Безумные рубиновые очерки

Редакция. Для меня это слово было синонимом дома. Рая. Ада. Причём одновременно. От любви до ненависти, как говорится, пара бессонных ночей, сотни репортажей и десятки коллег, которых порой хотелось крепко обнять за шею, а на допросе ответить, что ни о чём не жалеешь. В »Гард Ньюс» работали три отдела – видео, где ребята-эфирщики клепали ролики, Экспресс-новости (без комментариев), и специальный, где и трудится ваш покорный слуга. Всего двадцать пять человек, включая техперсонал, менеджеров и юристов. И мне здесь нравилось. Главным образом,  потому что никто не пытался наступить на горло моей совести. А мой босс Гардо даже позволил мне совершить невероятное и, признаться, для наших времён глупое и заведомо проигрышное дело – возродить публицистический жанр и расследовательскую журналистику. И не прогадал. Оказалось, хорошие и полные истории, в которых есть что-то, кроме сухих комментариев и статистики, действительно нравятся уставшей от информационных огрызков публике. Конечно, найти сюжеты можно не только в полиции, но в журналистике тоже работают законы рынка – спрос рождает предложение. Опыт показал: больше всего люди любят читать о том, что способно пощекотать нервы и повздыхать о бренности бытия. А потом посмотреть в зеркало и порадоваться, что тебе до героев этого материала далеко и слава богу. Или богам – смотря, кто во что верит. Разорвать порочный круг практически невозможно, потому что одной из сторон придётся идти на жертвы. Общество – не тот зверь, что готов поступиться своим «хочу», как и целиком выстроенная на коммерции медиа-сфера. Поэтому я так часто контактирую с полицией: парни подкидывают мне темы, от которых шерсть на спине встаёт дыбом, а сайту – добавляются подписчики.

По дороге я успел завернуть в кафе. Здоровый образ жизни – одна из тех вещей, которые собираешься начать в понедельник. Сегодня была суббота, поэтому я без зазрения совести взял парочку хот-догов.

– О, Ник! Доброе утро! Это мне? – Ларри, наш бессменный продюсер и ловец сенсаций, откатился от стола и потянулся за моей добычей.

– Руки прочь, а за такое приветствие ты мне ещё останешься должен, – усмехнулся я. – Это для неё.

Я кивнул на Хитер, сидевшую за столом у окна, в противоположном конце ньюс-рума.

– Хот-доги или вот это? – Ларри указал на всего меня.

Я вздохнул.

– И то и другое.

– Проиграешь фаст-фуду, – хмыкнул Ларри. – Обёртка у него получше, и выглядит аппетитнее. А ты – как тот парень, который сидит на ступеньках бара каждый вечер и просит опохмелиться.

– Вы что, сговорились? Я просто не выспался.

– «Отвали»? – прочёл Ларри, бросив саркастический взгляд на моё одеяние. – Я думал, ты уже большой мальчик для футболок с дурацкими надписями.

– Должна же быть у большого мальчика маленькая слабость. К тому же очень точно описывает моё отношение к работе в пять утра, – пробурчал я.

Ларри покачал головой.

– Чем ты ночью занимался?

Я закусил губу, вздохнул, и, поведя бровями, бросил быстрый взгляд на Хитер. Убедившись, что она поглощена работой, нагнулся поближе к Ларри и вполголоса сказал.

– Я три с половиной часа…

– Да ла-адно, – с противной ухмылкой протянул этот мерзавец.

– …Смотрел, как по сцене бегают люди в дурацких костюмах и голосят так, что стёкла трескаются. Она, – я ткнул через плечо в Хитер, – называет это оперой. Я –  тратой времени.

Ларри трясся от беззвучного смеха.

– Потом я отвёз её на работу, лёг спать в четвёртом часу, а потом – сам знаешь.

– Это ж как надо любить женщину, чтобы согласиться провести с ней вечер не в постели, а в полном зрительном зале, – он посмотрел на меня взглядом, в котором поверх неприкрытого восхищения читалось слово «идиот».

– Что поделать, – я пожал плечами, стараясь не морщиться. Терпеть не могу, когда люди решают за меня, что я чувствую. – Всё в этом мире требует жертв. Почему-то, правда, всегда моих.

Мы оба посмотрели на Хитер. Она даже не обратила внимания на моё появление и с бешеной скоростью что-то печатала. Откуда в ней столько энергии? Такая нечеловеческая производительность начинала меня пугать. Или это слишком привык находиться в режиме энергосбережения?

– Ладно, – я встал. – Пойду, поздороваюсь.

Она выглядела так, будто провела ночь не на дежурстве, а в салоне красоты. Типичная Хитер Хейзерфилд – подскакивала в шесть, отрабатывала сутки, спала часика три, и снова – в строй. Мне иногда казалось, что у этой девушки есть встроенный отсек для батареек. Как-нибудь вечером поищу его получше. Она, как и я, горела работой, и я порой боялся, что этот пожар может уничтожить нас обоих.

– О, Никки, доброе утро! – бодро бросила мне Хитер, когда я появился в поле её бокового зрения. Она даже не взглянула на меня. Я поставил перед ней кулек с сухпайком.

– Было бы ещё добрее, детка, если бы ты не поднимала меня ни свет ни заря.

Она проглотила «детку», как и мой упрёк. Видимо, вместе со слюнками от запаха еды. Я даже расстроился. И направился к кофейному автомату. Хитер, наконец, перестала печатать.

– Фу, – скривилась она, шурша пакетиком. – Ник, надо завязывать с фастфудом.

– Ага. И начать бегать по утрам.

Я двинул кулаком по автомату с жижей, которую здесь называли «кофе»: он никак не хотел выдавать её сразу после оплаты.

– Спасибо, Ник, ты меня спас.

Хитер чмокнула меня в висок, когда я наклонился, чтобы поставить ей на стол стаканчик с латте.

– Пожалуйста, не стоит благодарности, сделаю всё для нашего издания. Только кто-то из Экспресс-отдела… – это слово я почти проорал на всю редакцию, – мог бы и сам скататься на место событий. Хотя бы раз!

– Иди к чёрту, Мерри, – рявкнул мне из отдела Тин. Константин, вообще-то, но для новостников скорость – вторая мать.

– Я, вообще-то, про завтрак, Никки, – отозвалась Хитер с улыбкой. Из Экспресс-отдела послышались смешки. Я бросил на семерых коллег злобный взгляд, поймал в ответ лишь ухмылки и отвернулся.

Ребята из отдела экспресс-новостей очень редко выходят из редакции, в основном обрабатывают пресс-релизы, мониторят соцсети и страницы государственных структур, чтобы информация выходила как можно оперативнее. Всё быстро, нелепо, с кучей ошибок, которые исправлялись уже после публикации. Но в наш век, когда человечество потребляет информацию быстрее, чем кислород, приходилось мириться с существованием Экспресс-отдела. Ребята делают нам просмотры быстро, а я – качественно. Но каждый раз, выпуская собственный репортаж, чувствую себя неповоротливой черепахой, медленно стартовавшей за уже прибежавшим к финишу зайцем.

– Хоть раз бы сам сел да написал парочку новостей. Спорим, тебя на весь день не хватит? – усмехнулся Тин.

– Спасибо, – я отвесил издевательский поклон. – Поставлю на кон всё своё жалование. Когда свихнусь окончательно, потому что только это заставит меня вернуться на место новостника. Не хочу врасти в кресло.

– Никки, тебе будет сложно в это поверить, но эти люди действительно работают, – сказала Хитер.

– Ты как-то странно произнесла последнее слово. Детка, на что ты намекаешь?

Я склонился над ней, опершись руками в её стол.

– Я не намекаю, я говорю прямо, – ответила она с улыбкой, продолжая смотреть в монитор. – Вчера ты до вечера валял дурака. Я отпустила в отгул двоих, Линда приболела, так что ночью пришлось остаться дежурить самой. А ребята…

Что там было с ребятами, я так и не услышал. Я стоял у Хитер за спиной, едва касаясь подбородком её светлой макушки. От её волос пахло шампунем – приятным и нежным фруктовым ароматом. Я тут же представил, как целую Хитер в шею, прямо под короткими волосами. Дыхание стало глубоким, по рукам и животу побежали мурашки. Покажите мне человека, способного контролировать свою физиологию, находясь рядом с красивой девушкой, я возьму у него пару уроков. Сейчас я даже мысли контролировать не мог.

– …поэтому не ной и делай. Ник, ты меня слышишь?

Я продолжал плавно переходить в желеобразное состояние. Она повернулась ко мне, и я, наплевав на смешки со стороны, не удержался.

– Ты совсем не выспался, да? – спросила она с сарказмом, вытирая мокрые, чуть распухшие губы где-то спустя полминуты.

Я пожал плечами.

– Ты невыносим, ты знаешь? – Хитер делала недовольный вид, но по её блестящим глазам я понимал, что она не прочь продолжить. Как и я. Но с этим мы разберёмся вечером.

– А ещё я чертовски скучаю, – сказал я негромко.  – И уже стал забывать, как ты выглядишь.

Будь мы наедине, я бы добавил «без одежды», но сейчас только бросил многозначительный взгляд.

– Может станешь чаще появляться на работе? – она посмотрела на меня с улыбкой, в которой значилось что-то вроде «ах, ты мой маленький дурачок». – К тому же мы вчера весь вечер были вдвоём.

– Ага, – я закатил глаза – рефлекс на несправедливость. – Только мы с тобой и каких-то семьсот снобов во фраках. Мечта, а не вечер. Мне даже дышать запрещали…

– Может, потому что зрителям не нравится, когда комментируют реплики актёров? – с той же милой и снисходительной улыбкой спросила Хитер.

За соседним столом захохотал Ларри.

– На такой спектакль и я бы посмотрел, – он показал мне большой палец и протянул ладонь. Я подбежал к нему и дал «пять». Боги, как хорошо, когда есть люди, которые тебя понимают!

Хитер посмотрела на меня так, что заткнулся даже Ларри. Мы оба перестали улыбаться. Всегда удивлялся её особенности транслировать мысли мимикой. Высший уровень передачи информации. Поэтому она хороший редактор.

– А если серьёзно, – я снова уселся на край её стола и нагнулся поближе, чтобы следующие мои слова не достигли чужих ушей. – Я правда хочу провести с тобой время. Только с тобой, детка. Это что, плохо?

Хитер снова стрельнула в меня взглядом, но уже без сарказма. В такие мгновения она превращалась из диктатора в обычную женщину. Не знаю, что за магия тут действовала – за эти шесть лет я так и не сумел разгадать формулу, может, поэтому мы с Хитер сходимся и расходимся чаще, чем рельсы метрополитена.

– Нет. Конечно, не плохо, – она вздохнула, и аккуратно потёрла рукой глаза. – Но ты же понимаешь, что я не могу развернуться и уйти?

– Да запросто, – я уставился в пол. – Хитер, нельзя столько работать.

Она фыркнула.

– И это говорит мне человек, которого не заставишь ночевать дома, если он откопает очередную историю, полную вселенской несправедливости.

Да, её интонациям позавидовал бы любой актёр. Я погладил Хитер по голове.

– Кто, если не я?

– Умница, – усмехнулась она. – Сам себе ответил.

– Может, тогда пора расформировать наш культ трудоголиков? Надо предложить Гардо найти тебе сменщика.

– Угадаешь с одного раза, кто им станет?

Я гоготнул.

– Ну нет. Не заставите. Найдёт кого-то другого. Молли. Тин. Августа – просто закрой глаза и ткни наугад. Вот этот парень, – я указал на Ларри, – уже давно метит на твоё место.

Ларри швырнул в меня комком бумаги. Я отбил его ладошкой и в ответ швырнул в Ларри карандаш. Хитер со вздохом закатила глаза.

– Ты ведь понимаешь, что говоришь ерунду?

– Понимаю, – я увернулся от очередного бумажного снаряда. – Как и то, что я хочу видеть тебя рядом не только в качестве редактора.

Она снова вздохнула  и слегка закусила губу. Боги, зачем?! Держи себя в руках, Никки!

– Ладно. Ты прав.

Я чуть не подавился воздухом: не каждый день Хитер Хейзерфилд признаёт чью-то правоту, кроме своей. Значило это только одно: она разделяет мои чувства.

– Сегодня вечером я вся твоя, – тихонько проговорила она. – Если, конечно, не произойдёт ничего из ряда…

Я расплылся в улыбке. Хитер спихнула меня со стола.

– Всё! Прочь! Займись делом.

– Каким? – обиженно сказал я. – Труп вы у меня отобрали, а подробности Хоук пришлёт только после обеда.

– Прекрасно, успеешь записать интервью.

– ?

– Ларри, покажи ему.

Хитер занялась завтраком, а я переместился к Ларри. Он повернул ко мне экран. Я присвистнул. Это видео опубликовали на публичной странице соцсетей. И ещё на одной. И ещё на паре сотен. А посмотреть было на что: на всё небо раскинулась сеть молний, мелких, как капилляры. Они пробегали бесшумно и очень быстро, точно на переливающейся картинке, окрашивая облака в пурпур и киноварь. Красиво и жутковато.

Я нахмурился. Озверевший Купол (или магия – кто их разберёт?) уже с полмесяца не давал мне покоя, но тогда он просто кидался редкими и короткими, точно при мигрени вспышками молний. Писать об этом – все равно что о смене времён года: гупо и бессмысленно. Такое случается постоянно, поэтому я оставил в покое погоду. Но световое шоу на небе становилось всё ярче не просто с каждым днём – с каждым часом. Ребята правы: есть над чем подумать.

– А причём здесь интервью?

– Мы отправляли запросы в метеостанцию и Службу управления магнитно-резонансными полями Купола, – ответил Ларри. – Но, угадай, что случилось?

Я покусал губу, чувствуя, как внутри поднимается что-то, что отвечало за охотничий азарт и чувство справедливости.

– Ни на один запрос никто не ответил, – сказал я, задумчиво глядя в экран. С самого начала моей репортёрской карьеры где-то в глубине души у меня теплилась надежда, что однажды свобода слова будет работать не только на бумаге. Видимо, не на моём веку.

– Больше того, они перестали отвечать даже на звонки.

Я кивнул и задумался. Обе эти структуры всегда с лёгкостью (но без удовольствия) комментировали нам происходящее в атмосфере и в электро-магнитном-и-гравитационно-чего-то-там поле Купола. Молчание – далеко не всегда знак согласия. Чаще всего, оно означает желание не произносить вслух жестокую правду. Уж я-то знаю: после стольких-то расставаний, в том числе и с Хитер.

– Так вот мы решили зайти с тыла. Тыл зовут Эриком Райтменом.

У меня в голове что-то звякнуло от упоминания этого имени: мне показалось, что я его где-то слышал.

Я тупо уставился на Ларри. Он явно ждал от меня какой-то реакции.

Ларри знал всех и вся. Он работал с агрегаторами новостей, перелопачивал всё, что мог – от мировых сводок до гневных комментариев в социальных сетях, подкидывал нам темы, которые мы в своих суетах и заботах могли упустить. В его компьютере была огромная база номеров. Если вам нужен был разносчик пиццы, обратитесь к Ларри, если хотите получить консультацию по разведению диких пчёл в квартирных условиях, обратитесь к Ларри, если нужно связаться с Генеральным… Я был уверен, что даже эти контакты у него есть, просто Ларри дал подписку о неразглашении. И душу. Как иначе можно было собрать такую базу? Я тоже знал половину города, но, видимо, Эрик Райтмен был в другой половине.

– И? – не выдержал я. – Это кто?

Ларри закатил глаза.

– Эрик Райтмен. Да брось, этого парня уже весь мир знает. Он со своими студентами выиграл какой-то крутой грант на изучение крафт-частиц. Поговоришь с ним про этот грант, а заодно спросишь, какого черта творится на небе.

Я ответил многозначительным молчанием. Ларри парировал укоризненным взглядом.

– Да брось, Ник, ты что, вообще не следишь за новостями?

– Зачем? Я их пишу, – буркнул я.

– Не позорься.

– У него это входит в привычку, – бросила из-за моей спины Молли, которая проплывала мимо с чашкой кофе.

Хитер неодобрительно хмыкнула.

– А ты ещё спрашиваешь, – я посмотрел на хихикающего Ларри, – зачем я ношу такие футболки?

В голове шли строительные работы – кто-то свёз туда железные сваи, а в глаза зачем-то сгрузил гору песка. Мой недопитый кофе медленно осваивал второе агрегатное состояние жидкости. Перелопатив практически половину Сети, я набрал кучу снимков, которые впору бы печатать на фотообоях. Правду говорили мыслители из Доколлапсовой эпохи: красота – страшная сила. Небо бесновалось и полыхало. Купол грозился развалиться на части. Как я ни старался, не смог вспомнить, доводилось ли мне видеть подобное. Информация в Сети тоже была довольно скудной. Вроде бы, такие вспышки случались около полувека назад, но причину установить не смогли.

Я сделал пару записей в старенькой записной книжечке. Этот раритет в кожаном переплёте мне достался от деда. Писать он не шибко любил (как, впрочем, и все остальные члены моей семьи – понятия не имею, в кого я такой уродился), поэтому я оприходовал её ещё мальчишкой. С тех пор таскал с собой в кармане, а писать начал, лишь когда решил всерьёз заняться репортёрской деятельностью. Техника – это хорошо, но порой прикосновение карандаша к настоящей, не полимерной, бумаге гораздо лучше расставляет по местам спутанные мысли – каша в голове перетекает в переплетение письменных букв (а почерк у меня ещё тот), обретает материальную форму, и думать становится значительно легче. Поэтому я не раз, занимаясь очередным репортажем, переносил под этот переплёт какие-то особенно умные или не очень мысли. Или вопросы. Это и вправду помогало.

Кофе начал познавать азы сотворения жизни, так что я вылил холодную жижу в цветок на столе Ларри, получил в ответ укоризненный взгляд, и посмотрел на время. Райтмен, если верить Ларри, скоро должен освободиться, поэтому я махнул рукой Хитер и отправился в одно из тех мест, куда совсем не хочется возвращаться.

4

Сначала все списывали на массовое помутнение рассудка и сочиняли отговорки, которые помогают закрывать глаза на неудобную правду без угрызений совести, чувства вины и самобичевания. Представьте: веками человечество пропагандировало научный подход, отрицающий всё сверхъестественное, включая теорию божественного происхождения человека и, разумеется, магию, и вдруг ему под нос суют неопровержимые доказательства того, что всё это время оно стучалось не в те двери. Умение признавать ошибки не стало нашей положительной чертой даже после конца света, поэтому существование новой силы игнорировали десятилетиями.

Что бы вы сказали типу, утверждающему, что научился летать, а вон та девчонка с соседней улицы только что прошла сквозь стену? Но когда внезапные энергетические всплески от таких чудо-людей стали разносить по полквартала, заодно – и их самих, отрицать новые реалии больше не получалось. Вселенная заставила человечество признать: их мир не будет прежним.

И когда первый шок и стадия отрицания миновали, люди сделали то, что обычно делают, сталкиваясь с чем-то неизвестным: попытались разобрать его на запчасти. Если всё разложено на винтики, оказывается, что эта штука не страшнее газонокосилки, и ей даже можно управлять.

Так что учёным пришлось прикусить языки, перелопатить и переписать часть физических теорий и смириться: появилось нечто – энергия, сила или что-то иное, невероятно похожее на феномен, который раньше называли магией. Она пришла вместе с Коллапсом. Или стала его причиной. Или следствием. Тому, кто скажет наверняка, дадут премию, объявят учёным века, внесут в список лучших умов человечества и разрешат всю жизнь бесплатно есть хот-доги.

До Уэйстбриджского университета я доехал минут за десять. Я тоже здесь учился. Точнее – в одном из маленьких университетов, которых тогда было в избытке, и назывались они по-разному. А потом их прикрыли, слив в одно научное чудовище, и окрестили Уэйстбриджским Национальным Научно-Техническим Квантовым Центром, созданным на базе исследовательского института. Это была одна из мировых колыбелей изучения магической природы и феномена Коллапса. Здесь изобретали всё, что поможет человечеству продержаться ещё хотя бы пару столетий. И Купол тоже – дитя местных умов.

Университет находился практически в центре города, а главная башня была одной из самых высоких его точек, так что найти этот храм науки несложно. Но если всё же потеряетесь, можно идти на звуки старческого брюзжания, студенческих воплей и запах дешёвых энергетиков. Они тут двадцать четыре на семь без перерыва на обед.

На улице полыхало. Заморосил дождь. Молнии мелкими морщинками вспыхивали на доли секунды, но так часто, что небо уже не успевало вернуться к первоначальному свинцовому оттенку. Оно было пурпурно-алым. Маджентовым. Цвет, который человеческий глаз не должен видеть вовсе. И всё же…

– День добрый! – я сунул нос в окошко к охраннику. – Я к профессору Райтмену. Мы договаривались о встрече.

Я быстро сунул ему репортёрскую карточку.

Охранник, эльф со скучающим взглядом из-под полуопущенных век медленно опустил стул на все четыре ножки и ткнул пальцами в монитор. И ещё раз. И ещё. Где-то жужжала муха. Тык. Завывал сквозняк. Тык. За окном ярко блеснула очередная магическая вспышка. Тык.

Местные никуда не торопятся. Слова «время» и «скорость» обретают для них смысл исключительно в задачах. Они могут продолжать лекцию, даже несмотря на то, что у группы началась другая пара – и попробуй возрази! Могут неспешно разбирать вещи и говорить о погоде, пока ты ждёшь возможности ответить, наконец, этот чёртов экзамен. Могут, в конце концов, просто не прийти на пары. Они не торопились даже умирать. Может, поэтому и наука не спешит развиваться? Караван идёт со скоростью самого медленного ходока. В университете этот ходок мог делать два шага в минуту просто потому, что ему было далеко за двести. Даже для эльфа это срок неподъёмный.

– Сто пятнадцатая. Третий…

– Спасибо!

Я рванул на лестницу. Мне и так предстояло общение с одним из представителей учёной расы, к чему терять время на поиск лифта?

Когда я дошёл до двери, она резко распахнулась, и меня едва не снёс поток студентов. Коллапс, я уже и забыл, каково оно – чувство свободы после последней пары, когда впереди целый день приятного безделья. Впрочем… Воспоминание сопровождалось ехидным «Ну-ну», звучавшим голосом Хитер. Я вспомнил, как сбегал с работы прямо в середине трудового дня.

Дождавшись, пока студенты разбегутся, я зашёл в аудиторию.

Мужчина у кафедры выключал проектор.

– Добрый день? – сказал я, стоя на пороге.

Райтмен обернулся. Против моей воли мой голос бросил позорное «ух ты!». Я ожидал увидеть очередного старика с бородой до пояса и десятком недостающих зубов. Вместо него… Что ж, в свои сорок (плюс-минус пару лет) он выглядел чуть похуже красавцев из рекламных роликов: одежда была подешевле и укладка попроще. В остальном Райтмен выглядел как кинозвезда. Белая рубашка с закатанными до локтей рукавами, узкие джинсы на ремне с неброской пряжкой, коричневые туфли начищены до блеска. А ещё этот парень явно не забывает о купленном абонементе в спортзал. Добавьте сюда уверенный  взгляд и правильные черты лица.

– Чем могу помочь? – спросил он, поднимая брови, как профессиональный актер.

– Я ищу профессора Эрика Райтмена, – сказал я, стараясь заткнуть рот рыдающей в голос самооценке.

– Вы его нашли, – ответил он, подходя ко мне.

– Ник Мерри, – я протянул ему руку. – Я репортёр «Гард Ньюс».

– Ах, вот как.

Он ответил на рукопожатие и оглядел меня с ног до головы. Я старался не думать о надписи на футболке. Коллапс! Хоть бы застегнул рубашку! Но надо отдать ему должное, Райтмен не изменился в лице. Либо хорошо сыграл, либо и вправду был лишён предрассудков.

– Я так понимаю, речь пойдет о Куполе? – спросил он спокойно. Голос у него был низкий, глубокий и чистый, речь – чётче, чем у ведущих радиоэфиров. Гарри с Миком бы умерли от зависти! Да уж, с таким голосом Райтмен мог бы сделать головокружительную карьеру в медиа или грести деньги на озвучке клипов или аудиокниг. Или порнофильмов. – Вам принципиально, где проводить беседу?

Я усмехнулся.

– Да хоть на центральной лестнице.

– Боюсь, в это время суток там всё занято студентами, – улыбнулся Райтмен. – Лаборатория вас устроит?

Я пожал плечами.

– Ведите.

5

Лаборатория тоже не пустовала.  Когда мы вошли, трое студентов у интерактивной доски тут же замолкли. Брови Райтмена взметнулись вверх. Так, будто его снимала камера. Этот парень что, тренирует мимику перед зеркалом?

– О, вы уже тут?

Студенты неловко переглянулись. Худющий заикающийся паренёк сжал в руках стилус и нервно забегал глазами по доске, исписанной так, что казалось, на ней не осталось ни одного свободного пикселя. Всюду красовалось такое количеством формул, что моё гуманитарное сознание нервно вздрогнуло.

– Интересно, – проговорил я.

– Да, студенты умеют сделать интересно, – улыбнулся Райтмен, разглядывая формулы поверх очков. – Неправильно, но интересно. Хотя иногда даже из ошибок получаются великолепные результаты. Случайность – запасной парашют науки, правда, Унтер?

Паренёк улыбнулся, но в отличие от Райтмена его мимика была нервной и робкой. Так улыбаются невротики. Впрочем, его сокурсники выглядели не лучше – какие-то помятые и угрюмые. Вот что с людьми делает образование! И это вы, ребята, ещё не работали.

Райтмен поставил портфель на стол в самом углу лаборатории и вернулся к доске.

– У вас не получится это решить, – усмехнулся он вдруг, – потому что вы допустили серьезную ошибку. Ищите.