Колье потерянной любви

Я ускоряю шаг, одновременно разглядывая книжные шкафы, полагаю, из красного дерева, которые заполнены книгами и папками с документами. Обои салатового цвета спокойные, умиротворяющие дух, а ламинат вовсе не скрипучий, будто недавно уложенный. И этот интерьер не вгоняет в тоску или страх, словно я нахожусь в собственной уютной комнате.

Стуча каблуками по полу, продвигаюсь к креслу, по пути споткнувшись, отчего смущаюсь, хотя Сюзанна и не подает виду, что забавляется моей неуклюжестью. Пристроившись на мягкой поверхности цвета марсала, я вытаскиваю все документы из чемодана, который неохотно одолжил отец.

– Это все копии документов, которые вы просили сделать, – улыбаясь, произношу я, небрежно пытаясь расправить смятый лист, который, как на зло, вылез из файла.

Сюзанна молча наблюдает за моими неловкими руками, словно я показываю фокусы. Она не кажется мне строгой, и я вижу доброту в ее карих глазах, которые неловко стреляют в мою сторону. Видимо, рекрутер смущается этой неловкой тишиной, повисшей из-за моей медлительности.

– Теперь я задам вопросы, а вы смотрите в камеру, сюда, – произносит женщина, показав пальцем на маленькую камеру, установленную подле меня, на которую я даже не обратила внимания.

Неосознанно дергаюсь, словно вижу призрака. Сюзанна робко смеется, а я улыбаюсь, сама сконфуженная своей пугливостью.

– Не переживайте, – начала Сюзанна, проверяя наличие всех копий, которые я ей выложила на стол, – вся информация строго конфиденциальна.

Я, сжав губы, киваю и жду поток вопросов. Волнение я уже привыкаю не замечать, так как знаю, что из-за нее мой голос будет дрожать.

– Джулия, как давно вы работаете в музее? Каков ваш стаж научного сотрудника? – задает первый вопрос рекрутер, хотя отлично знает ответ на него, так как упорно смотрит в копию документа, который несет информацию моего стажа работы на прошлом месте.

Я машинально поднимаю подбородок и выпрямляю спину. Вспоминаю те времена, когда работала в музее в США, нарабатывая определенный стаж и изучая целый год обломок какой-то вазы, которая оказалась всего лишь на пятьдесят лет старше меня, хоть и выглядела на все двести.

– Я работала в Национальном музее Нью-Йорка три года, где нарабатывала опыт и знакомилась с работой в музее, – уверенно произношу я, четко смотря в камеру, а потом перевожу взгляд на непоколебимую Сюзанну, которая слегка улыбается.

– Почему вы решили пойти именно в сферу истории? Музеи нуждаются и в других сотрудниках.

Именно этот вопрос я ожидала услышать, потому что тот довольно банален. И к своему счастью, я прокручивала ответ на него всю последнюю неделю.

– Я с детства интересуюсь историей. Изучала все на свете и увлекалась самыми старыми памятниками и рукописями даже больше, чем современными. Я считаю, что прошлое нельзя забывать ни в коем случае – его нужно изучать, чтобы в будущем уверенно говорить, что мы знаем историю наших предков. И это самое главное, ведь мир так интересен, что, гуляя по современному парку, можно наткнуться на кости настоящего динозавра! К тому же каждая вещь имеет историю, и каждая такая история может быть полезна для современных людей. Плюсом нельзя упустить факт того, что все циклично. И если мы будем знать нашу историю, будем готовы к нашему будущему.

Сюзанна на миг замирает, словно проникается моей речью, что, несомненно, льстит мне. Но когда она отмирает, то переводит взгляд на камеру, будто проверяя, работает ли та. И помедлив секунду, задает следующие вопросы, которые не отличаются особой сложность. Кажется, все не так страшно.

– Почему мы должны взять именно вас, Джулия Франческо? – с заметной паузой спрашивает Сюзанна.

Я неожиданно для себя теряюсь, потому что такого вопроса услышать точно не ожидала. Он такой странный и, на мой взгляд, неуместный, что я даже не прокручивала его в голове, напрасно думая, что уже никто не пользуется этим приемом. Что мне сказать?.. Почему именно я, ведь вокруг есть множество сотрудников, которые намного профессиональней меня? Но под натиском обнадеживающего взгляда Сюзанны Роберто я вспоминаю, насколько важна для меня эта должность. Насколько важен для меня этот музей. Насколько изменится моя жизнь, если я сейчас скажу то, что на самом деле думаю. Ведь я обещала себя, что пойду на все, чтобы добиться цели, навстречу к которой уже сделала чертов шаг. И мне нельзя сворачивать назад. Уже точно нет.

– Вы должны меня взять, просто обязаны, – четко произношу я, пытаясь не смутиться, – потому что я хочу здесь работать не из-за денег или определенного места в этом мире, а потому, что я люблю то, чем занимаюсь. Я буду работать, даже если на это не будет сил, потому что хочу расти. Я буду работать, даже если у меня будет день рождения в рабочий день, потому что ценю то, чем занимаюсь. Я буду работать, даже если моя карьера будет обречена на провал, потому что верю в то, чем занимаюсь… Я думаю, именно этого требует каждый начальник от своих подопечных.

Возможно, речь оказалась слишком пафосной, будто передо мной сидит Джимми Фэллон и от моих слов зависит судьба всего человечества. Но я лучше попытаюсь, чем предамся своей чертовой неловкости и страху. В конце концов, на войне все средства хороши. И я хороший солдат, папа всегда так говорил, пока не понял, что его доченька не хочет быть в его отряде.

Повисает молчание, и мне становится душно, хотя замечаю, что окно открыто. Когда я снова смотрю на Сюзанну, на лице той улыбка немного гаснет, но потом снова радует меня. Значит, все было не так плохо?

После Сюзанна Роберто мучает меня следующими вопросами, на которые я отвечаю вполне четко и уверенно, даже не замечая, сколько времени прошло. А я так боялась оплошать, хотя все идет не так уж и плохо.

– Благодарю за выделенное время, Джулия, – наконец говорит рекрутер. – Через два дня вам на почту придет письмо с вердиктом. Если вас примут, то в течение дня, после получения письма, вы должны занести оригиналы документов, – говорит Сюзанна, не сводя с меня пристального взгляда.

И все? Теперь она оставляет меня в мучительном ожидании?

Я, не скрывая тревожности, тянусь за чемоданом, стоящим у кресла, и неуверенно смотрю на Сюзанну, которая выключает камеру. Значит, я могу идти.

На ватных ногах покидаю музей словно в трансе. Когда выхожу на улицу, легким становится больно от слишком резкого поступления свежего воздуха, который кажется теперь таким соблазнительным и расслабляющим, отчего хочется сесть на ближайшую скамейку, чтобы снять с себя все накопившееся напряжение. Но я неподвижно стою у огромной колонны, позволяя лучам солнца обнимать мое тело, и наслаждаюсь таким редким в это время года голубым полотном наверху. Осознаю, что даже забыла об идее прогуляться по музею, сославшись на то, что не хочу смешивать противоречивые чувства, которые я получила от собеседования и красоты музея. Это было бы слишком несправедливо. Поэтому я не оглядываюсь и отправляюсь, предварительно настроив GPS, в двухчасовое путешествие до дома, потому что тратиться на такси не хочется.

Путь и вправду оказывается продолжительным, хоть я и не замечаю, потому что восхищаюсь улицами любимого города. В такую хорошую погоду Лондон кажется очень даже приветливым, ведь солнце ни разу не ушло за тучи, которых со временем все-таки пригнал ветер. Проходя слишком открытую местность, которая встречается мне по пути, я даже думаю, что вижу кусочек башни «Биг-Бена», но когда принимаюсь рассматривать его, как на зло, едет строй грузовиков, которые загораживают весь вид, поэтому я, огорченная, решаю не задерживаться и продолжаю путь. Все равно скоро увижу его всуе, подбадриваю себя я. На самом деле даже не ожидала, что такая долгая и одинокая прогулка может быть интересной! Еще раз убеждаюсь, что мне нравится ходить по улицам, мимо зданий, которыми я любовалась в интернете, – внутри сразу зарождается такое тепло чувство, будто я здесь была. Особенно меня приводят в странное чувство старые памятники, посвященные каким-то людям, жившим двести и более лет назад. У одного такого я даже останавливаюсь, прочитав фамилию «Бекер», которая славится, как оказалось, парком, на входе которого и помещен памятник. Не придав моему странному порыву значения, я продолжаю изучать город, лишь всматриваясь в детали домов и парков.

Наконец дойдя до дома, буквально падаю на пол, снимая эти дурацкие черные туфли, которые проклинала всю дорогу, пытаясь не обращать на них внимания. Закрываю глаза, чувствуя, как тело расслабляется. Почему-то сейчас это чувство обострено, словно что-то во мне поменялось. На ватных ногах, – я отказываюсь их чувствовать, – волочусь в спальню и плюхаюсь на кровать, пытаясь не закрыть глаза, чтобы не уснуть, ведь еще только полдень и мне нужно идти в магазин, а то холодильник просто кричит о том, что он пуст. В голове сразу зарождается мысль сделать уже полюбившийся мной английский зеленый чай, с каждым глотком которого я чувствую себя все более жительницей Лондона, – и я верю этой мысли, несмотря на ее абсурдность. На моем лице сияет улыбка, пока я нахожу на лондонском небе яркое солнце, хотя прекрасно понимаю, что чаще всего оно будет затягиваться плотными грозными тучами, а туман будет обнимать каждого, кто посмеет выйти на улицу, опасаясь еще и промокнуть. Но мне нужно привыкать к такой погоде, если я хочу всем сердцем стать ближе к Лондону.

Вспоминаю про Луизу, которая просила позвонить ей, когда пройдет собеседование, но я искренне не хочу делиться отчасти и хорошими впечатлениями. Уж слишком переживаю. По жизни я человек пассивный, но в таких ситуациях почему-то дикий меланхолик, накручивающий себя каждую секунду. Но я же решила начать жизнь с чистого листа, так почему бы не начать хотя бы с этого?

Вдруг на черном экране телефона, который я зачем-то держу в руке, будто предчувствуя неминуемое, появляется имя подруги. Я недовольно закатываю глаза, но отвечаю:

– Привет, – устало произношу я, намекая, что долгий разговор поддержать не смогу.

– Привет! Как все прошло? Рассказывай! – возбужденно спрашивает Луиза, не понимая моего далекого намека.

– Ну… Все прошло вроде нормально. Я ответила на вопросы и ушла, – скудно отвечаю я, будто хожу на важные для меня собеседования каждый божий день.

Слышу, как Луиза возмутительно фыркает – она недовольна таким ответом.

– И все? Так уныло?

– Я не хочу что-то говорить раньше времени, Луиза. Ты же меня знаешь, накручу себе всякого.

– Ну, а музей? Ты так восхищенно мне о нем говорила, – предлагает начать тему Луиза, но я слишком выбита из сил, чтобы красочно что-то описывать; к тому же я увидела совсем не много.

– Ну, дело в том, что я не посетила музей, как хотела… В смысле, я там не гуляла, почти ничего не видела. Я слишком устала, чтобы восхищаться экспонатами… У меня еще будет время. Надеюсь.

– Конечно, будет, – без промедлений отвечает Луиза немного расстроенным голосом. – Представляешь, – начинает подруга после небольшой паузы уже более веселым тоном, – Рони пролепетала сегодня что-то вроде «мама». Так необычно.

– Ого! Это так здорово! – искренне радуюсь я.

Но вперемешку с этим чувством меня настигает легкая грусть. Я понимаю, что не могу находиться рядом с Луизой в столь важные для нее времена. Нам обоим жаль, что теперь живем так далеко друг от друга, но я выбрала этот путь. И мне приходится ему следовать, невзирая на тоску по родным мне людям.

– Обещай, что снимешь на видео это зрелище, – потребовала я.

– Заметано!

Я перевожу взгляд на окно, вид в котором начинает меня разочаровывать, когда замечаю, как тесные тучи в небе все быстрее затягиваются, предвещая о скором дожде.

– Слушай, мне пора идти в магазин, а то скоро пойдет дождь, – добавляю я, наблюдая за белой бабочкой, порхающей на улице.

– Ладно, обязательно позвони мне или напиши, когда получишь ответ.

– Конечно, позвоню. Пока.

Я кладу телефон на край стола и, допив чай, иду надевать самую удобную и просторную одежду, – потому что после обтягивающей юбки и неудобной обуви на каблуках я наотрез отказываюсь надевать что-то менее удобное, чем кроссовки и мешковатые штаны, – для похода в продуктовый магазин. Более того, я уже составляю список, посчитывая расходы буквально до пенса. Теперь для меня самое дешевое – самое вкусное!

***

Присмотрев для себя продуктовый магазинчик неподалеку от дома, я с радостью осознаю, что мне не придется каждый день преодолевать часовой путь до него. К тому же, отмечаю я, в этом супермаркете не бешеные цены, как, например, в магазине напротив, из которого я вышла сразу, увидев, сколько стоит обычный хлеб.

Я изучаю полки магазина, всматриваясь в каждый продукт, – его цену, качество и марку, – пытаясь найти что-то знакомое. Но к моему огорчению, продукты в США и Лондоне сильно-таки отличаются, – я могу найти всем известные марки на подобие «Colgate» и чипсов «Lay’s» (лишь такие популярные марки есть на прилавках). Поэтому понимаю, что придется привыкать к новому и, искренне надеюсь, вкусному, иначе я просто не выживу. Но у меня нет средств, чтобы тратиться на дорогие печенья к чаю или качественные макароны, поэтому я хватаю самые дешевые продукты, успокаивая себя тем, что в скором времени мой рацион изменится, – я пообещала купить себе тот дорогущий десерт, покрытый «золотой» глазурью и настоящим английским шоколадом.

Запоминая марки продуктов, которых я набросала в корзину, чтобы в дальнейшем знать, покупать их или нет, медленным шагом иду к кассе, выбирая наиболее свободную, хотя почему-то наблюдаются плотные очереди, словно перед Рождеством. Но в самый последний момент я замечаю зубную щетку по акции и вспоминаю, в каком состоянии моя нынешняя, поэтому, слишком резко развернувшись вместе с корзинкой, почти бегом подхожу к стеллажу и тянусь рукой. Но из-за моего резкого порыва и довольно неудобного расположения стеллажей, между которыми слишком узкий проход, в меня кто-то врезается, неудачно попытавшись обойти преграду в виде переменчивой девушки, которая вспомнила про свою уже растрепанную зубную щетку.

Я виновато поднимаю взгляд, – мужчина с голубыми глазами оказывается почти на две головы выше меня – и молюсь, чтобы этот человек оказался добрым и незлопамятным.

– Боже, простите! – отпрянув и выставив руки вперед, извиняюсь я. – Я вас совсем не заметила.

– Прощу прощения, – в ответ извиняется тот. Мы так и не поняли, кто врезался: то ли он загляделся, то ли я своим резким движением создала помеху. – Вы в порядке? – обеспокоенно спрашивает незнакомец, одетый в джинсовку и брюки цвета хаки.

Я чувствую ноющую боль в области бедра, где недавно посадила синяк, но сразу подавляю желание скорчить гримасу.

– Все хорошо. Простите еще раз.

Мужчина расплывается в лучезарной улыбке, словно секунду назад не произошла «авария», в которой он потерял свою невозмутимость. Только сейчас замечаю, какой светлый голубой оттенок имеют его глаза.

– Мне следовало быть осмотрительней, – вежливо проговаривает мужчина, не переставая разглядывать меня, словно экспоната в музее.

Наверное, укладывал волосы все утро, неосознанно думаю я, замечая его темную шевелюру, идеально лежащую в плавной волне. Неожиданно для себя смущаюсь от такой мысли.

Я еще раз улыбаюсь и, прижав к себе корзинку, двигаюсь к стеллажу, где и лежит виновница аварии. Боковым зрением замечаю, как силуэт мужчины колеблется, словно тот не знает, куда идти, но потом продолжает движение, и я, облегченно выдохнув, бегу к кассе, которая только что открылась.

Вот так вот, сразу же в первый день, как я вышла в людное место, чуть ли не сбиваю с ног человека! Надеюсь, мое дальнейшее будущее не будет таким неуклюжим, иначе из-за меня половина Лондона останутся калеками.

2 глава. Необычный сон.

Два дня длятся вечность. Я совсем не знаю, куда себя деть и чем заняться, потому что мои мысли витают в музее, который так и не смогла должным образом исследовать. И я знаю, что пожалею об этом, если все-таки моих навыков и опыта недостаточно для должности младшего сотрудника, ведь в таком случае, когда я посещу музей, буду осознавать, что недостойна находиться здесь. Что музей меня не принял… Но я всеми силами пытаюсь отбросить эти пока не обоснованные предположения, но, к моему сожалению, слишком люблю накручивать себя, отчего настроение постоянно падает ниже плинтуса. А пока сижу и просто смотрю в потолок, думая о том, какая прекрасная жизнь ожидает меня, если я буду работать в Британском музее. И будто соглашаясь со мной, или же наоборот, тишину разрезает гром молнии, отчего я слегка дергаюсь. Лондонское небо вновь покрывается тучами, которые постепенно сгущаются и приобретают грозный оттенок морского дна. Воздух становится влажнее, намекая на скорый дождь, который снова намочит прохожих, безуспешно верящих, что ветер унесет грозовые тучи подальше от города. Позже, как я и предполагала, крупные капли стали биться о крышу, с каждой минутой ускоряя темп. Я тяжело вздыхаю, осознавая, как сложно привыкать к настоящему Лондону.

Лениво перевернувшись на бок, я решаю занять голову другими мыслями: не о музее, погоде или страхах. Смотрю на часы, секундная стрелка резко двигается, создавая громкий звук, который я раньше не замечала. Закрываю глаза, чтобы расслабиться, но тут в мою голову приходит воспоминание. Этим утром мне снился необычный сон! Мало того что мне чрезвычайно редко снятся красочные сны, так этот еще был таким реалистичным, словно я посмотрела кино. Резко открываю глаза и зажмуриваю их с двойной силой, будто это помогает мне вспомнить. Но на удивление, в голове стали появляться картинки.

Перед глазами возникает красивый пейзаж, который кажется таким светлым, что инстинктивно хочется зажмурить глаза. Сотни деревьев с аккуратными светло-зелеными кронами высажены в два ряда, представляя из себя незамысловатую аллею. Но помимо этого рядом по всей местности хаотично разбросаны обладатели зеленых крон и их плоды алого цвета яблоки, которые будто натерты воском, – так сильно они не похожи на настоящие. Все это окружено красивым металлическим заборчиком, который является, кажется, собственностью самого императора, ведь так величественны их форма и благородный серый цвет. Еще от глаза невозможно утаить статуи с изображением разных богинь: например, вот стоит Афродита, мягко смотрящая вперед и раскинувшая руки в добром жесте. Кажется, словно она сейчас подойдет и обнимет, но та продолжает сосредоточенно смотреть в сторону, не двигаясь с места. Даже солнце обнимает это место, словно оно особенное. Нельзя не обратить внимание на то, с какой любовью природа обращается к этому месту, будто к чему-то интимному и личному, не позволяя даже таракану осквернить статую своей уродливостью.

Вдруг слышится чей-то тоненький голосок:

– Мисс Шелтон, нас точно никто не видит? – обеспокоенно спрашивает девушка, скрывая свое милое личико красным капюшоном от плаща.

Рядом с ней идет женщина, так же скрывающая свое уже слегка морщинистое лицо, постоянно оглядываясь назад.

– Ариэль, я уверяю тебя, никто не последовал за нами, – успокоила та девушку.

Но по-видимому, Ариэль не верит женщине и натягивает капюшон еще выше, словно скрывается от толпы людей. Но можно разглядеть ее милые и совсем юные черты лица: аккуратный носик, плавные впадины, пухлые алые губки. А ее волосы! Мягкие и шелковистые цвета какао, слегка закрученные в волны, они обрамляют ее лицо, словно защищая от посторонних глаз. Наличие элегантной красоты в этой милой особе невозможно не отметить, как и утонченность ее фигуры; девушка, кажется, вот-вот улетит от легкого дуновения ветра.

– Все равно надо быть начеку, мисс Шелтон. Вы же знаете, что мне за это будет! – выделяя слово «это», внося в него какой-то особый смысл, произносит Ариэль, все еще не осмеливаясь скинуть с головы капюшон, что уже сделала женщина. Благодаря этому теперь можно разглядеть ее тонкие и в некоторых местах седые волосы, морщинки в области носогубных складок, будто та всю жизнь улыбается. Женщина кажется мягкой и доброй, совсем не способной на сплетни и проявление жестокости.

– Успокойся, Ариэль, – мягко, но четко произносит мисс Шелтон. – Лучше поторопись, иначе скоро заметят твое слишком долгое отсутствие и спохватятся, – остерегает женщина, еще раз обернувшись.

Но она никого не замечает, поэтому продолжает следовать за обеспокоенной девушкой, которая не хочет снимать капюшон, держась за него, как за спасательный круг. Ариэль высматривает что-то, или кого-то, впереди, сужая глаза и вытягивая голову, будто бы это помогает. Яркий свет ослепляет двоих, отчего те прикрывают ладонями лицо. Как странно, при свете радужки глаз Ариэль кажутся темно-серыми, а в тени они четко карие.

Вдруг женщина замедляет шаг и вовсе останавливается, с надеждой посмотрев на спутницу. Но Ариэль не замечает этого взгляда, потому что сломя голову бежит в чьи-то объятия, совсем забыв о присутствии мисс Шелтон, которая даже отворачивается, чтобы не смущать тех двоих.

Девушка почему-то начинает чувствовать себя такой счастливой, греясь плотью мужчины, так же крепко обнимающего ее. Ариэль переполняет незнакомое чувство, заставляющее плакать оттого, что он рядом с ней. Она держит и не хочет отпускать, боясь, что тот может уйти. Ее желание остаться с ним навсегда настолько велико, что Ариэль готова вечность простоять так и ни разу не пожаловаться на затекшие ноги. И когда она смотрит в бесконечно красивые голубые глаза мужчины, то понимает, что ее чувство – любовь. Она больше не хочет смотреть на кого-то другого – лишь на него. Ариэль ничто на свете так не волнует, как возлюбленный. Ее тело начинает дрожать рядом с ним, словно тот поселился в ее сердце нечестным путем – магией. Горячие слезы ранимой девушки текут по розовым щекам, и мужчина аккуратно вытирает доказательство ее сильной любви к нему. Внутри девушки разгорается огонь, который она не может потушить. Его прикосновения такие мягкие, нежные, словно само перышко касается ее щеки.

– Клинтон, – произносит Ариэль, смотря в небесно-голубые глаза мужчины, не в силах даже моргнуть, чувствуя, как ее тело каменеет рядом с ним. Он кажется колдуном, который забрал ее сердце.

– Моя Ариэль, – произносит Клинтон. – Моя Ариэль Бекер…

Клинтон медленно приближается к губам Ариэль, сердце которой бешено бьется, будто сейчас выпрыгнет. Она в немом страхе смотрит на лицо возлюбленного, словно ища там подсказку. Но тот лишь закрывает глаза, предвкушая момент. Ариэль не знает, что делать. Она напугана, словно загнанный ягненок. Но почему? Она же любит этого мужчину.

Видимо, поняв и приняв свои чувства, Ариэль берет волю в кулак и закрывает глаза, с любопытством и толикой страха ожидая того самого момента. И спустя долю секунды их губы нежно соприкасаются. Клинтон не спешит и не накидывается на девушку, чтобы та не испугалась еще больше. Он очень медленно позволяет возлюбленной привыкнуть ко вкусу его губ, приятным ощущениям. И Ариэль испытывает бурю эмоций в этот момент. Она чувствует теплую плоть ближе, чем когда-либо. Его мягкие губы такие приятные, словно бархат. Она боится, но желание сильнее страха, поэтому не отстраняется, наслаждаясь этим чудесным опытом. Ариэль чувствует, как ее сердцу становится сладко, что оно замедляет свой ход. И лишь после того как она привыкла, Клинтон действует напористей, касаясь ладонями ее горячих щек. Но девушка не пугается, а только потакает возлюбленному, потому что ей тоже нравится его доминантность. Двое влюбленных забывают дышать, поэтому воздух в легких заканчивается и оба отстраняются, хватая воздух ртом, словно после долгого бега.

Они смотрят друг другу в глаза, ища в каждом любовь и поддержку, и улыбаются, видимо, найдя то, что искали. Их трепетная грудь поднимается, потому что те не в силах так быстро привести дыхание в норму. Глаза блестят, словно драгоценные бриллианты, переливаясь под лучами солнца. Чувствуя трепет внутри, Ариэль улыбается, не в силах отвести взгляд от Клинтона.

Так они гуляют под зелеными кронами деревьев, взявшись за руку, то и дело постоянно оглядывая друг друга, не веря в свое счастье. Их взгляды настолько похожи, – такие томные и влюбленные, – отчего кажется, будто они единое целое. Словно какая-то потусторонняя магия посмела разделить их, хотя они все равно нашли свою половинку, цепляясь за нее всеми силами. И чувства Ариэль такие искренние… Как и любовь Клинтона.

– Я устала прятаться, любовь моя, – произносит Ариэль, неожиданно остановившись, испепеляя Клинтона проницательным взглядом.

– Ариэль, – грустно произносит мужчина, еще крепче сжав руку девушки, – ты же понимаешь, что будет, если узнают, с кем ты пропадаешь все это время.

Ариэль несогласно мотает головой.

– Нет, Клинтон, нет! Мы даже не пытались! А если случится чудо – и моя семья одобрит этот союз? – с надеждой произносит Ариэль, прижавшись к груди Клинтона.

Но мужчина лишь гладит ее по голове, успокаивая.