Светлейший. Первый игемон империи

По сути, столь же радикально, как конец царствования Петра Великого разделил страну на две партии, так и начало его было ознаменовано противоборством двух группировок.

Нельзя назвать воцарение Петра периодом даже относительного спокойствия. Частые стрелецкие волнения, мятежный сподвижник протопопа Аввакума Никита Пустосвят и его раскольники, беспрецедентное соцарствование трех особ, столь поражавшее воображение современников как в Московском царстве, так и за границей. Из сообщения русского посланника в Венеции дворянина Волкова явствует, что ситуация вызывала у венецианского правительства большое недоумение. «Дож и весь сенат дивятся, как служат их царскому величеству подданные их, таким превысоким и славным трем персонам государским!» – приводит он слова одного из сенаторов.

Речь идет о том, что официально в России с 1688 года царствовали одновременно старший брат Иван и младший Петр, для них был изготовлен особый двойной трон. Фактической же правительницей государства была опекунша этих несовершеннолетних государей царевна Софья Алексеевна – их не самая старшая, но самая честолюбивая сестра.

Усиливающиеся властные аппетиты царевны Софьи, дочери царя Алексея Михайловича от его первого брака, требовали быстрого разрешения. Иначе страна могла оказаться втянутой в кровавый междоусобный конфликт. Тут недалеко было и до новой Смуты.

Наградной «угорский» золотой за Крымские походы с изображениями Петра I и Ивана V на одной стороне, царевны Софьи – на другой. 1689 год

Воодушевленная успехом своей дипломатии после заключения в Москве 21 апреля 1686 года (в результате продолжительных переговоров) вечного мира с Польшей на выгодных для России условиях, Софья почувствовала себя «самодержицей». Ей было чем гордиться: по договору поляки официально признавали Киев на вечные времена русским городом (что они оспаривали уже несколько десятилетий, считая Киев незаконно отнятым у Речи Посполитой). Правда, за эту уступку поляков Софья брала на себя обязательство нарушить мир с турками и организовать воинский поход на татарский Крым. Дополнительно Россия обязалась выплатить Польше огромную по тем временам сумму в 146 000 рублей.

Об этой цене дипломатической победы Софьи народу не сообщалось. Киев де факто – по итогам восстания гетмана Богдана Хмельницкого и победоносных русско-польских войн Алексея Михайловича – уже был в составе Московского царства. И трудно судить, нуждалось ли юридическое признание поляками Киева русским в столь больших затратах с русской стороны.

Впрочем, в воинском походе на Крым русская сторона была тоже кровно заинтересована. Хищнические набеги крымских татар регулярно опустошали южные русские окраины так же, как и польские.

Осмелев после своей дипломатической победы, Софья начала выпускать все государственные бумаги с титулом самодержицы, тем самым грубо попирая права своих братьев. Был даже писан портрет царевны со скипетром, державой и с короной на голове, хотя помазана на царство она вовсе не была. Пройдет время, и эта «преступная» парсуна и все оттиски с гравюры, послужившей ее «черновиком», будут разыскиваться по стране и безжалостно уничтожаться. А пока… Если единоутробный брат Софьи Иван, будучи безвольным, болезненным, почти слепым, не очень возражал против подобного порядка вещей, то единокровный брат Петр, деятельный, любознательный, наделенный богатырским здоровьем и амбициозный не менее сестры, примириться со все возрастающими властными претензиями Софьи не мог.

Становилось очевидным, что конфликт между сестрой и братом близится к развязке. Патрик Леопольд Гордон оф Охлухрис, на русский манер – Петр Иванович Гордон, выдающийся шотландский и русский военачальник, контр-адмирал русской службы, в своих записках использует термин «партии», говоря о сложившихся группировках сторонников Петра и Софьи. «Партии» были готовы пойти стенка на стенку.

Петр, однако, долгое время воздерживался от кардинальных мер. Ускорило окончательный разрыв бесславное возвращение русских войск из второго Крымского похода и желание Софьи представить его исход в выгодном свете, действительности вопреки. Петр был категорически против награждения военачальников, руководивших походом, чего Софья настойчиво добивалась, и прежде всего – для своего фаворита князя Василия Васильевича Голицына. С большим трудом удалось уговорить Петра на раздачу наград, после чего он, взбешенный, покинул Кремль и уехал обратно в село Преображенское, свою юношескую резиденцию, где в основном проводил время.

С этого момента началось открытое противостояние между Преображенским и Москвой. На стороне правительницы Софьи были стрельцы, на стороне Петра – потешное войско.

Царевна Софья Алексеевна. Гравюра по оригиналу А. Блотелинга.

Около 1688 года

Живший в XIX веке видный российский историк и исследователь, профессор Дерптского университета Александр Брикнер полагал, что устойчивая легенда о потешном войске Петра, которое являлось якобы отправной точкой организации новой военной системы в России, и о «мнимом значении в этом деле Лефорта» не заслуживают внимания. Петр познакомился с Лефортом после государственного переворота 1689 года, а так называемые «полки иноземного строя» уже широко внедрялись в русское войско наряду со стрелецкими полками и посошным ополчением, еще при отце Петра – царе Алексее Михайловиче. Как бы там ни было, кто бы его ни завел, но войско такое существовало, и в дошедшем до нас списке «потешных» нас интересует имя Александра Меншикова.

К 1687 году военные потехи Петра стали принимать более серьезный размах. В селах Воробьеве, Семеновском и Преображенском устраивались учебные баталии. В этих воинских играх и складывалась «русская гвардия». Петр Иванович Гордон часто помогал Петру советами, отправлял к нему своих людей – барабанщиков, флейтщиков, конюхов, чем вызывал недовольство самого Василия Голицына, влиятельного фаворита. Генерал Гордон оставался в стороне от участия в борьбе двух «партий», но, видимо, интуитивно чувствовал, что держаться надо Петра.

Но и от внимания стрельцов не укрылось усиление позиций мужающего Петра. Поэтому, быть может, в 1687 году Софье и не удалось добиться от них вразумительного ответа на вопрос: «Если бы я вздумала венчаться царским венцом, у стрельцов какая будет отповедь?» Даже изрядно облагодетельствованные царевной стрельцы сохранили верность патриархальному укладу и категорически отказались подавать челобитную о венчании женщины короной московских царей. Поддержка стрельцов была бы крайне важна для Софьи, так как они все еще составляли военизированную привилегированную касту русского общества. Многие иностранные хронографы, такие как Сигизмунд фон Герберштейн, Джером Горсей, Петр Петрей, Жак Маржарет, именовали их русскими янычарами.

Тем не менее 7 августа Софья созвала стрельцов к Кремлю, что и послужило сигналом для окончательного разрыва между правительницей и Петром.

Той же ночью к Петру в Преображенское явились некие лица в сопровождении стрельцов с докладом о том, что в столице составился заговор против царя и его матери – вдовствующей царицы Натальи Кирилловны. Известно, что Петр очень испугался. По воспоминаниям Гордона, это было так: «Петр прямо с постели, не успев надеть сапоги, бросился в конюшню, велел оседлать себе лошадь, вскочил на нее и скрылся в лесу; туда принесли ему платье; он наскоро оделся и поскакал в сопровождении немногих лиц в Троицкий монастырь, куда, измученный приехал в 6 часов утра. Его сняли с коня и уложили в постель. Обливаясь горькими слезами, он рассказал настоятелю Лавры о случившемся и требовал защиты. Стража царя и некоторые царедворцы в тот же день прибыли в Троицкий монастырь. В следующую ночь были получены кое-какие известия из Москвы. Внезапное удаление царя распространило ужас в столице, однако клевреты Софьи старались держать все дело в тайне или делали вид, что оно не заслуживает внимания».

Некоторые ставят в укор царю, что он первым делом подумал о личном спасении, а не об опасности, грозившей его родственникам. Но винить его за бегство – значит не помнить предшествовавшие события жизни Петра. Или просто не обладать даром эмпатии, сочувствия. Петр, верхами ускользающий от опасности, – всего лишь пятнадцатилетний подросток. Как бы ни окреп он к тому времени физически, как бы ни желал власти и что бы ни думал о своих способностях править страной, а всего пять лет назад он, десятилетним ребенком, пережил уже один Стрелецкий бунт, и в памяти его накрепко засели ужасы дворцового переворота, когда убиты были близкие ему люди, дядья по матери. Могли растерзать и самого царевича. Через кровь родных, увы, добрался Петр до того самого сдвоенного трона с окошечком в спинке, проделанном, чтобы сестрица или ее люди могли подсказывать соправителям, что им говорить и делать. Считалось, что и нервный тик, и припадки раздражения, буйства, не покидавшие Петра всю его жизнь, вызваны были нервным потрясением 1682 года. Только представь себя, современник, на мгновение мальчиком-третьеклассником (и даже не школьником, привыкшим жить в коллективе и выстраивать в нем отношения, а просто домашним балованным дитятком), перед которым разворачивается дикая сцена: толпа мужиков в сбитых на бок шапках, с раззявленными в злобном вопле черными провалами ртов в обрамлении взлохматившихся бород, топот ног, стук бердышей, звон и лязг клинков, крики и стоны умирающих жертв… Вряд ли это стало бы для тебя приятно волнующим воспоминанием о забавном приключении. Ощущение, что смерть вернулась за ним вместе с «янычарами», погнало юношу из Москвы, готовой, как ему казалось, снова захлебнуться кровью.

Но были, наверное, и те, кто чувства молодого человека понимал. И готов был разделить с ним опасность. В весьма правдоподобном изложении Алексея Толстого, автора романа «Петр Первый», ставшего классикой русской литературы и устойчивой частью канона общественного восприятия первого российского императора, Александр Меншиков все это тревожное время неотступно был при царе. Якобы именно он, бросившись на другом коне вслед государю, с одеждой Петра в руках, первым нагнал его и успокоил.

В историческом исследовании уже упоминавшегося выше Александра Брикнера нет подтверждения этого факта. Более того, историк полагает, что исключительное доверие к Меншикову со стороны царя сложилось позже, при взятии Нотебурга, и возвышение «пирожника» началось именно тогда.

11 октября 1702 года, в ходе Северной войны, под натиском русской артиллерии шведский гарнизон крепости, построенной новгородцами, но отобранной некогда у русских, капитулировал. Комендант крепости вручил Петру символический ключ от города, который укрепили на западной башне крепости как аллегорию того, что отныне отворены врата в землю неприятеля, и она снова стала русской. Город был переименован царем-победителем в Шлиссельбург, в переводе на русский – ключ-город. Петр придавал большое значение этому событию и, если бывал в Петербурге 11 октября, каждый раз отправлялся в Шлиссельбург, чтобы на Ореховом острове торжественно отметить свою викторию. Комендантом-губернатором Шлиссельбурга Петр назначил бомбардира-поручика Преображенского полка Меншикова. К слову, в этом же чине участвовал в осаде Нотебурга и сам царь.

Нет, кажется нелогичным заключение А. Брикнера о том, что Александр Данилович Меншиков начал свое стремительное возвышение только после взятия Орешка. Совершенно очевидно, что к моменту этой знаковой для русских победы Меншиков уже был одной из ключевых фигур в окружении царя Петра. Ведь еще за пять лет до этого в одном из известных эпизодов, связанных с Великим посольством, Меншиков уже входил в узкий круг, образованный всего десятком молодых людей, обучавшихся корабельному делу на Саардамских верфях вместе с самим Петром. И уже тогда выполнял функции денщика и личного казначея царя.

Бегство юного Петра в Троице-Сергиеву лавру, расторопный Меншиков нагоняет государя с одеждой в руках

В «Дневных записках» Ивана Афанасьевича Желябужского – московского чиновника и одного из первых русских мемуаристов – Александр Меншиков уже в 1698 году упоминается как сержант Преображенского полка. То есть он числился в главной из весьма немногочисленных еще частей новой регулярной армии. Звание, допустим, сравнительно невысокое, но заметное. При этом подозревать Желябужского в стремлении угодить Меншикову, подольститься к нему нет никаких оснований, поскольку Иван Афанасьевич умер задолго до восхождения Александра Даниловича к высотам власти и влияния. Таким образом, комендантом Шлиссельбурга, важнейшего стратегического объекта, в лице Меншикова стал опытный и пользовавшийся абсолютным доверием царя военный.

Другое дело, что в последующие годы Александр Данилович победоносно и стремительно продолжил свое восхождение, а это удавалось далеко не каждому. Известен не только случай Александра Кикина, чья карьера, долгое время шедшая вровень с меншиковской, а впоследствии и жизнь резко оборвались из-за взяточничества и интриг против царя. Ещё более показателен пример Сергея Леонтьевича Бухвостова, которому Петр Великий всегда благоволил, называл «первым российским солдатом» за то, что тот когда-то первым откликнулся на набор в потешное войско. Бухвостов верно и преданно служил Петру и России, в каждом из сражений Преображенского полка был среди храбрейших, неоднократно ранен. Однако, по всей видимости, никаких организационных талантов он не имел и поэтому закончил свою многолетнюю и честную службу всего лишь капитаном гвардии. За смелость и преданность он был достойно вознагражден, но одних этих качеств было мало для того, чтобы сделаться сподвижником Петра Великого, практически встать рядом со своим государем. Столь же сомнительным кажется предположение, что взлет Меншикова связан с кончиной Лефорта (дескать, если бы Франц оставался в живых, то не допустил бы такого возвышения своего «протеже»). Правильнее будет полагать, что личность такого масштаба, как Александр Данилович Меншиков, обязательно была бы оценена Петром по заслугам.

Пылающее сердце «дружочка»

Со всей определенностью историки обозначают только дату и место рождения нашего героя: 16 ноября (по старому стилю 6 ноября) 1673 года в Москве.

Мы говорили на страницах этой книги о нескольких версиях происхождения Меншикова. Попробуем взглянуть на эту тайну здесь с другого ракурса. А именно кто поддерживал ту или иную версию происхождения нашего героя? Может быть, происхождение или сословные интересы апологета той или иной гипотезы прольют свет на причины, по которым он столь уверенно придерживался одного мнения и старался поскорей опровергнуть другое.

Итак, по наиболее распространенной версии, популяризированной Алексеем Толстым, Алексашка Меншиков – простолюдин, уличный торговец пирожками, замеченный другом Петра Францем Лефортом. Противники этой гипотезы полагают, что боярская верхушка придумала этот эпизод в целях уничижения выскочки.

Сторонником первого суждения выступал известный русский историк, публицист и общественный деятель Николай Иванович Костомаров. Кем же был он по происхождению сам? Оказывается, знаменитый историк по рождению являлся крепостным. Его отец, помещик Воронежской губернии Иван Петрович Костомаров, сторонник Просвещения, взял в жены крепостную крестьянку Татьяну Петровну Мельникову, которую присмотрел из дворовых девок. Просвещенный помещик отправил крепостную невесту в московский частный пансион. По стечению обстоятельств брак был заключен уже после рождения сына Николая, который становился в силу действовавшего тогда в России законодательства крепостным своего отца. К сожалению, Иван Петрович не успел оформить родительские права должным образом: внезапная трагическая смерть оборвала его жизнь. Может быть, в этом кроется причина того, что знаменитый историк так рьяно защищал легенду о простонародном происхождении выдающегося государственного деятеля. Николаю Ивановичу Костомарову в его «Русской истории в жизнеописаниях ее главных деятелей» юный Меншиков виделся остроумным и бойким мальчишкой, который балагурством подманивал покупателей к своим лоткам с пирогами.

«Случилось ему проходить мимо дворца знаменитого и сильного в то время Лефорта; увидев забавного мальчика, Лефорт позвал его к себе в комнату и спросил: “Что возьмёшь за всю свою коробку с пирогами?” – “Пироги извольте купить, а коробки без позволения хозяина я продать не смею”, – отвечал Александр – так звали уличного мальчика. “Хочешь у меня служить?” – спросил его Лефорт. “Очень рад, – отвечал тот, – только надобно отойти от хозяина”. Лефорт купил у него все пирожки и сказал: “Когда отойдёшь от пирожника, тотчас приходи ко мне”. С неохотой отпустил пирожник мальчика и сделал это только потому, что важный господин брал его в свою прислугу. Меншиков поступил к Лефорту и надел его ливрею».

Как уже говорилось, и диплом Священной Римской империи (на латыни), и жалованная грамота Петра I князю Меншикову (на русском языке) утверждали, что князь происходил из литовских дворян: «оная провинция есть отчизна твоя». Напоминаем, что в те времена Литвой называлась вся восточная территория Речи Посполитой, которая непосредственно Польшей не являлась. В нее входили территории современной Западной Украины, Белоруссии и Литвы.

Того же мнения придерживался и Александр Сергеевич Пушкин: «…Меншиков происходил из дворян белорусских… Он отыскивал около Орши своё родовое имение. Никогда не был он лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину».

Мальчик Алексашка Меншиков торгует пирогами у дворца

Это мнение напрямую смыкается с достаточно правдоподобной гипотезой о шляхетской родословной Александра – о том, что его отец (или дед?) был взят в плен во время русско-польских войн Алексея Михайловича и принадлежал, как уже говорилось, к рыцарскому роду Менжик герба Венява либо герба Вадвич.

Что, кстати, отнюдь не противоречит сообщениям других источников о том, что Александр родился в семье придворного конюха. Наоборот, оно делает вполне закономерным его появление в «потешных войсках» молодого царя Петра. Польские шляхтичи (а точнее, белорусско-литовские паны) в ту эпоху были лучшими наездниками и фехтовальщиками, нежели московские дворяне, поэтому принятие захваченного в плен удальца на царскую службу, а затем и его приближение ко двору, вполне правдоподобны. Более того, как мы уже говорили, зачисление самого Александра Даниловича на службу в потешный полк Петра выглядит весьма логичным. Ввести в ближний круг юного царя правильнее было людей, никак не замеченных в связях с прежними боярскими, княжескими и даже дворянскими родами. А в те годы практически второй русской Смуты, стрелецких бунтов, хованщины, противостояния Нарышкиных и Милославских, темных манипуляций и интриг царевны Софьи быть полностью уверенным нельзя было ни в одном из коренных семейств Московского царства. В этой ситуации отпрыск одного из пришлых родов (причем явившихся в Россию совсем недавно) идеально подходил для роли поверенного, денщика и адъютанта.

На наш взгляд, догадку о западном происхождении нашего героя подтверждает и этимология фамилии Меншиков. Если бы она принадлежала исконно русскому роду, ее происхождение можно было возвести к прозваниям Меньший, Меньшой, Малой, Малец, Малый. Но тогда фамилия героя звучала бы как Меньшов, Малов, Мальцев. Определения-прозвища Меньшик или Меншик в русском языке отсутствуют. Зато они весьма характерны для западных славян – поляков, чехов, сербов и хорватов. Словцо Mężyk, с носовым «н» перед «ж», переводится как озорное присловье «муженёк», «дружочек» или не менее забавное определение своего ближнего – «тот человек».

Легенда о торговле пирогами в этом случае кажется не столь убедительной. Хотя, с другой стороны, пока Петр был совсем мал и не набирал еще «потешного войска» (то есть не достиг 13 лет), бывшие верные слуги его отца вполне могли бедствовать. По крайней мере, большее количество верных слуг Алексея Михайловича из его колоссального царского подворья наверняка было вышвырнуто на обочину жизни. Уж, конечно, Софья не стала бы содержать на полном довольствии огромный штат ездовых, конюхов, телохранителей, псарей, сокольничих, загонщиков и т. п. своего отца. Во-первых, затратно, а во-вторых, велика вероятность, что они примут сторону не дочери, а сына покойного государя. Проще всех разогнать или хотя бы на время отдалить от царских особ, разослать по иным «городам и весям». Но, думается, прежнему двору не очень-то хотелось покидать Москву. У многих уже были собственные «добрые дворы», «хозяйства». Москва ведь жила полусельской жизнью. У каждого мало-мальски справного дворянина и даже мещанина был сад, огород, конюшня, хлев, ледник, курятник. У кого-то – мельница, у всех – пекарни. Таких из Москвы быстро не выкуришь.

Конечно, эти люди были готовы понести определенные «лишения» во время междуцарствия и, перетерпев лихие времена, дождаться заветного мгновения, когда снова понадобится их верная служба. Вот Петр подрастет…

В эти-то годы, когда челядь (и даже «служилые дворяне») с бывших царевых угодий сидели «без службы», они вполне могли чем угодно промышлять, лишь бы выжить. И выгонять каждый день сыновей со двора с лотками на ремнях через плечо.

И они дождались! Петр возмужал и, прислушавшись к мудрым советникам, набирал гвардейцев в свой первый «потешный полк» из отцовского ближнего окружения, выставленного Софьей за порог и пока сидящего без дела.

«Как скоро его светлость явился в эту роту, тотчас же был принят его величеством в число солдат (в октябре 1691 года), потому что он отличался красивой наружностью и счастливой физиономией и в своих речах, возражениях и ответах. Равно как и в своих приемах, обнаружил бойкий живой ум, здравый рассудок и добросердечие». Это свидетельтво мы читаем у историка С. М. Соловьева. Надо заметить, и в трудах больших ученых трудно отделить документальные свидетельства от фольклорных. Тем не менее описание – яркое и лестное.

Польша и Литва в XVII веке

Вот так, еще подростком, бойкий юноша Меншиков попадает в поле зрения царя и вскоре становится наперсником его игр, неотступно следует за ним в путешествиях, принимает участие во всех начинаниях, в первую очередь в создании знаменитых «потешных полков». Наперсник даже внешне – под стать помазаннику, который всю жизнь в буквальном смысле возвышался над своим окружением: в Меншикове росту – два аршина и двенадцать вершков, то есть всего на два вершка уступает царю-великану. Они практически неразлучны. В 1693 году царь-капитан назначает друга-Алексашку бомбардиром своего Преображенского полка.

В княжеском гербе Меншикова есть одна деталь, рассказать о которой самое место – здесь (не исключено, что украшала она и утерянный герб графский). На центральном щитке и над одним из рыцарских шлемов изображено коронованное сердце. Изображения коронованного или горящего сердца имелись и на керамических бело-синих плитках, которыми отделают интерьеры будущего дворца Меншикова в Санкт-Петербурге. Эта редкая в геральдическом «языке» – и единственная в русском гербовнике! – эмблема означала преданность «сердечного друга» своему сюзерену. Не мог не внедрить ее в свой герб тот, кого в юности царь называл «Herzenkind» – «дитя сердца», и кто письма царю подписывал – «от всего моего верного сердца». «Дружочек», словом, «друг сердечный».

…Судьба даровала царевне Софье семь лет у власти. Справедливости ради надо отметить, что общая направленность как внешнеполитической ее деятельности (Крымские походы), так и внутриполитической (переустройство страны на европейский лад) были вполне в духе будущих грандиозных петровских преобразований. Правда, фаворит царевны Софьи – Василий Голицын – был поклонником французского Просвещения, иезуитов и короля Людовика XIV, а Петр, напротив, французского влияния на себе практически не ощутил. Ему был ближе и интересней опыт иных европейских стран.

Утвердившись на русском престоле, Петр, естественно, стремился упрочить свое положение успешными внешнеполитическими действиями. На момент прихода к самостоятельному правлению Петра Алексеевича вопрос с Польшей можно было считать решенным. Теперь первостепенными задачами становились выходы к Черному и Балтийскому морям. От этого зависели обуздание хищнических набегов Крымской орды и оттеснение Швеции с исконно русских побережий Балтики.

Швеция на тот момент представляла собой могущественную морскую державу, обладала опытной и эффективной армией. Ее границы, кроме сегодняшней Швеции, охватывали Финляндию, современные Эстонию и Латвию, часть Карелии и даже несколько территорий современной Германии. По сути, это была империя. К схватке с таким противником Российское царство было еще совершенно не готово. И Петр прекрасно отдавал себе отчет в этом.