзилось в спину Харгрота, чуть выше поясницы, с хрустом, что эхом отлетел от скал, перерубив позвоночник, кости треснули, как сухие ветки, кровь хлынула, тёмная, густая, она залила снег, растеклась лужей, пар поднялся вверх, горячий и едкий. Харгрот упал на колени, его тело дёрнулось, ноги отказали, топор выпал из руки, врезавшись в снег, лезвие утонуло в багровом месиве. Он был последним из варваров, что ещё дышал в этом хаосе, его грудь вздымалась тяжело, кровь текла изо рта, капая на подбородок.

Гуннар резко вытащил топор, лезвие вышло с влажным чавканьем, кровь брызнула, густая, липкая, она стекла по рукояти, капая на его сапоги. Катарина поднималась, её дыхание было тяжёлым, прерывистым, она приходила в себя после удара, снег прилип к её плащу, руки немного дрожали. Гуннар шагнул к ней, нагнулся, подхватив её меч из спины Харгрота, лезвие звякнуло, когда он выдернул его, кровь стекла с клинка, оставив багровый след на снегу. Он бросил его ей, оружие мелькнуло в воздухе, и она ловко поймала его за рукоять.

Гуннар повернулся к Харгроту, что хрипел на коленях, кровь лилась из ран, из спины, из груди, заливая снег, его голос был низким, пропитанным холодной яростью:

– Н’гар вах м’крог Хродгар’н ур’хаш? Н’гарм н’враг вах м’плем’н. (Зачем ты убил Хродгара? Наши племена не враждовали.)

Харгрот поднял взгляд, его глаза – мутные, но горящие – встретили Гуннара, кровь текла изо рта, капая на подбородок, и он ответил, голос был хриплым, ломким, но твёрдым:

– Хродгар н’враг вах м’хаш,э. Н’гар вах м’уваж’н. (Хродгар не был мне врагом. Я уважал его.)

Торвальд подошёл ближе, хромая, его протез звякал, топор в руке блестел, покрытый инеем и кровью, что стекала с лезвия. Он посмотрел на Харгрота, его взгляд – суровый, ледяной – был полон презрения, и он заговорил на норфарийском, голос был глубоким, как рокот земли:

– Н’гар н’дост’н вах м’итх. Н’пут’н вар’крог н’зкорт. (Ты не достоин жить. Твой путь кончается здесь.)

Гуннар шагнул вперёд, его рука поднялась, чтобы остановить Торвальда, голос был резким:

– Н’ждат, Торвальд! Н’гар вах м’прич’н Хродгар ур’хаш? (Подожди, Торвальд! Почему он убил Хродгара?)

Но топор Торвальда был быстрее – он взлетел, мастерски, с точностью, что резала воздух, как молния, и опустился на шею Харгрота. Лезвие вонзилось с хрустом, разрубив кость, кровь хлынула фонтаном, голова отлетела, покатилась по снегу, оставляя багровый след, и остановилась у ног Катарины. Челюсть Харгрота ещё шевелилась, его рот открывался, пытаясь выдавить слова, но из горла вырывался только хрип, глаза закатились, и он затих.

Катарина посмотрела на голову, её глаза сузились, и она ответила, голос был резким, пропитанным гневом:

– Надо было вырезать его сердце и скормить ему же, пока он дышал.

Торвальд встретился с ней взглядом, его лицо было суровым, но в нём мелькнула тень усталости, и он ответил, голос был глубоким, твёрдым:

– Тогда мы стали бы такими же, как он, Катарина. Мы не звери.

Гуннар шагнул ближе, его топор капал кровью, что замерзала на лезвии, и он обратился к Торвальду на норфарийском, голос был низким, но спокойным:

– Н’гарм вар’н м’огн вах пав’н воин’н. (Надо предать огню павших воинов.)

Торвальд кивнул, его взгляд скользнул по телам, что лежали в снегу, и он ответил, голос был твёрдым, пропитанным долгом:

– Н’гар вар’хаг н’прав. Н’гарм вар’н м’дом вах м’тел’н. Н’крог вах м’огн вах воин’н н’здесь. (Ты прав. Мы не сможем принести их тела домой. Сделайте большой костёр здесь для воинов.)

Он повернулся к своим людям, что стояли вокруг, их мечи и копья были покрыты кровью, и крикнул, голос был громким, как удар молота:

– Те, кто не ранен, собирайте дрова! Большой костёр для наших братьев!

Затем он посмотрел на тело Харгрота, что лежало в снегу, кровь текла из его ран, замерзая в багровых лужах, и добавил на норфарийском, голос был холодным, как лёд:

– Н’гар вах м’плем’н н’дост’н вах м’огн. Н’гарм вар’н м’пищ вах волк’н и медв’н. (Он и его племя не достойны огня. Они станут пищей для волков и медведей.)

Гуннар кивнул, его голубые глаза блеснули одобрением, и он шагнул к своим охотникам, что начали собирать тела павших, их топоры звякали, убирая кровь с лезвий.

Глава 28. Клинок и вино

Сэлендор раскинулся на южных рубежах королевства, где море лениво катило свои волны к каменным причалам, что высились вдоль берега, их серый камень был отполирован водой и временем. Ветер нёс с собой солёный привкус, что оседал на губах, смешиваясь с влажной прохладой зимы, что поднималась с глубин. Здесь не было ни снега, что покрывал северные земли белым саваном, ни ледяных ветров, что резали кожу, как клинки, но воздух всё равно кусал, пропитанный сыростью и лёгким холодом, что пробирался под одежду, оставляя ощущение сырого утра. Город жил своей шумной жизнью – улицы гудели от голосов торговцев, что расхваливали утренний улов: серебристую рыбу, что блестела в корзинах, и мешки со специями, чей запах – острый, пряный – смешивался с криками чаек, что кружили над портом. Лодки качались у причалов, их паруса хлопали на ветру, а канаты скрипели, натянутые волнами, что бились о камни.

Над всем этим возвышался замок Ричарда – не крепость, выстроенная для войны, а дворец, что дышал роскошью и праздностью. Его башни из светлого камня, сияли в утреннем свете, их шпили венчали золотые флюгеры, что кружились на ветру, отбрасывая блики, как монеты, упавшие в воду. Стены были украшены резьбой – виноградные лозы, что вились по камню, переплетались с морскими волнами, высеченными с такой тонкостью, что казалось, будто они движутся, отражая богатство портового лорда, что любил пиры больше, чем битвы. Во внутреннем дворе журчали фонтаны, их мраморные статуи, блестели от брызг, что сверкали в воздухе, как капли драгоценностей. Окна замка, высокие и узкие, были обрамлены витражами, что горели красным, синим и золотым, бросая разноцветные блики на мостовую, выложенную гладким камнем, что блестел от утренней росы.

Лотар, лорд Дорнхельма, ехал к Сэлендору во главе небольшого отряда – десяти воинов, его личной охраны, что следовали за ним на крепких скакунах. Его одежда была достойна его титула: длинный плащ из тёмно-синего бархата, мягкого, как ночное море, струился за спиной, подбитый мехом чернобурки, что колыхался на ветру, а края были расшиты серебряной нитью, что ловила свет, как звёзды на воде. Под плащом – дублет из чёрной кожи, прошитый золотыми швами, что плотно облегал его грудь, подчёркивая статную фигуру, а на плечах лежали наплечники из полированной стали, гравированные рунами защиты, что блестели, как лунный свет. На поясе висел меч в ножнах из чёрного дерева, их поверхность была гладкой, как стекло, а рукоять – увитая серебром, что сверкала при каждом движении. На пальце блестел перстень с сапфиром, глубоким и синим, что ловил утренний свет, отбрасывая лёгкие блики, как кусочек неба, упавший в его ладонь. Его тёмные волосы, чуть тронутые сединой у висков, были стянуты в тугой хвост кожаным шнурком, а лицо – суровое, с острыми скулами и глубокими линиями – оставалось непроницаемым, как маска, скрывая бурю мыслей, что кипела за его глазами.

Его охрана ехала следом, их кони – высокие, мускулистые, с гривами, что колыхались на ветру, как волны – ступали ровно, копыта гулко били по дороге, выложенной булыжником, что блестел от морской влаги. Воины были облачены в тёмно-синие плащи с новым гербом Дорнхельма – орлом, что стоял на скале, вышитым серебром, – и лёгкие доспехи из стали, что звякали при каждом шаге коней, их пластины были отполированы до блеска. Мечи висели на поясах, клинки в ножнах из тёмной кожи поблёскивали, а двое воинов несли арбалеты, что лежали поперёк сёдел, их болты были готовы к бою, тетивы натянуты, как нервы перед битвой. Путь к Сэлендору занял долгие дни через равнины, где ветер гнал пыль по дорогам, но теперь они ехали вдоль побережья, где море шумело слева, его волны разбивались о камни, выбрасывая пену, что оседала на траве. Чайки кричали над головой, их голоса – резкие, пронзительные – смешивались с гулом прибоя, а солёный ветер трепал плащи, оставляя привкус соли на губах и холодок на коже.

Когда отряд подъехал к воротам замка Ричарда, массивные створки из дуба, обитые бронзой, что позеленела от морской влаги, уже были распахнуты, их петли скрипнули, приветствуя гостей. Лотар натянул поводья, его конь – чёрный, с белой полосой на морде, что сверкала, как молния – фыркнул, пар вырвался из ноздрей, смешиваясь с прохладным воздухом, что нёс запах моря. У ворот стоял сам Ричард, лорд Сэлендора, его фигура выделялась на фоне светлых стен, как тень на белом полотне. Он был одет в длинный плащ из коричневого шёлка, что струился до земли, мягкий и блестящий, расшитый золотыми нитями в виде морских волн, что вились, как живые. Под плащом – туника из тонкой шерсти, тёмно-зелёная, что облегала его крепкое тело, подчёркивая силу, скрытую за праздным блеском, а пояс из кожи был украшен золотой пряжкой в форме раковины. Его глаза – тёмные, цепкие, как у ястреба – смотрели настороженно, их блеск выдавал расчётливость, что пряталась за мягкой улыбкой. Лотар был поставлен лордом Дорнхельма королём Годриком, и эта тень королевской власти лежала между ними, как невидимая стена, холодная и тяжёлая.

Ричард шагнул вперёд, его сапоги – мягкой кожи, с золотыми швами – тихо стукнули по мостовой, и голос – мягкий, но пропитанный иронией – прорезал утреннюю тишину, что звенела от шума моря:

– Неужели сам лорд Дорнхельма решил лично почтить своим присутствием наш скромный Сэлендор? Я польщён, право слово, такой гость – редкость в наших краях.

Лотар соскочил с коня, его сапоги – чёрной кожи, с серебряными пряжками, что блестели, как звёзды – глухо стукнули по камню, плащ колыхнулся за спиной, как тёмное крыло, и он ответил, голос был низким, хриплым, с лёгкой насмешкой, что маскировала его настороженность:

– Ты, видимо, и есть Ричард. У меня сложилось чувство, будто ты меня уже ждал, раз встречаешь у ворот, как старого друга, а не чужака с севера.

Ричард усмехнулся, уголки губ дрогнули, обнажив белые зубы, но глаза остались холодными, как море в шторм. Он пожал плечами, жест был лёгким, почти небрежным, но выверенным, как у купца, что взвешивает золото, и ответил, голос стал чуть резче, с тенью сарказма, что цепляла, как крючок:

– Тебя и твоё сопровождение было видно ещё издалека, Лотар. Тёмно-синие плащи на дороге не спрячешь, они горят, как факелы на фоне моря. Но мы же не будем стоять в воротах, верно?– Он указал рукой в сторону замка, жест был широким, приглашающим, но в нём мелькнула тень власти, что напоминала: здесь он хозяин, а ты – гость.

Лотар кивнул, его взгляд скользнул по Ричарду, оценивая его, затем он шагнул вперёд, сапоги звякнули по мостовой, охрана двинулась следом, кони цокали копытами по камню, их подковы оставляли искры. Ворота проглотили их, как пасть зверя, и отряд оказался во внутреннем дворе. Ричард тут же добавил, голос стал спокойнее, но в нём всё ещё звенела лёгкая насмешка, что резала, как тонкий нож:

– Твоя охрана может расположиться в казармах. Им не придётся скучать – у нас есть вино, и тёплые очаги, что разгоняют зимнюю сырость.

Лотар повернулся к своим воинам, его рука в перчатке поднялась в коротком жесте, пальцы сжались, указывая направление, голос был твёрдым, как удар молота:

– Идите за капитаном Ричарда.

Один из людей Ричарда – высокий, с короткой бородой и в зелёном плаще с гербом Сэлендора, трёхглавым вороном, вышитым золотом – шагнул вперёд, его доспехи звякнули под тканью, голос был хриплым, но твёрдым, как приказ на корабле:

– Сюда.

Он повёл охрану Лотара через двор, к каменному зданию казарм, что примыкало к стене замка, его шаги гулко отдавались от мостовой, плащи колыхались на ветру, а кони фыркали, чуя тепло и сено. К Лотару подошёл конюх – худощавый парень с веснушками, в простой шерстяной тунике, что была запачкана сеном и пахла лошадьми. Он низко поклонился, его руки – мозолистые, ловкие, с въевшейся грязью под ногтями – схватили поводья чёрного скакуна Лотара, голос был тихим, но уверенным, как у того, кто знает своё дело:

– Я отведу его в стойло, господин. Там сено свежее, только с полей, и вода чистая, прямо из колодца.

Лотар кивнул, его взгляд – холодный, оценивающий – скользнул по конюху, затем вернулся к Ричарду, что стоял у входа в замок, его поза была расслабленной, руки сложены за спиной, но глаза следили за каждым движением гостя, как ястреб за добычей.

– Нам будет о чем поговорить, – повторил Ричард, его голос был мягким, как шёлк, но в нём мелькнула тень вызова, что резала, как скрытый клинок.

Лотар шагнул к нему, плащ за спиной колыхнулся, как тёмное крыло, что расправляется перед полётом, и он ответил, голос был низким, с лёгкой насмешкой, что цепляла, но не ранила:

– Тогда веди, Ричард. Покажи, насколько твой замок так же хорош внутри, как снаружи, или это всё лишь позолота на камне.

Ричард не ответив, повёл Лотара через внутренний двор замка, где журчали фонтаны, их брызги сверкали в утреннем свете, отражаясь на мраморных статуях, что стояли вдоль дорожек. Они поднялись по широкой лестнице из белого камня, её перила были вырезаны в виде морских волн, что вились вверх, отполированные до блеска прикосновениями сотен рук. По пути им встретилась служанка – невысокая, с тонкой талией, в серой шерстяной тунике, поверх которой был повязан белый фартук, что слегка шуршал при каждом шаге. Её волосы – золотисто-рыжие, как закат – были заплетены в косу, что свисала до пояса. Ричард, не останавливаясь, бросил ей короткий жест – его правая рука поднялась, пальцы щёлкнули в воздухе, а затем указали вниз, к полу, словно приказывая что-то принести. Девушка кивнула, её глаза мелькнули пониманием, и она исчезла в боковом коридоре, её шаги растворились в гуле замка.

Они вошли в кабинет Ричарда на верхнем этаже, дверь из тёмного дуба скрипнула, открывая просторную комнату, что дышала роскошью, но несла следы внутреннего конфликта Сэлендора. Стены были обшиты панелями из красного дерева, полированного до зеркального блеска, но местами виднелись трещины, словно кто-то в гневе ударил по ним кулаком. У окна стоял массивный стол из чёрного дерева, которым висела люстра из кованого железа, увешанная хрустальными подвесками, что звенели на сквозняке, бросая блики на стены. В углу стоял шкаф с книгами, их кожаные переплёты блестели золотыми буквами, но несколько томов лежали на боку, словно их бросили в спешке. Кресла – обитые тёмно-зелёным бархатом с подушками из шёлка – окружали стол, их ножки были вырезаны в виде когтистых лап морских чудовищ, но одно из них слегка шаталось, будто его недавно чинили.

Ричард прошёл к своему креслу – самому большому, с высокой спинкой, что возвышалась над столом, как трон, и сел, откинувшись назад с лёгкой небрежностью, что скрывала его цепкий взгляд. Он указал рукой на другие кресла, голос был мягким, но с тенью властности:

– Садись, Лотар. Выбирай любое, что приглянется. У нас тут не казармы, удобств хватает.

Лотар окинул комнату взглядом, его глаза – тёмные, острые – задержались на трещинах в панелях, затем он шагнул к креслу ближе к Ричарду, его плащ колыхнулся, как тёмная волна, и он опустился в него, кожа дублета скрипнула, принимая его вес. Сиденье было мягким, бархат обнял его, как старый плащ, но он остался прямым, не расслабляясь, его рука легла на подлокотник, пальцы сжали дерево.

Ричард сложил руки на груди, его пальцы постучали по шёлку плаща, и он заговорил, голос был ровным, но с лёгким уколом:

– Ты проделал долгий путь, Лотар, и явно не для того, чтобы просто погреть зад в моём кресле. Что привело тебя сюда?

Лотар усмехнулся, уголок губ дрогнул, его взгляд встретил глаза Ричарда, и он ответил, голос был низким, с явной иронией, что резала, как тонкий клинок:

– Ты очень проницателен, Ричард. Я уж думал, ты примешь меня за бродягу, что ищет тёплый угол.

Ричард хмыкнул, его брови слегка приподнялись, но глаза остались холодными, оценивающими, и он ответил, голос стал глубже, с ноткой самоиронии:

– Не так проницателен, как мне бы хотелось. Вижу людей насквозь, но не всегда угадываю, что они прячут за спиной.

Стук в дверь прервал его – резкий, но тихий, как будто кто-то не хотел нарушать их разговор. Ричард бросил, не поворачивая головы, голос был твёрдым, но спокойным:

– Заходи.

Дверь открылась, и вошла служанка. В руках она несла поднос из полированного серебра, на котором стоял кувшин тёмно-зелёного стекла, что блестело, как морская глубина, и два бокала из тонкого хрусталя, чьи грани сверкали, ловя свет люстры. Она поставила поднос на стол с лёгким звоном, её движения были плавными, но быстрыми, её глаза мелькнули, но тут же опустились, скрывая взгляд. Ричард кивнул ей, голос был коротким, но мягким:

– Можешь идти.

Она поклонилась, её коса качнулась вперёд, и вышла, закрыв дверь за собой с тихим щелчком, оставив за собой лёгкий запах лаванды, что витал в воздухе. Ричард поднялся, его плащ зашуршал, он взял кувшин, пальцы сжали прохладное стекло, и разлил вино – тёмно-красное, густое, как кровь, оно плеснулось в бокалы с мягким журчанием. Один он протянул Лотару, голос был уверенным, с лёгкой гордостью:

– Это с Археллиона, островное вино. Сомневаюсь, что тебе доводилось пробовать такое на королевской службе.

Лотар взял бокал, его пальцы сжали хрусталь, сапфир на перстне сверкнул, отхлебнул, вино обожгло горло, оставив сладкий привкус с ноткой соли, и он ответил, голос был хриплым, но с тенью насмешки:

– На прошлом посту у короля я порой глотал пыль вместо еды, не говоря о вине. Это – роскошь, которой не ждёшь, командуя людьми в поле.

Ричард сел обратно, откинувшись в кресле, его пальцы крутили бокал, и он ответил, голос был твёрдым, с лёгким вызовом:

– Я родился в семье лорда, Сэлендор достался мне по крови. А тебе, Лотар, ещё предстоит узнать, что власть – это не только мягкие кресла, но и ножи в спину. Город меньше королевства, но хлопот от него не меньше – торговцы, пираты, шторма. Всё требует глаза и руки.

Лотар отпил ещё глоток, вино скользнуло по языку, согревая, и он ответил, голос был ровным, но с тенью стали, что выдавала его опыт:

– Если твоя поддержка будет со мной, Ричард, я справлюсь с этим быстрее. Один в поле не воин, даже если он лорд.

Ричард прищурился, его губы дрогнули в полуулыбке, и он ответил, голос стал глубже, с холодной уверенностью:

– Моя поддержка у тебя есть, Лотар. Иначе твои люди уже кормили бы рыб на берегу, а ты лежал бы с болтом в груди ещё на подъезде к городу. Я не трачу вино на врагов.

Лотар усмехнулся, его глаза блеснули, он откинулся в кресле, пальцы постучали по подлокотнику, и ответил, голос был твёрдым, с двойным смыслом, что цеплял:

– Я был готов и к такому приёму, Ричард. Но пить вино в кресле всё же приятнее, чем хрипеть с перерезанным горлом у моря. Выбор очевиден.

Ричард замер, его пальцы сжали бокал чуть сильнее, слова Лотара ударили по нему, как лёгкий ветер, что скрывает бурю. Он понял, что перед ним человек такой же прагматичный, как он сам – прямолинейный, но с языком, что вплетает двойной смысл в каждую фразу, как клинок в ножнах. Его губы растянулись в улыбке, тёплой, но острой, и он ответил, голос был мягким, но с лёгким уколом:

– Общение с Эммой явно оставило след, Лотар. Ты перенял её манеру, не раскрывать сразу своих намерений.

Лотар улыбнулся, его зубы блеснули, он отпил ещё глоток, и ответил, голос был ровным, но с тенью веселья:

– Я даже не стану спрашивать, откуда ты знаешь, что она жива. У тебя явно везде есть глаза, Ричард.

Ричард откинулся в кресле, его пальцы сжали бокал, хрусталь блеснул в свете люстры, и он заговорил, голос был ровным, но острым, как клинок, что вынимают из ножен:

– А ты понимаешь, Лотар, что сделает король, если узнает, что вдова мятежника жива? И не просто жива, а открыто живёт в Дорнхельме, под твоим крылом, доверенного человека ?

Лотар встретил его взгляд, его глаза – тёмные, цепкие – сузились, но дрогнули в лёгкой усмешке. Он отпил вина, его глоток был медленным, выверенным, и ответил, голос был низким, с холодной уверенностью:

– Если бы ты ставил интересы короля выше своих, Ричард, то уже давно отправил бы посыльного в Харистейл с этой вестью. Но Годрик стар, его кости скрипят громче, чем его трон, а новый король не помчится на край королевства выяснять, кто с кем делит постель.

Ричард прищурился, его разум оценил ответ, как торговец взвешивает золото: Лотар был остр, как копьё, что бьёт в цель, но умел прикрыть свои намерения иронией, словно щитом. Этот человек не просто выживал при дворе – он учился играть в их игры быстрее, чем Ричард ожидал. Он наклонился вперёд, бокал в руке качнулся, и спросил, голос стал глубже, с лёгким вызовом:

– И кого же ты видишь новым королём, Лотар? Назови имя.

Лотар откинулся в кресле, его пальцы постучали по подлокотнику, и он ответил, голос был твёрдым, с насмешкой:

– Это точно не ты и не я, Ричард. Скорее, одна из этих дворцовых крыс Харистейла – те, что бегают вокруг Годрика на задних лапках, грызя друг друга за каплю его внимания.

Ричард поднялся с кресла, его шёлковый плащ зашуршал, как волны о камни, и он бросил, голос был спокойным, но с тенью интриги:

– Пойдём со мной. Это тебя удивит.

Лотар встал, его дублет скрипнул, взгляд скользнул к кувшину на столе, и он сказал, голос был лёгким, но с намёком:

– Может, ещё по бокалу, прежде чем удивляться?

Ричард усмехнулся, его губы изогнулись, глаза блеснули, и он ответил, голос был тёплым, но с явной насмешкой:

– Возьми с собой. Не пропадать же вину.

Лотар шагнул к столу, его рука в перчатке сжала кувшин, он быстро наполнил свой бокал, вино плеснулось, тёмно-красное, как кровь, и последовал за Ричардом, держа хрусталь в руке, его шаги гулко отдавались по деревянному полу. Ричард толкнул дверь из резного дерева, и они оказались на террасе, что выходила на внутренний двор – тренировочную площадку, окружённую низкими стенами из светлого камня. Внизу солдаты Сэлендора рубили мечами соломенные чучела, их клинки звенели, втыкаясь в мишени, пот блестел на их лицах, а голоса – хриплые, резкие – выкрикивали команды. Каменная мостовая двора была истёрта сапогами, а вдоль стен стояли стойки с оружием – мечи, копья, щиты, что блестели в утреннем свете.

Лотар подошёл к перилам, облокотился на них, его плащ колыхнулся на ветру, и отпил вина, бокал сверкнул в руке. Он бросил, голос был ровным, с лёгкой насмешкой:

– Ты хотел показать, как тренируются твои солдаты, Ричард? Я могу их научить держать меч, а не солому рубить.

Ричард шагнул к нему, его рука поднялась, указательный палец вытянулся к краю двора, и он ответил, голос был спокойным, но с тенью тайны:

– Видишь ту девочку?

Лотар проследил за его жестом, его взгляд упал на фигуру внизу – худенькую девочку лет четырнадцати, с длинными чёрными волосами, что были стянуты в небрежный хвост, её кожа была бледной, а глаза горели сосредоточенностью. Она фехтовала с пожилым мужчиной, чьи седые волосы свисали до плеч, а руки, покрытые шрамами, держали деревянный меч. Её движения были быстрыми, резкими, она уклонялась от ударов, её туника – простая, тёмно-синяя – колыхалась, а сапоги оставляли следы на песке. Лотар отпил ещё вина, его губы дрогнули в усмешке, и он бросил, голос был хриплым, с насмешкой: