Период распада

Миша шутливо простонал, а Юля почувствовала твёрдое у копчика.

– Теперь придётся посидеть, подождать. В таком виде мне идти нельзя, – усмехнулся Миша и кивнул на член, набухший под штанами.

Через десять минут Юля с Мишей появились на кухне, держась за руки. Катя уже выключила духовку и перекладывала плюшки на расстеленное на столешнице вафельное полотенце. Выложив все, она посыпала плюшки сахарной пудрой.

Миску с выпечкой она поставила на обеденный стол. Сели пить чай, и Катя снова удивила Юлю. С чаем она съела целых три плюшки. Ела с аппетитом, разглядывая начинку. Юля подумала, что её мама и в страшном сне не стала бы есть мучное в таком количестве. Да и сама Юля не позволила себе съесть больше одной, хотя с таким удовольствием делала их.

– Напишу уже Игорю? – шёпотом спросила она Мишу.

Миша посмотрел на часы, было почти пять, и он кивнул. Юля вышла на веранду за телефоном, оставленным в кармане куртки. Вернувшись, увидела, что Миша с Катей о чём-то напряжённо шепчутся. При её появлении они резко замолчали. Юле показалось, что Катя была недовольна, но после минутной паузы она заговорила вполне спокойно:

– Не хочу, Юля, чтобы ты обижалась. Миша просто обещался помочь собрать стол и так, по мелочи. Я на него рассчитывала. Я не ожидала просто, что он уедет сегодня.

– Я понял, Кать. Я останусь, – сказал Миша и виновато посмотрел на Юлю. – Завтра приеду, хорошо?

– Да, конечно, без проблем, – сказала Юля, сама же она была озадачена такой быстрой переменой.

А ведь он знал, что сегодня они могли бы заняться сексом. Что тётя сказала Мише, что он так быстро изменил планы?

Они допили чай и сели в гостиной ждать Игоря. Катя зашумела посудой на кухне: доготавливала что-то для гостей. Ждать пришлось недолго: к моменту, когда Юля написала Игорю, тот, видимо, сразу выехал, так как через двадцать минут Юля уже увидела из окна, как чёрный «Лексус» ехал по дороге в сторону дома.

Миша вышел проводить Юлю, довёл до машины, поцеловал и помахал Игорю и Юлиной маме. Юля обрадовалась, увидев маму, уже предвкушала, как по дороге расскажет ей всё. Но мама заговорила первая, как только они снова выехали на трассу и машина загудела мерно по асфальту:

– Тётя Миши – это та, что с короткой рыжей стрижкой?

– Да, а ты откуда знаешь? – удивилась Юля.

– Какая-то женщина из того дома, откуда вы вышли, всё разглядывала нашу машину. Я так и подумала, что это она, – ответила Ольга и добавила: – Смотрела как-то зло, будто была чем-то недовольна. Что вы там натворили?

Юля озадаченно посмотрела на маму:

– Да ничего. Мне казалось, мы отлично посидели.

8

Девятнадцатилетняя Ольга не видела себя в роли матери, но жизни было на это наплевать. Неделю назад она сходила к гинекологу и узнала, что её задержка – совсем не задержка. С тех пор она не жила, а только смотрела, как живут другие, скользила призраком по дому и по району своему, Сортировке, где стоял их одноэтажный барак. Ещё год учиться: ну и куда теперь со всем этим? Ольга слишком много терпела, чтобы всё пошло прахом.

Она уже училась на банковского работника в Орле. Каждое воскресенье шесть часов тряслась в автобусе по разбитой дороге. В будни до вечера просиживала в холодной библиотеке, так как в общаге находиться было невозможно.

Её соседкой была деваха откуда-то из-под Орла, с неизменной жвачкой за щекой и с претензией к миру. И вроде бы ничего, таких и в Сортировке хватало, но ведь с ней ещё проживал её парень. По утрам, когда соседка крутила волосы на плойку, он лапал её и противно мурчал, а потом ещё вся комната превращалась в лабораторию для химопытов: соседка забрызгивала лаком свои букли, и у Ольги начинало до слёз чесаться в горле.

Правилами женской общаги сожительство с мужчиной, конечно же, было запрещено, и парня гоняли, когда замечали, но чаще ему удавалось улизнуть от вахтёрши. Сама же Ольга его не сдавала, хоть и много раз хотела. Только однажды она так расхрабрилась, что спросила у соседки, не они ли оставили ложку в её варенье, на что та цокнула и адресовала вопрос этому своему, и они начали смеяться. «Ты за кого нас принимаешь?» – говорила соседка сквозь смех. Ольга почти расплакалась от их насмешки и после этого как-то собралась и твёрдо решила молча дотерпеть до конца учёбы, всё равно последний курс.

Ольга умела терпеть. Она терпела многое в своей жизни: учёбу в Орле ради перспективной работы, мужа ради мести бывшему. А теперь ещё надо будет терпеть и огромный живот? Пелёнки-распашонки? Нет, на это сил уже не было.

Ольга детей любила, только конкретно этого своего – нет. С детства она хотела стать учителем и с удовольствием возилась с детьми во дворе. Но жизнь не для удовольствий, пора было повзрослеть и начинать бороться за своё место под солнцем. Так, как боролись её мама и бабушка. Отец напивался и избивал мать, прямо при детях, но мать умела терпеть. А если уж смогла она…

После пьяной смерти отца наконец-то зажили спокойно. Наталья Андреевна вышла в котельную на две смены, и деньги, хоть и меньшие, чем при отце, водителе междугороднего автобуса, но водились. Ольга видела, что мама счастлива оттого, что девочки не нуждаются, но замечала и трясущиеся руки, и долгий стеклянный взгляд в окно. Она была готова на многое, лишь бы всё, что делала мама, оказалось не зря.

Поэтому Ольга отложила до лучших времён идею о педагогическом и зацепилась за поступление в банковский колледж в Орле. Весной к ним как раз приехали из приёмной комиссии, рассказывали про вступительные испытания и возможности прямого трудоустройства в «Сбербанк» после окончания. За лето Ольга с матерью съездили в колледж раза три-четыре, и счастью Натальи Андреевны не было предела, когда она в конце лета обнаружила Ольгу в списках.

Куда-то устроиться с маленьким ребёнком будет сложно. Не было бы у её мамы двоих детей, стала бы она жить с отцом? Нет, ушла бы. Значит, всё из-за них с сестрой, хоть мама никогда в этом не признается.

Ольга вообще слышала, что в таких случаях можно сделать аборт. Подслушивала маминых подруг. Даже на ночь в больнице не оставались, всё очень быстро. Девчонки в колледже тоже болтали, что можно и таблеткой, выпила и в туалет сходила. Только бы не узнала мама, думала Ольга, она бы не пережила. Она ведь всю жизнь вокруг детей выстроила, дети – всё, что ей важно, она жила для них с сестрой.

Кажется, и свадьбе её с Вадимом мама была рада только потому, что после этого можно было ожидать внуков. Юный возраст Ольги и Вадима— девятнадцать и восемнадцать не смущал Наталью Андреевну совсем. Она и сама родила первого в двадцать.

Но Ольга своему браку с Вадимом долгих лет жизни не желала: теплилась в душе робкая надежда, что когда бывший парень вернётся из армии, то сразу осознает, кого потерял, и они снова будут вместе. Он закидает её извинениями за то, что не писал, или что ещё важнее – писал не ей, а она сразу разведётся с мужем и выйдет замуж снова, теперь уже по-настоящему. Надо только устранить одно недоразумение – эту беременность.

Поэтому тогда, в октябре восемьдесят девятого года, собираясь на пары, она закинула в сумку все документы, которые у неё были: справку о беременности, выданную в поликлинике по месту жительства, где она постеснялась спросить про аборт, и паспорт. Посмотрела в зеркало и подумала, что едва ли можно предположить по её внешности отличницы-заучки, за чем она идёт в поликлинику.

Щипаное тёмно-русое каре. Глаза словно прячутся за младенчески пухлыми щеками. Ольга нарочно не красится, чтобы не ловить косые взгляды преподавателей, и от этого её глаз будто бы вовсе нет. Из шкафа, где висели мастерки соседки и её парня (они даже в мороз их носили, надевая на свитер), Ольга сняла свою удлиненную куртку на пуху, надела на свитер с горлом, горло расправила, вытащив наружу, и затужила куртку в талии.

Вышла из общаги и свернула во дворы. Там, в паре метров, находилась поликлиника, про которую ей подсказали одногруппницы. В регистратуре её долго не замечали. Женщины-тумбы в белых халатах, надетых поверх свитеров, деловито сновали между шкафчиками, из которых торчали корешки грязно-бежевых «дел», и иногда стукались животами и грудями. Ольга с удивлением обнаружила, что нельзя вот так взять и пойти к врачу. Надо как-то прикрепиться, а как, в регистратуре не говорили, словно назло.

До девятнадцати лет Ольга дожила, зная про поликлиники и больницы очень мало. Наталья Андреевна лечила детей сама: содой, ромашкой, молоком с барсучьим жиром и шерстяным платком, перетянутым до затруднённого дыхания через всю грудную клетку. А болели Ольга с сестрой часто. За ночь из их барака уходило всякое тепло, даром, что топили вечером, по утрам всё равно просыпались в сырой холод. Когда мама работала в ночь, она, конечно, успевала протопить печь ещё раз с утра, но в другие дни Ольга с сестрой справлялись как-то сами.

Ольга металась вдоль регистрационной стойки, пытаясь задать важным регистраторшам вопрос про прикрепление, но вот уже несколько раз была перебита уверенными и даже угрожающими речами полноправных посетителей, у которых такое прикрепление уже было. В конце концов ей всё же кинули серую бумажку, и после заполнения выдали, как награду, талон к врачу.

Через два часа, дождавшись своей очереди, Ольга робко заглянула в кабинет. Там, за столом, сидела врач в белом халате, надетом, как и у женщин в регистратуре, на свитер. Из-под белого колпака лезли баклажановые перья прилипших к широкой шее волос. Она беззвучно шевелила губами и писала под свою же диктовку в желтостраничную книгу.

– Можно? – тихо спросила Ольга, не распознав настроения врача. Женщина кивнула. Справа от неё на стене была кнопками прибита картинка с тремя щенятами, жавшимися друг к другу, календарь за тысяча девятьсот восемьдесят девятый год.

– Дата рождения, – врач вперила в Ольгу прямоугольнички очков в позолоченной оправе.

– Двадцать семь. Ноль шесть. Семидесятого.

– Первый день последних месячных.

Ольга выпалила дату, которую успела запомнить, как свой день рождения.

– Проходите, готовьтесь, – женщина кивнула в сторону гинекологического кресла.

Ольга засуетилась:

– А одежду куда?

– Вы словно в первый раз, – посмотрела исподлобья на неё врач. – Вон, на кушетку кладите.

Белый неуютный свет заливал холодный кабинет. Тюлевые шторы висели на веревке, как тряпка, закрывая только часть окна. Стягивая шерстяные колготки, Ольга увидела, как во дворе бегают за мячом мальчишки, и дед выбивает ковёр, перекинутый через турник. Сняв колготки, юбку, затем трусы, она положила всё на кушетку, обитую коричневым дермантином, и забралась на кресло. Оно показалось ей ледяным.

– Ну-с, – врач поорудовала в ней пальцами и после некоторой паузы сказала буднично так: – Беременность, что ли?

– Да, – ответила Ольга.

– Ага.

Врач вернулась к столу, оставив Ольгу лежать, раскинув ноги и ощущая холод теперь ещё и в промежности.

– Это у нас, получается, три недели, – протянула врач и записала себе: – Сейчас мазки возьмём.

Когда мазки были взяты, она разрешила Ольге вставать, а сама уселась за стол. Ольга оделась и опустилась на стул перед столом врачихи. Собираясь с духом, чтобы попросить то, что хотела, она принялась рассматривать обглоданные кроны деревьев, мелькающие в окне. Потом решила, что лучше произнести задуманное вот так, глядя не на врачиху, а в окно, так проще:

– А аборт можно?

– Что? – врач отвлеклась от своих записей, поморщилась так, словно силилась разглядеть Ольгу.

– Аборт, – сказав это, Ольга запнулась. Теперь даже кроны деревьев не помогали, стыд словно ударил по голове и лишил слов.

– Замужем?

Ольга кивнула, сглотнув слюну.

– Нагуляла?

Ольга затрясла головой изо всех сил.

– Ну а как так получается? – усмехнулась врач. – Рожать боимся, что ли?

– У меня учёба, – растерянно произнесла Ольга.

– Понятно. Это тебе сколько? Девятнадцать? – врач посмотрела на Ольгу со злой иронией.

Ольга кивнула.

– Так, милочка. Иди-ка ты мне анализы сдай сначала, там посмотрим. Готовы они будут… – врач бросила взгляд на щенят. – Ну вот в конце месяца и будут готовы.

– А сдать когда? – растерянно посмотрела туда же, на щенят Ольга.

– А сдать… Завтра к восьми утра в лабораторию нашу приходи. Это двести второй кабинет. Принеси мочу, – она окинула Ольгу хитрым взглядом. – Там посмотрим.

Ольга попросилась в регистратуре на приём через две недели, а на следующий день, в пятницу, послушно явилась с баночкой мочи и сдавать кровь. После этого пошла на пары, отсидела, глядя в окно невидящим взглядом, заскочила в общагу за сумкой и поплелась на автобус, чувствуя онемение по всему телу.

***

Подъезжая к смоленскому автовокзалу, Ольга заметила Вадима. Как кипарис, он возвышался над толпой ожидающих, а рядом с ним, переступая с ноги на ногу, стояла мама Ольги, низенькая и плотная женщина в длинном стёганом пальто и в шерстяном платке на голове.

Ветер взъерошивал светло-русые волосы Вадика, из-под усов его свисала сигарета, и, о чём-то задумавшись, он пожёвывал её. Тяжелые мысли про беременность на время стянулись куда-то вглубь Ольги. Домой возвращаться всегда хорошо. А если бы можно было не уезжать…

Вадик и сестра Ольги не ценят того, что им не надо уезжать из родного дома, собачатся по любому поводу. Ольга знала, что сестра втихаря возмущается матери, что этот пришёл жить к ним в барак, хотя его-то мать живёт, как царевна, в трёхкомнатной квартире. Ольга знала и то, что мама никогда не намекнёт на такое ни ей, ни Вадиму. Для неё большое счастье, когда дети рядом.

Пока Ольга была на учёбе, Вадим стал для её мамы первым помощником: он колол дрова для печки, таскал сумки с рынка, приносил с завода, где работал, колбасу и мясо, проносил в прямом смысле слова на себе, закладывая в рукава и майку. Наталья Андреевна потом распродавала провиант среди знакомых, и на вырученное у них дома появлялось и масло, и сгущёнка. С Вадимом они точно стали жить лучше, легче.

– Давай сумку, – сказал Вадим, когда Ольга выходила из пазика, исчерченного чёрным льдом.

Ольга протянула ему спортивную сумку с одеждой, привезённой для стирки. Подошла мама, захотелось обнять её, но Ольга не стала, застеснялась.

– Пришли вот тебя встретить, – сказала мама. Она прикрывала рот рукой, словно мёрзла, но сильных холодов ещё не было.

Вместе они зашагали к остановке маршруток.

– Ты выходная или в ночь? – спросила Ольга у мамы.

– В ночь.

– Мёрзнешь, мам?

– Нет, это я так, – отмахнулась мама и тут же сменила тему: – Какая-то ты худющая.

– Чего это? – усмехнулся Вадик. – Вон, щёки торчат, как у эскимоса.

– Да не худющая я, мам. Ты ж мне сумки снаряжаешь. Где мне похудеть?

– А ты ешь? – беспокойно поинтересовалась Наталья Андреевна.

– Ем, – ответила Ольга.

– С ребятами делись, с соседками, – сказала мама.

Ольга промолчала про этих своих «соседок», они сами берут что хотят, не спрашивают. Не хотелось огорчать маму. К счастью, подъехал нужный пазик, и больше вопросов не было. Ольга и Наталья Андреевна уселись на свободные места, Вадим встал рядом.

– А вы как тут? – спросила Ольга, окинула их обоих радостным взглядом.

– Хорошо мы. На рынок ходили, купили по мелочи, сейчас кормить тебя будем.

– У врача была? – тихо спросила Ольга.

– Была, – ответила мама. – Мне уже лучше. Может, и не надо больше ходить. Само наладится.

– Может, и не надо? Ирина Сергеевна так сказала? – с подозрением спросила Ольга, а самой очень хотелось поверить в эти слова мамы. Ей тридцать восемь всего, дай бог обойдётся.

Мама ответила как-то неопределённо и уставилась в окно. Наконец, они доехали до родной остановки в Сортировке. Оказавшись возле дома, мама кивнула на несущегося к Ольге дворового пса.

– Вон, гляди, кто тебя заждался.

Ольга же первым делом направилась к почтовому ящику, провела рукой по щели и поймала тревожный взгляд мамы, который та потом устремила на Вадима.

– Не писал, дочь, – тихо шепнула Наталья Андреевна. Но Ольга знала, что мама с Вадимом могли запросто выбросить письмо.

Никита не писал с мая. Двадцать седьмого июня Ольге исполнилось девятнадцать, и он не объявился и тогда, не поздравил. От школьной подруги Ольга слышала, что будто бы адрес его части добыла Ритка Федюкина. Написала, и он вроде как ей ответил, иначе не стала бы она бросать высокомерные взгляды на Ольгу, когда они встречались то тут, то там в Сортировке.

Пусть так. Ольга тоже кое-что приготовила ему к возвращению из армии. В сентябре Ольга вышла ему назло замуж.

Летом Вадим приехал к ним в клуб. Он тогда, после развода родителей ушёл из дома, жил у двоюродного брата. В спортивной куртке и майке с орлом, висящей на нём тряпкой, он стоял у стены, беседуя с братом и девчонками, местными общепризнанными красотками. Почему-то среди всех он выбрал её, пошёл провожать и сказал, что женится на ней. Так уверенно сказал, а она только посмеялась, наглый чудик какой-то.

Откуда знал?

План мести созрел в голове Ольги не сразу, пришёл с первыми холодами, когда письма от Никиты не приходили вот уже четыре месяца. Вадим жениться не передумал: сказал – сделал. До свадьбы он переехал жить к ней в барак. Ольга и не поняла, как это случилось, но мама против не была. Парень ей сразу понравился – спокойный, добрый, с юмором. Она была уверена, что за ним Ольга точно будет как за каменной стеной. Что-то своё увидела она в Вадиме тогда, чего не замечала Ольга.

После свадьбы Ольга попросила школьную подругу написать Никите в армию и рассказать про свадьбу, но он и подруге не ответил.

***

Через две недели Ольга снова сидела под дверью уже знакомого кабинета, сложив руки на животе, будто бы там болело. Вскоре выглянула врач и строго, по фамилии пригласила Ольгу войти.

– Ну что ж, – вздохнула она, сев за стол. – Посмотрим.

Она пролистывала толстыми пальцами стопку серых, почти прозрачных бумажек, мелькали перламутрово-розовые ногти.

Наконец, нашла нужную и, поджав малиновые губы, изучила результаты с каким-то отвращением. Снова вздохнула, кинула неодобрительный взгляд на Ольгу, примостившуюся воробышком на лавке между входом и врачебным столом.

– У мужа надо бы резус проверить, – сказала.

– А так нельзя? – тихо спросила Ольга, и от волнения на лице её растянулась неуверенная улыбка. Ольга хотела её согнать, понимая всю неуместность, но не удавалось, улыбка словно натянулась сама собой. Врачиху это, судя по виду, раздраконило.

– Так – нельзя! – она окинула Ольгу с ног до головы презрительным взглядом.

Потом повисла пауза. От неё Ольге, которая и до этого чувствовала себя бесплотным существом, совсем стало худо.

– Приходят тут… Деловые… Хотят побыстрее отделаться… А у самих, – она подняла бумажку из лаборатории, которую разглядывала пару минут назад. – Резус-фактор отрицательный. А это знаешь что, дорогая моя?

Ольга не ответила, она вцепилась пальцами в шерстяную юбку и молча смотрела на врачиху.

– Это значит, что детей больше не будет. Да, вот так! – она говорила и разглядывала что-то в книге, не вчитываясь. Ольга подумала, что врачихе, наверное, противно смотреть на неё, мерзкую абортницу. Ей и самой было бы противно.

После паузы врач продолжила уже более спокойным тоном:

– Я не пугаю. Это просто медицинский факт. Если у мужа положительный резус-фактор, при аборте будет смешение крови матери и эмбриона. Образуются антитела… Ладно. Просто запомни, что потом будешь скидывать всегда. Ясно?

Ольга уткнулась взглядом в коричневую шерстяную плиссированную юбку, потеребила пальцами её складки.

– Ты же замужем. С мужем хоть посоветовалась?

– Нет, – тихо ответила Ольга.

Врач неодобрительно покачала головой.

– Уже и мужья переменятся, а матерью стать не сможешь. Думаешь, мало у меня таких тут ходит? Крокодиловы слёзы льют, а поздно… Это с этим не хочешь, а с другим захочешь.

– Я хочу доучиться.

– Доучишься. Все доучиваются. Дитё не помеха.

Ольга подняла на врача мутноватые с красными ниточками глаза и посмотрела так обречённо, что врач засуетилась.

– Поняла меня? Вижу, что поняла. Иди домой, дорогая. Иди, – она махнула Ольге на дверь и уже в спину бросила: – Хорошо всё будет у тебя.

В девяностом году родилась девочка. Ольга назвала её Юлей, созвучно месяцу, и испугалась, что когда-то хотела избавиться от ребёнка. Ольга, Вадим, мама и сестра – все сгрудились над беспокойной малышкой. Даже сестра Вадима, школьница Полина, начала приезжать нянчиться. А через два года Наталья Андреевна умерла от лейкемии. До последнего она просила сажать непоседливую внучку к себе на кровать, чтобы петь ей песни.

После смерти матери Ольга с мужем переехали ближе к центру, в комнату в коммуналке, которую им отдал отец Вадима, он тогда как раз женился во второй раз и переехал к своей жене. Ольга сразу легла к стенке. Вернувшись из ясель, маленькая Юля бродила вдоль маминой кровати, стучала ей в спину и накладывала горкой игрушки. Ольга вставала лишь на работу.

Сестра Ольги, оставшись наедине с пустыми комнатами барака, начала видеть мёртвых. Узнав это, Ольга отвела её к врачу, и ей поставили шизофрению. Ольга хотела забрать сестру к себе, в коммуналку, но родственники вразумили: у вас и так места нет. Её устроили в психоневрологический интернат, и там, через пару лет, она была задушена кучкой больных, которым мешала спать своим громким душераздирающим криком.

9

В пятницу на мебельной фабрике был выходной, поэтому после института Миша отправился с Юлей к ней домой, а к семи им надо было в общагу, там намечались посиделки с Мишиными одногруппниками.

Юля включила на кухне телевизор и, с лязгом достав из холодильника кастрюлю, начала разогревать на плите рассольник. В тот день на главных каналах транслировали свадебную церемонию принца Уильяма и Кэйт Миддлтон.

За рассольником Юля вводила Мишу в курс дела: рассказала, что познакомились Уильям и Кейт в университете, один раз чуть было не расстались, но в итоге вот, женятся. Юле нравилась эта история, и она надеялась, что у неё случится нечто подобное.

После того как поели, Юля составила тарелки в мойку, развернулась и, облокотившись на столешницу, с улыбкой посмотрела на Мишу.

– Пойдем? – спросила, и в этом был не призыв к сексу, обычно днём они спали или смотрели сериал. С сексом пока не ладилось: Миша совершал попытки перейти к близости, но Юле не хотелось, она всё ещё привыкала к нему.

В комнате Миша достал одеяло, потянул сидушку на себя и опустил, разложив диван на две половинки. Юля подложила под голову одну из диванных подушек. Тишина и призрачность всей обстановки не убаюкивали, а, наоборот, намекали на то главное, что должно было сегодня случиться. Она почувствовала, как сжался от волнения желудок.

– Фильм посмотрим? – её голос дрожал.

– Давай.

Миша снял рубашку. От его голой спины и груди шёл особый запах, тёплый, естественный. Запахи надолго врезаются в память, Юля потом ещё долго не могла забыть и этот.

Она вылезла из-под пледа и доползла до стола, пересела на кресло и стала искать фильм во «ВКонтакте».

– Что думаешь посмотреть? – спросил Миша.

Он заложил одну руку за голову, и Юля, обернувшись, заметила мышцы на его руках, они были как волокна в сыре-косичке. А ещё – грудь в тёмных волосках и мягкий живот. Всё было таким мужским, и Миша впервые показался ей очень красивым, очень привлекательным.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.