Режиссёр смерти: Последний Дебют

Сан Кипари

Режиссёр смерти: Последний Дебют

Глава 1

Приглашение

IСоюз противоположностей

Столица Яоки Даменсток, 13 января, 1043 год

Время 17:09

Забегаловка «Блэк & Уайт»

Зима нынче выдалась морозной.

Улицы замело: мириадами бриллиантов сверкали огромные сугробы, ноги по колено тонули в белоснежном океане, снежинки пируэтами кружились в воздухе и порошили людские одежды, нагие стволы деревьев украшали белоснежные шапочки, а окна – витиеватые узоры. Тёмные безоблачные небеса лишь подчёркивали красу зимней природы, такой загадочной, мистической, такой великолепной…

В тёмном углу у жарких батарей забегаловки, куда постоянным потоком заходили погреться и поужинать горожане, сидели скрипач Стюарт Уик и композитор Сэмюель Лонеро; первому было двадцать один, второму семнадцать.

Несмотря на столь юный возраст и недавний переезд из небольшого городка в столицу, Сэмюель благодаря своему музыкальному таланту обрёл известность и был очень востребован: его приглашали работать в театры и кино, звали руководить различными оркестрами и прочее. Но у этой медали была и обратная сторона – завистники, которым не хотелось, чтобы их место занимал приезжий мальчишка, оттого они строили ему козни и хотели впутать в какой-нибудь скандал, дабы разрушить начинающуюся карьеру. Именно из таких ситуаций и передряг Сэмюеля спасал Стюарт – его лучший друг и полная противоположность. Если композитор был наивен и неуклюж, то скрипач был очень суров, собран и сдержан. Даже внешне они кардинально разнились: кожа у композитора была почти белой, когда скрипач был темнокож; первый был блондином, второй – брюнетом с фиолетовой зализанной вбок чёлкой.

Очертим детальнее их внешность и характеры.

Сэмюель был солнечным человеком в буквальном смысле слова: его блондинистые волосы, собранные в пушистый хвостик, на свету сияли золотом, светлый мягкий лик озаряла добрая улыбка, а большие небесные глаза, под которыми темнели следы недосыпа, живо оглядывали всё вокруг. Характер у него был очаровательный: невероятно добрый, щедрый, по-детски невинный, за свои семнадцать лет ещё не успевший никого обидеть или возненавидеть; ни одна чёрная мысль не оскверняла его светлый ум, ни злоба, ни раздражение не проскальзывали в его лице; никакие обидные или отвратительные слова не крутились на его языке. Он был кристально чист и душой, и совестью. Даже своих конкурентов он любил, поддерживал и уважал, чем заслужил всеобщую любовь и доверие, его все прославляли и знали как «доброго малыша Сэмюеля». Каждый раз, видя знакомого человека (коих было немало), он раскрывал свои объятия, улыбался ему и одаривал своей добротой, осыпал расспросами и внимательно слушал. И даже Стюарт никогда не уклонялся от его объятий и невольно заражался от него радостью. Кстати, о Стюарте…

Сам Стюарт и все, кто его знает, согласятся с тем, что его характер очень сложен и тяжёл. Он циничен, неприятно прямолинеен, упрям, недоверчив и высокомерен. Конечно, он не считал себя лучше и выше всех, однако был очень близок к этому. Его многие не любят, но уважают; к его мнению прислушиваются и его советам всегда следуют, но с опасениями. Стюарт сам знает, что может перегибать палку и разбрасываться не самыми приятными словами, потому старается сдерживать себя от едкого словечка. Близких для себя людей он может пересчитать по пальцам, да и то во многих из них может усомниться.

Природа не обделила его красотой: внешне он был истинный аристократ. Одетый со вкусом, увешанный украшениями, дьявольски изящный, утончённый он привлекал к себе чрезмерное внимание. Всегда одеваясь в белые костюмы, что контрастировали с его чёрной кожей, он не допускал ни единой пылинки или пятнышка на своей одежде. Его чёрные волосы с двумя фиолетовыми прядями были уложены в необычную причёску: завитые концы с двух сторон образовывали подобие рожек.

И вот эти два совершенно разных человека, сидя в забегаловке, обсуждали недавно произошедшую с Сэмюелем приятную ситуацию и ужинали.

– Я долгое время помогал своему хорошему знакомому – режиссёру Затейникову (думаю, ты про него слышал) с новым мюзиклом! – восторженно восклицал композитор, привлекая к себе излишнее внимание. – Я написал музыку под лирику Ворожейкина и, так как скоро состоится его первый показ, меня пригласили дирижировать оркестром!

Стюарт хмыкнул.

– И где это будет?

– В Кайдерске! Я там никогда не был, но, говорят, что там очень красиво!

– Да, я наслышан.

– А ты там бывал?

– Нет.

– А хочешь побывать? – загадочно улыбнувшись, поинтересовался Лонеро.

– Возможно. А что?

– Не хочешь, ну… поехать со мной? Мне одному немного страшно ездить в незнакомые места, да и господин Затейников не против того, чтобы я привёл с собой ещё одного музыканта… Вроде, у них как раз скрипки не хватает, да и у тебя отпуск, насколько помню…

– Да, но у меня от ваших слов нехорошее предчувствие, так сказать, горькое послевкусие…

– Ну пожа-алуйста, Стюарт, поехали со мной! Мне страшно одному, а рядом с тобой я буду храбрее и… и лучше!

– Вы и так хороши, зачем вам быть лу…

– Ну Стю-юарт, ну пожа-алуйста!

– Хорошо-хорошо, я поеду с вами, только не пищите, умоляю вас!

– Ура, ура! Я обещаю, что тебе понравится, что я не буду тебе надоедать и, вообще, обещаю, что ты получишь огромное удовольствие от этой поездки! Вот увидишь! В конце концов, ты там ни разу не был, так что наверняка вдохновишься впечатлениями и мало ли захочешь что-нибудь ну… написать, придумать, наверное! Тебе ведь хочется там побывать, да? Да?

– Да-да, хочется…

Лонеро просиял. Уик тяжело вздохнул и улыбнулся краешком губ, однако странная, взявшаяся из ниоткуда тревожность укрепилась в его душе и медленно, больно царапала её когтями. Сказать о ней он не решился, дабы не портить настроение другу. Кажется, должно произойти что-то страшное, но что именно и насколько страшное? Он не знал, и страх перед неизвестностью сдавливала ему грудь весь оставшийся вечер и ночь перед предстоящей поездкой в Кайдерск.

* * *

Даменсток, 14 января, 1043 год

Время 04:02

Улица Проклятья

Ранним утром, когда тьма всё ещё царствовала на небесах, извозчик подъехал к старому, покрытому морщинами трещин пятиэтажному жёлтому зданию и тотчас встретил Стюарта с небольшой сумкой вещей и скрипкой. Одет он был в белое пальто с охристыми вставками и с брошью в виде красного глаза на лацкане, а под пальто на нём была белая рубашка с жабо с фиолетовой овальной брошью, белые брюки на фиолетовом ремне и чёрные туфли на замке.

– Добрый день, сударь! – воскликнул русый извозчик с длинным шрамом на левой стороне лица, остановив чёрную машину. Одет он был в чёрную поддёвку с бордовыми пуговицами и широким бордовым поясом и восьмиклинку. – Вас подвести?

– Да, к вокзалу «Механический медведь». Сколько будет стоить?

– О, не так дорого, как предложили бы вам иные извозчики! – он вышел из машины, помог загрузить сумку в багажник и сел обратно за водительское место. Стюарт сел назад, и они поехали.

Путь занял почти два с половиной часа, даже несмотря на то, как быстро и виртуозно извозчик вёл машину по пустой дороге.

– Ох уж этот широкий и обширный Даменсток! – воскликнул извозчик по прибытию, потирая замёрзшие ладони.

Стюарт расплатился за проезд и вышел из салона. На улице его тут же встретил Сэмюель, одетый в чёрно-белую шубу.

– Стюарт, наконец-то! – воскликнул он, схватил приятеля за руку и повёл к толпе. – Ты как раз вовремя! Нас здесь уже собирают.

– Кто и куда?

– Господин Хайрон, помощник господина Затейникова! Он встречает всех, кто причастен к мюзиклу! Представляешь, мы все поедем на отдельном поезде!

– Ого… Интересно, к чему это?

– Я думаю, что таким образом господин Затейников выражает нам своё уважение!

Стюарт хмыкнул.

И слова Сэмюеля оказались правдивы: перед толпой, рассказывая о чём-то, стоял высокий блондин тридцати лет с узкими васильковыми глазами, большим лбом, длинными волнистыми растрепанными волосами и лукавой улыбкой с двумя ровными белыми рядами зубов. Одет он был в тёмно-синюю шубу, голубую рубашку с чёрной бабочкой, синие брюки и коричневые утеплённые сапоги.

Стюарт с подозрением покосился на него и примкнул к разношёрстной толпе, разглядывая новые лица и внутренне для себя что-то подмечая про них. И один единственный раз он ответно встретился с чужим взглядом, – это была скуластая женщина тридцати лет с бледной, как у мертвеца, кожей, шелковистыми каштановыми волосами, собранными в гульку, острыми хмурыми бровями, сладко-медовыми карими глазами с густым пушком ресниц, смотрящих высокомерно и даже злобно. Они долго и упорно глядели друг на друга, словно соревновались в устойчивости, пока женщина не проиграла и во внезапном смущении отвернулась, мгновенно став походить за застенчивую школьницу, что в ответ заставило Стюарта покраснеть. Не поняв, что с ним приключилось, он решил осмотреть не только её прекрасный лик, но и её одежду.

Одета дама была искусно: в фиолетовом пончо с эполетами и золотой тесьмой, в бордово-чёрном платье с длинными рукавами и корсетом она походила на королеву. Стюарт не мог перестать рассматривать её дивный стан, изящную шею, скрытую за охристым мехом, очаровательные тёмные губы и прямой красивый нос. Она вновь подняла на него свои глаза, словно просила прекратить её рассматривать, и он прекратил, стыдливо опустив взгляд в пол.

«Боже, что со мной?» – мысленно вопрошал себя Уик, пока не услышал громкий восклик Хайрона:

– Дамы и господа, устроим перекличку, дабы убедиться, что все на месте! – и он начал один за другим называть имена, получая в ответ поднятые руки и громкое «Я!» Когда назвали Сэмюеля, он подошёл и представил Стюарта, который упорно ожидал, когда назовут имя очаровавшей его одним только взглядом женщины. Ею оказалась Элла Окаолла.

– Итак, дамы и господа, – завершил перекличку Хайрон, – сейчас мы пройдём проверку, и я поведу вас к вашему поезду: там мы распределимся по местам.

Внутри вокзала они прошли досмотр, их чемоданы и сумки провели через рентген и вслед за болтливым компаньоном все отправились к поезду. Хайрон перед посадкой всучил каждому по билету. Стюарту и Сэмюелю достались нижняя и верхняя полка купе в третьем вагоне.

Вдоль платформы вытянулся поезд кроваво-красного цвета и оглушающе взревел. «Не к добру это всё», – метались бешеной птицей тревожные мысли в голове скрипача, но сообщить их композитору он не захотел, понимая, что ничего не получит в ответ, кроме жалких слов утешения.

Будущие коллеги наших путешественников по одному предъявляли паспорта с билетами и заходили в вагоны.

IIКупе

По заходу в купе друзей встретили двое мужчин: болтливый солист на верхней полке и молчаливый доктор на нижней.

Солист был мужчиной двадцати семи лет очень приятной наружности: короткие каштановые волосы лентами выглядывали из-под красной фетровой шляпы, большие зелёные глаза сияли подобно изумрудам, на веках (ото лба до глаз) и по подбородку широкими линиями темнели линии тату. Под коричневым пальто с красным шарфом он был одет в бирюзовый клетчатый фрак, белую водолазку с красным галстуком, белые брюки и чёрно-белые туфли на шнурках.

Доктор оказался темнокожим тридцатиоднолетним мужчиной с волнистыми иссиня-чёрными волосами, собранными в гульку, густыми бровями, круглыми ушами, большим лбом и очками ромбовидной оправы, за стёклами которых таились ярко-розовые глаза. Одет он был в ярко-красную удлинённую куртку, розовую рубашку с синей сумкой на поясе, тёмно-малиновые карго и коричневые туфли с тёмным градиентом и на шнурках.

Пока доктор читал детские сказки, солист сразу же завёл композитора в разговор и крутился с ним в словесном танго, обсуждая то погоду, то предстоящее путешествие. Пётр был простым человеком, вернее, человеком, который только хотел показаться простым, а на деле был совершенно не прост и походил на сложный механизм, который очень трудно изучить и понять. Хотя его светлый лик и озаряла добродушная улыбка, в душе тревожного скрипача она помимо доверия вызывала сомнение. Что-то не так было в том, как он улыбался, что-то совершенно иное царило в его душе и мыслях, пока он с доброжелательностью протягивал руку для рукопожатия музыкантам, и ласково лепетал о том, о сём. Но, несмотря на возникшее нехорошее предчувствие в душе Уика, стоит отметить: голос у солиста был очень приятный и мелодичный.

– Quel charmant compagnon vous avez! (фр.: Какой очаровательный у вас компаньон!) – обратился солист к Стюарту и снова повернулся к Лонеро: – Вы ведь впервые на поезде?

– Второй раз в жизни.

– Что ж, будем знакомы! Я Пётр Радов, солист.

– А я Сэмюель Лонеро! – воскликнул композитор. Пётр улыбнулся. Но, поняв, кто перед ним сидит, он вдруг опешил, разинув рот.

– Quoi-quoi? (фр.: Что-что?)

– Я Сэмюель Лонеро.

– А… А какой у вас род деятельности?

– Я композитор. Меня господин Затейников попросил написать музыку для мюзикла, вот я ему еду помогать: буду дирижировать!

Пётр усмехнулся и шумно сглотнул.

– Мне Затейников рассказывал о великом и непревзойдённом Сэмюеле Лонеро, но я не думал, что это вы… Я представлял вас как мрачного возрастного человека или серьёзного мужчину, думал, что великим маэстро должен быть человек не младше тридцати… Сколько вам лет?

– Семнадцать.

– Ба! Да вы совсем мальчик! Я… Честно, я поражён.

– Мне все так говорят, я уже привык. Почти все думают, что гениями могут быть только возрастные люди, потому к моему таланту относятся с подозрением и даже усмешкой.

– Но это правда поразительно!.. А откуда вы родом?

– Я из Октавиуса.

– Октавиус… Это небольшой городок, верно?

– Да! Мы потом с отцом переехали в Даменсток.

– А ваш отец?..

– Он судья.

– Ба! Я думал, что вы однофамильцы, а вы, оказывается, родственники! Что ж, будем знакомы ещё раз, господин Лонеро!

Они вновь пожали друг другу руки.

– Но почему вы назвали меня господин Лонеро?

– На ты, давайте на ты!

– Хорошо, но тогда никаких господинов! Можно просто Сэм или Сёма. А то ты как Стюарт «господин» да «господин»!

– Потому что вы гений и мастер, а мастера называть «Сёмой» очень странно, – сказал Стюарт.

– Соглашусь со Стюартом, «господин Лонеро» звучит солиднее.

– Но я младше вас двоих!

– Мы так выражаем своё уважение вам, господин Лонеро, – сказал Стюарт и замолк.

Больше он не появлялся в разговоре Петра и Сэмюеля, которые без устали болтали всё время то о музыке, то об искусстве в целом: Радов часто вставлял иностранные фразочки в разговор, а Лонеро просил Уика переводить ему сказанное. Доктор слушал их, попутно читая сказки, и порой то усмехался при произнесённых шутках, то бросал беглый изучающий взор на соседей.

Незаметно подкрался вечер.

Сэмюель и Пётр, утомлённые бурным разговором, уже вовсю смотрели десятые сны, а между тем Стюарта мучили тревожные мысли. В попытках отвлечься, он то читал книгу, то вертелся с боку на бок, то отчаянно бился в попытках заснуть, но тщетно: страшная тревожность никак не исчезала. Тогда он решил прогуляться по вагону и полюбоваться видом мелькавших за стеклом красот природы, который мог вполне подействовать, как успокоительное.

Однако в коридоре он встретил Эллу Окаоллу с её подругой – низенькой приятного вида блондинкой с мягкими пухлыми губами, немного мясистым носом, румяными щеками, большими фиолетовыми глазами с ресницами, как лапки паучков, распущенными длинными волосами, убранными кокошником, и двумя косичками на плечах. На ней было платье с пышной юбкой красно-синего цвета с белыми и золотистыми узорами, на плечах лежал красный узорчатый платок.

Но она вовсе не интересовала Стюарта, его интересовала Элла. Красота и аристократическая грация этой женщины, с которой он ни разу не говорил и ничего о ней не знал, кроме имени, манили его и дурманили некогда хладнокровный разум. И он уверенно думал, что они найдут общий язык.

– Понаехали! – слишком громко шепнула вслед прошедшему мимо Уику блондинка, нахмурив толстые брови и цокнув языком. Ей было всё равно, услышал её музыкант или нет.

– Не стоит так говорить, Марьям, – прошептала в свою очередь Элла и – о боже! – этот приятный низковатый бархатистый голосок пленил Стюарта окончательно. Посмотрев вслед удаляющейся парочке, он с трепетным вздохом вернулся в купе и, словно пристреленный, рухнул на постель. Доктор окинул его быстрым взором и продолжил решать судоку.

Стюарт, поняв, что, как бы он ни пытался, он не уснёт, что помимо тревожности его душу начала терзать внезапная влюблённость, повернулся к соседу-доктору и спросил:

– Знаете сколько нам ехать до Кайдерска?

– Наш путь занимает два дня. Утром шестнадцатого мы приедем, – помолчав, доктор отложил судоку и повернулся к Уику. Лампа освещала половину его тёмного спокойного лица. – Знали, что в своё время Кайдерск был больше Даменстока и являлся столицей Яоки?

– Не знал.

– Теперь знаете.

– Вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет?

– Я родился в этом городе, поэтому, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись уголками губ, он сел удобнее и начал рассказ: – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостославом I и в том же году там построили самый большой существующий театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство. Именно туда съезжалась вся знать с других городов, чтобы насладиться постановками, балетом, оперой или мюзиклами. Даже Гальгены – основатели самого большого Даменстонского театра – родом из Кайдерска. Да почти все выдающиеся актёры родом из этого города.

– Ого! – воскликнул внезапно опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!!

– Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута. Я доктор, которого господин Затейников попросил приехать на всякий случай. Будем знакомы.

Он пожал руки друзьям и по просьбе композитора продолжил исторический рассказ о своей родине. Повествование это продолжилось вплоть до утра, пока музыканты не погрузились в сон, и только после этого Табиб замолк и продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось.

Мороз до капель крови царапал щёки, в глазах рябило от резкой боли и сворачивающего внутренние органы голода.

«Час прошёл, два… Сколько я здесь блуждаю? Этот бесконечный тёмный лес скоро сведёт меня с ума!»

Стюарт шёл по непроглядно длинной зимней дороге, босой, одетый лишь в белый льняной хитон. Ноги увязали в колючем снегу, что по-настоящему кусал тёмные стопы и морозными иглами проникал по венам к верхушке тела. Идти было ужасающе больно, он почти слепнул от снега, но останавливаться нельзя, – вдруг на него нападут или скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Кто может на него напасть? Он не знал и продолжал тяжёлый путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме голых стволов не видя. Его жутко трясло от холода и голода.

И – о, чудо! – вскоре вдалеке показался белый свет и дверь, подписанная выходом – то, к чему он так упорно шёл эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт почти бегом направился к заветной двери, но та не приближалась, а наоборот отдалялась. Сколько бы он ни бежал, он не мог достигнуть цели и спотыкался о взявшиеся из ниоткуда ветви, однако в один момент, упав на снег, он понял, что ветвями всё это время были бледные руки, торчащие из-под земли. Ужас обуял его и, вскочив на ноги, он вновь устремился к выходу, но выход продолжал всё отдалялся. Устав от бега, он рухнул навзничь и закрыл глаза, позволив морозу взять над ним верх.

Стюарт со вздохом проснулся, будто задыхался, сел на постели и испуганно осмотрелся. Табиб недоумённо уставился на него.

– Что случилось?

– Да так, – приходя в себя, отмахнулся Уик. – Дурной сон.

– Не к добру дурные сны в поездах.

– Наверное… Сколько времени?

– Только полседьмого, можешь продолжить спать.

– Не хочу.

– Тогда расскажешь, что тебе приснилось?

– Зачем?

– Я немного разбираюсь в символике снов, может, подскажу, что означает то или иное во сне.

– С-спасибо, но я откажусь. Я не суеверный.

– Как скажешь.

– Я… я лучше пойду, позавтракаю.

– Удачи и приятного аппетита.

Поправив рубашку и помятое жабо, Стюарт накинул белый жилет, вышел в коридор, испугавшись вида мрачного леса, который всю ночь маячил у него перед глазами, и прошёл в полупустой вагон-ресторан.

IIIЭлла

В ресторане было совсем мало людей. За дальним столиком расположились двое мужчин: пятидесятилетний крупный седой господин и сорокалетний мужик в военной каске; они что-то негромко обсуждали и от мужчины моложе постоянно слышались слова наподобие «ёлы-палы» или «ёкарный бабай»; неподалёку от двери сидела парочка, состоявшая из статной тонкой женщины, похожей на чёрного лебедя, и её, видимо, возлюбленного – мужчины со странными зелёными глазами и персиковыми закрученными в большие кудри волосами. Но первым, на что упал взгляд музыканта, был столик, где в одиночестве сидела Элла Окаолла. Одета она была в чёрно-бордовое платье с узорчатым корсетом и чёрным жабо, гулька оголяла её белую шею.

– Можно подсесть? – спросил у неё Стюарт и душевно обрадовался, получив в ответ неловкий кивок. Сев напротив, он заказал себе яичницу с беконом и эспрессо.

Около четверти часа они просидели в тишине, пока скрипач не взглянул на книгу, лежавшую возле её очаровательно мягкой руки с несколькими серебряными перстнями.

– Что читаете? – поинтересовался он.

– «Любовный лёд» Модеста Винина, – после паузы скромно ответила женщина.

– Впервые слышу эту фамилию.

– Тогда я вам советую ознакомиться с его творчеством, – мгновенно просияла она. – Обещаю, не пожалеете! Он невероятно романтичный и душевный писатель, а таких в наше время не так уж и много, к сожалению. Его читать – одно удовольствие, ибо все истории имеют хороший конец и язык у него изящный, лёгкий, чёткий! Знаете, читать про страдания очень тяжело, потому я не особо люблю такие книги и нашу классику в целом. Страдать я могу и сама, не вижу смысла страдать и при чтении, что я считаю отдыхом, а не тяжкой рутиной… – она запнулась и густо покраснела. – Простите, я слишком разговорилась…

– Нет-нет, продолжайте! Мне нравится вас слушать. Ну, вернее, слушать мне нравится…

Она подняла на него тускло блестящие глаза, отчего черты лица её смягчились, наклонила голову набок, и на бледных губах заиграла ласковая улыбка, ради которой Стюарт был готов перевернуть или покорить весь мир.

– Я Элла Окаолла.

– А… а я С-стюарт Уик.

– Будем знакомы, господин Уик.

– Просто Стюарт.

– Хорошо, Стюарт. Тогда я просто Элла.

Они, забыв про остывшие кофе, говорили долго и беспрерывно, по очереди: он что-то рассказывал ей, затем она ему, дополняя его мысль или немного переводя тему, и так за завтраком прошло полтора часа. В ресторан пришли остальные жители поезда и искоса наблюдали за разговорившейся парочкой, которая уже обращалась друг к другу на «ты» и смеялась с общих шуток.

– Я уже дочитала роман, – сказала Элла, проведя ладонью по «Любовному мёду». – Если хочешь, могу одолжить. Думаю, ты не пожалеешь о знакомстве с Винином.

– Я совсем не против! – Стюарт получил книгу в руки, соприкоснувшись с Эллой пальцами, и сильно смутился этому прикосновению. После небольшой паузы он едва слышно добавил: – Знаешь, такое чувство, будто мы знакомы очень долгое время. Я не знаю, что это, так как никогда такого не испытывал…

– Я тебя понимаю. Со мной то же самое, если быть честной.

Она одарила его улыбкой, и эта улыбка окончательно растопила лёд на, казалось, чёрством сердце. В груди неопытного юноши расцвёл тёплый бутон розы.

Расставшись после завтрака, они вернулись в свои купе.

Стюарт, прижав книгу к груди, с мечтательным вздохом рухнул на постель и замялся при вопросительных и изумлённых взглядах соседей. Оставшееся время до обеда он провёл за чтением и после вернулся в ресторан к Элле, которая вновь сидела в гордом одиночестве у картины «Влюблённый юноша», принадлежавшей кисти Бесонновой.

– Вот мы и снова встретились, – счастливо улыбнулся Стюарт и подсел к ней.

– Да, я очень рада этому! – взглянув на чай в его руках, она удивилась: – Ты не голоден? У тебя только чай.

– Нет. На удивление, совсем не хочу есть.

– Неужто бабочки в животе порхают? – хихикнула женщина, сметив юношу.

Допив чай, Стюарт прочистил горло и тотчас взялся за обсуждение романа, который с самых первых строк растрогал его до глубины души.