Ненадежный рассказчик

Придя домой, я расплакалась. «Мне нужно научиться относиться к этому легче. Злые люди будут всегда. Если близко к сердцу принимать все обидные слова, которые говорят, то невозможно будет жить. К тому же, какое значение имеет ее мнение. Из садика нас не выгонят. Если вдруг она будет плохо относиться к дочери, я пойду к заведующей», – поразмышляв, я вытерла слезы и приступила к повседневным делам. Их в частном доме всегда было много.

***

Зря я переживала, что Ирина Петровна будет плохо относиться к Анжелике. Воспитателем она работала давно, и хоть была строга с детьми, женщина она была незлобливая. Дети, к удивлению всего преподавательского состава садика, Анжелику сразу полюбили. Вечером они тепло махали друг другу руками, обнимались, утром радостно встречались. Зимой, когда все свободные по вечерам папы заливали на площадке садика горку, я наблюдала, как мальчишки бережно усаживают ее перед собой, чтобы скатиться с горки. И когда первые страхи растворились, пришло время переходить к следующему шагу – поиску работы. Тем более, родители мужа прямо заявляли, что пора бы мне самой себя обеспечивать.

***

Отсидев длинную очередь в душном помещении службы занятости я, наконец, оказалась напротив миловидной молодой девушки.

Она внимательно изучила диплом, паспорт и внесла мои данные в базу.

– Вы умеете работать на компьютере? Печатать? – спросила она и посмотрела мне прямо в глаза.

– Да, в институте была информатика.

Я отвела глаза в сторону, мне почему-то стало стыдно перед этой девушкой. Информатика у нас, конечно же, была, но вел ее дедушка, который не стеснялся приходить в изрядном подпитии, и в лучшем случае он спал всю пару. В худшем – начинал плакать. Огромные слезы катились по его щекам, надолго застревая в глубоких морщинах. Нам было его жаль, и мы не сообщали об этом в деканат.

– Печатаете быстро? Можете сказать сколько слов в минуту?

– Печатать я умею, но не быстро.

– К сожалению, после окончания института прошло более трех лет. – Девушка и впрямь выглядела так, будто очень сожалела об этом факте. – Поэтому я имею право предлагать вам любую работу. Кроме грузчика, разумеется, – она рассмеялась собственной шутке.

В ответ я тоже улыбнулась.

– Сейчас посмотрим, что у нас есть.

Она начала что-то записывать на листочке, потом щелкала мышкой, щурилась и снова что-то писала. Закончив, она взглянула на меня.

– Значит так, я нашла для вас три вакансии экономиста. Выдам три направления. Если вам откажут, они должны расписаться в направлении сами! Обязательно проследите, чтоб они поставили подпись и печать, желательно с причиной отказа.

Она протянула мне три тонких желтых листка, они напоминали больничные рецепты. «Мне теперь везде врачи мерещатся», – подумала я и засмеялась. На первом направлении значилась Городская больница №25.

– Если будут все три отказа, мы оформим пособие. Но после этого я буду предлагать вам все, что попадется.

Я поблагодарила девушку и решила, что день еще только начался и терять время не стоит. Тем более, все три места находились не так уж далеко друг от друга.

Первое собеседование прошло быстро и не оставило никаких эмоций. Меня проводили в бухгалтерию, там высокая стройная дама с очень серьезным лицом спросила про мой опыт. Узнав, что его нет, быстро чиркнула отказ в направлении.

– Нам нужен более опытный сотрудник, – сказала она и отвернулась, теряя ко мне всякий интерес.

От больницы до завода, куда было второе направление, я добралась пешком. Идти нужно было остановки три, но погода была хорошая, и я решила прогуляться.

Жухлые скорченные листья покрывали землю. Осень редко баловала Новосибирск красотой. Обычно летнее тепло резко заканчивалось морозами. И листья, не поняв, что происходит, и не успев показать всю свою красоту, из зеленых сразу превращались в коричневые.

У завода была большая огороженная территория. Некоторые постройки пережили войну. Открыв массивные двери, я оказалась в просторной проходной. Вход на территорию преграждали странные шкафы с огромным количеством прорезей. Позже я узнала, что туда скидывают свои пропуска все сотрудники завода. Охранник указал мне на сцепленные друг с другом деревянные стулья, которые стояли справа от входа. Света не было. Когда глаза привыкли к сумеркам, я прочитала несколько табличек на дверях: «Первый отдел», «Охрана», «Отдел кадров». На остальных дверях таблички отсутствовали.

Я ждала не меньше получаса и уже стала злиться. Собралась напомнить о себе охраннику, как вдруг увидела почти бежавшую женщину. Невысокая, гораздо ниже меня, с красиво окрашенными волосами до плеч, которые были уложены волнами. Украшения с зелеными камнями сочетались с брючным костюмом из качественной ткани. Прекрасный маникюр завершал образ очень ухоженной женщины. На вид ей было никак не меньше шестидесяти. Женщина широко улыбалась. Видно было, что она проделала немалый путь, дыхание ее сбилось, она буквально плюхнулась на неудобный стул и посмотрела на меня.

Я поздоровалась и передала ей паспорт, направление и диплом. Не глядя на них, она вдруг сказала:

– Нам очень нужен экономист! Я всему научу и все расскажу. У вас есть семья?

– Да, ответила я, но… – несколько секунд я решалась, сказать или нет, – я хочу развестись с мужем. – Я впервые сказала это вслух и мне почему-то стало страшно.

– Это плохо, – расстроилась женщина, – у нас очень маленькая зарплата. Я походатайствую и тебя оформят как молодого специалиста. Оклад будет пять тысяч. Прибавка за секретность, плюс потом будет выслуга лет, но это вначале все равно восемь тысяч.

Внутри меня все упало. Восемь тысяч не хватит даже на еду для меня одной. А мне нужно снимать квартиру и кормить Анжелику.

– Как тебя зовут?

– Елена.

– Лена, – женщина придвинулась поближе ко мне и поправила волосы, – меня зовут Вера Ильинична. Я начальник экономической службы. У нас очень хороший коллектив. В кабинете со мной сидит коллега, которая занимается табелями. Раньше зарплату задерживали, а сейчас она хоть и маленькая, платят регулярно. Однако, обещать не могу. Я создам тебе все условия для работы. Но если ты собралась разводиться, придется найти другую работу.

Почему-то я даже не спросила, в чем заключается работа. Мы еще минут десять поговорили с Верой Ильиничной, я пообещала сообщить о своем решении в ближайшее время и вышла на улицу.

Сумерки наступали все раньше. Я посмотрела на часы: можно еще успеть в последнее место – это был институт, но ехать совсем не хотелось. Я закурила на крыльце и поняла, что я на пороге какого-то выбора. Такое ощущение у меня было только один раз, когда я увидела Кирилла в дверях нашей комнаты в общежитии. Как будто кто-то с легкой ухмылкой ставит перед тобой сложный выбор: «Ну, что ты будешь делать дальше»? В этот раз ухмылку захотелось размазать. Потому что я понимала совершенно точно, какой вариант выберу, и от чего мне придется отказаться. Хоть и на время. И отчего-то я была совершенно уверенна, что именно этот выбор и удовлетворит ухмыляющегося Некто.

Я затушила сигарету, резким движением выбросила окурок в урну и пошла на остановку.

«Хорошо, – думала я, не понимая, к кому обращаюсь. – Мы еще посмотрим, кто кого».

На следующий день я позвонила Вере Ильиничне и дала свое согласие на работу. Началась долгая проверка службы безопасности оборонного завода.

Глава 10. Плыть по теплому течению

Вера Ильинична не соврала: она создала мне все условия для комфортной работы. Это и держало меня на заводе вот уже третий год. В восемь утра я была уже на работе. Дисциплина на заводе была жесткая и опоздания наказывались рублем. Наш рабочий день начинался с плотного завтрака. Вера Ильинична со Светланой Васильевной варили себе кашу. Яичница шкворчала на сковороде, аромат свежей зелени разносился по всему кабинету. Иногда кто-нибудь приносил домашний творог и сметану. Пеклись сырники или блины. На завтрак непременно кто-нибудь приходил из другого отдела, внося свою лепту в виде фруктов, пирогов или домашних оладий. За неспешными разговорами время пролетало незаметно. К работе мы приступали не раньше десяти утра, когда солнце через многочисленные окна освещало кабинет и необходимости включать лампы уже не было.

Конструкторское бюро завода занимало трехэтажное здание. Первого этажа, в сущности, и не было. Второй и третий были заняты разными отделами, входящими в состав «ОКБ —10». Множество кабинетов пустовало. Одни были завалены томами «Полного собрания сочинений» Ленина и «Капиталом» Карла Маркса – наследством ушедшей советской эпохи. Имелся даже свой музей Ленина. Организовал его завхоз – Эдуард Петрович Шляхов, ярый поклонник вождя революции. Даже внешне Эдуард Петрович очень походил на своего кумира. Каждое утро он открывал музей и старательно вытирал мягкой чистой тряпочкой лысины вождя от пыли на статуях разной величины и из разных материалов. Выцветшие фото Владимира Ильича, вырезки из журналов, книги – Эдуард Петрович много лет собирал дорогую его сердцу коллекцию. Он мог часами рассказывать историю жизни Владимира Ильича всем желающим. Однако желающих было не много. Редкие делегации, приезжающие на завод, приводили в выделенный ему кабинет. И тогда Эдуард Петрович наполнялся гордостью, понимая, что его детище еще кому-то интересно.

Окна кабинета, который я делила с Верой Ильиничной и Светланой Васильевной, занимали большую часть стены. Каждую весну я наблюдала, как дожди смывают грязь со стекол, и она темными струйками стекает вниз, оставляя следы на фасаде здания. Кабинет располагался на третьем этаже. Из всех окон открывались только две форточки. Чтобы помыть окна, пришлось бы вызывать специальную технику, что для завода было недоступной роскошью, а потому чистыми окна были только изнутри. На зиму нижнюю часть окон закрывали пленкой, чтобы защититься от сквозняков. Иссохшиеся от времени деревянные рамы не спасали от холода. Зимой мы доставали обогреватели, но и они не особо помогали. Ноги на бетонном полу к концу рабочего дня превращались в ледяные, и я каждый вечер подолгу согревала их в тазике с теплой водой. Весной многочисленным цветам на узеньком подоконнике приходилось тесниться: и Вера Ильинична, и Светлана Васильевна выращивали рассаду, которая покидала наш кабинет только когда приходило время перевозить ее на дачу.

Работы иногда не было совсем. И тогда Вера Ильинична, глядя на часы, которые показывали около трех часов дня, говорила, что я могу идти домой. Иногда же я заполняла кипу бумаг, складывая на калькуляторе бесчисленные цифры. А затем шла по длинному стометровому темному коридору в компьютерный отдел. Там две девушки переносили цифры с наших бумаг в компьютер. Оттуда же я забирала распечатанные листки и несла их обратно Вере Ильиничне. Та, в свою очередь, куда-то исчезала с ними и возвращалась с исправлениями, которые мы сначала вносили на бумаге, а потом я снова относила их в компьютерный отдел.

Как я узнала позже, сметы или калькуляции, заполненные нами, Вера Ильинична относила к заказчику. Заказчиком выступало военное представительство Министерства обороны. Они вносили правки, изменяли стоимость комплектации… и так до бесконечности. Иногда Вера Ильинична приходила рассерженная, жаловалась на придирчивого Старикова, который никак не согласовывал очередную смету. И мы снова пересчитывали калькуляции.

Особого смысла в своей работе я не видела. Кроме того, я не понимала, зачем держать целый компьютерный отдел, если мы сами могли выполнять эту работу. Но позже я поняла. Средний возраст в конструкторском бюро, да и на всем заводе, был около шестидесяти пяти лет. Вера Ильинична и такие же, как она, не хотели учиться компьютерной грамотности. Заменить их было некому: молодые неохотно шли работать на завод, так как зарплата была очень низкая. Поэтому находили другие выходы.

Позже, когда я уже окунулась в структуры крупных компаний и холдингов, я начала понимать, что системы из советского прошлого работали на свое сохранение. Тяжело было внедрить даже самое минимальное изменение. Инновации, как и люди, готовые к ним, выплевывались из таких систем, как что-то опасное и нарушающее их жизнедеятельность. Однако в то время вопросов я не задавала и свои мысли держала при себе. Не хотела я портить отношения с людьми, которые относились ко мне так тепло.

– Я уйду на пенсию, и ты займешь мое место, – говорила мне Вера Ильинична. Хотя на пенсию она в свои шестьдесят семь и не собиралась.

Второй муж Веры Ильиничны умер почти десять лет назад. Говорить о нем она не любила. Не вспоминала она и о первом муже, от которого у нее был старший сын Алексей. Алексей был успешным бизнесменом, имел двоих детей, но с мамой общался холодно. Младший сын был головной болью Веры Ильиничны: работать двадцатипятилетний Виктор не хотел, личная жизнь его никак не устраивалась, из-за чего он жил на мамины деньги.

Вера Ильинична была властной женщиной. Свое мнение она всегда высказывала твердо и категорично. С ней не спорил даже начальник конструкторского бюро. Однако сына своего она жалела, деньги ему давала регулярно, и постоянно устраивала в какой-нибудь цех, из которого его неизменно выгоняли за безалаберность или, еще хуже, ловили пьяным.

То ли из-за отсутствия дочерей, то ли из-за дефицита тепла, Вера Ильинична с первых минут прониклась ко мне какой-то материнской заботой. Я же ее в шутку начала называть «моя вторая мама». Я была самой молодой сотрудницей, но не могу сказать, что меня расстраивало отсутствие сверстников.

Часто во время обеда Вера Ильинична просила меня сходить с ней в магазин одежды или обуви.

– Померяй вот эти, – протягивала она мне пару обуви. При этом смотрела так, что я послушно садилась мерить.

– Тебе очень идет! Нужно брать! – и не слушая мои возражения, она шла к кассе, вытаскивая деньги из кошелька. – Отдашь с зарплаты, – отмахивалась она.

– Вера Ильинична! Я и так постоянно вам должна, – говорила я на обратном пути. – До зарплаты еще две недели.

– Ничего, мне не к спеху, а вот ты девушка молодая и красивая, и тебе обязательно нужно наряжаться. Вот посмотри на меня, – она останавливалась и поворачивалась ко мне, – я могу себе купить почти все, но разве вся эта одежда, обувь или украшения сидят на мне так, как на тебе? Мне скоро семьдесят лет, и что бы я на себя ни надела, этого факта не изменить. Поэтому, дорогая девочка, деньги отдашь, когда сможешь, но я хочу видеть на твоих стройных ногах эти красивые туфли.

Спорить с такими доводами было сложно. А потому я в следующий раз безропотно шла с Верой Ильиничной в магазины одежды или белья.

Получая свою скромную зарплату из рук Светланы Васильевны, большую часть я отдавала Вере Ильиничне. И вот какая странность. Казалось бы, из-за того, что я приносила домой вместо заработанных денег одежду, обувь или косметику исключительно для себя, мой муж должен был бы злиться. Но ничего подобного не происходило. Кроме того, как только я разрешила себе не испытывать чувства вины, Кирилл вдруг впервые за все время начал дарить мне подарки. На 8 марта появлялись цветы, а под новогодней елкой неожиданно находилась коробочка и для меня. Он покупал мне золотые украшения, телефон. Лица его родителей мрачнели, когда они видели, какие подарки дарит их сын мне.

Я быстро всему училась, работу делала хорошо, бралась за все, о чем меня просили. Но, несмотря на все условия, я понимала, что остаться на заводе я не смогу и будущая должность Веры Ильиничны мне не интересна. Завод был только стартом для чего-то большего.

У нас была одна машина. Утром мы сначала завозили в садик Анжелику, потом Кирилл отвозил на завод меня. Его работа находилась неподалеку. Я никогда не сидела за рулем, но желание разграничить наши жизни было очень сильным. Я хотела независимости во всем. А потому нашла курсы по вождению, и через три месяца получила права. Спустя еще три месяца Кирилл купил мне старенький, подержанный ВАЗ-2104 вишневого цвета. Радости моей не было предела.

***

– Не понимаю, зачем ты собралась увольняться? – спросил Кирилл, когда я сообщила о своем решении уйти с завода. – Платят регулярно, работы мало, что тебе еще нужно?

Кирилл действительно не понимал. Он не мог даже предположить, что человек может хотеть чего-то большего. Сразу после техникума отец устроил его в компанию, занимающуюся ремонтом лифтов. В ней он и продолжал работать на неизменной должности механика. Его не смущала ни маленькая заработная плата, ни ее задержки, ни то, что многие компании предлагали условия лучше. Даже когда начались массовые сокращения, связанные с тем, что старые механические лифты стали менять на более современные с автоматическим управлением, Кирилла это не сподвигло пройти обучение. «Механические лифты просуществуют еще долго. Все не поменяют! А старые нужно будет кому-то ремонтировать», – рассуждал он.

Не думаю, что Кирилл понимал, насколько я была несчастлива. Внешне наша семья мало чем отличалась от других. Кирилл предпочитал видеть то, что видят другие. А может, просто боялся смотреть глубже. Его устраивала молодая красивая жена, которую он мог с гордостью представить коллегам и друзьям, постоянно строящийся дом, в котором всегда чисто и есть еда. Две машины. Гараж. Живые родители. То, что дочь отличалась от других, Кирилл старался не замечать. И не афишировал этот факт. Он не стеснялся Анжелику открыто, он просто пропускал этот факт своей жизни. Не забирал ее из садика, не ходил на детские праздники. А те, кто все знал, думали: «Семья молодая, у них еще родится здоровый ребенок».

Я не делилась с Кириллом своими переживаниями. Не рассказывала, что мне приходится выслушивать от врачей и воспитателей. Он жил в своей иллюзии, разрушать которую у меня не было ни сил, ни желания.

***

– Ты приняла окончательное решение? – Вера Ильинична смотрела на меня поверх своих очков. Она отложила ручку, услышав о моем желании уволиться.

– Вера Ильинична, я вам очень благодарна за все, но зарплата на заводе не может обеспечить даже мою жизнь. А решение о разводе с мужем я не поменяла.

Вера Ильинична сняла очки и в задумчивости поднесла к губам дужку. Спустя несколько секунд она отложила очки в сторону.

– Никто не будет любить твою дочь так, как родной папа. Ты это понимаешь?

Я кивнула.

– Когда я развелась с мужем, старшему Леше было всего пять лет. Второй муж его не любил, он был строг к нему. А когда родился Витька, это стало еще очевиднее. Витю муж брал на рыбалку, покупал ему подарки, а на старшего даже смотреть не хотел. Для матери это огромная боль, понимаешь? Я потеряла доверие Леши навсегда. Он самостоятельно рос, и теперь относится ко мне, как к посторонней женщине.

– Вера Ильинична, но ведь у Алексея все хорошо. У него крупный бизнес, семья, двое сыновей. «В отличие от младшенького, разбалованного папой», – хотела добавить я, но промолчала.

– Развод – это удар для всех. Для тебя и Кирилла, для Анжелики. Подумай десять раз, прежде чем сделать этот шаг.

– Я очень хорошо это понимаю. Но мне еще нет тридцати, Вера Ильинична. Я совсем его не люблю. Мне каждый вечер приходится ложиться спать с человеком, который мне все больше становится неприятен. И самое главное, неужели я могу позволить двум людям быть несчастливыми? Неужели Кирилл не заслуживает быть с женщиной, которая его любит? Ведь он тоже не виноват, что мы с ним совершенно разные. У него есть все, чтобы встретить другую женщину. В сорок лет и мне, и ему будет сложнее. А я не смогу предавать себя постоянно. Я не знаю, даст ли мне Бог еще мужчину, будет ли кто-то любить Анжелику больше или меньше. Я просто знаю, что у меня нет права лишать нас возможности быть по-настоящему счастливыми. Это все, в чем я уверена на сто процентов.

– Хорошо, – вздохнула Вера Ильинична, – но обещай, что подумаешь еще раз.

– Обещаю, – улыбнулась я.

– Что касается работы, раз уж ты решила сама уйти, сходи к Старикову. Он давно на тебя глаз положил, как на сотрудницу. Да и Волошин не раз спрашивал, не хочу ли я тебя отдать.

Подполковник Виктор Петрович Волошин был начальником военного представительства. Того самого, куда мы относили свои документы на согласование. А Игорь Александрович Стариков занимал должность начальника экономической службы. Военное представительство размещалось на заводе, но относилось к Министерству Обороны.

– Вообще-то я хотела бы найти работу за границами завода, – снова улыбнулась я.

– Все равно сходи, послушай, что предложат, – Вера Ильинична уже снимала трубку с телефона и набирала внутренний номер Волошина.

***

Кабинет начальника военного представительства не отличался от кабинетов сотрудников завода. На деревянном письменном столе располагались компьютер, письменный набор из нефрита, лампа и несколько стопок бумаг, аккуратно сложенных в стороне. Стены покрывали деревянные панели цвета соломы. Одну панель от другой отделяли рейки более темного цвета. Напротив стола стояли несколько деревянных стульев. На одном из них сидел Игорь Александрович. Ладони, сложенные вместе, были зажаты между бедрами, ноги скрещены под стулом. Игорь Александрович никогда не смотрел глаза в глаза. И то и дело суетливыми движениями приглаживал седую редкую челку.

В отличие от него, хозяин кабинета вызывал доверие и уважение. Виктор Петрович Волошин был высоким, подтянутым мужчиной пятидесяти пяти лет. Голубые глаза открыто смотрели на собеседника, седеющие усы отвлекали взгляд от тонких губ. Виктора Петровича боялись и уважали не только его подчиненные, но и работники завода, имевшие с ним дело. Глядя ему в глаза, я не чувствовала ни робости, ни страха. А потому его прямой взгляд я выдержала спокойно, глаза в сторону не отвела, отчего вскоре вызвала улыбку на его губах.

– Вера Ильинична сказала, что ты хочешь уволиться.

– Все верно, – ответила я, занимая место рядом с Игорем Александровичем. – Но я хочу уволиться с завода вообще, – добавила я, продолжая прямо смотреть на Волошина.

– А если мы сделаем тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться?

– Попробуйте, – засмеялась я.

– У нас интересная работа, – начал Волошин. – Тут экономика другого порядка, и у тебя будет возможность вникнуть в более глубокие процессы. Кроме того, мы можем отправлять тебя в Москву на обучение по управлению государственными и муниципальными финансами. Как видишь, перспективы у нас гораздо выше. Должность тоже будет выше – ведущий экономист.

– Вы не сказали самого главного, – возразила я. – Повышение и развитие – это все прекрасно, но вряд ли пригодиться где-то, кроме госучреждений. Вы же понимаете, что структура коммерческих компаний сильно отличается от государственных. Мне интересна зарплата.

Виктор Петрович слегка поник. Но продолжал улыбаться.

– Вера Ильинична смогла обеспечить тебе почти самую высокую зарплату на твоей позиции. К ней мы можем добавить лишь повышение оклада по должности и поднять процент за секретность.

– Я подумаю, – ответила я и встала со стула. – Спасибо вам за предложение. Я отвечу в скором времени.

Военное представительство располагалось в главном здании. Я вышла на улицу. Июльское тепло обняло меня, окутало запахом хвои. Курить на территории было строго запрещено, для этого были выделены комнаты в зданиях. Я улыбнулась. В такие моменты не хотелось думать ни о трудностях, ни о разводе. Хотелось просто плыть по теплому течению. Мне нравился Волошин. Любопытно было бы поработать в мужском коллективе. Посмотреть на работу с другой стороны, со стороны силы.

Близилось время обеда, и из цехов люди перемещались кто в столовую, кто на проходную. Я медленно дошла до своего здания, нырнув в прохладу помещения.

– Как все прошло? – Вера Ильинична смотрела на меня с нескрываемым любопытством.

– Пожалуй, – протянула я, давая время себе на раздумье, – я задержусь здесь еще на какое-то время.

Вера Ильинична просияла.

– И это правильно! И к нам в гости будешь приходить, с тобой и работать будет приятней, – от Старикова я уже устала ужасно.

Вера Ильинична прошла в угол, где располагалась наша кухня, и достала из холодильника обед.

Глава 11. Ноябрь 2020

Я вздрогнула от крика птицы. Она смотрела на меня то ли кошачьими глазами, то ли глазами совы. Голова и туловище напоминали огромного ворона, однако глаза будто существовали отдельно от птицы. Времени на раздумья не было: птица звала меня, увлекая за собой в полет. Я почувствовала странное ощущение в теле, будто я не стояла в комнате дочери, а парила вместе с птицей. Теперь мне казалось, что это мои глаза оказались внутри птицы, будто я вижу все, что видит она. И диапазон ее зрения гораздо больше, чем у человека.

Первые солнечные лучи касались земли. Каждый лучик будто был старательно нарисован детской рукой. Густые зеленые леса простирались, на сколько хватало взгляда. Я смотрела на них и не могла насмотреться. Ноябрь в Москве был серым и суровым, и я скучала по сочной зелени.