Полная версия
– Хороша девка, но дура. – губастый, вытащив из кармана бечевку, сноровисто спутал девушке ноги и принялся привязывать к ним какой-то пакет, в который, второй, поспешно напихал камней, найденных здесь же, на берегу. – Не трепыхалась бы, оставили в живых. Подумаешь, позабавились слегка. Хоть, что такое настоящий мужик узнала, а то бы так и сдохла, необъезженной, дура деревенская.
Татьяна ужасно замерзла. Ее тело совсем заледенело. Девушка и подумать не могла о том, что сентябрьская ночь может быть настолько холодной. Впрочем, холод был не самой большой проблемой.
Подонки не шутили – они и в самом деле решили утопить свою случайную жертву.
Ее потащили в воду.
Парни, судя по всему, неплохо приложились к бутылке. Если губастый, как более крепкий и устойчивый, пыхтел от усердия и затаскивал жертву в реку, то второй, более хлипкий и субтильный, вихлялся, болтаясь позади, словно цветок в проруби.
– Отойди уже.. – недовольно буркнул губастый. – Никакого толку с тебя, помощничек. Давай, я сам.
– А Серега чего не с нами? – ныл хлюпик. – Чего мы одни корячимся? Как за сладеньким, так первый, а как концы в воду прятать, так Севка, да Ромка..
– Заткнись, придурок! – зло шикнул на подельника губастый. – Не к чему ей наши имена знать.
– Так она ж, все равно, того.. – не понял хлюпик. – Чего зря кипишуешься?
– Береженого, сам знаешь.. – губастый продолжал тащить Татьяну прямо по дну. Лицо девушки давно скрылось под водой, но губастый упорно волок жертву на глубину. – Все, дальше уже обрыв. Место знакомое. Никуда она отсюда не денется.
Сплюнув, губастый медленно побрел к берегу. Хлюпик некоторое время внимательно всматривался в темную воду, словно пытаясь рассмотреть лицо утопленницы, но так ничего и не увидев, последовал за подельником.
– Концы в воду. – пробормотал он, широко зевая. – Как, жрать-то хочется. И, голова, что-то болеть начинает. Слышь, Ромка, мочалки там не всю водку выхлебали, а то похмелиться мне надо..
*
Вопреки ожиданиям, вода оказалась гораздо теплее, чем стылый воздух сентябрьской ночи.
Только ей, Татьяне, какая разница от того, в какой воде утонуть – в холодной или тёплой? Конец, как ни крути, один – смерть и небытие.
Умирать не хотелось.
Руки у девушки были спутаны тонкой бечевкой, но спутывал их хлипкий, от того, у нее получилось их развязать, а вот ноги.. Ноги замотали на совесть, да еще и пакет, набитый тяжелыми камнями к ним прицепили.
Этот пакет, набитый камнями, Татьяну утянул на самое дно.
Девушка пыталась сопротивляться, ногами дрыгала и, вцепившись в пакет, трепала его из последних сил.
Сил оставалось очень мало – поглумились над ней всласть, да еще и избили, вот они и закончились, силы эти.
Как и воздух.
В легких горело от нехватки кислорода, в глазах темнело, куда там беззвездной ночи. Захрипев, Татьяна дернулась в последний раз и не заметила, как отцепился тяжелый груз, освободив ноги от гнёта.
Течение подхватило легкое женское тело и потащило. Далеко. Прочь от берега.
Парни, топтавшиеся на берегу, докурив и убедившись в том, что утонувшее всплывать не собирается, медленно поплелись к, наскоро разбитому на берегу, лагерю. У них еще оставалась закуска, да и водки хватало, недаром ведь они хорошо затарились в магазине.
Прилично поддатый Серега лениво таскал за волосы одну из размалеванных девок. Та тихонько скулила, но сопротивляться не пыталась.
Видела она, как поступают с теми, кто сопротивляется. Составлять компанию на дне реки неизвестной девице, девке не хотелось.
Вторая, пьяная в дым, сладко сопела поодаль. Ее Серега не трогал. Да и эту бил вполсилы, потому что было лень напрягаться.
– Пошла прочь. – завидев приятелей, парень, широко зевнув, потянулся к початой бутылке горячительного. – Где вас черти носили? С одной полудохлой девкой сладить не могли? Мы ж её зат…ли почти до смерти. Чего так долго возились? Или, решили ещё раз пристроиться, напоследок, так сказать? Гы-гы..
Севка и Ромка плюхнулись рядом с приятелем и поспешили подставить пластиковые стаканчики под струю сорокоградусной. И, если на лице Романа не читалось никаких эмоций, кроме, как желания добавить новую порцию к уже выпитому, то Севка чувствовал, как его мутит.
Перед глазами парня, как живое, вставало лицо утопленницы, бледное от холода и пережитого ужаса.
«Дурное дело сотворили. – зябко поежился Севка, старательно пряча свою обеспокоенность. – Как бы нам не аукнулось. Что-то мне не по себе». – и залпом опрокинул в себя алкоголь.
– Вот это по-нашему! – одобрительно хмыкнул Серега и хлопнул Севку по плечу. – Не дрейфь, мы тебя научим развлекаться! Жить в кайф, а не существовать. Понял?
– Понял. – буркнул Севка и опустил голову в низ. У него шумело в ушах, в глазах мелькали звездочки.
– За упокой. – подумал он, протягивая стакан за добавкой. – Хорошая была девка. Сладкая. Но, дура.
*
Бурное течение утянуло Татьяну на самую середину реки.
Это только кажется, что Донец – река тихая и спокойная. Это, смотря в каком месте.
Татьяне не свезло.
Она давно уже де дышала, но, от чего-то проблемы с кислородом девушку совсем не волновали.
Распахнув широко глаза, она с оторопью наблюдала за тем, как вокруг нее снуют чьи-то темные, верткие фигуры.
«Это что за рыбины такие здоровенные? – удивлялась девушка, ворочая шеей с большим трудом. – Акулы, вроде бы, в пресной воде не водятся. И, вообще, не водятся в наших широтах. Тогда, кто? Сом? Сомы? Такие огромные? А, чего их так много? Сожрать решили? Так я одна, на всех не хватит.»
Девушка попыталась замедлить свое продвижение, но течение упорно несло дальше свою добычу.
«Может, водолазы? – лениво продолжала размышлять Татьяна, вяло взмахивая руками, которые в воде двигались с трудом и медленно, словно в вязком киселе. – Меня спасают? Но, откуда узнали? Люди позвонили в МЧС? Вызвали?»
Тени приблизились почти вплотную, и девушка отчетливо видела, что никакие это не рыбы, а вполне себе гуманоиды, с руками, ногами и головой, в том месте, где ей и положено находиться.
«Люди. – удивилась Татьяна, продолжая обходиться без воздуха, самой себе на удивление. – Обычные люди, вернее, даже женщины. Такие же, как и я. Вон, выпуклости у них в положенных природой местах имеются. Вполне себе ощутимые выпуклости. Выпуклые! Ой, а почему они голые? Нудисты? Не холодно им? Может быть, моржи? Моржихи? Закаливаются?»
В этот момент, одна из фигур подплыла так близко, что Татьяна смогла отчетливо рассмотреть не только контуры тела, но и лицо пловчихи.
Глянула, обмерла, да как заорала, вернее, забулькала, выпуская ртом пузырьки, забилась, завертелась в воде, пытаясь, как можно дальше отплыть от подводного ужаса, таращившегося на нее из глубины.
– Орет. Орет, как резаная. Чего орешь, дура? Думаешь, здесь, на дне реки, тебя кто-нибудь услышит, кроме нас?
Старческий, слегка надтреснутый, ворчливый голос, внезапно зазвучал прямо в голове у Татьяны.
Девушка удивилась до такой степени, что перестала бестолково метаться и замерла, чем немедленно поспешили воспользоваться те самые темные тени.
Тени, оказавшиеся вполне себе человекообразными существами, с женскими фигурами, длинными волосами и уродливыми лицами – нечто среднее между маской киношного Хищника, рыбой-мечом и русалкой обыкновенной, крепко схватили Татьяну за конечности и увлекли за собой.
На самое дно.
Вполне себе обитаемое, как оказалось.
Татьяна, некрасиво и невежливо раскрыв рот и отвесив губы, во все глаза таращилась на странное создание – волосатого старца с рыбьим хвостом, важно восседающего на огромном, не меньше годовалого бычка, раке. Вернее, твари, очень сильно похожей на рака речного, обыкновенного. Татьяна раков не раз и не два в кастрюлю забрасывала, потому, совершенно точно знала, что таких огромных раков не бывает. Этот же был не просто огромным, а громадным! Для рака, само собой. Рак-мутант из-под Чернобыля, не иначе. Да для такого рака ни в одной столовой кастрюли не отыщешь, как не старайся.
«У меня глюки. – подумала девушка. – Мой мозг, умирая от недостатка кислорода, создает причудливые видения. Последние конвульсии и.. все.. Конец Тане.»
– Ну, привет тебе, девица. – хмыкнул волосатый старичок, вяло шевеля чешуйчатым хвостом. – Говори-рассказывай – с какой такой дури великой, ты, девица, топиться удумала? Да смотри мне, не вздумай врать! – старичок погрозил Тане пальцем. – От слов этих, судьба твоя дальнейшая зависит.
– Ты, дедушка, что, взаправдашний? – воспользовавшись тем, что человекообразные подтащили ее почти вплотную к волосатому старцу, Татьяна, вывернувшись, попыталась ткнуть в говорящий глюк пальцем.
Но, не получилось – здоровенный рак-мутант грозно щелкнул клешнями и Таня, с громким визгом, отпрянула назад, где ее неласково встретили холодные руки подводных пловчих с уродливыми лицами.
– Ишь, прыткие какие нынче пошли утопленницы. – удивился волосатый старец. – Не вежливо, девица, пальцы свои распускать! Смотри, как бы кто их не откусил невзначай.
Татьяне было совсем не до вежливости. Тут голова кругом, кислород закончился, глюки и видения идут косяком, а ей о какой-то вежливости толкуют!
– Рассказывай девица, – продолжил старик с хвостом. – по какой причине топиться удумала? Дядя бросил?
– Тетя. – буркнула девушка, больше не делая попыток избавиться от цепких пальцев на своих руках. – Утопили меня, не по доброй воле я в реке очутилась.
– За дело, небось, утопили? – продолжал любопытствовать старичок с хвостом. – За пакости какие или же, за ворожбу злобную?
– Да, нет, – по щекам Татьяны внезапно потекли слезы, хотя она и сама не понимала, как это – слезы, по щекам, да еще и в воде? – Отморозки схватили меня, дедушка, избили, надругались, а затем, в реку выбросили. Концы в воду, сказали.
– Ишь, ты. – погрустнел хвостатый дед и рукой махнул, приказывая человекообразным отпустить девушку. – Не врешь ведь. Сколько лет живу здесь, в реке, а люди, там, наверху, ничуть не изменились.
Рак грозно щелкнул клешней и Татьяна, на всякий случай, попятилась.
– Не бойся, девица, он тебя не тронет без моего приказа. – старик вильнул хвостом, устраиваясь поудобнее на гладком панцире. – Ну, что ж, коли ты в мои владения попала, так мне и судьбу твою решать, как хозяину.
– Хозяину? – Татьяна внимательно принялась рассматривать странного старика, удивляясь собственному сознанию, которое, как оказалось, способно вырабатывать столь дикие и забавные фантазии. – А ты, дедушка, извини, кто такой будешь?
– Я-то? – хмыкнул дедуля и внезапно широко ухмыльнулся зубастым ртом. – Хозяин я местный. Водяной. Слыхала про такого, девица?
Рот у дедули оказался страшным. Не рот, а прямо-таки, пасть хищная, усеянная мелкими, острыми зубами, загнутыми назад. Такой пастью, если во что вцепишься, так считай, пропало. Отцепить ни за что не получится. Или кусок мяса из живого тела вырвет или же, зубы.
Как Тане показалось, зубы у старика, крепкие. Просто так он с ними не расстанется.
– А, это, – старик махнул рукой, указывая на мельтешащие вокруг фигуры прытких пловчих. – слуги мои верные, русалки речные. Они тебя на стремнине выловили, да ко мне притащили.
– Русалки? – Татьяна, округлив глаза, рассматривал дево-рыб, чьи страшные лица навевали мысли о ночных кошмарах и фильмах ужаса. – Русалки, они же, красивые. Так во всех сказках говорится. Почему ваши страшные такие, словно монстры из кошмара?
Старик насупился, гневно хлестнул хвостом, заставляя гигантского рака проползти по дну пару метров.
– Какая речка, такие и русалки. – буркнул он. – Думаешь, мне в радость? Или им, слугам моим верным? Эх, какими же они раньше были красотками. – вздохнул старик. – Услада для глаз моих.
– А, что же с ними случилось? – удивилась Татьяна, рассматривая злобные лица этих самых «Красоток». Надо сказать, страшные лица – с бородавками, какими-то наростами, с щупальцами, растущими прямо за ушами, с пастью, которая распахивалась широко и показывала богатый внутренний мир этих самых русалок, полный острых зубов и клыков.
– Химкомбинат случился. – еще больше помрачнел дед с хвостом. – Тот, который на берегу построили. Вот и льют в мою реку, что ни попадя люди дурные, от того и рыбы заводятся в ней с тремя глазами, а то и вовсе, с когтями. Веришь, девица – иной раз такое чудо-юдо слуги притащат, что ни в одной сказке стародавней описано не было. Вот и русалки мои изменились, от химии человеческой, зловредной, даром, что нежить. Рак мой ездовой вымахал таким здоровенным, что все прочие водяные хозяева мне завидуют и просят свою молодь ракообразных принять, чтобы, значится и у них в хозяйстве этакое диво завелось.
– Жуть. – ужаснулась Татьяна, раз и навсегда зарекаясь от поедания раков из этой вот конкретной местности. – Химкомбинат, говоришь, дедуля? Читала я о том, что в реку отходы всяческие, вредоносные сбрасывают, но не думала, что все так плохо. – и шмыгнула носом, взглянув с сочувствием на русалок. – Да, с такими физиономиями мужиков в свои сети не заманишь, как не старайся.
Русалки, числом чуть больше десятка, суетливо засновали поодаль. Сразу стало понятно, что они вовсе не безмозглые рыбины, а вполне себе все понимающая нежить. И посматривали они на девушку недружелюбно. Враждебно даже и с чисто гастрономическим интересом.
– Они, дедушка, – судорожно сглотнула Татьяна, опасливо пятясь подальше от уродливых утопленниц. – у вас, что, плотоядные? Случайно, в каннибализме не замечены?
– Ась? – хвостоногий старец приложил к ухо ладонь. Зеленоватого цвета ладонь, с внешней стороны покрытую мелкими чешуйками, между длинными пальцами которой была натянута тонкая перепонка. Как у жабы. Как у огромной такой, антропоморфной жабы.
– Людьми, говорю, не питаются девы твои? – повторила Таня свой вопрос.
– Ой, да чем они только не питаются! – отмахнулся старец от вопроса, как от чего-то несущественного. – Кого поймают, того и сожрут, а кого не сожрут, того в клочья порвут. Озорницы они у меня!
– Оно и видно. – Татьяна постаралась отдалиться от озорниц, стараясь держаться ближе к раку. Даже здоровяк с клешнями, буровивший новенькую утопленницу своими черными, недобрыми глазками, казался девушке более безобидным созданием, чем уродливые дево-рыбы.
– Значится, говоришь, утопили тебя, девица? – прошамкал старец, пряча острые зубы за толстыми губами. – Надругались ироды, измучили и в воду бросили, на прокорм моим деткам?
«Детка», то есть рак-гигант, азартно щелкнул клешнями, да и русалки как-то нездорово оживились.
Татьяне захотелось плакать – ну, вот почему она такая невезучая? Парень ее бросил, но то ладно, пережила как-то. Только жизнь наладилась, как другая беда. И чего ей стоило сразу в зарослях спрятаться? Стояла, как дура на обочине дороги, собственной погибели дожидаясь.
– Только не умерла ты, пока что, девица неразумная. – неожиданно огорошил девушку хозяин всех богатств речных. – Перехватил я власть над твоим телом. Не дал тебе окончательно сомлеть, нахлебаться воды и утопнуть.
– Как, так? – округлила глаза Татьяна.
– Вот так. – хитро хмыкнул водяной хозяин и потер свои чешуйчатые ладошки. – Живая ты, получается. Но, вся в моей власти. Что захочу, то с тобой и сделаю. Захочу – на волю отпущу, захочу – вон, ему отдам. – и дедочек похлопал ракообразное по хитиновому панцирю. – А то, им брошу. – дед кивнул на оживившихся русалок. – Вот они порадуются, красавицы мои ненаглядные.
Татьяна судорожно всхлипнула, помимо воли начиная ощупывать себя за плечи, лицо и прочие части тела – всё ли на месте, не отделили ли невзначай от организма какой нужный кусочек?
Она, что, и в самом деле, живая? Живая, не мертвая? Почему же тогда не дышит? Как можно – быть под водой, не дышать воздухом и не тонуть?
– В, своей реке я могу все. – снисходительно пояснил водяной, вальяжно рассевшийся на спине своего необычного питомца. – Так, что скажешь, девица?
– Отпусти меня, дедушка. – взмолилась Татьяна, приложив ладони к груди. – Жить я хочу, жить! Под солнцем. Детей родить, мужа любить.
– А, чем тебе у меня плохо? – удивился старец. – Будешь себе плавать вольно под водой, никто тебе, девица, ничего приказать не посмеет, ну, окромя меня, вестимо.
Татьяна поникла – так она и знала. Не отпустит ее водяной, не с ее везением. Видать, судьба у нее такая – никаких плюшек, только тумаки, да шишки.
– Чем свободу свою выкупишь, девица? – вкрадчиво поинтересовался водяной, подкравшись к Татьяне быстро и незаметно. Рак-переросток уже и клешни свои изготовил, чтобы ухватить, пока что еще живую добычу. – Чем ты можешь заплатить мне?
– Чем хочешь. – прошептала Татьяна бледными губами. До сих пор она не могла поверить в реальность происходящего, но в этот момент, ракообразное, изловчившись, пребольно ущипнуло девушку за плечо. Мгновенная боль отрезвила недоутопленницу, показав, что все происходящее, вовсе не бред, не глюк, не больная фантазия, а страшненькая такая, но, вполне себе, реальность.
– Самый верный и простой путь – это, коли ты, девица, ребенка своего, не рожденного еще, мне отдашь? – деловито произнес водяной. На носу речного хозяина откуда-то появились очки, возникнув, словно из толщи воды. – Младенца невинного? Родишь, к речке принесешь, да самолично утопишь? Скажешь: «Батюшка-водяной, прими мой дар, долга уплату и благодарность от чистого сердца»?
Таня оторопела – младенца? Она, что ж, получается, беременна? От этих нелюдей, которые вытворяли с ней всяко-разное и непотребное?
В груди девушки разгоралась жгучая ненависть. То ли стараниями водяного, то ли еще чьими то, но в памяти Татьяны начинало всплывать то, что с ней происходило совсем недавно – вот трое подонков, радостно гогоча, вытаскивают ее, плачущую и умоляющую о пощаде, из машины, рвут на ней одежду и распинают на земле. Девушка пытается вырваться, но руки-ноги ей привязывают к кольям, вбитым в землю. Парни и размалёванные девки, приехавшие с ними, радостно ржут, пью водку и курят какую-то дрянь, а потом.. Потом, каждый из них делал с Татьяной все, что желал и побои, полученные в процессе изнасилования, были не самым худшим из происходящего.
Девушка едва не задохнулась от лютой злобы и понимания того, что любой из тех, кто измывался над ее телом, мог заделать ей ребенка. Пролить в ее лоно свое поганое семя. Осквернить ее.
Что за ребенок может родиться после такого? Урод, каких поискать? Как говорит народ – от осинки не родятся апельсинки. От подобных нелюдей только такая же нелюдь и выродится.
Девушка гневно прищурилась – ну и пусть! Пусть водяной заберет себе эту пакость, если она действительно проросла в ее животе. Татьяна с радостью избавится от греховного плода и отдаст этот самый плод водному хозяину.
Девушка представила себе, как стоит на берегу реки с пищащим кульком в руках. Младенец совсем крохотный, розовый, смешной и беззащитный, доверчиво смотрит на свою мамочку, а она, мамочка, безжалостно швыряет сверток в воду и, прошептав нужные слова, поспешно убегает прочь.
Видение, посетившее Татьяну, было до того реальным, что девушку аж пошатнуло. Она затрясла головой, избавляя себя от дурных мыслей и с ужасом понимая, что – нет. Она не сможет. Не сумеет бросить ребенка в воду. Как там говорил водяной – невинная душа? Разве ребенок виноват в том, что произошло?
Нет, ни в чем и ни разу.
– Я не стану этого делать. – бесцветным голосом произнесла Татьяна, понимая, что это конец. Сейчас все закончится, и она умрет по-настоящему. – Если я так поступлю, то стану такой же, как и они. Грязной. Мерзкой. Бездушной тварью.
– Жаль. – водяной развел руками. – Значит, заплатить тебе нечем.
Дево-рыбы снова оживились. Они улыбались своими страшными, безгубыми ртами и распахивали пасти – широкие, клыкастые, похожие на пасть Хищника из американского фантастического боевика. Щупальца, наросшие за ушами рыбохвостых утопленниц воинственно шевелились. На каждом из щупалец Татьяна заметила по острому когтю, готовому впиться в ее тело.
«Будет больно. – едва не расплакалась девушка. – Лучше бы мне сразу умереть.»
Водяной насмешливо наблюдал за тем, как вспыхивает надеждой лицо девушки, как надежда сменяется горьким осознанием близкой гибели, как страх искажает черты лица Татьяны.
– Раз выкупить свою жизнь тебе нечем, то остается один выход. – сказал водяной дед, поглаживая гладкий панцирь питомца.
– Какой? – в глазах Татьяны горело отчаянье. – Какой выход, господин водяной?
– Пойдешь ты, девица, иным путём. Не простым, долгим и трудным. Отслужишь мне службу. – пожал плечами водяной хозяин, отгоняя прочь хищную нежить, почуявшую, что добыча ускользает от их зубов. – Три службы, точнее. Сроку тебе на все – месяц. Как луна вновь обновится, истечет твое время. Успеешь – счастье тебе. Живи и жизни радуйся. Нет – так и не жалуйся. Вся в моей власти будешь. Согласна ли ты, девица, на мои условия?
– Три службы? – переспросила Татьяна, облизнув абсолютно сухие губы. Странное дело – вокруг нее вода, а губы сухие. – Младенцев топить не стану. – и, подумав, добавила. – И никого другого, невинного и разумного, тоже.
– По рукам. – лицо водяного деда неуловимо изменилось и вот уже на Татьяну взирал грозный речной хозяин, а не смешной дедуля с нелепым хвостом. – Три службы – и ты свободна от долга! Не вздумай лукавить, девка! Помни – утонуть можно и в чайной ложке!
– По рукам. – Татьяна протянула руку и вздрогнула, когда ее ладонь сжала самая настоящая жабья лапа, только покрытая чешуей. – Слово мое верное.
– А, чтобы тебе легче служилось, – хитренько усмехнулся водяной дед, умышляя что-то подлое и злое. – сделаю я тебе подарочек. Не простой и для тебя, девица, нужный очень. Советую тебе водичкой умываться холодной и при этом, слова произносить заветные.
– Какие слова? – выпучила глаза Татьяна, не очень-то и доверяя этому хитрому и страшному существу.
– А, вот, какие. – водяной притянул к себе девушку и прошептал ей на ушко пару слов. – Хорошенько запомни, девица, – прищурил глаза водяной дед. – Три службы. Один месяц. Время пошло! А, чтобы ты не забылась и не приняла все за шутку, то, вот тебе, получай! – и щелкнул пальцами.
Татьяна закричала от боли, согнулась, схватилась за живот – где-то внутри её тела, в районе пупка, заворочалось что-то злое, чужеродное, темное и опасное.
Ледяной ком.
Ледяной узел.
Холодный. Злой. Колючий.
Девушку закрутило, завертело, понесло водоворотом вверх, из воды, отрывая от темного дна.
Мелькнул и пропал страшный дед, замельтешили уродливые русалки, громадный рак щелкнул клешнями, словно прощаясь и серая, холодная волна, точно доска серфингиста, потащила Татьяну к берегу.
Холодная вода окатила ледяными брызгами, окунула с головой и…
*
По реке пошли волны и буруны. Течение усилилось. Свинцового цвета вода притянула к себе влагу из воздуха. Где-то в вышине громыхнул гром, а потом начали бить синие молнии. На реку и землю обрушился ливень.
– Закрой окно. Промокнем. – широко зевая, пробурчал Серега, уступивший место за рулем квелому Севке. – Давай, рули к дому. Спать охота, сил нет.
Парни, возвращавшиеся в город перед самым рассветом, высадили своих спутниц на улице, прямо под дождь, но девушки не протестовали. Они заработали свои деньги и были безумно рады тому, что отделались синяками и шишками, а не разделили участь неизвестной, строптивой девицы.
Впрочем, среди подобных дам, болтливых не водилось. О несчастной Татьяне они забыли мгновенно, а новая доза наркоты вышибет из их памяти даже остатки воспоминаний, превратив их в душный дым из страха и вины.
– Хорошо отдохнули. – продолжая зевать, добавил Серега. – Развлеклись зачетно. Жаль, что не всегда так везет.
*
Татьяна осознала себя выползающей на берег, мокрой, как мышь, замерзшей до синих губ и зубовного стука, жалкой, несчастной, опозоренной и поруганной.
За ноги цеплялись колючие речные водоросли, словно река, вопреки воле своего хвостатого повелителя, никак не желала выпускать из холодных вод обессиленную добычу.
Девушка ползла по колкому дну, вытянув шею и высоко подняв голову. Она чувствовала себя так, словно кто-то дал ей волшебного пендаля под зад, направив прямо из глубины реки на каменный бережок.
Плача и стеная, словно раненое животное, вернее, даже, поскуливая от боли, обиды и унижения, Таня выползла на берег и упала без сил.
Берег, как и вода, был мокрым и неприветливым.
Дождь продолжал лупить со всей дури, словно намекая на то, что радоваться слишком рано – воспаление легких не дремлет, равно, как и другие хвори, способные намертво вцепиться в организм.
Дождь бил Татьяну по лицу, плечам и прочим частям тела и, словно кричал: «Чего застыла, дурочка? Не для того тебя из реки вытаскивали, чтобы ты сдохла на берегу без всякой пользы. Давай, поднимай задницу, делай что-нибудь, шевелись, спасай свою жизнь, а не хлюпай носом и не скули, словно битая собака».
