Ненадежный рассказчик

– Я не могу без тебя жить. – Он вдруг упал на колени и заплакал. – Прости меня, я пробовал забыть, и у меня ничего не получается. Моей жизни без тебя нет.

Его слезы оставили меня равнодушной. Я не чувствовала ни радости, ни ликования от того, что он все понял, ни жалости. В тот момент, там, в маленькой комнате общежития экономического факультета, я как будто выбирала свой путь.

Я часто думаю, что тогда определило мое решение остаться с ним? Почему я не отправила его самого справляться со своим горем? Отдавала ли я себе отчет, что это не была любовь? Что я не простила его поступок и не смогу относиться к нему с прежним уважением и теплом, что его родители меня никогда не примут. Что заставляет нас делать выбор, который внутри отзывается болью? Слабость? Трусость? Или страх сделать неправильный шаг? Как будто где-то глубоко внутри твоя душа говорит: «Нет, иди дальше, не нужно», ты киваешь, соглашаясь с ней, и делаешь ровно наоборот.

Уже к пятому курсу я снова забеременела, но отказалась переезжать к родителям Кирилла. Его бабушка по маминой линии была единственной, кто относился ко мне с теплотой. Она не любила зятя – отца Кирилла – и понимала, что жить с ним под одной крышей не пожелает никому. Ради того, чтобы мы могли жить отдельно, она продала небольшую однокомнатную квартирку, которая была у нее в собственности, а деньги разделила между внуком и своим сыном. Сама она переехала к родителям Кирилла. Кирилл распорядился бабушкиными деньгами грамотно. На квартиру, даже однокомнатную, этих денег не хватало, поэтому он нашел маленький дом, расположенный недалеко от родителей. Дом требовал серьезного ремонта. Все формальности были улажены, сделка оформлена, и на пятом месяце моей беременности, он сделал мне предложение. Беременность развивалась хорошо, анализы были в норме, и откладывать свадьбу дальше было некуда.

Свадьба прошла в кругу его родственников. С моей стороны была только Танька, которую я пригласила в качестве свидетеля. Возлагая цветы к Вечному огню, я вдруг подумала, что возлагаю их к своей жизни. После свадьбы до родов оставалось всего три месяца. Ремонт в доме не был закончен, и Кирилл уговорил меня пожить у родителей. Всего несколько месяцев, пока я не рожу.

Когда дочери исполнилось две недели, мы переехали. В доме еще не было бани, не было горячей воды. Воду приходилось выносить ведрами, а мыться мы ходили к родителям, однако все это меня не пугало. Страшнее было бы оставаться с родителями мужа под одной крышей. Глупо было надеяться, что их отношение ко мне поменяется, особенно учитывая, что родила я нездорового ребенка. Их неприязнь я чувствовала почти физически, в каждом слове, обращенном ко мне, в каждом поступке. Однако они любили сына, и его решение им приходилось принимать. Я думаю, наш брак был испытанием для всех.

Глава 4. Ноябрь 2020

После первого погружения в образы любопытство росло. Я с нетерпением ждала следующего раза. А вдруг музыка действительно рисовала образы и в этот раз все повторится? С Галиной мы договорились, что практику будем проводить по вечерам через день десять раз.

Как и в прошлый раз, я зажгла свечу, включила музыку. Анжелика уже спала, ее тяжелое дыхание было слышно сквозь наушники. Иногда она причмокивала губами, ее сон всегда был тревожный. В свои двадцать лет она была ростом с девятилетку и такой же комплекции. Она не выглядела, как карлик, нет, казалось, просто растет в два раза медленнее своих сверстников. «Может, ее организм рассчитан на сто двадцать лет», – часто то ли в шутку, то ли всерьез говорила я врачам. Тем более последний снимок кисти определил, что развитие продолжается.

С первыми нотами я поняла, что картина меняется. Я почувствовала подол длинной юбки, которая путалась под босыми ногами. Огромные валуны спускались вниз, тропинка между ними была влажной. Огибая валуны, я ощущала под ногами приятно охлаждающую мокрую траву. Тишина прерывалась громким ржанием коней, будто они пытались вырваться.

Тропинка вела вниз. Валуны доставали мне почти до колен. Я ступала осторожно, боясь поскользнуться и опасаясь увидеть что-то, что напугает меня. Ни вправо, ни влево ничего не было видно из-за утреннего тумана. Он был такой плотный, что его можно было ощутить физически, как будто касаясь рукой, можно взять кусочек, как сладкую вату. Подол длинной юбки намок от росы и ноги начали запутываться. Я приподняла юбку, чтоб она не мешала идти.

И вдруг я посмотрела вниз и увидела, что везде, куда хватало глаз, горели дома. Тут и там лошади с диким ржанием пытались сорваться с привязи и порвать хомуты. Повсюду валялись трупы деревенских жителей – наших соседей. Между домами скакали всадники, они были вооружены мечами и кинжалами. Они врывались в каждый дом, проверяя, не осталось ли там живых. И где-то там, среди этих тел – я это чувствовала всем своим существом – лежала с перерезанным горлом и истекала кровью моя младшая сестра Троя. Наши родители давно умерли, я заменяла ей и маму, и папу. Рано утром я ушла собирать лекарственные травы. Их нужно собирать именно на рассвете, пока не легла первая роса. Мне не хотелось будить младшую сестру: пусть поспит подольше. Да и задерживаться я не собиралась – перед рассветом есть всего час на сбор ромашки да мать-и-мачехи, когда травка набирается самой своей лекарственной силой. На деньги с продажи этих трав мы и жили. Кто приходил за отваром от кашля, кто от лихорадки.

Откуда-то из глубины поднимались рыдания. Ужас происходящего заполнял каждую клеточку моего молодого, хрупкого тела. Страх, вина, растерянность, боль! Часть меня рвалась сбежать вниз и погибнуть вместе с сестрой, однако невидимая сила толкала меня вверх, на гору, подальше от горящей деревни.

Я очнулась, сидя далеко на горе, рыдая навзрыд.

– Я должна была ее спасти! Мне нельзя было оставлять Трою одну! Я должна была погибнуть вместе с ней!

Боль была невыносимой. Рядом с собой я вдруг ощутила чье-то присутствие. Я узнала эту женщину. Как и тогда, когда я увидела ее в первый раз, она была одета в простую широкую длинную юбку, плотный коричневый замшевый корсет подчеркивал ее тонкую талию. Глубокие глаза светились необыкновенной теплотой и добротой. Казалось, что она излучает всю материнскую любовь, на какую только может быть способна женщина. Она что-то мягко говорила мне, но сквозь рыдания я почти не слышала ее слов.

– Ты ничего не могла сделать. Так должно было произойти. Прости себя, здесь нет твоей вины. Нужно жить дальше. Я всегда рядом.

Музыка закончилась, и я поняла, что сижу на полу в детской комнате. Мое тело сотрясалось от рыданий, боль была настолько сильная, словно я и правда только что потеряла близкого человека. Я еще долго не могла остановить слезы, перед глазами стоял образ маленькой девочки с перерезанным горлом. «Это только фантазия», – говорила я себе. Дочь лежит рядом, она жива, все хорошо. Я сознательно возвращала себя в реальность, осматривая комнату, концентрировала взгляд на стене, где рядами висели картины, нарисованные Анжеликой. Картины были забавные, на некоторых были изображены животные, на некоторых цветы. Анжелика ходила заниматься рисованием каждую неделю, и неизменно приносила с собой сверток листа А4. Мне нравилось, что она занята. Особого таланта, конечно, не было, но самым важным было общение, которого ей так не хватало. После окончания колледжа она мало виделась с ребятами.

Придя в себя, я умылась и легла.

– Что случилось, ты плакала? – спросил муж, притягивая меня к себе посильнее. Он успел уснуть, но мое появление разбудило его.

– Да, я ее уже теряла, она умерла маленькая, – ответила я, снова всхлипывая.

– Кто? – Муж снова засыпал, и мне не хотелось рассказывать ему все, что сейчас пришлось пережить.

– Спи, все хорошо, – ответила я, – расскажу потом.

Но уснула я не сразу. Что вообще происходит? Я четко понимала, что все эти двадцать лет я действительно испытывала вину перед Анжеликой, и очевидного объяснения этой вине не было. Я делала все возможное и даже невозможное. Однако в глубине души мне всегда казалось, что делаю я недостаточно. «Недостаточно» было главным словом, которым я обвиняла себя. С ролью спасателя я тоже прекрасно справлялась. Мне много лет хотелось найти способ все исцелить, исправить, отремонтировать. Почти десять лет я не могла принять факт, что нет никакой таблетки, средства, метода или способа изменить ситуацию. Что Анжелике не стать обычной, здоровой девушкой. Но любая борьба заканчивается, и приходит осознание, что все, что ты можешь сделать, – это принять.

Глава 5. Три пары глаз

Походы по врачам не приносили никаких результатов. К пятому месяцу я отчетливо понимала, что каждый врач каким-то образом пытается снять с себя ответственность. Диагноз в карточку вносился со знаком вопроса. И выдавалось направление к другому врачу, а иногда и к двум. Но даже если отправлять было уже не к кому, то нас отправляли в областную поликлинику. В конце концов я поняла, что эта ходьба бесконечна, она отнимает много сил, времени и не приносит никакого результата, кроме моих слез и страха. Я стала искать альтернативы.

Курс массажа помог укрепить шею и ножки, Анжелика начала немного ползать и сидеть. Дерматит все так же оставался проблемой, я обрабатывала спину мазью, давала таблетки, но ситуация не улучшалась. Случилось еще одно событие, которое я тяжело переживала: умерла бабушка Кирилла. Мы не успели стать друг другу близкими, однако она была единственным человеком, который не смотрел на меня как на прокаженную. Она жила совсем недалеко и приходила ко мне каждый день. Помогала готовить, гладила спинку Анжелики, что-то нежно приговаривая. Она умерла на следующий день после моего дня рождения. Я ждала ее, и лишь к вечеру узнала, что она шла поздравить меня и упала, ее увезли в больницу, откуда она уже не вернулась.

Даже муж не был на моей стороне. Сейчас я понимаю, что ему тяжело было принять факт, что его дочь отличается от других детей. Он справлялся с этой болью алкоголем. Часто не приходил домой, попадал в вытрезвитель, ночевал у друзей. Пьяный он становился агрессивным, говорил много обидного, грозился купить мне билет домой в один конец, обвинял меня во всем и бил посуду.

У Кирилла было два близких школьных друга. Андрей, высокий симпатичный парень, много курил и матерился, был всегда на подъеме, постоянно шутил. И Александр, благодаря которому мы с мужем познакомились. Саша единственный из их компании получил высшее образование. Жил Саша дома, а вот его девушка Лера как раз жила напротив комнаты Максима в нашем общежитии. Эту парочку знали все. Саша был худой, нескладный, с тонкими чертами лица, непослушными волосами и ростом выше двух метров. А еще он все время улыбался. Ноги его напоминали ходули – такие они были длинные. Лера не доставала ему даже до плеча. Она была полной противоположностью Сашки: пухлая, с короткими ножками. У нее был крупный нос на столь же крупном лице с яркими чертами. Саша много говорил, любил шумные компании, общался со всеми и каждым. Лера же предпочитала молчать, была строга и хозяйственна. В общежитии перед праздниками она организовывала нас лепить бесконечную вереницу пельменей, напоминая, что после праздника никому не хочется готовить, а есть хочется всем.

Как-то разом все потихоньку сыграли свадьбы и почти в одно время у нас появились дети. Через месяц после рождения Анжелики у Сашки родилась дочь Настя. А еще через несколько месяцев у Андрея появился сын. Он радостно подтрунивал над друзьями, называл их бракоделами и был несказанно горд за своего наследника. Они с женой снимали небольшую однокомнатную квартиру. Однажды, когда мы собрались там, чтобы отметить день рождения Андрея, я пошла на кухню за водой и услышала разговор:

– Если бы я родила Андрею такого ребенка, – это говорила жена Андрея Марина, – он бы от меня ушел.

Она осеклась, увидев меня, и понимая, что ее последнюю фразу я прекрасно слышала.

– Ты так считаешь? – спросила я.

Я не любила Марину. Она была настойчива, не симпатична, категорична и высокого мнения о себе. При разговоре она близко наклонялась к человеку, настолько, что можно было почувствовать запах изо рта, и меня это ужасно раздражало, поэтому я старалась пореже вступать с ней в разговор.

– А я считаю, – продолжала я, ощущая комок в горле, – что мужчина, который способен бросить жену с больным ребенком, вообще не стоит того, чтобы с ним жить.

На этой фразе я развернулась и вышла, чувствуя подступающие слезы и желание поскорее убраться отсюда.

Спустя четыре с половиной года Андрей с Мариной развелись. Оказывается, уйти можно и от здорового ребенка. Марина долго вела войну за алименты, звонила его друзьям, рассказывая, каким подонком оказался Андрей, отмечала в отрывном календаре те редкие дни, которые Андрей проводил с сыном… В конце концов с Мариной перестал общаться и сам Андрей, и его друзья.

Саши не стало, едва Насте исполнилось три. Из-за деформации грудной клетки сердце Сашки там не помещалось и перестало расти. И однажды оно остановилось. Саша был в командировке. Для Леры это стало сильным ударом, она так до конца и не смогла оправиться.

***

Заканчивая кормить Анжелу, я услышала, что пришли родители. Они о чем-то переговаривались.

– Нам нужно серьезно поговорить, – сказала свекровь, как только я вошла на кухню и поздоровалась с ними.

Три пары глаз были направлены на меня. Мне стало очень некомфортно и захотелось спрятаться. Свекровь, грузная женщина с тяжелыми чертами лица, тройным подбородком, любила своего сына всепоглощающей любовью. На ее бледном болезненном лице с мешками под глазами читалось презрение. Жидкие седые волосы были всегда стянуты резинкой в тонкий хвост. Свекр – худощавый маленький мужик с прической «внутренний займ», когда лысину прикрывает длинная прядь, отрощенная с одной стороны. Он был тираном и его ненависть ко мне читалась во взгляде. Глаза у него были разного цвета: правый – карий, левый – цвета мутного зеленого бутылочного стекла. При взгляде на него всегда хотелось отвести глаза. У нас уже была с ним стычка при покупке коляски, когда муж попросил отца съездить со мной, и мы впервые оказались вдвоем. На обратном пути, так и не купив коляску, которую я нашла по объявлению, он не смог смолчать и высказал мне свое отношение. Орал он на меня, не выбирая выражения, обвинял и за испорченную жизнь сына, и за больного ребенка, и за то, что я вишу на шее у всей их семьи. Выбежав тогда из машины, я все-таки пожаловалась мужу на поведение свекра. Однако Кирилл сделал вид, что я восприняла его речь неправильно. Он де просто мне сказал, что коляску можно было бы найти и подешевле. В тот момент я поняла, что не найду поддержки ни у кого.

– Кирюша нам сказал, что пришли анализы молока, – продолжала свекровь, муж опустил глаза, – и там нашли стафилококк.

Я не видела смысла отвечать, а лишь ждала, что они задумали.

– Мы считаем, что ты должна перестать кормить грудью! – выплеснула свекровь.

– Врач сказал, – возразила я, – что стафилококк лучше лечить через меня. Я буду принимать лекарства, и Анжелика будет получать их.

– А мы считаем, – перебила меня свекровь, – что кормить ребенка стафилококковым молоком неприемлемо.

Я почувствовала, что готова упасть от усталости. Сил не было совсем. Они представлялись мне каким-то дьявольским семейством, данным мне, чтобы отработать плохую карму. В чем она плохая и чем я так могла разозлить Бога, я не понимала, однако в тот момент я была уверена, что как только я ее отработаю, мои дороги с этой семьей разойдутся. Я не увижу их больше никогда. Я представила себе на секунду, как мне больше не придется их кормить, отмечать с ними свои дни рождения, как вся эта троица исчезнет, и я не буду даже воспоминаниями касаться их персон.

На следующий день я покормила Анжелу грудью последний раз, мы закупили антиаллергенное питание, и я перевязала грудь.

Глава 6. Нам пора

Муж пришел домой раньше обычного. С тех пор, как мы переехали в дом, стройка не прекращалась. Сначала привели в порядок те помещения, которые были. Из кухни выдворили огромную печь, которая занимала треть всего пространства. На ее место встала электрическая плита. Деревянный кухонный буфет с плохо закрывающимися дверками я оставила. Искусно вырезанные узоры радовали глаза, к тому же буфет напоминал мне о бабушкином доме. Да и ставить вместо него было нечего. По сторонам небольшой кухни располагались две двери. Одна вела в совсем крохотную детскую. Там уместились лишь диван и кроватка Анжелики. Кроватку мы купили с рук. К ее ножкам были прикручены деревянные полозья – изогнутые доски, на которых кроватка могла покачиваться. Лежа на диване, я легко дотягивалась рукой до кроватки, слегка раскачивала ее и напевала песни, чтобы дочь лучше засыпала. Другая дверь вела в нашу комнату. Диван, привезенный из дома родителей, их же сервант и кухонный стол, который служил мне еще и как пеленальный, – вот и все убранство. Со временем к дому пристроили баню, куда поставили стиральную машину. А позже из холодной прихожей соорудили еще одну комнатушку. Раньше там стояла печь, которая отапливала весь дом. Первые полгода мы ее топили, но 31 декабря, в первый Новый год после нашего новоселья, мы, отдав все сбережения, подключили отопление.

– Ты знаешь, мне сегодня Димка рассказал, что они вылечили дочь от аллергии при помощи гомеопатии, – ставя чайник на плиту, сказал Кирилл.

Димка работал вместе с мужем. Несмотря на свой возраст – он был младше моего мужа – пил он основательно. Были у Димки жена и дочь двенадцати лет. Ни с Димкой, ни с его женой я не встречалась. Однако слышала о его пьянстве довольно часто.

– Он дал мне телефон поликлиники. Я даже не знал, что есть целый центр гомеопатов. И там же аптека. Говорит, буквально через несколько недель на руках прошла вся аллергия. Прием стоит дорого, – задумчиво продолжал муж, – но сами лекарства очень дешевые. Давай попробуем?

Про гомеопатию я слышала давно. Еще со времен увлечения романами Анны и Сержа Голон о приключениях Анжелики я помнила об эффективности лечения подобного подобным.

– Давай. Я запишусь?

Телефона у нас не было. Чтобы позвонить и записаться, нужно было идти к родителям.

– Я завтра позвоню с работы, – ответил муж.

Прием врача гомеопата и правда стоил неприлично дорого. Жили мы на одну зарплату мужа, деньги уходили главным образом на банки с питанием для Анжелики, на стройку и на лекарства. Просить деньги на себя я не могла, и поэтому была благодарна, что муж согласился заплатить эту сумму. Ни сама гомеопатическая поликлиника, ни регистратура, ни врачи ее почти не отличались от остальных поликлиник, разве что обращение было теплее и в коридорах заметно чище.

Врач, стройная молодая женщина лет сорока, приятной внешности, внимательно выслушала мою историю о дерматите.

– Сколько Анжелике полных месяцев? – спросила она.

– Шесть.

– Хорошо, раздевайте ребенка. – Она указала мне на столик, стоящий напротив письменного стола.

Внимательно осматривая Анжелу со всех сторон, врач, которую звали Анна Григорьевна, почему-то раз за разом возвращалась к ножкам, двумя руками она разводила колени в стороны и хмурилась.

– Вы были у ортопеда? – спросила она, в очередной раз повторив манипуляцию с ногами.

– Нет, нас никто не отправлял, – дрогнувшим голосом ответила я, не понимая, к чему она ведет.

– Странно, что за полгода на это никто не обратил внимания, – серьезно заметила она. – У вас вывих бедер. Вам нужно обратиться к ортопеду.

Внутри меня все сжалось и похолодело. Что такое вывих бедер, я не понимала, но еще меньше я понимала, как дочь могла их вывихнуть, если она не ходит, нигде не стукалась, и я ее не роняла.

Анна Григорьевна разрешила одеть Анжелику и вернулась за стол. Посмотрела на меня и, видимо, увидев в глазах страх, спокойно объяснила значение своих слов:

– Врожденный вывих. Для начала нужно сделать рентген бедер и тогда будет понятно. На бедре есть головка, она не развивается должным образом. При разведении слышно щелчок. Если снимок подтвердит вывих, вам вправят суставы и их зафиксируют. Будете ходить в шинах. Это специальные приспособления, удерживающие сустав на месте, по принципу гипса, чтобы он развивался правильно. – В ее глазах светилось тепло, а я чувствовала, как слезы снова подступают. – С аллергией все проще, – продолжала она, – я выпишу лекарства, купите их в аптеке внизу. Давать будете по схеме, я сейчас вам все распишу подробно. Лекарства сладкие, некоторые нужно будет разводить. Через месяц покажетесь снова.

Аллергия и правда прошла меньше чем за месяц. Постепенно корочки стали пропадать, новые не появлялись и спина покрылась здоровой розовой кожей, словно и не было на ней ничего. С тех пор никогда больше Анжелика не страдала аллергией. Даже в том возрасте, когда дети объедаются конфетами или мандаринами. Ни разу я и не вспоминала больше об этом заболевании.

Однако подозрения Анны Григорьевны полностью подтвердились. После осмотра и снимка нас срочно положили в больницу. Медсестра шустро установила на обычную панцирную больничную кровать приспособление, которое напоминало что-то из средневековых пыточных. Голова и спина Анжелики лежали поперек кровати, а обе ноги за щиколотки были подвешены наверх. В таком положении она должна была находиться три недели. После этого под общим наркозом тазобедренные суставы вправят и наложат гипс, чтобы удерживать их в одном положении. Каждые три месяца старый гипс будут удалять, накладывать новый, и так три раза, то есть девять месяцев.

Услышав все это от высокого молодого врача, я обомлела. Казалось, что улыбка уже никогда не появится на моем лице. Я с ужасом смотрела на эту конструкцию на кровати и не понимала совершенно, как в таком положении можно пролежать три недели. Ко всему прочему, кроватей для родителей не предполагалось, то есть мне нужно было укладываться как-то на краешке узкой больничной койки в палате, которую мы делили на шестерых детей и матерей. «Что, что я такого сделала, из-за чего мне все это приходится проживать? За что Анжелике приходится проходить через такие испытания?» Нет, злости я не испытывала. Только дикую пульсирующую боль.

***

Анжелика спала, несмотря на шум и плач детей в палате, а я не могла ни улечься, ни закрыться от всего, что происходило вокруг. Я вышла в длинный темный коридор. Справа и слева были десятки дверей в палаты. Где-то посередине располагался общий холл с продавленным диваном, креслами и телевизором. Туда-то я и собиралась. По телевизору что-то шло, но я не могла сосредоточиться на экране. Было уже поздно и большинство детей и мам спали. Прошаркал мимо мальчишка лет восьми. Он неудачно спрыгнул с гаража – перелом ноги со смещением. Его привезли вчера и он громко плакал на весь коридор. А сегодня уже бегал под громкие замечания родителей и медсестры.

– Ты чего не спишь? – Медсестра Аня плюхнулась рядом со мной на диван.

Это была совсем молодая женщина. Днем она кричала на детей и мам, а рано утром шваброй разгоняла тапочки под кроватями. Ее сторонились и дети, и взрослые. Мне отчего-то было очень жаль Аньку, и потому я одна вступала с ней в диалог.

– Да как же тут можно уснуть? Дети орут, улечься на краю не получается, – устало ответила я. – Ань, почему ты тут работаешь? – спросила я. – Ведь тебе тут совсем не нравится.

– А где же мне еще работать? – выдохнула Анька. – На институт ума не хватило и денег, вот и отучилась на медсестру. А тут что? Плотят копейки – убирай тут за всеми! А ты посмотри, – продолжала Анька, – сходи завтра в палату отказников, от них родители отказались, а я тут за копейки должна за ними говно убирать. А эти дурни, – она кивнула в сторону палат с мальчишками, – прыгают не пойми откуда, потом ходят ноют. Родители за ними не смотрят, голову бы себе свернули напрочь, – бросила она.

– Ань, ну еще же не поздно пойти учиться, можно же сменить профессию. Сколько тебе лет? – продолжала я.

– Тридцать пять. Ты чего? – Анька аж повернулась ко мне, – Куда я пойду?! На какие шиши? Ладно, некогда мне с тобой тут сидеть, у меня еще дел полно. Спать иди, нечего тут рассиживать.

Анька вскочила с дивана и побежала по коридору.

«Какой-то сюрреализм», – подумала я. Все происходящее плохо укладывалось в голове. Словно я попала в такую вселенную, где все всегда идет по плохому сценарию и выхода из этого сценария не видно.

«Почему я?» – я снова задала себе этот вопрос. Я не пила алкоголь, и уж тем более во время беременности. Я курила, но бросила, как только увидела две полоски на тесте. Неужели курение так могло повлиять? Какая ерунда! У алкоголиков и наркоманов рождаются здоровые дети. У моего школьного друга оба родителя были такими злостными алкоголиками, что он, наверное, ни разу их не видел трезвыми.

Перед моими глазами ясно предстала картина из детства: в сенях, около печки, на железном ведре, перевернутом кверху дном, сидела незнакомая женщина с огромным животом. Ее пожелтевшие от никотина пальцы сжимали папиросу. Громкий смех прерывался хриплым кашлем.