Полная версия
Светлейший. Первый игемон империи
На гербе Венява – окольцованный зубр, над ним – лев на задних лапах с мечом в правой передней лапе. На гербе Меншикова быка нет, и это вполне объяснимо: в XVIII веке изображение на гербах рогатых зверей уже считалось неэстетичным. Зато Александру Даниловичу следовало отразить в гербе собственные важные заслуги. Поэтому на его гербе возник военный корабль, всадник с поднятым клинком, петровские солдаты-гвардейцы, а также пушки и знамена. А вот лев на задних лапах никуда не делся, перекочевал с герба Менжиков на герб Меншиковых.
В Речи Посполитой до XVII века включительно существовал ещё один род Менжик, но герба Вадвич. Так, в числе защитников Смоленска от русских войск (1654) упомянут литовский (то есть белорусский в переводе на язык современной историографии) шляхтич Станислав Менжик. Он же фигурирует в списках смоленской шляхты, присягнувшей на верность царю Алексею Михайловичу после взятия русскими войсками Смоленска. И самое главное – в более позднем списке присягнувших московскому царю белорусских дворян около фамилии Менжик стоит пометка: «Взят к Москве». Конечно, чтобы уверенно отождествить этого человека с отцом Александра Меншикова, доказательств не хватает. Но и утверждать обратное нельзя. Приняв православие, Станислав вполне мог взять из «Святцев» имя православного святого Даниила (Даниэля, Данилы). Увы, ждать точного документального подтверждения этой гипотезы спустя три с половиной века было бы наивно.
Похоже, справедливо Александр Сергеевич Пушкин писал о том, что «торговля Меншикова пирогами – скорей всего, завистливая небылица, пущенная боярами».
В любом случае наличие высокородных предков, похоже, мало волновало Петра. Все равно он намеревался создать и начал создавать новую аристократию, желая иметь собственных графов и князей, которых прежде не бывало на Руси. А теперь будут – по его, Петра, воле. И одним из первых титул графа получил Меншиков. И герб тоже. В 1702 году по ходатайству российской власти он был возведен императором Леопольдом I в достоинство графа Священной Римской империи германской нации. За хлопоты об этом канцлер Ф. А. Головин обещал послу в Вене: «Тебе заплата будет добрая, что и сам возможешь рассудить. И другим бы было во угождение». «Другим» – это явно царю.
Графу – как же без герба? Вот только выглядел ли графский герб Меншикова так же, как тот, который вы видите, – неизвестно. Он, бесспорно, существовал, комендант Олонецкой верфи И. Я. Яковлев рапортовал графу летом 1705 года: «Шнява… совсем готова и на гакаборте герб Вашей особы вырезан и вызолочен». Но мы описываем герб княжеский, появившийся позже – в январе 1706-го, когда уже следующий император Священной Римской империи, Иосиф I, подписал соответствующий диплом. Доедет сей документ до Меншикова осенью, между боями, речь о которых впереди. И новоиспеченный князь не удержится, чтобы не похвастаться в письме еще одному видному деятелю эпохи, П. П. Шафирову: «Диплом мой собственной рукой его цесарского величества подписан, и при том канцлер и тайный секретарь закрепили, какого диплому еще никому не давано».
Никому еще!
А в дипломе говорится – на латыни, одном из официальных языков этой империи, – что дан он «Александру Даниловичу Меншикову и его потомству с титулом светлейшего». В тот момент такого величания Россия еще не знает. Может быть, и поэтому для Петра так соблазнительно было получить для того, кого он называл «сердечным другом», титул «illustrissimi». «Светлейший» – это больше, чем просто «иллюстрий» – «сиятельный», выше которого не бывало гражданского чина и в Византии, подарившей Руси многие образцы для подражания. Следом российский самодержец выдаст князю свою жалованную грамоту, в которой «приложение светлейшего» повторит и затвердит.
Потому в этой книге Александр Данилович и именуется – Светлейшим. Латыни он, пожалуй, не знал. Но то, что он – Светлейший, сознавал все последующие годы.
Подвиг предка Меншикова, рыцаря Ластека, на охоте в Моравии. XIV век
Между прочим, в дипломе говорилось: «Герб твой родовой частью благосклонно подтвердили, частью умножили и вновь прибавили…» Если к чему «прибавили» мы не знаем, то новый герб, который «тебе и потомству твоему употреблять позволяем и повелеваем», описан детально: «щит четверочастный, с которого первое поле верхнее серебряное представляет вставшего льва, совсем красного, выставившего язык, и хвост вверх поднявшего, держащего в правой лапе две мерные трости, на крест положенные, по концам позолоченные, в знак пожалованного тебе генеральского достоинства; второе поле верхнее синее содержит герб Великого княжества Литовского, премененными красками изображенный в знак, что оная провинция есть отчизна твоя; правое нижнее поле являет корабль золотой оснащенный и плавающий, в знак морского твоего достоинства при самодержавном царе московском; четвертое, или левое нижнее поле, показывает военные победоносные знаки, в память, что оный царь тебя, многими войнами и победами прославившегося, учинил полномочным начальником своим; щит средний золотой раздвоенный, разделивший надвое герб, Священныя Римския империи и Королевства Польского, с находящимися между голов обоих орлов короною московскою, со вложенным в грудной щит коронованным сердцем, родовым фамилии твоей гербом, изображает память твоих услуг как нам, так и самодержавному царю и королю Польскому доселе оказанных, и ревность твою к оказанию оных впредь, над всем гербом находятся пять шлемов решетчатых, и коронованных, кроме среднего, который покрыт княжескою шапкою; из сего выходят, раздвоенные прежде средним щитом гербы Империи и королевства Польского, близ сего находящийся с правой стороны представляет собой сердце – природный герб. С левой стороны лев в щите изображенный, первый шлем с правой стороны представляет замок, главнейший Ижерскаго княжества герб, с тройною башнею и тремя распущенными знаменами, из которых средне красное, а по сторонам находящиеся серебряныя или белыя; пятый или последний левый шлем представляет собой герб Корельской провинции, которой ты губернатор, равномерно как и Ижерский. По сторонам герб держат два солдата, по-немецки одетые с мушкетами, верхнее платье синее, а прочее красное, в шляпах строфокамиловыми (то есть страусиными) перьями убранных, отвороты (если надобно будет) с правой стороны серебряные и красные, с левой стороны золотые и синие; щит обведен цепью ордена святого Андрея, на каменьях оной подписано по российски: За веру и верность».
А понизу – собственный девиз удостоенного. На латыни – «Virtute duce, comite fortuna». То есть, на родном наречии, «Под руководством храбрости, в сопровождении счастия».
Описание длинное, но если его не воспроизвести полностью – как мы узнаем, что лев на нем изображался красный, огненный? И как удостоверимся, что Меншиков тоже верил, и всерьез, в свои литовские корни: «оная провинция есть отчизна твоя»…
Кстати, обретенный герб Светлейший, будучи человеком практическим, употреблял не только на предметах роскоши. В Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи хранятся две бронзовые пушки, казенные части которых украшены литыми гербами Меншикова. Одна из них, отлитая в 1709-м для князя, была 126 лет спустя возвращена императором Николаем I правнуку сиятельного владельца, тоже военачальнику. Пушки такие уже вышли тогда из военного обихода, значит, возвращалась не как орудие – а ради герба…
Герб первой ветви Менжиков (герб Венява)
И все же многие современные историки считают вполне установленным фактом, что Александр Данилович в ранней юности «торговал подовыми пирогами вразнос». Хотя со всей достоверностью это тоже в общем-то не установлено – лоток тот не найден.
Зато мы наталкиваемся на свидетельства современников (впрочем, эти свидетельства даны уже после смерти Петра и Меншикова) о том, что Петр в минуты недовольства грозил отправить своего любимца «снова пирогами торговать». А Меншиков в минуты наивысшего градуса царского гнева сам надевал (неожиданно для Петра) деревянный лоток – тем самым ему удавалось рассмешить Петра и избежать суровых последствий его гнева для себя и соратников из «ближнего круга». Может, это так, а может быть – осознанная политическая сплетня с целью не допустить чрезмерного возвышения сына и внука Александра Даниловича.
Герб Александра Даниловича Меншикова, сконструированный в 1707 году с учетом его собственных заслуг
Даже в сплетне бывает важна какая-нибудь деталька, которая вылезает, как шило из мешка, обнаруживая и автора слуха, и мотив, которым он руководствовался, сочиняя пусть забавную, но неправду. Вспомните: чаще всего, упоминая «Алексашкины пироги», уточняют: «…с зайчатиной». Не с говядиной или курятиной, не рыбные, хотя бы и с вязигой, то есть малоценным субпродуктом. А всегда – «с зайчатиной», которая кочует от одного автора к другому, из одного приблизительного пересказа давних событий в другой. К чему такая кулинарная точность?
А к тому, пожалуй, чтобы обиднее звучало.
Видите ли, зайчатина на Руси долгое время оставалась для добропорядочного христианина продуктом, по сути, запретным или хотя бы не одобряемым и оттого малопривлекательным. Связано это было не с христианством непосредственно, а с эхом старозаветного библейского перечня «нечистых» животных, в пищу не годившихся. Все грызуны проходили в том списке единой строкой, включавшей в себя и грызуна-зайца. Он хоть и жуёт траву, как «чистые», да непарных копыт, вот беда, не имеет. Заяц оставался животным малопочтенным для русских староверов, которые сохраняли приверженность требованиям Ветхого Завета. Для остальных же запрет пал в 1650-х годах, когда реформами Патриарха Московского Никона были упразднены некоторые старинные церковные традиции. Пасть-то пал, но зайчатина на некоторое время оставалась продуктом как бы новым, непривычным, сомнительным. В оправдание появилась (и до сих пор бытует) другая версия ее неприемлемости: дескать, подозрительно похожа тушка зайца на кошку, которую в пищу употреблять вообще не пристало. В крайнем случае закрыть глаза на такую начинку соглашалась худородная беднота: голод – не тетка. Тем более что в пирогах еще не сразу и распознаешь, что за мясо в ход пошло. Абсолютная простонародность – вот чем еще знатные недоброжелатели норовили уязвить «пирожника Алексашку».
Впрочем, как видите, «гипотеза о пирогах», в сущности, не противоречит версии о шляхетском происхождении нашего героя. Скорее, оба эти свидетельства весьма любопытно дополняют друг друга.
При этом обе версии не противоречат главному выводу исследователей родословной Меншикова (в том числе и нашему исследованию). Этот вывод по-прежнему состоит в том, что род Александра Даниловича, «полудержавного властелина», не входил даже в сотню российских родов ни по знатности, ни по богатству. Но едва ли это должно умалять заслуги «правой руки Петра» во всех наиболее значимых его предприятиях. Скорее – наоборот. Подняться так высоко от «пирогов с зайчатиной», пусть бы и мифических, на государственный олимп – не каждому дано.
Чем же Александр Данилович приглянулся Петру? И не просто приглянулся, а смог стать вторым человеком в государстве. Остроумием и живостью ума? Смелостью? Отвагой? Преданностью? Умением блестяще выполнять самые сложные и рискованные поручения?..
Поговорим же о его деяниях подробнее, воссоздавая шаг за шагом удивительную жизнь этого выдающегося государственного деятеля, первопроходца, промысловика, военачальника, строителя, ПЕРВОГО ИГЕМОНА-ГУБЕРНАТОРА ИМПЕРИИ РОССИЙСКОЙ. Как без серьезной «клановой» или финансовой поддержки, без специальной подготовки, без отлаженных «социальных лифтов» можно сделаться знатнейшим вельможей, отмеченным титулами и наградами не одной России, но и ряда европейских государств?
«Петр это начал»
Многие деяния Петра Великого невозможно представить без Александра Даниловича, который «отличался красивой наружностью и счастливой физиономией и в своих речах, возражениях и ответах, равно как и в своих приемах, обнаружил бойкий живой ум, здравый рассудок и добросердечие».
Историк, публицист, журналист, издатель, драматург, поэт и прозаик М. П. Погодин высоко ценил заслуги Петра перед Отечеством. В статье «Петр Великий», опубликованной в 1841 году, он писал:
«Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года. Петр велел считать годы от Рождества Христова. Петр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться – наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он; шерсть настрижена от овец, которых развел он. Попадается на глаза книга – Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать ее – этот язык при Петре Великом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний церковный.
Приносят газеты – Петр Великий их начал.
Вам нужно купить разные вещи – все они, от шелкового шейного платка до сапожной подошвы, будут напоминать вам о Петре Великом: одни выписаны им, другие введены им в употребление, улучшены, привезены на его корабле, в его гавань, по его каналу, по его дороге.
За обедом от соленых сельдей до картофеля, который он указал сеять, до виноградного вина, им разведенного, все блюда будут говорить вам о Петре Великом.
После обеда вы едете в гости – это ассамблеи Петра Великого. Встречаете там дам – допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого.
Вы получили чин – по Табели о рангах Петра Великого.
Мне надо подать жалобу – Петр Великий определил ей форму. Примут ее пред зерцалом Петра Великого. Рассудят по Генеральному регламенту.
Вы вздумаете путешествовать – по примеру Петра Великого; вы будете приняты хорошо – Петр Великий поместил Россию в число европейских государств, и проч. и проч. и проч.» (М. П. Погодин. Петр Великий, Москвитянин, 1841 г., № 1).
Как сказано! И как безупречно аргументированно! Ярко, точно, верно! Реформы Петра действительно носили всеобщий характер. От Ивана Грозного и по сей день реформ в нашем Отечестве хватало. Но все они воздействовали только на отдельные сферы жизни страны. Реформы Петра же отличала их обширность. Они влияли на все стороны жизни каждого россиянина и всего государства в целом. Здесь и экономика страны, изменения и в социальном делении общества, и во внешней политике, и в системе государственной власти, и в духовной жизни, и в культуре, и в быту. А вооруженные силы? А военный и торговый флот? Это вообще – отдельная история.
Именно Петр со товарищи превратил отсталую Московию, которую европейцы считали глухоманью, «медвежьим углом» за периметром цивилизации, в могучую Российскую империю, с которой считались и соседние, и отдаленные державы.
Российской империи не состоялось бы без внедрения в жизнь страны любого из трех нововведений, позволивших России оказаться в концерте великих европейских держав. Здесь очень важно отметить создание могучего регулярного флота, который обеспечил нашей стране доминирующее положение на Балтийском море. По водам Балтики под российским флагом ходили двадцать четыре грозных, полностью оснащенных линейных корабля. И не просто перемещались из пункта А в пункт В, а надежно прикрывали от любой опасности новую столицу – Санкт-Петербург. В отличие от Азовского флота, потенциал которого играл сугубо сдерживающую роль и так и не получил боевого применения, силу и выучку российских моряков-балтийцев еще при жизни Петра I на себе ощутили шведы, потерпевшие поражения на море у Гангута, Эзеля и Гренгама. Россия начала самостоятельно строить первоклассные корабли и обучать офицеров и матросов для службы на них. Петр стал одновременно и вдохновителем, и создателем, и одним из предводителей российского флота, причем сразу победоносного, соизмеримого по своим силам с военными флотами ведущих европейских государств.
Еще одно неоценимое деяние – это создание армии, ядром которой стали профессиональные регулярные формирования. Русское войско XVII столетия состояло из дворянского ополчения, которое созывали лишь тогда, когда наши хищные соседи угрожали рубежам страны с запада или с юга. Если Речь Посполитая или крымские, ногайские татары начинали угрожать, им давали отпор. Отразили – и по усадебкам, заниматься домашними делами. И еще не факт, что, когда мирная пауза затягивалась, даже выказавший героизм при отражении опасности не отвыкнет от оружия, а то и от седла. Правда, другую часть вооруженных сил образовывали полурегулярные стрелецкие полки, выполнявшие в мирное время полицейскую и конвойную службу в столице и городах, где были размещены их гарнизоны. Если возникали на границах конфликты, то без этой части армии тоже не обходились – ее отправляли давать отпор. Вот только боеспособность обоих родов войск оставляла желать лучшего. И это понятно. Какие в то время у дворянина были интересы, кроме своего поместья? Они, конечно же, были людьми патриотично настроенными, честными и мужественными, но пределом их мечтаний было благополучие своей родимой усадьбы. Да и опыта боевых действий и военных знаний не всегда хватало.
В начале XVIII века Иван Посошков, первый русский экономист-теоретик и один из первых же публицистов, описывал Петру «допетровскую службу» так: «У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, только боронились ручным боем – копиями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов на неприятельскую голову по 3 и 4 и гораздо больше, а хорошо б то, чтобы свою голову хотя головы на три менять. А естли на конницу посмотреть (…), клячи худыя, сабли тупыя (…) Истинно, государь, я видел, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет».
Обе слабые военные структуры, доставшиеся ему в наследство, Петр преобразовал в боеспособную регулярную армию. Она теперь комплектовалась, обучалась и снаряжалась по единым стандартам. Создать армию между тем не просто: повелел – и вот она. Военные реформы Петра пришлись на время тяжелейшей Северной войны, в ходе которой армия прошла путь от унизительной «Нарвской конфузии» до успешного взятия Нарвы и вообще всех шведских крепостей в прибалтийском регионе. Не забудем при этом и о целой серии великих русских триумфов у Лесной, Полтавы и Переволочны.
Не менее важное начинание Петра Великого, без которого немыслимо ни одно успешное государство Нового времени, – создание регулярной дипломатической службы. Русская дипломатия по XVII век включительно ограничивалась редкими случаями отправки за границу целевых посольств.
В случае острой необходимости царь и Боярская дума снаряжали в Вену, Париж, Лондон или Варшаву миссию с конкретными задачами различного характера. Последний пример подобной практики – посольство, благодаря многочисленности участников и неофициальному пребыванию в нем царя вошедшее в историю как Великое, имело место в 1697–1698 годах. О постоянных представительствах при дворах государей хотя бы ведущих европейских стран речи не шло, да и иностранные дипмиссии не спешили изъявлять желание прописываться в Москве. Точно так же в русскую столицу приезжали дипломатические делегации с разовыми поручениями и отправлялись на родину после их исполнения. Исключение составляла Швеция, имевшая в Москве своего постоянного резидента, но не в статусе посла. Только благодаря усилиям Петра Россия обрела постоянные посольства в столицах ведущих европейских стран и даже в Константинополе-Стамбуле – столице еще могущественной в ту пору Османской империи. Тогда же и в Санкт-Петербурге поспешили аккредитоваться посольства множества государств.
Всем нам еще со школы хорошо известно, что Петр Первый, «прорубив окно в Европу», стал насаждать в России европейскую культуру. И речь идет не только о том, что он обрезал бороды и заставил носить другую одежду, а о целом комплексе мер, причем весьма обширном. Было необходимо повысить уровень культуры у подданных, добиться их цивилизованного поведения в обществе и, собственно, сформировать это самое общество. На словах-то все кажется элементарным. Но даже самые простые, бытовые новшества, и те принимались современниками Петра «в штыки».
Историки нередко цитируют дневник П. А. Толстого, человека умного и многоопытного. В поездке по Италии его поразил европейский комфорт в гостиницах. Он писал о том, что спал на простынях, что обеденный стол был накрыт белой скатертью, что ему подавали вилки и ножи, что в номере было множество зеркал. Отмечал это – значит, комфорт такой был ему внове. Действительно, в России жили иначе. Хлебали ложками из общей миски, жаркое ели руками. И это – в богатых домах. В российских корчмах (гостиницах допетровских времен) тем более понятия не имели о простынях и вилках. Кстати, Софья-Шарлотта Бранденбургская отметила в 1697 году, что Петр не умел пользоваться вилкой. Что ж, не умел, так научился! И всю страну научил.
До нас дошли и нередко цитируются такие слова царя-реформатора: «Аз есмь в числе учимых и учащих мя требую». То есть – я и сам учусь, и вас учу, имейте в виду. И неизвестно, первая или вторая ипостась важнее. Правильнее сказать, обе важны одинаково и взаимосвязаны. Ибо не научившись – не научишь, а если научить никого не хочешь тому, чем сам овладел, так зачем и учился?
Важным начинанием Петра было и учреждение в своем Отечестве Навигацкой школы – первого специализированного и светского образовательного учреждения, открытого в 1715 году, а также гарнизонных и цифирных школ в провинции. Одним из любимых детищ Петра стала Морская академия. Готовилось открытие Академии наук.
В начале своего царствования он, по примеру венценосных предков, еще советовался с Боярской думой, пока не убедился окончательно, что собрание представителей знатных родов изжило себя, члены его к новым задачам не готовы и их решать не смогут. И учредил Правительствующий сенат, состав которого подбирался уже не по родству и знатности, а по способностям к административной работе. В период военных действий государство зачастую управлялось срочными указами Петра, из столицы отправлявшегося на театр боевых действий. Это были документы, не всегда даже правильно оформленные, написанные наспех на клочках бумаги. Существование Сената придавало работе над законами и их исполнению характер систематический, а в отсутствие царя именно коллективу сенаторов принадлежала верховная власть в стране. Самого венценосца представлял генерал-прокурор: «Сей чин яко око наше и стряпчий о делах государственных».
Однако не всё выходило благополучно с исполнением решений Сената, поскольку приходилось действовать с оглядкой на взаимоотношения государственных мужей. А они были непростыми. Особенно это чувствовалось, когда многие наиболее влиятельные персоны, приближенные к царю, – Меншиков, Апраксин, Шереметев, Головкин – в состав Сената не входили и оттого не всегда беспрекословно ему подчинялись. А у Меншикова вообще были особые отношения с одним из самых авторитетных сенаторов Яковом Долгоруким.
Оперативное управление страной через исполнение царской воли было возложено Петром на новый, передовой по меркам эпохи, административный аппарат, который заменил систему «приказов», пришедшую к началу XVIII века в ветхость. С 1718 года тридцать четыре приказа заменялись девятью коллегиями. Их президенты становились членами Сената, который мог теперь сосредоточиться исключительно на вопросах законодательства. По сути, появились классические «две ветви власти».
Становление новых учреждений ознаменовалось появлением в России профессиональной бюрократии. Что ж, без этого никуда. Без чиновников не может существовать ни одна государственная машина. Плохо, однако, что и введение президентов коллегий в состав Сената не помогло добиться полной эффективности этого органа. Постоянная зависть и вражда сановных вельмож приводила к тому, что стоило им собраться вместе в отсутствие царя, как начинались ссоры и перебранки.
Конечно, Петр хорошо знал об изъянах любой бюрократической системы и пытался их устранить, как мог. К сожалению, многие пороки бюрократии остались неуязвимы, но, как говорится, «начало – половина дела». Требовалось с чего-то начинать – и Петр начал. А все дела Отечества завершить – одной жизни, одного царствования никогда не хватит. Тем более Петр умер еще полным сил, он не успел состариться на троне.
О реформах Петра Великого написаны тома – это и научные, и художественные труды. Но, как ни странно, куда меньше подробных исследований деятельности петровских соратников, одним из которых был Александр Данилович Меншиков. Какое же место он занимал в этой блестящей плеяде?
Конец эпохи русских янычар
Приступая к нашему повествованию о первом русском губернаторе Александре Меншикове, мы не можем не обрисовать ту историческую обстановку, в которой проходила юность нашего героя.