Имя звезды

Надо дать знать Соколовым-родителям, что я потерял телефон, и это вся моя беда, а в остальном всё хорошо. Если попросить командиров, то они просто наберут номер матери или отца, и предоставят мне говорить лично, но вот это и нежелательно. Надо найти способ отправить текстовое сообщение.

Я добрался до своей клумбы, и обнаружил, что за время моего отсутствия, работа сдвинулась чуть больше, чем на одну тачку земли, и полтора кирпича в бордюре. Будущие космонавты откровенно сачковали. Я подозреваю, что причиной тому было тлетворное влияние Марины, которая стояла, оперев согнутую ногу на тачку, в которой лежал десяток силикатных кирпичей. Марина стояла в такой позе неспроста. Во-первых, так она не давала эксплуатировать тачку, во-вторых, это была поза оратора, так как она что-то рассказывала. А все остальные бойцы маленького стройотряда расположились полукругом, и расслабленно внимали неформальному лидеру.

Когда я подошёл, Марина прекратила свою речь, делано вытерла несуществующий пот со лба, и скромно сказала:

– Товарищ начальник, нам бы перекур.

У меня была куча оригинальных слов и фраз, чтобы описать происходящее, и припечатать глаголом так, что язык не повернётся ответить, но я был озадачен другой целью – устроить безопасный сеанс связи с родителями Соколова, а для этого мне нужна будет помощь общества однокурсников, и, самое главное, союзнические отношения с ними. А полезны здесь могут оказаться самые неожиданные люди. Конечно я могу попросить устроить связь у надёжных товарищей по кубрику – у Олега и Женьки, но мне не терпелось начать решать этот вопрос сейчас. Полчаса назад судьба подарила мне избавление, и надо идти ей на встречу. Так что конфликт мне ни к чему.

Я окинул взглядом «фронт работ».

– Это мне бы перекур, – сказал я, – так что… покурите за меня.

С этими словами я взял лопату, и призывно качнул Марине головой. Она поняла, и пошла ко мне. Я при этом отошёл подальше от всех, и принялся прокапывать заглубление под кирпичи в бордюр.

– Марина… У тебя есть телефон?

– Есть, – ответила она осторожно.

Ну, что ж, я так и знал, что телефоны, конечно, здесь водятся. Один сдают интенданту, а другой оставляют при себе

– А у меня нет. Я его потерял пять дней назад, на гражданке. Так получилось. Мне надо отправить сообщение, родителям. О том, что я добрался. Хоть это они-то должны знать.

– Ну, конечно… – негромко ответила Марина, – Но только командиры сами сразу же сообщают родственникам о прибытии кадета в корпус, потому что они забирают телефоны. Ты не знал? Телефоны дают на два часа по выходным. А, ну да, у тебя же уже не было телефона, забирать было нечего, вопросы не задавались, и тебе не сказали. Твоим предкам уже сообщили тоже, не сомневайся.

– Не знал… Я прибыл совсем поздно, и мне такие подробности уже не сообщали. Ладно, но они не знают, что я остался без телефона, будут звонить, а ответа нет. Мне надо написать им, что потерялся телефон, а не я.

– У меня телефон не с собой… – доверительно сказала Марина.

– Это понятно, – ответил я, – не стоит таскать при себе неразрешённый Правилами распорядка телефон.

– Вот-вот, – согласилась Марина.

– Так… когда можно?

– Мммм… – девушка задумалась, – А давай в библиотеке? В два часа личного времени перед отбоем. Место, конечно не особо романтичное… Хм… – сразу смутилась она, – То есть… Ну, в общем, там спокойно и безлюдно. Или… Нет, давай завтра, я придумаю, где…

– Марина, извини, конечно, тебе решать, телефон твой, но… Можно сегодня? Мне надо… сегодня. Дело не в том, что я телефон потерял, а… Ты что-то за это хочешь?

Мне почему-то очень не хотелось ей врать. А сказать правду я совершенно не мог.

– Да что с тебя хотеть? – удивилась Марина, – Да я понимаю, ты в этот день, наверное, что-то был должен.

Вот, умница девочка! Отличная подсказка!

– Да, – кивнул я, – да, Марина, я пообещал родителям, что в этот день позвоню одному человеку – это важно! – он ждёт моего звонка, и родители за меня ручались. Но, вот, я не смогу это сделать – его номер только в памяти телефона, а не в моей. Я не догадался его записать. Это моя оплошность. И я подведу родителей, если не позвоню. Я уже их почти подвёл. Они должны знать, что я не позвонил, и тогда есть ещё возможность исправить эту некрасивую ситуацию, хотя бы вовремя извинившись.

– Угу, – кивнула девушка, – Ладно. Тогда… Библиотека, или… стадион. Есть ещё запасные места, но их я пока называть не буду. Ну, так где?

– Стадион, – выбрал я.

– Хорошо. После работы.

– Идёт. Спасибо, Марина!

Дальше работа пошла быстро. Парни и девушки бросили сачковать, и клумба начала быстро обретать свою форму. Они увидели, что попытка бодаться с начальником не приводит к развлекательным результатам: конфликт не завязывается, начальник не обижается, а сам игнорит бунтарей, и, плюнув на них, решает личные вопросы. Скучно, гусары…

Клумба была готова. Отличный жирный чернозём был располосован граблями. Осталось только цветы посадить, но заниматься этим будем уже не мы. Я нашёл Николая Николаевича где-то возле площади, и доложил о готовности клумбы. Старший наставник явился туда минут через десять, и принял работу. Наши труды были оценены на твёрдую четвёрку, учитывая, что мы, по мнению старшего наставника, лучше бы и не сделали. Одним словом – молодцы. После этого нам было приказано явиться на площадь, и ожидать общий сбор.

Постепенно на плац стягивались прочие кадеты, выполнившие другие работы в других частях Корпуса. Я увидел Женьку и Олега.

– Эй, парни! —окликнул я их, – а вы что делали?

– Сметали старые листья с крыши спортзала, – ответил Олег.

– Прямо на крашенные скамейки! – услышал я сердитый ор Даши Акулиновой.

– Ну мы же не можем заставить ветер дуть в другую сторону! – яростно ответил Женька.

Я осмотрелся в поисках других знакомых. Вот Таня Ли. А вот другая Таня.

Прозвучала команда, и мы построились. Старший наставник и командир корпуса подвели итоги ПХД, проще говоря, субботника, и сделали вывод, что курсанты потрудились на славу.

– Не успели ещё испортиться… – обмолвился командир Корпуса, по-своему объясняя причину успеха.

Нам был предоставлен час отдыха за труды праведные. Я направился к Марине, делая вид, что просто иду мимо.

– Марина…

– Давай, на стадион. Мне надо пойти, и забрать.

– Понял…

Я пришёл на стадион, и сел на трибуне, повыше, в пятом ряду. Хорошо, что здесь никого нет – никому не придёт в голову заниматься физкультурой после физической работы.

Я задумался. Какую отсрочку дала мне сегодня судьба? День? Ночь? Час? Или пять минут? Может быть, уже через минуту, Соколовы получат некое известие о своём сыне. И пока я жду Марину с телефоном, уже звонит телефон у командира Корпуса.

Ну где же Марина!? Всё-таки, наивно было бы думать, что погибшего Соколова не нашли. Нашли, конечно, и дальше что-то будет. Но, пока ещё я в силах как-то повлиять на это. Мне нужно только время, опережающее события время. Конечно, у страха глаза велики, и я сейчас жду, что за мной снова придут. Днём просто не успели. Ну, где-же ты, Марина!? Я уже встал, чтобы идти ей на встречу. Куда на встречу? Я же не знаю, куда она ушла за своим секретным телефоном.

А вот и она!

Марина быстро взошла ко мне в пятый ряд, и села возле меня.

– Что это ты, как на иголках? – спросила она, – Иду, смотрю: прыгаешь по трибуне.

– Да, ничего, – махнул я рукой, – Не сидится… Как увижу стадион, так сразу ноги мячик гонять начинают, – отшутился я.

– Футбол любишь?

– Ну, уважаю. И побегать с мячом люблю.

– Вот как! А я тоже футбол люблю. Играть.

– Играть? – удивился я.

– Да, играть, – просто ответила Мариина.

И она, осторожно, не глядя, достала из кармана маленький телефон с сенсорным экраном.

– На, – она положила мне его на колено, – Давай, быстрее, а я за входом посмотрю, что бы никто не появился.

– Ага!

Телефоны Соколовых, отца и матери, я догадался выписать из анкеты себе в блокнот ещё когда оформлялся в Корпус. Я набрал сообщение для мамы:

Мама, я потерял телефон в дороге. Звонить по выходным пока не смогу. Не надо звонить через командиров, они очень заняты. Я сам позвоню, когда будет возможность. У меня всё в порядке, устроился. Ярослав.

И я отправил сообщение.

Сообщение доставлено.

Всё!

– Марина, спасибо! – сказал я, и переложил телефон ей на колено.

Руку я убрал не сразу, дожидаясь, пока она возьмёт телефон.

– Что!? – насторожилась она, и её колено напряглось под моей рукой.

– Да телефон возьми, а то упадёт.

– А, ну да…

Она выхватила телефон из-под моей ладони, и сразу спрятала в карман.

– Спасибо! – ещё раз повторил я, – Если придёт ответ, пожалуйста, просто скажи мне, что там. И всё.

– А если что-то очень личное?

– Ты же всё равно это увидишь, – ответил я.

– Ладно, – кивнула она.

Мы встали.

– Ты куда сейчас? – спросил я, – В смысле, может нам по пути…

– Да куда – в столовую, уже время.

– А, ну, да…

– Так что, пошли, – кивнула Марина.

Мы спустились с трибуны.

– Только, вот, Ярослав, – начала она, – ты не удивляйся, если сейчас на тебя некоторые начнут головы сворачивать. Просто не обращай внимания.

– Не понял? – удивился я.

– Понимаешь, мы с девчонками, ещё с самого начала, как приехали, поспорили, кто из нас здесь первая на свиданку пойдёт. Ну, так вот, я только что этот спор выиграла. Ладно? Только ты не думай чего в отношении меня… или себя… Просто, я тебе телефон, а ты мне – победу в споре.

Я молча кивнул. А потом добавил:

– Мне это не трудно. Но тогда настоящее первое свидание, получается, будет у кого-то другого, только настоящего победителя уже не узнают.

– Не узнают! – хохотнула Марина, – Ну и что с того? Главное, что она будет по-настоящему счастлива.

– А не как ты сейчас, – уточнил я.

– Да, не как я сейчас, – согласилась Марина, – зато пари выиграла.

– На что ставили? – спросил я.

– Это секрет, – просто ответила Марина.

– Ладно, спасибо за телефон! Выручила.

Мы вышли из стадиона, и направились в столовую.

В столовой я не стал приглядываться, действительно ли кто-то наблюдает за мной. Марина, взяв свою порцию на раздаче, села со мной, и завела непринуждённую беседу об условиях проживания в общежитии. Я беседу поддержал, отрабатывая аренду телефона. Это было не сложно. Марина умела плавно перескакивать с предмета на предмет, как это умеют девушки (откуда я это знаю? Может, просто так думаю?), и мне не надо было напрягаться, как продолжать беседу.

– … а как в душевой регулировать горячую и холодную воду, ты научился? – закончила она вопросом начало новой темы.

– В смысле?

– Ну я же говорю: кипяток из горячего крана начинаешь разбавлять холодной, но тогда горячая вода постепенно вообще прекращается, и остаётся одна холодная. Надо так правильно открыть холодную, что бы она не перебила горячую. Это почти невозможно!

– Хм. А ты не пробовала наоборот? – спросил я.

– То есть?

– Сначала открыть холодную, а потом добавлять горячую.

– Ну, нет, не пробовала.

– Попробуй.

– Неохота лезть сразу под холодную воду. Но и в кипятке вариться тоже не радость. В общем, меня эти краны бесят!

Она мне нравилась в таком сердитом виде.

– Марина, – ответил я, – Ручная стыковка космических кораблей с помощью манипуляторов ориентации, это то же самое, что ловить воду двумя кранами горячей и холодной воды.

Хм… А это я откуда знаю?

– Ярик, нам ещё очень далеко до ручной стыковки космических кораблей.

– Вот и надо начинать сейчас, – возразил я, – Вот тебе два манипулятора вертикали и горизонтали – два крана: горячая и холодная. Тренируйся!

– Так ты умеешь настраивать воду, или нет? – рассердилась Марина.

– Умею, – соврал я, – Хочешь, тебе настрою? Скажешь, когда пойдёшь в душ.

– Скажу! – ответила Марина, таким тоном, каким ребёнку обещают купить обезьянку, не собираясь это делать, лишь бы не плакал.

Поужинавшие кадеты уже потянулись на раздачу, возвращать подносы с пустой посудой. Кажется, мимо нас, очень близко и медленно, прошли несколько девушек. Наверное, оценивают Маринкину победу. Сейчас мы уйдём, и я уже буду ничего не должен. Не хочу я вот так, на показ. Но, вот теперь, кое-какие «лавры» на мне теперь лежат: пятно первого. Я теперь навеки останусь почётным первым. Хоть и не единственным, но зато первым. В девчачьем споре. Ну и ладно… Мне очень нужен был телефон.

Короткий разговор, не помню о чём, с моими товарищами по комнате, и я уже лежал в кровати. Груз прожитого дня, медленно и с грохотом, отваливался от меня кусками, как растрескавшийся бетон, сменяясь расслаблением.

Умом я снова понимал, что прийти за мной могут и завтра, и в любой другой день, но внутренний камертон, настроенный на вибрацию опасности, молчал. Я вспомнил, как он звенел сегодня с утра, а теперь молчал. Так, неужели, опасность была, но миновала? Что же меня избавило от неё? Может быть меня всё же проверяли сегодня, испугаюсь я или нет, не выдам ли себя чем-нибудь. Если бы я побежал… Они ждали, видимо, что я побегу раньше, почти сразу. А когда я, наконец, решил бежать, они решили, что уже хватит. Если меня проверяли, значит есть подозрения в отношении меня. Но меня отпустили, можно так сказать. Значит у них есть и другая версия в отношении погибшего – что он не Ярослав Соколов. Да, а почему бы и нет? И сегодня они убедились, что я – настоящий Соколов.

Да, настоящий. А что, я дал всем Соколова, которого они хотели. Кадетский корпус не остался без одного кадета, родители не остались без сына. Правда, я сам у кого-то потерялся, но это уже не важно… Похвалив себя, я снова занялся самоосмыслением. Итак, сегодня я, как всегда, ещё немного изучил свою загадочную личность. Я нашёл, что сносно знаком с историей страны, а мой уровень образовательных знаний вполне подобен уровню знаний моих предполагаемых ровесников. Это значит, что я получал образование и рос в таких же условиях, что и все они. Что касается ручной стыковки космического корабля, то в моей памяти не возникало никакой картинки по этому поводу, это была просто безликая и поверхностная информация. Она всплыла в голове только тогда, когда понадобилось с чем-то сравнить кропотливую регулировку смесителя горячей и холодной воды. И я сделал вывод: больше практических задач – больше памяти откроется во мне. Но… Но я помнил и чувствовал, что моя память – мой враг, точнее, пособник моего врага. Всё, что я вспомню, придёт за мной. Чем больше я вспомню, тем виднее я буду. Нет, мне нельзя ничего помнить! Может быть я ошибаюсь, и всё не так, но цена проверки может быть необратимо высока. Память мне заменили чувства из прошлого. Чувство опасности было самым сильным из них. Все прочие чувства были бледны и невыразительны, но они были, отражаясь в текущей реальности в свойствах моей личности. Я обнаружил, что мне могут нравиться девушки, я могу обижаться и злиться, могу радоваться и шутить. Значит, всё это было присуще мне в ТОЙ части жизни, и я имею опыт этих чувств.

И хотя я запретил себе пытаться копаться в запечатанной семью печатями памяти, моей силы воли не хватало, на то, чтобы сдержать свой разум. Мозг – самый неуправляемый орган. Ураган мыслей бушует в голове совершенно по своему произволу, и я ничего не мог поделать с непреодолимым желанием вспоминать. Просто запретить «Нельзя!» не получалось. Чтобы выполнить такую команду, надо было вообще перестать думать. Но я не умею входить в нирвану, и полностью прекращать мыслительный процесс. Мозг всегда думает. И мысли настойчиво лезут куда не надо. А не надо ТУДА, в прошлое.

И вот опять… Мои знания, образовательные, и прочие – это ключ к моей жизнедеятельности в прошлом. Всякие знания не являются врождёнными, они приобретаются в процессе жизненных событий. По знаниям можно отследить свой жизненный путь. Пока мои знания говорили мне о том, что я жил раньше такой же жизнью, как и все мои ровесники (а они были ровесниками). Школа… Семья… Друзья… Свои проблемы, свойственные возрасту… Наверное, как-то так.

Но, не совсем так. В анкете были указаны данные Соколовых-родителей – даты и места рождения, но место проживания было указано В/Ч 74723980. Даже без указания региона. А моё личное место проживания было указано как город Омск. А теперь интересная деталь: я не знал, что такое В/Ч. А ведь эти буквы означают «воинская часть» – это я выяснил сегодня, хитрым образом спросив у парней, с которыми мы делали клумбу. (Ты не знаешь, что может значить ВЧ? – Это где? – На карте, рассматривал в библиотеке какую-то карту. Думал, высокие частоты… но, при чём тут высокие частоты… Что ещё может значить ВЧ? – Ну, не знаю… Воинская часть… – А, да, может быть. – А номер есть? у воинских частей свои номера – Точно, там же цифры!). Итак, родители у Соколова военные, живут в воинской части. Подозреваю, что так просто я не узнаю, где географически находится этот номер.

А завтра… Что будет завтра? Ну, в общем и целом, всё решает распорядок дня. Но, я же не об этом. Что мне предпринять, чтобы найти себя. Я очень хочу найти себя. И боюсь этого. Я не знаю, какого себя я найду. Так зачем искать? Я что-то ТАМ оставил. То, от чего убегал? Это сильнее меня, а мне нельзя просто так погибнуть – от храбрости, для славы, так сказать. Потому, что я должен вернуться. Я не знаю, зачем и к кому, я просто это понимаю. А что, мне здесь плохо? Так ведь и не плохо… Но… Что, но? Но, я же должен буду когда-то вернуться! Когда, при каком условии? Когда… вспомню. Когда мне будет не страшно вспомнить, когда я смогу стать видимым своей памятью, и встретиться с тем, что преследовало меня. Значит… Значит, завтра я буду по-прежнему ничего не знать и не понимать. Кажется, это место надёжно хранит меня от моих-же воспоминаний. Нет, не место, а та личность, жизнь которой я принял на себя, а место – это следствие. Ведь Соколов должен был оказаться в Кадетском Корпусе Российского Отряда Космонавтов, вот я и здесь. Завтра просто живи.

3. Точки отсчёта

Я не мог уснуть до полуночи, и когда я осознал, что уже наступил пятый день моего пребывания в этом месте, я тихо покинул постель. Не спать, так не спать.

Мои товарищи по комнате тихо сопели, каждый своим голосом: Олег монотонным басом, а Женька с шорохом выдыхал воздух в подушку. Осторожно одевшись, я выскользнул из комнаты. Мысленно я уже нарисовал себе маршрут следования. Здесь недалеко спасательная пожарная лестничная клетка. Днём со двора я приметил, что на верхнем этаже есть открытая площадка. Мне надо подняться на два этажа выше. Я бесшумно пробрался к пожарному выходу, и вышел на лестницу. По ней я поднялся на верх, и оказался под открытым звёздным небом. Я поднял лицо к звёздам, и замер.

Как красиво, слов нет! Я смотрел бездумно, не пытаясь это осознавать. Я знал: начни думать, и мысль уйдёт не туда. И я заставлял себя: Не думать, не думать! Люди сходят с ума от того, что думают. Вот, животные не бывают сумасшедшими. И что можно думать об этом всём, что я сейчас вижу над собой… нет, вокруг себя? Космос, он вокруг, мы в космосе… Что можно думать о том, что было ещё до того, как появилась человеческая мысль? Ничего нельзя об этом думать, надо просто впустить это в себя. Впустить эту громадность, эту безразмерность, чтобы чувствовать себя бездонным перед страхами и тревогами, которые потонут во мне, огромном, и растворятся.

Этот космос надо мной, он видел меня с рождения. Он знает, где я был с первых минут моей жизни; он знает, где я был пять дней назад, и шесть дней, и семь… Нет, об этом не надо! Я не хочу увидеть это там, в звёздном небе. Я не хочу знать прошлое. Этому не пришло время… Я здесь и сейчас. А небо… Вот в небе я и вижу прошлое. Эта мысль словно пришла ко мне оттуда, куда я смотрел. Я вспомнил, что свет от звёзд идёт к нам тысячи и миллионы лет. Свет самой ближней звезды – не помню её названия – доходит до нас за четыре года. И то, что я вижу сейчас над собой – это прошлое тех звёзд. Я вижу то, что было миллионы лет назад. Я вижу их прошлое. А мы сами, здесь, на Земле, сейчас будущее для этих звёзд. Там нас увидят через другие миллионы лет. Мы, я – из будущего! Время – как лента – имеет два конца, во всяком случае, столько сторон времени доступно человеческому мышлению. Эта мысль захватила меня. Точка отсчёта. Всё дело в точке отсчёта! Если смотреть оттуда – то я нахожусь в будущем. Где-то там ещё не знают, что будет в будущем, а я знаю, потому что я в нём. Мой парадокс в том, что я, находясь в будущем, не знаю, что было в прошлом. Точка отсчёта! Ведь моё положение можно увидеть и по-другому. Я думал, что убегаю от чего-то, что было в прошлом. Но, на самом деле, там, в прошлом, ничего страшного могло и не быть. Страшное может быть впереди, в будущем, и я бежал туда, в чём и была причина моего страха. Но, каким-то образом мне удалось вернуться в сознание, и мой бег к неизбежному прекратился, и я смог укрыться в кадетском корпусе Отряда Космонавтов. Может быть, я просто отсрочил пришествие своего будущего.

Я перевёл дух и как бы перезагрузил мысль. Я зажмурил глаза, сильно сжав веки… У меня две жизни: моя, и Ярослава Соколова. Я понимаю, что приняв жизнь Ярослава, я не избавлен и от своей собственной судьбы. Что-то ещё будет от пересечения этих двух жизней.

Я открыл глаза, и на фоне темноты поплыли бледные цветные пятна. Так бывает, когда сильно зажмуриваешься. В этот момент я увидел яркую черту падающего метеора. Я задержал свой взгляд на этом участке неба… Через миллион лет наблюдатель с далёкой звезды увидит кратковременное мизерное увеличение свечения нашего Солнца. Это шутка, конечно.

Я подумал, что уже надо уходить. Но тут же спросил себя: а зачем? Спать я, скорее всего, не буду. Сигнального метеора я не жду. Я не знаю, чего я жду… И не только сейчас, а вообще, не знаю, чего. Так может быть, следует поставить себе цель? Правда, я не думал об этом, не до того было, но человеку без цели жить, как-то, не положено. Может быть, в прошлом, у меня была какая-то цель. Там, куда страшно возвращаться… Не думаю, что стоит это делать своей целью – вернуться назад. Я уже не хочу туда. Теперь я Ярослав Соколов, и я стану им полноценно: я буду отмечать день рождения 21 апреля, научусь писать левой рукой, и подписываться правильной подписью, и… и всё. Больше я ничего толком о нём не знаю. И никто здесь не знает, так что, достаточно. Это даже не цель. Цель в ином – пройти путь Ярослава Соколова, который он себе наметил: выучиться в кадетском корпусе РОК, продолжить профильное образование, и стать космонавтом. Я не знаю, что его когда-то подвигло на это – прочитанные книги, породившие детскую мечту, или личный пример достойных людей, или случайный яркий сон, из тех, которые называют пророческими. Но я твёрдо уверен, что его сердце радостно билось и рвалось из груди, когда он получил приглашение в КК РОК, а в его воображении вставали картины будущего. Теперь его сердце не бьётся, но его заменит моё.

Я, забыв обо всём, стоял, и пытался представлять картины чужого детства и отрочества, домашние, мирные, что бы прочувствовать то радостное предвкушение сбывающейся мечты. И у меня это получалось. Значит, я знал, как это бывает…

Вдруг, я увидел, что небо на востоке розовеет – я не заметил, как пролетело четыре часа. Ещё немного, и моё нарушение режима станет слишком заметным для посторонних глаз. Я поспешил проделать обратный путь, и добрался до своего кубрика. Осторожно приоткрыл дверь, и проскользнул внутрь. Парни спали. Я тихо сбросил с себя одежду, и нырнул под одеяло. Удовлетворённый ночными терзаниями, уснул почти сразу.

День пятый

Команда «Подъём», и мы быстро одеваемся. Мои соседи, разоспавшиеся за ночь, с трудом заставляли себя шевелиться быстрее, а ведь таймер грозно тикает в динамике, и через уже 50 секунд, надо будет предстать по ту сторону двери. Я гораздо быстрее активировался, и уже был готов. Из солидарности, я дождался, пока мои товарищи соберутся тоже, и только тогда мы все трое выстроились за дверью кубрика. Из других кубриков тоже поспешно выскакивали кадеты, застёгиваясь на ходу. Я чувствовал себя удивительно бодро, словно это я выспался вдоволь, а не Женька и Олег, и другие кадеты. Я был заряжен той ночью, которую провёл на верхней площадке лестничной клетки. Мысли, нахлынувшие на меня тогда, зажгли во мне какой-то реактор, генератор энергии. А может быть, эти мечты привлекли какую-то энергию извне, и эта энергия была, однозначно, положительной.

По коридору прошли наставники-воспитатели, придирчиво осматривая выстроившихся кадетов. Естественно, некоторые получали замечания.

Построение перед крылом общежития.

– Здравия желаю, товарищи кадеты!