Период распада

Была перемена, и из института постоянно кто-то выходил. Двери открывались со скрипом и с грохотом закрывались. На крыльце Юля увидела группу парней, человек семь, и все, по её мнению, были задротами. В джинсовых рубашках, в тяжёлых ботинках-говнотопах, в дедовских очках, а кто-то – во всём и сразу, да ещё с прыщами. Все они дёргались от смеха, подкалывали друг друга.

Мишу с Юлей они заметили сразу и с сальными улыбками наблюдали, как те шли от маршрутки. Семь пар глаз из группы ВТ-08. Зная, что Миша живёт в общаге за институтом, одногруппники уже, перешёптываясь, достраивали романтическую историю его прибытия в институт с дамой на маршрутке.

Юля прошла мимо и почувствовала, что произвела впечатление. Парни из Мишиной группы наперебой удивлённо хмыкали, кто-то уже начал шёпотом расспрашивать Мишу, кто это с ним. Юля нарочно распустила пояс голубого плаща, его подол был будто бы разрисован акварелью.

Оттягивая на себя тяжелую входную дверь, она, наконец, улыбнулась.

Сашка должна была ждать её в холле. Не возле аудиторий, а на лавках, которые тянулись перед входом длинной змеёй вдоль окон первого этажа. Там они часто прогуливали пары, нога на ногу, болтая, высматривая и осматривая входящих и уходящих. Там всегда можно было попасться на глаза кому-то из знакомых парней, обменяться с ним многозначительными взглядами, а потом с волнением ждать сообщение в «ВКонтакте».

Увидев Сашку, Юля почувствовала облегчение. Позор окончен. Это точно её последняя встреча с этим Мишей. Господи, как же всё глупо вышло-то! Сашка поднялась с лавки, глядя на Юлю с недоумением. Светлые волосы льняного цвета (свои, не крашеные!), уложенные на прямой пробор, доходили Сашке до пояса, и Юля была уверена: это всё, что парням в ней нравится. Ну и разве что чувство юмора ещё. Ну и точно всё. Она считала себя во много раз интереснее, умнее Сашки, хоть и никогда не призналась бы в этом.

Если бы не слишком большой Сашкин рот, рассуждала Юля, её можно было бы сравнить со сказочной принцессой. Да, точно можно было. Но в принцессий облик никак не вписывался голос: грудной какой-то, непривычно низкий для девушки.

– С кем это ты? – через окно во входной двери Сашка презрительно всмотрелась в компанию парней на крыльце.

Юля увидела, что Миша пристроился в круг и весело, как ни в чём не бывало, болтает с каким-то парнем, таким же широкоплечим и коренастым, как он сам.

– Ты зачем ему мой адрес дала? – шутливо наехала на Сашку. – Он ко мне припёрся. Сидел там с розой, как идиот.

Сашка выпучила от удивления глаза, засмеялась.

– Юль, я, честно, думала, он цветы хочет тебе отправить. Ну, чтобы извиниться. Я и не думала, что он соберётся…

– Да, понятно. Ладно, я ж не обвиняю. Просто он оказался каким-то чудиком, – она взяла подругу под руку. – Пошли в столовку. Есть хочу, аж живот сводит.

Они шли по блёклой плитке внутреннего коридора, освещаемого скудным светом из окон. Слева и справа тянулись аудитории. Проходя мимо институтской кафешки, которую студенты называли «Витаминка», Юля спросила: «Может, здесь?», Сашка поджала губы и покачала головой: «Пошли в столовку. Может, встретим там кого-нибудь».

В столовке в старом корпусе только инженерные аудитории, а значит – там больше парней. Юля уловила эту логическую цепочку без слов. Они поднялись на второй этаж и повернули налево, в стеклянный переход, который вёл из нового корпуса в старый.

Новый, старый – кодовые названия для тех, кто в теме, на самом деле и новый корпус был не новым, пристройку сделали аж в 1976 году. И, если в старом корпусе было больше мелких ходов, коридорчиков, маленьких лабораторий со странными приборами на полках, то новый выглядел как типичное советское здание: широкие лестницы, низкие потолки, большущие окна в шелушащихся деревянных рамах. В новом корпусе учились в основном экономисты и менеджеры, и девушек там всегда было больше.

На подходе к старому корпусу они встретили Андрея. Тёмные, густые волосы его были взъерошены. Он шёл, задумчиво глядя в окно. Любитель Ницше и фильмов Тинто Брасса. Через плечо у него была перекинута сумка, болталась, билась о правое бедро. Чёрная водолазка закрывала широкую шею, а ещё на нём были чёрные джинсы. Минимализм во всём, кроме учёбы. В учёбу он тогда нырнул с головой. Учился на энергообеспечении с упоением, хотя в школе и не думал поступать в технический. Но желание учиться рядом с ней всё пересилило.

Андрей скользил взглядом по веренице окон в переходе, пока наконец не остановился на Сашкином свитере. Ядрёный розовый цвет. Сашкин свитер всем выжигал глаза. Они встретились и обнялись. Юля прижалась щекой к его груди, она была ниже Андрея на полторы головы.

– Заеду сегодня за тобой? – спросил.

Порой ей казалось, что влюбилась она не в него, а в его глаза. Удивительно-красивый разрез. Как у актёра Алексея Макарова. Да-да, точно так.

– Тогда где-то в восемь. С тренировки я сразу к тебе.

– Хватит уже, голубки, – шутливо поворчала Сашка, всё это время она стояла рядом, сложив руки на груди и корча недовольные гримасы.

На самом деле Сашка уже успела привыкнуть, их отношения развивались у неё на глаза, начиная с девятого класса. С Сашкой Юля сидела за одной партой. Учительница тогда решила, что, если разлучить Юлю с её лучшей подругой Леной и подсадить к ней тихую хорошистку Сашку, разговорчики на третьей парте закончатся. И поначалу так оно и было.

Юля с Сашкой питали друг к другу исключительную неприязнь: Юля крутилась, болтала и кокетничала то с соседом спереди, то с соседом сзади, шелестела обёртками от шоколадок и хрюкала от смеха, переглядываясь с Леной, которую упекли на ряд дальше. Сашка же слушала учителей, всё дотошно записывала, всегда носила учебники и была в контрах с соседом спереди и сзади.

Каким-то чудом они, такие разные, через пару недель подружились и начали шелестеть обёртками уже вместе.

Хихикая над тем, что Юля якобы начала утром с одним, а закончит с другим, они с Сашкой дошли до старого корпуса и спустились по маленькой, будто бы потайной лестнице в столовую инженеров.

***

После тренировки по борьбе Андрей с ещё влажными волосами ждал Юлю у подъезда. Он постукивал по рулю и покачивал головой в такт песне Трофима. Белый свет перед фарами подёрнулся тёмно-синим: это Юля обежала машину и плюхнулась на сидение рядом.

Андрей потянулся к ней, провёл рукой по её коленке.

– Ну что? В «Центрум»? – уточнил, трогаясь.

Спросил только для виду: в «Центруме» они закупались каждые выходные перед тем, как пойти домой к Андрею. Его родители в пятницу после работы уезжали на дачу. На целых два дня трёхкомнатная квартира с высокими резными потолками на улице Бакунина, в центре города, принадлежала только им двоим, двум студентам. Но закупались они не как студенты.

Андрей платил карточкой, привязанной к счёту отца, Дмитрия Костина. Тот был достаточно известным в Смоленске судьёй, а точнее он был заместителем председателя Арбитражного суда. У Андрея всегда были деньги: и на каждодневные походы в рестораны, и на регулярные налёты на магазины с играми и фильмами, и на покупки в «Центруме». Отец Андрея едва ли замечал эти траты, а если и замечал случайно, то воспринимал их спокойно, с понимающей хитрой улыбкой – денег на девушек сына он явно не жалел, а про то, что была всего одна и довольно давно, он, наверное, и не знал.

Целую вечность они простояли в отделе готовой еды, выбирая ужин, и в итоге в тележке оказались две рыбы под крабовым соусом, два мяса «Фокус» под помидорами и сыром, пигоди и корнетики.

– Ореховый рулет взял? – уточнила Юля, когда уже подходили к кассе. У «Центрума» была собственная кондитерская и пекарня, и десерты там были самые вкусные в городе.

Андрей кивнул и вдруг вспомнил, что у них почти закончилась интимная смазка. При Юле покупать он её не хотел, некрасиво как-то, решил: тормознёт возле аптеки.

Приехав домой, они принялись раскладывать еду на кухне. Юля потянулась поставить пакет с сахарными ушками на верхнюю полку и увидела синюю тарелочку, а на ней – два сырника, присыпанных пудрой.

– Мама оставила, – пояснил буднично Андрей. – Каждый день их мне перед работой готовит. Не могу уже есть. Может, ты хочешь?

Юля помотала головой, мол, не хочу. Эта ажурная тарелочка и непригоревшие сырники Юлю взбесили. Её мама вообще мало готовила. С утра онамогла разве что грозно молчать или, бегая между кухней и зеркалом в коридоре, где ей удобно краситься перед работой, причитать, что опаздывает.

Андрей выкинул свои красивые сырники в мусорку.

Потом он перенёс табуретки с кухни, и они расставили на них еду в спальне родителей (матрас там приятно пружинит). Включили «Дом-2». Но почти сразу сделали телевизор тише и выключили свет. Из того вечера мало что запомнилось, только его прерывистое дыхание, и что было больно, и что он шептал что-то про лошадку. Хотелось, чтобы поскорее закончилось, хотя в целом было не так уж плохо, скорее, непонятно.

А потом Андрей ушёл в другую комнату. На рекламе, выйдя в туалет, Юля взглянула на тёмную волнистую макушку под яркой настольной лампой. Склонившись над столом, Андрей сосредоточенно водил линейкой и карандашом по белому ватману. Сел за домашку по черчению? И это в пятницу вечером? Он не оглянулся, не заметил её.

Андрей изучал астрофизику, историю боевых искусств, увлекался железными дорогами и поездами, учился играть на гитаре, временами даже спал на полу, тренируя волю, пытался порвать стальную цепь, которую купил специально в товарах для дачи и сада, и хранил её в шкафу. Он был слишком полон собой, и Юле это в нём даже нравилось бы, если бы не приходилось смотреть в одиночестве телевизор.

Она вернулась в кровать его родителей. Длинный ворс покрывала обнял тело. Всю неделю она скучала по этой плюшевой мягкости, по этой комнате в тёплых оранжевых цветах и по виду из окна на тенистую дорогу с каштанами.

Всё, кажется, было уже сделано, и Юля загрустила. Их с Андреем времяпрепровождение напомнило ей жизнь семейной пары за тридцать: он занят очень важными делами, она скролит соцсети под мирный трёп телевизора. Перерыв на ужин, секс, душ и снова каждый в своё. А что если так навсегда? Тогда Юле думалось, что именно навсегда. Потому что – ну а кто лучше Андрея?

Она вдруг вспомнила, как он встречал её после посиделок с подружками, да ещё всех потом развозил. А как поджёг туалетную бумагу на снегу у неё под окном, и загорелись большие буквы «ЮЛИЯ». Она и теперь видела, как он стоит там внизу, раскинув руки и улыбаясь шальной улыбкой.

Он был волшебником. Только он, казалось, мог прибежать ночью накануне её отъезда с родителями на отдых, чтобы она с утра нашла в почтовом ящике письмо с признаниями в любви.

А ведь ещё было время, когда он дарил по розе каждый день. Она тогда думала, что это никогда не кончится, но нет, всё заканчивается. И привет – он корпит над чертежом в растянутых штанах, и видна часть задницы. На ногах – носки, на пятке – дырка. Дырка на пятке – дырка в отношениях.

Всё. Он уже привык к ней, как и она к нему. И ничего с этим не сделать.

Экран телефона засветился. Опять Ревенко.

«Думаю о тебе, ничего не могу делать. Юль, давай хотя бы сходим на свидание?»

Уютная оранжевая комната стала ярче, всё вокруг словно оживилось, а отсутствие рядом Андрея теперь не так обижало, точнее, совсем не обижало. «Дом 2» всё ещё шумел на фоне, создавая алиби, а она, улыбаясь экрану, с головой ушла в переписку.

4

Домой Юля вернулась около часа ночи. Ночевать у Андрея ей не разрешали, но иногда она всё равно оставалась у него. В те дни, когда и его, и её родители были на даче, и мама не могла проверить наличие Юли дома.

В субботу она проснулась в одиннадцать, и поняла, что чуть не проспала свидание с Мишей. Собираться пришлось бегом, а голову и не мыть вовсе. Просто присыпала корни мукой, чтобы убрать жирный блеск и добавить объёма. Так ещё мама делала.

Миша уже ждал внизу, у подъезда, и с усмешкой наблюдал, как, прикрыв глаза, по стене у входной двери, свесив синеватую руку в задранном рукаве, катается какой-то белобрысый паренёк. Из-за голубоватой кожи он напоминал вампира.

В какой-то момент доходяга открыл глаза и произнёс:

– Приветствую, мужчина!

Миша кивнул и отвернулся. Неадекватное поведение этого парня не пугало. Там, где Миша рос, дворовые наркоманы были делом привычным и даже забавным, что-то вроде блаженных юродивых.

Ветер не был весенним, он налетал и резал щёки маленькими лезвиями. Чтобы согреться, Миша переминался с ноги на ногу, поджимал плечи к ушам, а уши активно тёр. Дозвониться до Юли не получалось уже полчаса. И даже к домофону никто не подходил. Тонкая стёганая куртка греть перестала, да и она была дырявой. Холод пробирался сквозь мелкие протёртости в правой подмышке. Миша старался не задирать руку высоко. Незаношенными у Миши были разве что джинсы, подарок мамы на Новый год.

Миша приподнял туфлю подошвой кверху, и та на глазах разошлась как слоеный язычок. Ничего, скоро он купит себе новую одежду, а пока… Деньги, которые в первых числах апреля прислали родители, те восемь тысяч, он запланировал сегодня частично потратить на Юлю. Потом будет зарплата, а потом, может, и потеплеет уже.

Несмотря на холод, белобрысый парень у подъезда чувствовал себя вполне комфортно даже в тонкой трикотажной кофте. Вдруг дверь распахнулась, наркоман отвалился к смежной стене, а из подъезда выскочила Юля.

Руки затряслись прямо как вчера, когда он предложил ей встретиться. Он тогда отдыхал после пар в общаге, разглядывал Юлины фотографии в «ВКонтакте». Не верилось, что она с ним общается. Её фотографии были как с разворота глянцевого журнала, почти все от профессионального фотографа. Старенький «Эйч-ти-си» становился липким в его руках: его бросало в пот от этих ракурсов.

Сосед по комнате Ванька Дельфиненко сгорбился над столом, из углов которого, точно мясо из вспоротого тела, торчали щепки ДСП. Студент второго курса кафедры энергообеспечения, Ванька просиживал всё время, когда не учился и не дрых, на странных форумах, и там без конца поносил чиновников и ситуацию в стране. Вот и сейчас он что-то яростно печатал, бормоча то, что следом пишет, себе под нос. Миша увидел, как отскочили капли слюны из Ванькиного рта на клавиатуру и нахмурился, а потом снова погрузился в профиль Юли, как в лучший из миров.

Как поленца в камине, потрескивали клавиши на Ванькиной клавиатуре. По комнате струился политически-заговорщический шепоток, для Миши – очень сонный. Он прикрыл глаза и вдруг так ясно увидел белые ягодицы. Они покачивались, полные, но упругие. Полукруглый контур. Сахарно-белые ноги. Вдруг эти ноги задвигались, зашагали. Прекрасное женское тело пришло в движение, и Миша сам приподнялся на кровати, подтянулся к стене.

– Завтра уезжаешь? – спросил он соседа.

– Ага, а чё тебе? Приведёшь кого-то?

– Ну типа того.

– Ту, грудастую?

– Не.

– Уже другую?

Миша угукнул. Не отрывая взгляда от клавиатуры, Ванька ухмыльнулся. А Миша подумал, что такого изгиба бедёр, как у Юли, он, пожалуй, не видел ещё, и деньги, которые дали ему родители на гардероб, точно стоят того, чтобы к этим ягодицам приблизиться.

***

– О, Юлька! – радостно простонал наркоман. Юля, не оборачиваясь, прошла мимо.

– Хороший мужик у тебя. ХО-РО-ШИЙ! – последнее слово белобрысый отчеканил особенно громко.

Юля встретилась с Мишей глазами. Ей явно было неловко.

– Пойдём? – сказала она.

И они зашагали вдоль дома, а наркоман крикнул им вслед:

– Одобряю! А меня да, забудь меня, не вспоминай. Да в жопу меня!

Юля заметно нервничала, и Миша, заметив это, усмехнулся: сейчас она не пыталась быть крутой, она растерялась и очень этого стеснялась. Его это удивило и тронуло, хотелось защитить её от всех.

– Ай, всё, захлопнись уже! – крикнул, обернувшись, и тот белобрысый, словно только и ждал приказа, прислонил палец к губам и вернулся к первоначальному состоянию, продолжил кататься по стене.

Юля сначала просто улыбалась, а потом начала хохотать, сотрясаясь всем телом и прикрывая рот рукой.

– Бывший твой? – решил ещё сильнее рассмешить её Миша.

– Мой, да.

От смеха у Юли выскочили слёзы, она ловила их пальцем у внешних уголков глаз, чтобы не потекли тушь и подводка.

– Это Була, наркоман с седьмого этажа. В девятом классе свататься ко мне приходил со своей группой поддержки. Он ещё тогда нормальный был. Ну… кхм-кхм … относительно, конечно.

Пока она говорила, Миша разглядывал её лицо, всматривался в мимику и удивлялся, какая она бывает смешная, когда не ворчит и не капризничает.

В серых сапогах на небольшом каблуке, в джинсах и кожаной куртке с меховым воротником непонятно какого зверя, она аж подпрыгивала от смеха и даже вся раскраснелась. Если бы у него потом спросили, когда он понял, что влюбился. Он точно назвал бы тот случай. Что-то в ней тогда сильно его зацепило. Может, то, как она искренне стеснялась и пыталась скрыть своё стеснение, или её шутки и смех, неясно…

– Вот у меня даже ручной наркоман есть. И знаешь, на этой улице так даже спокойнее. Он среди своих, так сказать, словечко за меня замолвит. А ты теперь у него будешь на карандаше.

Вскоре они оказались возле оживлённой трассы, и разговор начал тонуть в грохоте машин.

– Куда пойдем? – прокричала Юля.

– На два я столик забронировал в «Чао Италии». Ты вроде туда хотела.

– Пойдем не через дворы, а так? – она повела пальцем в воздухе. – Хочу через институт пройти. Нравится улица, которая к нему ведёт. Как её? Переулок Юннатов вроде.

Миша кивнул, и они пошли. Из-за дождевых туч, набежавших с утра, пробилось немного солнца. Воздух был жарким, водянистым, и её каре потихоньку превращалось в облако. Юля расстегнула куртку. Миша иногда мельком, так, чтобы она не заметила, разглядывал её.

– А чего ты академию свою бросил? Наш СТИ, что ли, лучше?

– Не, не лучше. Просто понял, что быть военным – не моё.

– А родители как отнеслись к таким переменам?

– Да нормально, я от них давно живу отдельно и сам всё решаю.

Незачем ей знать все подробности, это лишнее, это может спугнуть.

У родителей был свой новый ребёнок, Мишина младшая сестра, дел хватало. Они переезжали из одной военной части в другую, не успевая обустроиться. А ещё это их вечное безденежье… Но Миша не доставлял хлопот, у него всё хорошо, он справляется и даже на работу устроился охранником в ресторан, зарплата, конечно, небольшая, но на еду хватает. А остальное – нет, зачем им знать, тревожить ещё, и Юле тоже незачем.

Они уже дошли до переулка Юннатов, а Юля всё продолжала его допрашивать.

– Получается, ты жил в настоящей казарме? – в её взгляде он прочитал жалость, и ему стало стыдно.

– Нет, здесь я почти сразу женился. И жил у жены.

– Женился? Ты женат? Или когда это было?

Юля остановилась. Миша так волновался в эту минуту, что начал смотреть в сторону, не зная, что сказать.

– Блин, – наконец, сказал. – Я хотел как-то получше время выбрать, чтобы сказать… Но вот, – Миша развёл руками.

– Что сказать? Что ты был женат?

– Ну да. И что… что ещё женат.

Они стояли посреди тротуара, и их обтекали ручьи прохожих. С интересом разглядывали, прислушивались к их разговору, видимо, со стороны, казалось, что они выясняют отношения, и это было любопытно. Юля ответила не сразу. Они уже снова пошли, а она всё молчала.

– …мы готовимся к разводу, – заговорил Миша. – Мы вместе не живём уже, ты знаешь. Я от неё съехал пару недель назад в общагу.

– Я вляпалась.

Они шли через рощу. У Юли над головой колыхались ветки деревьев с редкой листвой. Лужи на тротуаре подёрнулись рябью, и заморосил дождь.

– У тебя, случайно, зонта нет? – кивнула Юля на Мишин рюкзак.

– Нет, но общага рядом. Там сейчас никого, сосед уехал. Хотя бы дождь пересидим.

В институтском общежитии Юля была лишь раз за всё время учёбы: на дне рождения одногруппницы. В тот раз именинница оставила на общей кухне вариться картошку, но кто-то украл кастрюлю прямо с плиты, а на следующий день, как потом рассказала та же одногруппница, ей под дверь подкинули пустую кастрюлю (и даже помыли её!). Общага казалась Юле местом смешным, но дурно пахнущим. Местом, после посещения которого не мешало бы помыться.

Они вбежали в общежитие, уже промокшие (дождь не пытался разгоняться, а сразу полил со всей силы). Вахтёрша неохотно отвлеклась от телевизора и зыркнула на Юлю.

– Давай-давай, – Миша показал на лестницу. Бесцветно-розовые стены фойе навеяли мысли о больнице.

– С ночёвкой нельзя! – крикнула им вслед вахтёрша.

Они поднялись на четвёртый этаж, повернули налево и дошли до конца коридора. Там во всю стену растянулось окно в белой облупившейся раме. Юля видела чёрные кресты веток каштанов, берёз, клёнов. Они вырастали не то из земли, не то из тёмно-коричневой плиты; такой промёрзло-неживой казалась земля.

Миша открыл дверь комнаты, снял в маленьком тёмном коридоре куртку и разулся. Юля же застыла в общем коридоре у окна, разглядывала обстановку. Было тихо, дождь барабанил по металлическому подоконнику, будто кто-то за стенкой дёргал гитарные струны. Перестукивались ветки за окном.

Миша проследил за её взглядом.

– Все разъехались, – сказал. – Никого не будет.

На последнем слове у него как-то сбилось дыхание:

– Ты проходи. Но не разувайся только, тут не сильно чисто.

Свободных крючков на стене не было, на каждом уже висели какие-то куртки, и этот ком из верхней одежды занимал всё пространство в маленьком коридорчике, отгороженном от комнаты шкафом. Миша повесил её куртку на дверь. Слева от входа стоял холодильник, на нём были разбросаны разноцветные блескучие флакончики, очевидно, то была женская косметика.

– С вами девушка живёт?

– Только к соседу приходит.

Света и места в коридорчике было так мало, что Юля пару раз наступила на чью-то обувь. А чтобы она смогла пройти между шкафом и стеной, Миша прилёг на сугроб из курток. Обходя его, она случайно коснулась его живота. Он дышал быстро, сильно волновался. Пройдя дальше, в комнату, Юля больно стукнулась низом живота об угол стола.

– А это, кстати, мой стол, – весело сказал Миша. – Ты жива? Садись ко мне на кровать, вон туда.

Миша указал на кровать с блестящими перилами, стоящую в углу, и схватился за веник, стал подметать. Юля оглядела комнату: между столом и кроватью тряпочкой лежал рюкзак, на стене – деревянная полка с парочкой книг в ветхих переплётах, видимо, учебников, там же лежал обруч чёрных наушников.

Металлическая сетка кровати разложилась под ней как гармонь почти до пола, коленки поравнялись с животом. Справа стояла такая же кровать, ещё один стол и стул. На стуле лежала куча темноватой одежды.

– Пойду чай нам сделаю, – сказал Миша, через минуту отставив веник.

Пальцами ноги он вытащил из угла резиновые тапки, надел их. Перед тем, как пойти на общую кухню, он подошёл к кровати и опустился на корточки. Коснулся Юлиных ног, извинился и со скрежетом вытащил огромный пластиковый контейнер, достал из него зелёный велюровый плед.

– У нас отопление отключили… Это чтобы ты не замёрзла тут у меня.

Потом подошёл к ноутбуку на столе, и по комнате закружилась музыка. Дзынькая пустым чайником, он вскоре вышел. Юля осталась одна, разглядывала книги на полке, слушала его плейлист.

Играла песня «How You Remind Me», группы «Nickelback». И сердце сжалось, потому что она часто играла у Андрея в машине. Через тебя, через наши отношения я лучше узнаю себя, и да, это может быть больно.

Ветер проносился у окна со свистом. В комнате было серо и правда холодно. Юля запряталась в плед поглубже, подняла ноги с пола. Руки начали дрожать, и она теперь поняла, что голодна. Если бы не голод, плюнула бы на бронь в ресторане и осталась здесь.

Дверь распахнулась. Миша вошёл. Весело, как добычу, он показал ей заварник и кружки.

– Кажется, зарядил до вечера, – сказал. – Притом так, что стеной.

– Давай останемся. Только, может, что-нибудь закажем?

– А я уже сделал горячие бутерброды. Они бомбические, но если тебе такие не понравятся…

Он передвинул деревянный стул от рабочего стола к кровати, выставил туда чайник, кружки и тарелки с бутербродами: батон, сливочный и плавленый сыр, колбаса, помидоры. Юля попробовала, сказала: «Делай мне эти свои бутерброды всегда», и запнулась: она ещё не решила, что будет дальше, что делать с Андреем. Но Миша, кажется, всё понял и просиял.

– Я тебе не сказала, – проговорила она, жуя. – У меня тоже кое-кто есть.

– Тоже замужем? – пошутил Миша.

– Нет, но почти. Я шесть лет в отношениях, школьная любовь, – ответила Юля и почувствовала, что после того, как она произнесла «школьная любовь», по спине побежали мурашки.