Красно-желтые дни. Сокровища Юмы

В гостевой комнате его обыскали и вместе с папкой документов и сухпайком передали конвою. Хотел поинтересоваться, что происходит, но не успел – на запястьях щелкнули наручники и потащили на выход.

Свет брызнул в глаза. В начале показалось – солнце. Но это были прожектора, расположенные поверх каменного забора с колючей проволокой. С большим трудом они отбивали у тумана пространство тюремного двора и нижние этажи выстроенного буквой Г изолятора. Все, что выше, растворялось в серой клубящейся дымке.

У открытых дверей автозака попыхивал сигаретой начальник конвоя. С видом скучающего флегматика он сообщил Антону, что его этапируют на суд, и что во избежание “медицинских недоразумений” до возвращения в “родные пенаты” лучше не дергаться и притвориться немым.

Антона затолкали в глухой металлический кузов и посадили в одну из клеток, деливших пространство с помещением для конвоя. Внутри было холодно и воняло хлоркой словно в покойницкой.

В пути сильно трясло, и, чтобы не слететь со скамьи, приходилось упираться ногами в соседнюю стену. На крутых поворотах пристегнутый к скамье наручник больно впивался в запястье и Антон скрипел зубами, глядя на довольные физиономии конвоиров.

Наконец арестантское ралли закончилось и его вывели из автозака. Погруженный в сизый морок тумана, город словно вымер: людей не видно, не слышно ни машин, ни заводского шума. И только гулкое эхо какой-то странной радиотрансляции несется со всех сторон.

– Я отдал вам жизнь. А вы верите этой гнусной подлой змее, которая говорит, что я – не я, – артистично возмущался мужской баритон. – Что я всю жизнь обманывал вас. Что я убил вашего мужа – своего брата.

“Отстой! Зачем врубать среди бела дня на всю громкость какой-то спектакль? В качестве звукового маяка, что ли?” – размышлял Антон, пока шли к зданию суда.

Из разговоров конвоя с дежурным сотрудником, понял – приехали раньше срока. Подумал, что вернут в автозак, но отвели в цоколь, всучили сухпай и посадили в одиночку с евроремонтом. Антон с удовольствием присел на обтянутый кожзаменителем топчан и вздохнул с облегчением – можно передохнуть.

Но где там! Мысли о предстоящем суде не давали покоя.

В то, что парни пошли на сделку и подписали липовый протокол, Антон, конечно, не верил. Но что если киберы вычислили трояна, запершего плотину, или проследили треки? Шансов у них мало, все равно что искать иголку в стоге сена, но все же…

Нет, быть такого не может. Протокол самоликвидации сработал – железно! Да и не стал бы следователь выбивать у него признание, имей он на руках такую улику.

Конечно, кое-что можно узнать со слов Глеба. Но что он им расскажет? Что слышал, как Соло обвинил его в атаке на плотину? Чего не ляпнешь со страху! На самом деле, Антон ни при чем, просто так совпало: поход, ночевка в окрестностях дамбы, авария.

Эту легенду они придумали еще на этапе планирования операции. Главное теперь не отступать от нее, как бы копы не лютовали. И пусть попробуют доказать обратное, пупок развяжется. А они попробуют. Абрамов им уже и премию, наверное, выписал, вон как землю роют.

В расположенном под потолком зарешеченном узком окне замелькали тени. Антон встал с топчана и вытянул шею, пытаясь разглядеть происходящее за решеткой, но ничего не увидел – туман.

“Пещера Платона, натурально!” – усмехнулся он.

Выкрутасы Абрамова – классический театр теней. На людях он – отец города, примерный семьянин, мудрый руководитель. Но все это только картинка на стене пещеры. Реальный Абрамов плевать хотел на город, семью и работу. Он проводит время в саунах, среди криминальных авторитетов и проституток, жиреет на откатах и мечтает свалить из “рашки” при первой возможности.

Одного он не учел: в пещере Платона несколько уровней. Может случиться так, что он сам сидит в пещере, только уровнем повыше…

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась и полицейский повел его по узкому длинному коридору. Они поднялись на второй этаж и, миновав фойе с немногочисленной публикой, вошли в зал судебных заседаний.

Заставленное в несколько рядов стульями помещение можно было принять за конференц-зал или учебную аудиторию, если бы не судейская кафедра и стеклянная будка для подсудимых. Заняты были только первые два ряда.

Мать увидел сразу. Она повернулась первой, вскочила на ноги, вскрикнув сдавленным голосом: “Антоша!”, и кинулась в его сторону. Привыкший к таким сценам дежурный охранник растопырил руки и скомандовал: “Вернитесь на место”.

– Все будет хорошо, мама, не беспокойся! Я ни в чем не виноват! – успел сказать Антон, когда заводили в “аквариум” и снимали наручники.

Закрыв ладонью рот, она нервно кивнула и опустилась на стул. Антон через силу улыбался, глядя на страдальческий изгиб ее бровей.

– Вот так встреча! – прозвучал знакомый баритон – это следом завели Кима и теперь конвоир возился с его “браслетами”.

– Спецтехника, – улыбнулся Антон. – Надежность и качество – наш девиз.

Последний раз они виделись в обезьяннике СИЗО, куда их посадили сразу после Тоннеля. Тогда на Кима страшно было смотреть – брата, Бориса, после удара током увезли на скорой без сознания. Вспоминая ту ночь, Антон старался не думать о плохом. Уж лучше тюрьма, чем смерть друга.

Улыбка на лице Кима обнадежила.

– Борька в порядке, – словно прочитал он мысли Антона, когда друзья обнялись. – Но на суд не придет. Доктор не пустил, – кивнул он в сторону зала.

Рядом с матерью чернела кудрявая голова главврача городской больницы Иосифа Марковича Гольдмана. Скрестив руки на груди, он метал сердитые взгляды в сторону пустующей кафедры и на своего “непутевого” сына Соломона, сидевшего в первом ряду.

– А Соло почему не с нами? – поинтересовался Антон, хотя и так было понятно – Соломон Гольдман если и попадет на скамью подсудимых, то уж точно не за прогулку по режимному объекту.

По правую руку от Соло развалился полноватый брюнет в коричневой тройке с галстуком. Туфли, часы, очки, портфель, как и все прочее, выдавали в нем человека не среднего достатка. Улыбка гурмана сияла на его пухлых губах, словно не суда ожидал он, а шикарного банкета.

– Нам бы такого адвоката, – шепнул Антон, прикрыв рот ладошкой, – давно бы кофе в Маке пили.

– Ну да, – ухмыльнулся Кирилл. – Нас троих в одну камеру посадили. Утром проснулся, ни его, ни Глеба уже нет.

– Жалеешь, что вступился за Соло в Тоннеле?

Ким мотнул головой.

– Ненавижу ксенофобию. Унижать человека из-за национальности – фашизм.

Отсутствие Глеба в зале суда выглядело логичным: Абрамов хоть и вор, но платить по счетам умеет. ФСБ, конечно, ему не по зубам, а вот полиция, прокуратура – его вотчина. Теперь понятно, почему там, у Тоннеля, в присутствии офицера спецназа Абрамов отморозился, когда Глеб ему напомнил о договоре. Он всего лишь ждал выгодного момента, чтобы наградить предателя.

В памяти вновь всплыла картина ареста, и Антон скривился, как от зубной боли. Вспомнились обезьянник СИЗО, признание Глеба в предательстве, его больная мать. И в сотый раз представил себя на его месте…

Нет, не получается. Стандартная ситуация ложного выбора. Пахать на трех работать, занять денег у друзей и знакомых, взять кредит в банке, продать почку – чего не сделаешь ради здоровья матери! Но предавать друзей…

– Откуда информация?

– От Жанны, – улыбнулся Ким сквозь зубы.

Краска ударила Антону в лицо.

– Как! У тебя была Жанна?

– Да не парься, – успокоил друга Ким, уловив флюиды ревности. – Она хотела с тобой встретиться, но ей отказали.

– Понятно, – выдохнул Антон. – Ну и что, как там на воле?

– Полный трэш. – Ким покосился на стоящего у дверей охранника, и зевнул для вида. – Короче, не знаю как, но твой код сработал.

Забыв о предосторожности, Антон вскочил на ноги и едва не ударился лбом в бронированное стекло. Все, что окружало его в этот миг: зал суда, конвой, камеры, кафедра, стеклянная будка, – словно перестало существовать. Он снова стоял за пультом управления в аппаратном зале Тоннеля, впившись глазами в таймер, ведущий обратный отсчет. Им не хватило несколько секунд, несколько бесконечно долгих секунд, чтобы увидеть то, чего никто из жителей этого мира не видел, и что изменило бы жизнь всей планеты. Новый, не тронутый коррозией зла, мир. Отважные колонисты, построившие совершенное общество, создавшие фантастические технологии, и среди них его дед, полковник Громов…

– Кто вышел на контакт?

– Ты сядь, – усмехнулся Ким, – а то упадешь… Дикари какие-то. Несколько тысяч. Остановились в ущелье у дамбы. Притащили с собой идола – Золотую Бабу, фокусы разные показывают.

– Та-а-ак… – Антон медленно опустился на скамью.

В памяти всплыли детали разговора с профессором Плетневым. На той стороне Тоннеля колонистов встретило потерянное в истории племя – чудь белоглазая. И теперь они, а не создатели ЭДЕМа явились посланниками Нового мира. Но почему? В чем смысл их возвращения?

Шарада не поддавалась разгадке.

Антон смотрел перед собой немигающим взглядом, покусывая нижнюю губу. Не такого результата ожидал он от операции. Да и профессор ничего про участие в эксперименте чудинов не говорил.

– И чего хотят эти… дикари?

– Кто их знает, – дернул Ким плечом. – Бивень с ними договор заключил – разрешил молиться своим богам. Говорят, не за бесплатно.

– Кто бы сомневался, – зло ухмыльнулся Антон. – Это все новости?

– Все, – кивнул Ким. – Ну, разве еще туман…

– А что, туман?

– Какой-то он не настоящий. Пришел вместе с дикарями, и уходить не собирается. Из-за него связь в округе пропала. Радио слыхал? Это колокола по городу развешали и старые записи крутят.

Антону вдруг остро захотелось на волю. Вот прямо сейчас, сию же минуту. Выйти из зала суда и сразу в лагерь, к чудинам. Если они оттуда, значит должны знать про ЭДЕМ. Не могут не знать!

– Да, забыл, – прошептал Ким, увидев, как оживились участники процесса. – Жанна с их вождем задружилась. Прикинь, он обещал нам помочь.

– Как? – нахмурил брови Антон.

– Не знаю. Болтала про какую-то инициацию…

– Встать, суд идет! – прозвучал звонкий девичий голос, и в зал вошел невысокий пожилой мужчина, одетый в черную мантию.

Он опустился в кресло с высокой спинкой, ударил судейским молотком и объявил о начале судебного заседания.

По мере того как судья зачитывал обвинение, ширилась улыбка на лице Антона. Всех четверых (про Глеба и Жанну даже не вспомнили) обвиняли в проникновении на охраняемый секретный объект. Максимум, что им грозило, это пятнадцать суток ареста или штраф.

Когда дошло дело до объяснений, первым к трибуне пригласили Соломона Гольдмана.

Выслушав предупреждение об ответственности за дачу ложных показаний, Соло изложил свою версию событий той ночи. Да, ходили с друзьями в поход; оказались в районе дамбы, решили посмотреть, что там; нашли какой-то заброшенный туннель, через который, сами того не зная, попали на секретный объект.

– Большое спасибо родной полиции, что не дала умереть в этой жуткой пещере, – завершил Соло свое выступление, приложив руку к сердцу.

Последние слова прозвучали как скрытая издевка, и судья бросил хмурый взгляд на ответчика. Но за его спиной маячила скучающая физиономия адвоката и Соло разрешили сесть на место.

Слово дали Киму, и он прямо из аквариума рассказал ту же историю: отдыхали, случайно нашли туннель, оказались на секретном объекте. На вопрос, как получилось так, что его брат едва не погиб, ответил: Борис полез в щит, чтобы открыть врата, но попал под высокое напряжение. И это было правдой. Не сказал Ким (а судья не стал уточнять) лишь то, какие врата собирались они открыть.

Когда наступила очередь Антона, судья вдруг принялся листать дело и переговариваться о чем-то с секретарем.

– Громов Антон Андреевич, – произнес судья, глядя в раскрытую папку с делом.

– Да, ваша честь, – Антон встал со скамьи.

– Почему сменили фамилию?

– А какое это имеет отношение к делу?

– Дело в том, что запись о перемене фамилии в архиве паспортного стола отсутствует.

– Понятно, – зло усмехнулся Антон. – Рассмотрение дела откладывается на неопределённый срок.

– Почему же? Личность вашу подтверждает свидетельство о рождении. Пока не будет найден утерянный документ, вы будете проходить по делу как… Филипенко Антон Андреевич. Вам понятно это процессуальное требование?

– Понятно, – недовольно буркнул Антон.

Соло словно змея ужалила. В его широко раскрытых глазах читалось неподдельное возмущение. Антон улыбнулся: раскрой он эту маленькую семейную тайну в другое время и в другой обстановке, никто бы внимания не обратил. Но здесь, в суде, информация о перемене фамилии прозвучала как обвинение в лжесвидетельстве.

– Итак, что вы можете сказать по сути предъявленного вам обвинения?

– Согласен.

– С чем вы согласны?

– С обвинением.

– Да, но сначала суд должен выслушать ваше объяснение.

– А что объяснять? Парни… предыдущие ответчики уже все сказали, добавить мне нечего. Только зря ваше время займу.

– Ничего, мы потерпим.

– Хорошо, – пожал Антон плечами и начал с того, как накануне майских праздников ему в голову пришла идея сходить в горы.

Дальше всё, как договаривались заранее, на случай провала операции. Только однажды ответчик позволил себе выдать чуть больше: мол, о входе в Тоннель узнал из компьютерной игры.

– И каким образом?

– Не знаю, – развел руками Антон. – Как-то так совпало… Там замок был, а под ним дамба. За дамбой – вход в туннель. Вот я и подумал: вдруг у нас на плотине так же?

Судья немного помолчал, опершись щекой на кулак. Потом взял в руки папку и приподнял над столом.

– Значит, это была игра?

– Ну, да. Можно сказать, квест.

Глубоко вздохнув, судья сложил в стопку дела и поправил на груди мантию.

– Садитесь, Филипенко. Если выступающих больше нет…

– Ваша честь! – поднялась с места секретарь. – В деле Громова… простите – Филипенко, появился новый свидетель. Он готов сообщить суду неучтенные следствием факты.

Девушка подошла к кафедре и протянула судье листок бумаги. Несколько минут он пристально всматривался в документ, а затем обратился к секретарю:

– Пригласите свидетеля.

Открылась главная дверь и в зал судебных заседаний в сопровождении щегольски одетого молодого человека вошел Глеб. Парни в “аквариуме” тревожно переглянулись, а Соло чуть шею не свернул, провожая изумленным взглядом “свидетеля” и его спутника.

Щёголь подвел Глеба к трибуне, а сам занял свободное место в первом ряду.

Судья попросил свидетеля назвать свое имя, предупредил об ответственности и, держа перед собой бумагу, задал вопрос:

– Вы утверждаете, что 30 апреля этого года ответчик Филипенко, он же Громов, незаконно проник в информационную систему Солнечногорской плотины, что вызвало аварийную ситуацию, которая могла привести к затоплению города.

– Да, ваша честь, – хриплым голосом подтвердил Глеб, глядя куда-то в подножие кафедры.

– Также в вашем заявлении говорится, что подтвердить ваши слова может ответчик Гольдман.

Не успел Глеб ответить, как вскочил адвокат Соло и, сильно картавя, выкрикнул:

– Ваша честь, позвольте заявить протест! Это заявление – наглая ложь, которая не имеет отношения к моему подзащитному, и не может быть предметом рассмотрения в рамках настоящего дела.

– Протест отклоняется, – отразил судья эмоциональный выпад. – Суд принимает к рассмотрению все заявления. – Затем обратился к Глебу: – Надеюсь, вы понимаете всю серьезность выдвинутых вами обвинений.

Судья сделал паузу, ожидая ответа, но Глеб молчал. Словно надломленный камыш стоял он посреди зала, опустив плечи и понурив голову. Десятки удивленных, любопытных, рассерженных глаз смотрели на него, и только адвокат сверлил взглядом тщедушную фигуру щеголя. Тот, казалось, не проявлял интереса к происходящему, но было видно, что между ним и Глебом существует незримая связь.

Характер этой связи Антон хорошо понимал: наверняка, это шнырь Абрамова, посланный следить за Глебом, чтобы тот не сорвался с поводка. Но жалости к другу не было. Там, на нарах, в минуты тяжких раздумий он пытался найти оправдание его поступкам и у него это почти получалось. Попроси Глеб прощения в тот момент, он бы с радостью обнял его и никогда бы не вспомнил ни обманутого доверия, ни сорванной операции, ни тюремных мытарств.

Здесь, в зале суда, его обуревали другие чувства.

Конечно, Глеб говорил правду: это он, Антон, создал трояна и внедрил в систему управления дамбой, поставив город на грань катастрофы. Но, не сделай он этого, люди никогда бы не узнали, что находится там, по ту сторону Тоннеля. Да, все оказалось не так просто, но это всего лишь первый шаг в новое светлое будущее для всего человечества.

“Тот, кто не видит цели, смысла в пути не увидит”…

– Можете быть свободны, – нарушил тягостное молчание бесстрастный голос судьи. – Ваше заявление будет приобщено к делу.

Стук церемониального молотка разнесся по залу, и суд удалился на совещание.

– Иуда, – гневно прошипел Ким, глядя в спину уходящему Глебу. – Знал бы, какое он г…о, я бы в колодце его разукрасил по полной.

Неподъемная тяжесть придавила Антона к скамье: стыд за предавшего друга и страх за мать – выдержит ли ее сердце, если дело примет иной оборот. Все это время она беззвучно шевелила губами, бросая на сына скорбные взгляды. По ее черному платку и неестественно бледному лицу догадался – мать пришла в суд прямо из церкви. На Страстной она всегда строго постилась, а в пятницу – крошки в рот не брала. Одно успокаивало – рядом с ней главврач городской больницы.

Тяжкий вздох вырвался из груди. Антон наклонился, положив сцепленные в замок руки на колени, и задержал дыхание. Обычно, это помогало справиться с волнением, отрезвляло от сумятицы мыслей. А ясная голова нужна сейчас как никогда.

Что бы ни случилось в суде, главное происходит не здесь. Там, у подножья Силтау, в этот момент начинается Великая история. И племя чудинов – всего лишь прелюдия к ней. Но об этом пока никто в мире не знает. Только он, Антон Громов.

И больше никаких Филипенко!

Хватит унижаться и юлить, пытаясь выторговать у прогнившей системы несколько лет позорной рабской жизни.

Антон резко выпрямился и кинул острый взгляд на судейскую кафедру.

– Встать! Суд идет.

Именем Российской Федерации судья огласил текст постановления: за совершенное административное правонарушение, назначить всем троим наказание в виде штрафа в размере 70 000 рублей и освободить находившихся под стражей из зала суда.

Слезы потекли по лицу матери и она согласно закивала, не обращая внимания на сухие юридические формулировки, которые продолжали звучать с высоты судейской кафедры. Слушая их, отец Соло хмурился, сжимая в руках спинку стоящего перед ним стула, а адвокат недовольно кривил губы, закатывая глаза в потолок.

Последний абзац судья прочитал таким же монотонным голосом:

– В связи с оказавшимися в распоряжении суда новыми фактами, дело Филипенко Антона Андреевича (“Громова!”, – весело поправил Антон) передается в уголовное производство, а сам он помещается под стражу в изолятор временного содержания Ленинского района Солнечногорска. Подсудимые, вам понятно постановление суда?

– Да, ваша честь, – отозвались Соло и Кима.

– Филипенко, вам все понятно?

Антон молчал. Он смотрел в окно на матовую пелену тумана, льнущую к стеклу, и думал: почему здесь, на скамье подсудимых он, а не Абрамов? Где та самая хваленая справедливость о которой кричат из каждого утюга? Коррупция – зло, Абрамов – вор, закон – один для всех. Какое звено в этой логической цепочке лишнее?

– Филипенко, еще раз спрашиваю: вам понятно постановление суда?

Во рту у Антона пересохло и он просипел:

– Не понимаю…

– Вам что, переводчик нужен?

– Скорее, священник, – грустно улыбнулся Антон и тут же обернулся на мужской крик: – Доктора, позовите доктора!

На руках главврача лежало обмякшее тело матери. Лицо у нее стало белое как полотно, голова запрокинута, тонкие руки безвольно повисли. Секретарь схватила бутылку с водой и кинулась на помощь.

Не помня себя, Антон рванулся к дверям.

– Мама! Мама! – кричал он, толкаясь плечом в стекло. – Выпустите меня, у нее сердце больное!

– Подсудимый, прекратите нарушать порядок! – попытался успокоить Антона судья, но тот продолжал атаковать двери “аквариума”.

Неожиданно дверь поддалась и буян вывалился наружу, прямо в руки конвоя. Его тут же повалили на пол, чтобы надеть наручники, но Антон взревел: “Пустите!”, и дернулся так, что свалил оседлавшего его конвоира.

Подняться не получилось. Первый удар дубинкой пришёлся по спине, от второго скрючило ноги. Потом лупили еще и еще, пока от боли не перехватило дыхание.

– Мама, прости… – прохрипел Антон, лежа на полу с заломленными за спину руками.

Щелчок, и железные обручи сковали запястья. Конвоиры подхватили Антона и поволокли к выходу. Он хотел оглянуться, но рука на затылке гнула к земле.

В холле их догнала помощница судьи и протянула тоненькую папку.

– Копия постановления для Филипенко.

В открытом дверном проеме Антон увидел мать – она сидела между Соло и его отцом со стаканом воды в правой руке. Другой – пыталась прикрыть прореженные сединой волосы упавшим на плечи платком.

– Спасибо, – улыбнулся Антон через силу.

Превозмогая боль в вывернутых руках, он семенил по коридору, непрестанно спотыкаясь. На заднем дворе уже стоял заведенный автозак. Снова холод “покойницкой”, гром ключей и перебранка конвоиров. Будто и не было никакого суда, только боль в теле и пустота в голове.

Хотел воспроизвести картину случившегося – бесполезно. Нити прошлого рвались легко, как паутина. Будущее – скрывалось в тумане. Время остановилось.

Глава 7. Жанна

Шоссе, соединяющее город с федеральной трассой М5, отремонтировали сравнительно недавно – пару лет назад. Даже в такой туман, как сегодня, можно было смело держать восемьдесят километров в час – ни одной колдобины. Майер лично следил за тем, чтобы подрядчик не экономил на материалах и времени.

Тендер как всегда выиграла дорожная фирма “Севан”, – ее директор ходил в друзьях у Абрамова. Стоило больших трудов объяснить бригадиру, смуглому коренастому носачу в кепке-аэродроме, чем эта дорога отличается от прочих. Для верности пришлось соврать, мол, скоро сам губернатор в Солнечногорск приедет.

Собравшись в сторонке, дорожники долго о чем-то спорили, оживлённо жестикулируя. Потом бригадир подошел с решительным видом и заявил:

– Будит, начальник, тибе дарога. Не дарога – мечта! Только губернатор скажи – “Севан” делал, дагаварились?

Сто километров “мечты” обошлись мэрии в два годовых бюджета: только на откаты Абрамову ушло едва ли не половина. Майер в этих схемах не участвовал. Но мэр по своей инициативе открыл на его имя счет в кипрском банке и исправно перечислял туда процент от каждой сделки.

Дорога и вправду получилась на славу. Если бы не утренний скандал с дочерью, можно было расслабиться и просто следить за тем, как машина летит сквозь подкрашенную светом фар дымку тумана.

Так сильно они еще не ссорились.

В ночь на первое мая неизвестные совершили хакерскую атаку на плотину и шлюзы закрылись, возникла угроза затопления города. Мэр метался по кабинету как зверь в клетке, звонил начальникам городских служб, матерился и грозил “в асфальт закатать”, если дамбу прорвет. Слава богу, всё обошлось.

В четвертом часу Абрамову позвонили на мобильный. За время звонка он не проронил ни слова, а только играл желваками и буравил взглядом пространство. Потом сделал отбой, скомандовал заму: “Остаешься за меня”, и уехал.

На рассвете сам вышел на связь.

– Знаешь, где твоя красавица? – Голос у него был усталый, но довольный. – Дуй в СИЗО, папаша, только не забудь взять с собой адвоката. С ментами договорился… Если что, я в “Соснах”. Ты тоже отдохни. Первое мая всё-таки.

В черном кожанном костюме, измазанном грязью и известью, с растрепанными волосами, но ужасно счастливая – такой увидел дочь Майер в обезьяннике. Упрекать не стал – бесполезно! Только спросил, когда садились в машину:

– И где ты была?

– В Тоннеле, – гордо ответила она и, обессиленная, откинулась на спинку кресла.

Отдохнуть не получилось – утром приполз туман, а вместе с ним появились дикари с Золотой Бабой, и все события той ночи отошли на второй план. Майер окунулся с головой в работу, и на время потерял дочь из виду.

А сегодня утром она заявилась. Поздоровалась, как ни в чем не бывало, и поднялась к себе в детскую. Заглянув в комнату, Майер увидел на кровати открытый чемодан и стопку аккуратно сложенных зимних вещей.

– В Арктику собралась? – улыбнулся он. – На улице плюс шестнадцать.