Имя звезды

Из динамиков опять смех, теперь многоголосый, как в цирке, потом рёв какого-то животного, и снова человеческий голос, похожи на какой-то базарный разговор.

Кадеты подняли глаза на доску.

– Комплексное число можно представить в удобном геометрическом виде, – радостно сообщила учительница, и принялась чертить систему координат с вектором, исходящим из нулевой точки.

Динамики продолжали издеваться над нами, издавая то музыку, то разную человеческую речь, привлекающую внимание своим содержанием.

Потом, прохаживаясь вдоль своего чертежа, учительница подробно рассказывала, что здесь есть что, и периодически обращалась к аудитории:

– Это понятно? Не понятно, спрашивайте, потом ведь проверочная работа.

Кадеты неловко ежились. В голове была каша из комплексных чисел и песен в разных жанрах.

– Итак, мы видим, что отсюда получается тригонометрическая форма записи комплексного числа, – сделала вывод учительница из своих подробных объяснений, – и она имеет вид…

И на доске, под какие-то крики, звуки грозы, и голос футбольного комментатора, появилась тригонометрическая запись комплексного числа. Дальше учительница показывала, как выполнять математические действия с комплексными числами в тригонометрическом виде. Она говорила об этом столь складно – словно стихи читала, что выдавало в ней настоящего профессионала в математике. Наблюдая, как ловко выводится формула Муавра, можно было подумать, что это возможно сделать только под беспорядочные вопли динамиков.

– А теперь попробуем самостоятельно решить простенький пример, – сказала преподавательница тоном доброй сказочницы из детской телепередачи, – Запишите это, и решите…

Она написал на доске пример сложения в простом виде, и пример умножения в тригонометрическом виде разных комплексных чисел. Мы все принялись пытаться что-то делать в своих тетрадях, хотя в голову ничего не лезло. Преподавательница, покинув кафедру, не спеша поднялась к ученикам, и принялась прохаживаться между рядами, заглядывая в тетради. Она останавливалась возле некоторых, и что-то подсказывала. У иных что-то спрашивала, и те пытались что-то отвечать. Она оказалась возле меня и моей соседки, и склонилась над нашими тетрадями. Она указала пальцем на одну строчку в моей тетради:

– Вот здесь неправильно. Подумайте. Ещё раз посмотрите на доску.

Она заглянула в тетрадь моей соседки. У девочки она тоже нашла ошибку, и задала ей наводящий вопрос. Та, зажмурив глаза, с трудом ответила.

Наша учительница ещё долго ходила между рядов, пока не убедилась, что все кандидаты как-то справились с этим заданием. Она вернулась обратно к кафедре, и, заложив руки за спину, повернулась к аудитории.

– Вопросы есть, кадеты? – спросила она, – У нас осталось несколько минут, чтобы повторить. А ну-ка, кто скажет, что такое модуль комплексного числа? Вот вы, допустим!

И она указала, как мне показалось, на меня. Я начал медленно подниматься на ватных ногах, но, оказалось, она вызывала девушку, которая сидела на два ряда ниже. Я сразу успокоился и, вдруг, стал всё хорошо понимать. Девушка не смогла ответить на этот вопрос, а я, пробежав глазами по доске, вспомнил, что это такое – модуль комплексного числа. Может быть поднять руку и ответить? Но преподавательница уже сама объяснила это ещё раз.

Прозвенел звонок.

– Сразу приступаем к проверочной работе! – провозгласила преподавательница, – Двадцать пять минут!

Она закрыла створки доски, и на их обратных сторонах оказалось несколько примеров с комплексными числами в разных видах, и нам предстояло это решить. Напрасно мы надеялись, что динамики замолчат. Они продолжали звучать, постоянно меняя темы.

Опять прозвенел звонок – проверочная работа закончилась.

Учительница оторвалась от созерцания окна, и указала три раза:

– Вы, вы, и вы, кадет, – соберите со своих рядов все работы, и принесите мне. Да, да, и вы – повторила она мне, – вы же пытались встать отвечать. Ну, тогда соберите работы.

Я только молча кивнул. Моя соседка тут же протянула мне свою тетрадку. «Кадет Татьяна Ли» – прочитал я на обложке. Я собрал все тетради в своём ряду, и спустился к кафедре. Я вручил ей свою стопку тетрадей.

– Спасибо, кадет, – сказала она, скользнув взглядом по моему лицу, и вышла из аудитории.

После того в аудиторию сразу вошёл воспитатель, и объявил перерыв – один час. Мы все вышли в коридор.

– Ну и как? Кто что написал? – услышал я издевательский голосок Даши Акулиновой.

Потом я наткнулся взглядом на Женьку, и тот в ответ изобразил «улыбку» плечами – этакий пожим, означающий: ну и угораздило же нас. Я согласно кивнул, и, повернувшись, увидел Таню Ли, свою недавнюю соседку на уроке математики.

– Ну… решили? – спросил я её.

– Не знаю, – ответила она, – Первый раз учила эту тему.

– Вас ведь Татьяна зовут?

– Да. Просто Таня. Но Тани в математике не лучшие, чем… Вас как зовут?

– Ярослав.

– … чем Ярославы. Так что, хотя я и Таня, мне это никак не поможет лучше разбираться в этих хитрых числах.

– Просто я увидел имя на обложке тетради, – пояснил я.

Вдруг, маленькая ладошка похлопала меня сзади по плечу, и я снова услышал задорный голос Даши:

– Избранник! Ха-ха! Оруженосец!

Я не придумал что ответить, молча посмотрел на неё, заставив её саму замолчать, а потом сказал:

– На моём месте могли бы оказаться и Вы.

– Хм… Да, – согласилась Даша и снова засмеялась

– Идёмте на крыльцо… – спокойно предложила Таня Ли.

Все кадеты уже потихоньку потянулись наружу. Я, в итоге, ни к кому не присоединился, и остался сам по себе. До выхода я так и не дошёл, а остался созерцательно изучать большой панорамный стенд во входном зале учебки. На стене, над стендом, раскинулась длинная надпись аршинными буквами: «Через тернии – к звёздам»; а на самом стенде были представлены, собственно, сами эти «тернии» – учебные планы для всех курсов. Планы были начертаны в виде блок-схем, и потому наглядно было видно, что за чем мы будем постигать.

Прошло больше часа, я уже тоже выбрался на крыльцо учебного крыла (здесь все функциональные объекты назывались крыльями). Присев на одну из многочисленных скамеек у входа, я просто ждал. Наконец, громкоговоритель призвал нас всех в большую аудиторию.

Без всяких указаний почти все сели снова так, как нас садили на тестировании, и мы с Таней Ли снова оказались рядом.

Перед нами выступил главный психолог Кадетского Корпуса.

– Что такое, кандидаты? – спросил он, – Тест на обучаемость практически провален! Ваши работы уже проверены – это ужас! Но, кандидаты, не впадайте в панику. Этот тест не станет для вас препятствием для зачисления в кадеты, а будет вам уроком. Нет, не математики, а уроком того, что не только вы наблюдаете окружающую действительность, но и окружающая действительность может весьма агрессивно действовать на ваше сознание и ломать под себя ваши мысли и настроение, и происходить это будет весьма неожиданным образом. Область деятельности, в которую вы собираетесь войти, как раз изобилует такими неожиданными состояниями человека при решении сложных задач. Завтра будут объявлены выводы приёмной комиссии, и оглашён список зачисленных.

В столовую, на ужин, отправились строем, построившись в три отряда. Каждый отряд вёл воспитатель-наставник. Ходить строем мы толком ещё не умели, и наставники только напоминали держаться ровнее, дабы привыкали, для начала. В столовой я вспомнил, что ложку мне надо держать в левой руке, и вспомнил, что на уроке математики совершенно забыл, что я теперь левша. Надо постоянно помнить об этом, и учиться писать левой, и тренировать подпись Соколова. Подпись можно делать и правой рукой, для точности, ведь я уже придумал легенду, что был научен писать и правой рукой.

После отбоя я опять уснул не сразу. Теперь я думал о том, что погибшего Ярослава Соколова уже нашли, и опознали. Если это так, то сообщили об этом домой, в Омск. Значит, скоро из Омска должны позвонить в КК РОК, и сообщить, что будущий кадет Соколов погиб… Что тогда делать? Здесь ответят, что Соколов прибыл собственной персоной, а я должен буду говорить по телефону с его родителями. Меня сразу выдаст чужой голос. Хорошо, что я выбросил в лес телефон Ярослава. Может быть его и не опознают. Для родителей я останусь живым Ярославом, который просто потерял телефон. У меня было сложное чувство: я видел себя виноватым перед Ярославом, и в то же время я избавлял его родителей от горя утраты сына… если я смогу выдать себя за него. А если не смогу… А если и смогу, то всё равно это временно. Мне было страшно подумать об этом. Грядущего утра я ждал со страхом – мне казалось, что в этот день всё откроется, и меня ждёт провал…

Я так и не уснул ночью. Мой разум был занят борьбой с неизбежным, с тем, что мне казалось неизбежным.

День четвёртый

Я пробудился ото сна ещё до подъёма. А потом, ненадолго, снова провалился в сон. Вчерашняя тревога не оставила меня, и ныла где-то под желудком. Я даже не мог представить, как будет выглядеть моё разоблачение, и чем это обернётся. Я только представлял, как снова бегу по лесам и полям, прячась от всего… Наверное, к этому и надо готовиться.

Прозвучал сигнал подъёма. Мы уже знали, что в нашем распоряжении есть шесть минут после сигнала подъёма, чтобы появиться на плацу. И при этом постели должны быть приведены в порядок, а форма сидеть на нас должна по Уставу ладно и аккуратно. Я уложился в срок, причём с аккуратностью и точностью обречённого, словно на тот свет уже собрался. И побежал на плац. Я уже представлял себе эту сцену:

– … А вас, так называемый Соколов, я попрошу остаться! – говорит старший наставник, или командир корпуса, после построения.

Или, может быть, прямо во время построения:

– Соколов… или как вас там, выйти из строя! Фамилия! Имя! Отчество! И честно!

Не помню, как оказался во втором ряду, не знаю, с кем там рядом, и кто был впереди. Было всё равно…

– Товарищи кандидаты! – торжественно обратился комкорпуса, – Буду краток. По результатам проверки заключительного физического и психологического тестирования, приёмная комиссия приняла окончательное решение о принятии в ряды курсантов кадетского корпуса Российского Отряда Космонавтов следующих граждан… перечислять которых смысла нет, поскольку приняты все. Поздравляю! Пять секунд вам на радость, и продолжаем! Перекличка!

Перекличка для меня разделилась на «до», и «после». До – это до моего имени. Я услышал своё имя, и отозвался. После… После ничего не произошло. На меня даже не посмотрел старший наставник, и продолжил дальше называть имена. Я успокоился, понимая, впрочем, что это временно. Ещё целый день впереди. На протяжении этого дня ещё дойдёт весть, что Соколов-то ненастоящий!

А день грядущий нам готовил много работы. Называется этот день парко-хозяйственный, или просто ПХД. Это уборка и наведение порядка на территории КК. Николай Николаевич коротко объяснил нам, как здесь всегда организуется это дело. Группе товарищей курсантов назначается фронт работ. И один из этих товарищей курсантов назначается старшим и ответственным за результат работы всей группы.

Вспоминая идеальный порядок и чистоту, которые наблюдались вокруг, я не мог понять, что здесь ещё надо делать лучше лучшего. Но старший наставник всё объяснил. Существует наведение порядка, и существует поддержание порядка. Например, покраска старого забора – это наведение порядка, а такая же покраска того-же забора ещё раз – это поддержание порядка. И работы ничуть не меньше. Итак, как я понял, нам предстоит всю эту окружающую чистоту и блеск ещё раз помыть и начистить. Но когда Николай Николаевич начал оглашать наряды, оказалось, что не только мыть и чистить надо. Среди всяких работ была разбивка новой клумбы между учебным крылом и лабораториями, и там предстоит копать нетронутую целину. Кроме этого, у первого ПХД новых курсантов существует ещё и торжественная часть! Это посадка деревьев вдоль дороги снаружи, ведущей к воротам КК РОК. Каждый курсант садит одно именное дерево. С этого и начнём, а сейчас сразу – распределение нарядов.

Я попал в группу из шести человек – кроме меня, три парня и две девушки, и группа будет заниматься – да! – той самой новой клумбой. А старшим будет… Нет, Николай Николаевич не задумывался, хмуря бровь; это было, видимо, решено заранее, и он сказал сразу – старшим будет Соколов Ярослав! Вот так. Значит, они ещё не узнали, что я не Соколов. Даже командовать назначили.

В этом трудовом отряде я не знал никого, и нам предстояло познакомится. Видимо, в этом и суть – перезнакомить всех друг с другом во время работы.

По команде «Разойдись!» все разбрелись по своим маленьким отрядам, и ко мне стянулись все пять назначенных человек.

– Ну, что… космонавты, – сказал я, стараясь говорить, как можно решительнее, – Меня зовут Ярослав.

И я замолчал, ожидая представления других. На их именных нашивках были только фамилии с инициалами имён. Первыми представились парни: Иван, Виталий и Марлен. Высокая черноволосая девушка носила имя Марина, а другая – низкорослая, лёгкая шатенка, была Настей.

– Ну, что… космонавты, идём за инструментом?

– Эй, командир, – нервно сказала Марина, – ты командовать хоть умеешь? Что это за вопросы: идём за инструментом? Приказал: Идём за инструментом!

Выпад Марины меня несколько ошарашил. Мой неокрепший авторитет начинают пилить в зародыше. И я заметил, что все девушки здесь какие-то резкие. Ну, почти все. Таня, не умеющая плавать, и Даша, которая сама инициативно знакомилась со мной – они такие, а теперь вот ещё эта Марина по фамилии Сереброва. Ну, впрочем, в космонавты пойдёт не всякая девушка, надо иметь определённый пробивной характер, отсюда и такая селекция прекрасного пола в кадетском корпусе. А Марине надо что-то ответить.

– Это и подразумевается, – сдержано ответил я, нейтрально глядя на её правое ухо, лишь бы не в глаза, – Некоторые вопросы можно решать коллективно…, например, сначала обсудить работу, а потом пойти за инструментом… А можно и наоборот… Но если кто-то не любит думать, и ждёт готовые решения, то тогда – идём за инструментом! – окончательно решил я, надеясь на прекращение пререканий.

Но я чувствовал, что нужно что-то добавить.

– Хотя, не думать удобно, – сказал я, – Отвечать тогда ни за что не надо.

И мы зашагали в сторону техотдела МТО. Я прямо спиной чувствовал, как Марина, идущая за мной, пытается родить какой-то ответ. Но ответом мне было молчание, и я не стал дальше провоцировать Марину, и шёл дальше, не оборачиваясь.

В техотделе мы получили лопаты, грабли, тачку, перчатки, и 10-метровую рулетку – всё под мою подпись от Соколова.

Затем мы добрались до места будущей клумбы.

Обойдя место вокруг, и сверившись с выданным мне чертежом, я нашёл, что место клумбы не очень ровно. Несколько земляных бугров портило плоскость земли в этом месте. Первым делом нам предстояло срыть лишнее. Этим мы и занялись. Все работали лопатами на равных, но тачку с землёй вывозили только парни. Плоскость размеченного круга будущей клумбы становилась всё ровнее. А потом мы начали возить тачкой кирпичи из двора хозблока, чтобы сложить из них бордюр клумбы. Обычный народный зубчатый бордюр, из кирпичей, вкопанных в землю под углом, внакладку друг на друга. Потом, мы с Иваном, взяв тачку, отправились за чернозёмом, который был горой выгружен из самосвала у восточных ворот КК. Все остальные остались строить круговой бордюр по сделанной разметке.

Мы привезли очередную тачку чернозёма, в этот раз её толкал я. Я выгрузил землю в уже образованный кирпичный полукруг…

– Кадет Соколов! – раздалось за моей спиной.

Я оглянулся.

В пяти шагах от меня стояли три человека. Три. Моё сердце сделало судорожный глоток крови…

– Кадет Соколов, ваши товарищи знают дальнейший план работ? – спросил Николай Николаевич, который был одним из троих. Двое других были неизвестными мне молодыми мужчинами в незнакомой форме.

Всё… Вот и пришли за мной…

– Да, знают, – ответил я, стараясь сохранять голос спокойным.

– Тогда пусть продолжают. А вы, Соколов, пойдёмте с нами.

– Куда? – непроизвольно спросил я.

– С нами, – просто ответил, Николай Николаевич, – поможете нам.

Сердце сделало слишком большой глоток крови, и чуть не захлебнулось.

Не впадать в панику. Бежать надо неожиданно, когда они этого не будут ожидать, тогда можно будет взять какую-то фору… Я уже думаю, как буду бежать!

Куда!?

Не знаю, лишь бы бежать! Но не прямо отсюда… Они все смотрят на меня. Бежать надо, когда они не будут смотреть. Они словно вяжут меня своими перекрёстными взглядами. Но они и не перестанут на меня смотреть, я ведь преступник…

Я оставил тачку, и подошёл к ним. Когда я оказался между ними, они повернулись в сторону площади, и мы все пошли. Старший Наставник прямо возле меня, справа, а двое мужчин в форме, слева и справа от меня, на некотором удалении. Почему меня просто не схватили? Ведь меня могут подозревать, ни больше ни меньше, в убийстве Ярослава Соколова. Не хотят брать на глазах у других курсантов?

Я не оглядываюсь, но не слышу за своей спиной ни звука. Значит, мои бывшие напарники сейчас молча смотрят нам в след.

Мы идём к площади. Спину изнутри тихо леденит тот же страх, который недавно гнал меня, неизвестно откуда, по дороге, на которой погиб Соколов… Это место стало моим укрытием, здесь я был недосягаем… знать бы, для кого или чего недосягаем… а теперь я чувствовал, что теряю это. Меня заберут отсюда, и я пропаду. Меня не пугает вопрос, куда меня заберут – хоть в самую ужасную тюрьму. Главное и страшное – меня заберут отсюда, из этого места, из кадетского корпуса РОК. Они, конечно, не догадываются об этой угрозе для меня. И я ничего вразумительного не смогу им рассказать. Я верю, что когда-то всё узнаю… Но теперь я могу просто не дожить до этого.

В эти минуты моя жизнь входит в узкое «бутылочное горлышко» – мой выбор шансов резко сузился до двух вариантов: или бежать, или пытаться что-то рассказать этим людям, в чьих руках я сейчас нахожусь.

Рассказать… Как я смогу им объяснить, что я забыт сам собой, и потому мой ментальный след отсутствует в мире, но неведомый преследователь всё равно ищет меня по следу физическому, и провоцирует меня на излучения страха, что бы я стал для него видимым. Такой рассказ сочтут за бред. Я сам, лишь гадательно, всё это недавно понял.

Бежать… Я, хотя бы, стану свободен, и… И снова буду так же мчаться через мир, стремясь только к одному: не оставаться на месте. Ты помнишь, в каком состоянии ты добрался до КК после двух суток (или больше?) такого бега? Помню…

И всё же – бежать! Это было очень сильное и непреодолимое побуждение. Стараясь не вертеть головой, я осматривался, одними глазами, как мог, прикидывая, с какого места и куда я рвану. Кратчайший путь к забору… Нет, отсюда везде далеко получается. Напрямую к забору нельзя. Сразу надо скрыться от них на территории Корпуса. А потом быстро пробираться к забору, только не на виду. Тогда они не будут знать, в каком месте я преодолел забор.

Мы обходим площадь по краю. До массива подстриженных кустов метров пятнадцать… Нырнуть в кусты, и рвануть к стадиону… Там за трибунами забор… Да, но там забор непреодолимой высоты! Я просто вспомнил это наглядно.

А ведь сейчас никто из них не смотрит на меня. Если бы я сейчас бросился бежать, они бы упустили треть секунды времени на запоздалом реагировании.

А мы уже миновали площадь, и я сцепил зубы от досады. Куда ещё?

Я вижу пожарную лестницу на стене здания, к которому мы приближаемся. Лестница начинается в двух метрах от земли, и я легко допрыгну до неё. Потом взберусь на крышу – три этажа. С другого конца крыша переходит в уровень два этажа – можно спрыгнуть туда, а дальше здание почти достигает забора, и на него можно будет соскочить с крыши. Последний этот момент я не смог себе уверенно представить – прыгнуть с высоты двух этажей на забор. У меня хорошая физическая форма, но не на уровне спортивного гимнаста.

А впереди уже показался КПП. Ворота закрыты. Дверь КПП тоже.

Всё! Последний шанс! Когда подойдём ближе, я разгонюсь, и перемахну через забор, с другого края ворот от помещения КПП. Они сразу ничего не сообразят. Закрытые ворота они быстро не откроют. Свои закрытые двери дежурные по КПП тоже откроют не сию минуту. У меня может быть несколько секунд времени, что бы умчаться далеко…

А меня ведут прямо к воротам. Что бы это значило? Понятно уже, что задерживать будут внутри КПП…

Мы уже близко. Я прикинул все дистанции, и почти каждый шаг… И не только каждый свой шаг, но и шаги моих преследователей. По моей оценке, они будут отставать от меня только шага на полтора – всегда, до самого забора. Если они не окажутся быстрее… И только после преодоления забора я смогу сразу оторваться от них. А до забора… Я чувствую, как меня опять толкает в спину страх, но это уже страх быть схваченным при неудачной попытке. Я вдруг обнаруживаю, что неудачная попытка меня страшит больше, чем грядущий арест! Ты что, совсем дурак, Соколов, или как там тебя!? И я, напрягшись всем телом, приготовился взвиться, как отпущенная пружина. В последний момент я увидел возможность сделать подсечку под колено парню слева, он тогда упадёт, одним преследователем станет меньше, все отвлекутся на него, я выгадаю секунду…

– Ярослав, – вдруг обратился Николай Николаевич, – Вы сейчас с ребятами будете щит поднимать. Мы тут самых дюжих собираем. Поднимите, что бы стоял в трубах, а сварщики уже доделают сами.

И тут я увидел этот щит, размером метров пять на четыре, лежащий на земле, у забора, почти у того места, где я собирался перепрыгивать. Щит имел две ноги-стойки из металлических труб, на которых он должен будет стоять. На щите был нарисован открытый космос, с россыпью звёзд, эмблема КК РОК, и красивая надпись: «Добро пожаловать в Российский Отряд Космонавтов! Кадетский Корпус Отряда – дверь во Вселенную».

Я стоял в ступоре, рассматривая щит. Меня не арестовали?

Потом подошли ещё несколько парней с разных курсов. Те двое, в незнакомой форме, оказались кадетами пятого курса.

Я выдохнул, и обмяк…

Меня так попустило, что я потом не мог толком приложиться к одному из двух канатов, которые мы тянули, поднимая щит в вертикальное положение. Хорошо, что нас собралось 12 человек, и никто не заметил, что я слаб, как девочка. Правда, под конец, я уже взбодрился, и принял участие в общем последнем рывке, который окончательно установил щит на стойках, вставленных во вкопанные в землю трубы.

Так что-же, меня не раскрыли?!

Каким образом они до сих пор не знают, что я не Соколов? Прошло уже четыре дня! Не может быть, чтобы разбившуюся машину до сих пор не нашли на дороге!

Потом мы ещё тянули канаты туда-сюда по команде сварщиков, чтобы поймать строго вертикальное положение.

– Кадеты, свободны! Всем спасибо! Разойтись по своим задачам! – наконец приказал старший наставник, – Соколов! Не смотрите на электросварку! Вы что, не знаете, что так нельзя?

– Есть… – ответил я, и направился к своей клумбе.

Чем дальше, тем бодрее я шёл. Робкая радость разрасталась и крепла – меня не раскрыли! Не знаю, что меня убедило в том, что больше мне не угрожает раскрытие, но я был уверен, что сегодняшний день был решающим, и если меня не взяли сегодня, то уже и не возьмут. Хотя с этим можно поспорить, и я это понимал. Арест можно ожидать и завтра и послезавтра. Разбитая машина с двумя погибшими – это чрезмерно заметное событие, и трудно быть убеждённым, что это никак не аукнется. Но я был убеждён в этом, словно я просто знал это. Нет, я не думал, что погибшего парня не нашли. Его нашли гарантировано, и уже давно. И его опознали, видимо, как кого-то другого. Отсутствие документов, конечно, выглядело странным. Но таксист уже ничего не расскажет, а какие-то неведомые обстоятельства удачно выдали погибшего Соколова за другого пропавшего человека. Проблемы начнутся в двух случаях: когда этот пропавший, за которого приняли Соколова, вдруг сам явится живой, и когда в КК РОК позвонят, или приедут Соколовы-родители. В первом случае проблема не велика – погибший всё равно остаётся неопознанным. А вот в случае контакта с родителями, всё зависит от срока давности. Чем позже родители выйдут на контакт с сыном, тем легче выдать себя за него. Заметное отличие от настоящего Ярослава можно выдать за возрастные изменения и влияние суровой новой жизни – меняются привычки, характер, голос, взгляд, мышление, словарный запас… Мама, папа, я теперь другой. Главное – у родителей остался сын. Да, это теперь моя миссия: оставить родителям сына. Даже не заменить, а оставить!

Я обязан! Обязан стать полноценным Ярославом Соколовым!

А ведь родители уже очень скоро могут поинтересоваться жизнью сына на новом месте. Да и наверняка они уже звонили ему, но я ведь выбросил телефон. Они могут волноваться, и скоро позвонят командиру корпуса. И мне, всё же, придётся говорить с ними по телефону. Я даже не знаю, какой голос был у Соколова. Мы похожи внешне, но наши голоса могут сильно отличаться. Надо действовать на опережение, и самому направлять события, а не ждать неожиданностей.