Остров посреди мая или храм над обрывом

От этих оживших в моей душе картин у меня потекли слезы – я вынул платок и только начал вытирать щеки, как сзади послышались мягкие, слегка шаркающие, неторопливые шаги. Оборачиваться в таком состоянии было неудобно, и я решил, что буду сидеть, как и сидел, а путник пусть пройдет мимо.

– Ой, так это же Валера! – вдруг послышался сзади знакомый вроде бы женский голос, и я от неожиданности уронил свой платок, а когда наклонился за ним, то вдобавок столкнул под откос еще и чехол со спиннингом.

– Приехал-таки? – чья-то рука легонько толкнула меня в спину. – Дорогу не позабыл в свои родные места?

Я уже понял, что это тетя Рая. Я вскочил и тут же оказался в ее объятиях.

– Я ходила в лес за можжевеловыми ветками, да так и не нашла ничего, – расцеловав меня, стала она рассказывать про свое неожиданное для меня появление. – К тому же, видишь, вот какая досада приключилась? – Она повернулась ко мне спиной – ее одежда от пояса и до колена была вся мокрая. – Отступилась и шлепнулась в небольшую лужу: в лесу еще не весь снег растаял. Уже заторопилась было домой, да тут на повороте перед носом машина остановилась, а оттуда прилично одетый мужчина вышел и стоит – никуда не уходит. Я, конечно, спряталась в еловнике и стала ждать: что мне старой фланировать в таком виде перед людьми. Потом вроде бы ты ушел, а оказывается ты вон как: решил тут поплакать… Да ты не обижайся на меня – это дело очень даже нужное: чай и ты уже не молодой. Я вот иной раз так ударюсь от одиночества в свои воспоминания, что аж дыхание перехватывает… Вот так…Да что это я, старая, даже про свою мокрую задницу забыла и стою болтаю: ты же ко мне в гости приехал же, так? А куда еще: больше у тебя тут родственников и нет…

Я виновато пожал плечами.

– Ты не думай ничего, – продолжила тетя Рая. – Ты просто спас меня: вчера была Пасха и одновременно Первое мая, а ко мне ни Миша, ни Тамара, ни их внуки – никто не приехал. Ладно Миша – он сейчас после очередной операции… Ой, да ты про него же ничего не знаешь, пожалуй… Ладно, дома поговорим… Вот и говорю: еды наготовила, как на свадьбу, а гостей нет… Вчера целый день пробыла дома, а сегодня решила хоть в лес сходить… А то видишь как: сидела бы у окна и вот точно как ты сейчас тут вытирала бы свои слезы…

Я грустно кивнул в ответ, опешив от такой проницательности старой женщины.

Мы с тетей Раей шли вплоть до ее старых массивных, почерневших от времени, ворот не проронив ни слова, но при этом это молчание не было неловким: мне было хорошо от того, что она понимает мое состояние, а я понимаю ее.

А село Мошкино – селом иногда его называли из-за того, что раньше тут была церковь, – за эти двадцать лет почти не изменилось. Разве что деревья стали больше да еще прямо рядом с домом тети Раи появился небольшой магазин (который был закрыт) из белого силикатного кирпича. Пока мы шли, несмотря на то, что сегодня был выходной день, мы не встретили ни одного человека. Лишь только какая-то смешная кривоногая собачонка облаяла нехотя нас возле этого самого магазина, смешно дрыгая своими корявыми задними лапами, но тетя Рая пригрозила пальцем, и она, зевнув, умолкла.

Когда мы зашли в дом, тетя Рая тут же принялась угощать меня пасхальными блюдами. Будучи голодным после дороги, я с удовольствием съел, запивая чаем, три пирожка с гусиным мясом и перловкой, потом выпил чашку топленого молока и, пробуя по кусочку то рыбник, то соленые грузди, то орехи в меду и еще много чего, отвечал на вопросы, которые обычно задают гостю, которого не видели очень давно.

– Ты не думай, что я тебя в чем-то упрекаю, – оправдывалась тетя Рая, пожурив меня ради приличия за то, что я двадцать лет не приезжал к могиле родителей. – Мне твой брат уже разок обругал меня, Царствие ему небесное, когда я вот так ему сказала про тебя за полгода до его смерти. Он мне все объяснил, что на твоих плечах огромная ответственность, и что ты непременно приедешь, как только тебе дадут такую возможность…

– Вот и дали впервые за двадцать лет мне отпуск сразу на четыре месяца, – продолжил я начатую тему и, в свою очередь, стал сам расспрашивать о житие-бытие тети Раи.

Первым делом, после долгой паузы, тетя Рая рассказала о своем сыне Мише, который был младше меня на год и с которым мы провели вместе наше детство. Я еще от брата знал, что он шесть лет назад, ремонтируя крышу у тещи в пригороде Йошкар-Олы, упал с лестницы и притом очень неудачно: и упал вроде в траву с высоты метра два, но на земле лежал небольшой кусок кирпича и он позвоночником угодил прямо на него. Мишу парализовало, и он сперва полгода вообще пролежал в больнице, затем, после третьей операции, ему разрешили сидеть, и так он уже двигался хотя бы на коляске. И вот полтора года назад в Казани Мише сделали снова операцию, и после реабилитации он стал вставать на ноги и передвигаться с помощью ходунка по квартире. Месяц назад у него была плановая операция и именно из-за нее к тете Рае в гости на Пасху не приехали ни жена Миши, ни трое – два сына и дочь – взрослых его детей с внуками.

Затем тетя Рая немного рассказала о своей дочери и зяте, после чего переключилась на повествование в рваном хронологическом порядке о жизни в Мошкино и о судьбах его жителей, про которых я имел очень смутное уже представление. Слушая ее, после сытного обеда, я стал засыпать: сказывалась все же проведенная ночь в поезде.

– Заболтала я тебя, однако, – подытожила нашу беседу тетя Рая, увидев мое состояние. – Ты вот что, Валера: горницу я прибрала к Пасхе, да и к тому же там и солнце пригревает здорово, да и из избы, если люк открыть, поднимается тепло, – думаю, тебе там будет вполне комфортно? Тем более, тебе там не впервой ночевать – будешь лежать и вспоминать дальше свои прошлые годы.

Картина насчет моего местопребывания в итоге получилась очень даже ничего: меня тетя Рая «подобрала» прямо на остановке, накормила-напоила и выделила просторную горницу, знакомую мне с детства. Вечером, выйдя прогуляться по селу, памятуя привычку своего покойного брата гостить даже у самого близкого человека не больше трех суток, я озвучил тете Рае свои планы: завтра сходить на кладбище, послезавтра – на рыбалку, а затем, на следующий день, поехать в Москву.

– Да ты куда, Валера, торопишься? – недовольно стала журить меня тетя Рая, выслушав меня. – Ты же сам сказал, что отпуск у тебя до первого сентября, что дома в Москве тебя никого не ждет, и что пока твой внук, дай Бог, должен родиться после десятого мая.… Ну и зачем тебе торопиться? Или я разучилась гостей принимать? Тебе решать, но видишь ли, если по правилам, то от Пасхи до Радуницы, как нас учили старшие, на кладбище нельзя ходить: в это время нет мертвых – все, кто ушел от нас, в это время незримо вместе с нами… – Тетя Рая остановилась и посмотрела мне в глаза. – Оставайся хотя бы Радуницы, Валера, а? Что Малые Гари, что наше Мошкино – это ведь почти одно и то же: вот там, за низиной, ваш дом стоял; вот тут был пруд раньше, где вы Мишей пескарей ловили; да и школа твоя первая была тут… Побудь хот десять дней у себя на родине…

Как я мог ответить отказом старой одинокой женщине, особенно, когда она во всем права.

Странная-престранная штука – жизнь: все мы замечали и замечаем постоянно, как вроде бы ничего не значащие мелкие события довольно часто становятся причиной глобальных перемен. Возьмём, к примеру, то, как я поехал после школы учиться в Москву. В восьмом классе во время осенних каникул мы с мамой ездили в гости к двоюродному брату отца, который жил в деревне рядом с Горьким, то есть под Нижним Новгородом. И там мне в руки случайно попалась книжка под названием «Вузы Москвы», которую листая от скуки, почему-то для себя решил, что, пожалуй, мне, деревенскому мальчишке, конечно, в университет или институты сложно поступить, а вот в техническое училище имени Баумана можно и попробовать. Эта идея так сильно увлекла меня, что я после девятого класса написал туда письмо, и мне через месяц в ответ пришла бандероль, где я обнаружил проспект этого вуза и подробную программу для самостоятельной подготовки к вступительным экзаменам по физике и математике. Мама моя, когда узнала, что я задумал, вначале всплакнула, а потом всецело поддержала меня: брат мой после школы наотрез отказался куда-либо поступать, а потому у нее была мечта, – чтобы хоть я обязательно получил высшее образование… И так постоянно. Взять хотя бы мою поездку в деревню. Если бы я не пошел в церковь на Пасхальную службу, то, может быть, я проснулся бы как обычно в шесть утра и занялся бы по привычке своими делами, несмотря на выходной и отпуск. И тогда никакой сон бы про маму мне не приснился бы, а я, таким образом, остался бы в Москве. Конечно, я бы, в конце концов, приехал бы в Мошкино, но никак не второго мая, а следовательно, все, что приключилось со мной потом здесь, – не произошло бы никоим образом: погостил бы три дня у тети Раи, сходили бы на кладбище и домой. Да и вот еще: непонятно зачем я в Москве прихватил с собой спиннинг – ума не приложу. Это я спросонья, и собираясь второпях на поезд, умудрился вот так заамуничиться. А ведь если бы не взял спиннинг, то ни на какую Лайму (так называлась река в двух километрах от Мошкино, куда впадала речка Жулька) я не пошел бы… Ну, да ладно, не буду забегать вперед и буду повествовать по порядку.

Итак, тетя Рая меня уговорила остаться гостить у нее до Радуницы. Конечно, – хоть я и согласился остаться по своей воле, – поначалу мне стало довольно тоскливо от перспективы десять дней слоняться в бездействии по деревне. Так что пришлось успокаивать себя предчувствием интересного времяпровождения на рыбалке. По словам тети Раи в здешних местах половодье закончилось неделю тому назад, и до вчерашнего дня погода стояла холодная, но сухая, так что комаров и мошкары в ближайшие дни не предвиделось; ну, а для ловли щуки погода особого значения не имела.

ТРЕТЬЕ МАЯ

Ночь прошла спокойно, если не считать надоедливого сверчка, который засел где-то в полу и, время от времени, стал стрекотать под утро. Услышав, что встала и хозяйка, я решил, что хватит спать и пора на рыбалку. Выложив из своего рюкзака лишние вещи, я оделся и спустился вниз. Тетя Рая опять душевно накормила меня разными вкусностями так, что я еле выполз из-за стола. Надо сказать, что тетя Рая чуть ли не с первых минут стала меня опекать как маленького ребенка. Вот и сейчас она с самого утра взялась за меня так, как будто бы собирала меня в детский сад. Мне это было забавно и в то же время немного неудобно и даже неприятно: все же я сам привык управлять огромным количеством людей, и даже меня за глаза называли «диктатором», когда я по просьбе Президента выполнял в течение десяти лет поставленные им передо мной задачи… Вроде бы я молча и стойко переносил свою роль «неразумного дитяти», но в какой-то момент тетя Рая, когда стала мне собирать в пакет провизию, и которую я должен был взять с собой на рыбалку, приговаривая при этом, что с пасхального стола-де нельзя еду выбрасывать, вдруг осеклась на мое замечание, что не надо так меня опекать, – как-то вдруг вся сжалась, села на лавку и стала смирно глядеть в окно.

– Ой, опять курицы дорвались до грядки с чесноком! – воскликнула она и, вскочив с лавки, выбежала из дома, но тут же вернулась и добавила с порога: – Валера, ты еду-то возьми с собой, а? Ну, хотя бы пирожки эти на пресном ржаном тесте – ты же их очень любишь. Они по рецепту твоей матери. – И после паузы: – Ты не обижайся на меня, старую, хорошо.

– Тетя Рая, о чем ты? – ласково улыбнулся я. – С чего ты взяла, что я обиделся? Это я должен просить у тебя не обижаться на меня… Я на рыбалку пойду так – на разведку, и потому возьму пирожок один для перекуса, и мне этого вполне хватит…

Дойдя до реки, до которой от села было километра четыре в противоположную сторону от Малых Гарей (вернее от того места, где она была), я понял, что упустил очень важную деталь: после половодья берега Лаймы (так называлась наша река) еще не высохли, а я был в своих единственных кроссовках. Вот что значит двадцать лет жить в городе и не появляться в деревне. Эх, а вот тетя Рая надоумила бы меня насчет обуви и дала бы мне взамен моих кроссовок: пусть по асфальтовой дороге идти было хорошо в них, но рыбачить было проблемно. Пришлось искать места, где можно было хоть как-то, наступая на кочки и прошлогоднюю сухую траву, пробираться поближе к реке, чтобы делать забросы. А так как еще при этом надо было, чтобы ничто не мешало делать замах спиннингом, то понятно, что таких мест было мало. Я шел по бровке крутого обрывистого берега по сухой траве и, найдя такие окна среди ивняка, осторожно спускался и делал забросы. Хотя не было никаких атак со стороны хищных рыб, а в первую очередь щуки – я ждал именно ее, – все же сам процесс рыбалки и ожидание этой самой атаки меня увлекли так, что я прошел, наверное, километров 6-7, пока не почувствовал усталость и присел покурить. Так-то я не курю, но иногда люблю подымить хорошими сигаретами, а именно сигаретами без фильтра «Lucky strike», как Джонни Депп в «Девятых вратах». Я их специально заказывал мужу дочери и курил их исключительно только на рыбалке. Ноги с непривычки гудели. Чуть отдохнув, я снова взялся за спиннинг, но тут меня постигла неудача: с первого же раза я сильно замахнулся и закинул приманку на противоположный берег. Воблер зацепился за ветку краснотала. Я начал аккуратно тянуть – эффекта никакого. Намотав на шнур палку, начал тянуть сильнее. Произошло то, что и должно было произойти: шнур оборвался, а воблер, насмехаясь надо мной, завис, качаясь, на тоненькой ветке над кромкой берега. Делать было нечего: я привязал новый поводок и прицепил другой воблер. Спустился метров на 50 ниже по течению – сделал заброс и снова зацеп. Все повторилось, как и с первой приманкой: тяну шнур с усилием, и он в какой-то момент рвется на узле. Что делать? Настроение упало: все же каждый японский воблер стоит немалых денег. Даже если отбросить цену приманок – где я здесь могу купить даже дешевую блесну? И что я буду делать без них десять дней? Надо было взять все же большую коробку со всеми приманками, включая джиги. Я простоял в задумчивости минут пять, решая, что делать: рыбачить дальше, раздеться и залезть воду за воблером (река в этом месте была шириной метров восемь) или же закончить сегодня охоту на щуку. Лезть в холодную воду было заманчиво, но я месяц назад переболел бронхитом и от этого варианта отказался сразу. В итоге я собрал спиннинг в чехол и зашагал обратно.

Идти было довольно тяжело из-за того, что пойменные луга уже давно не косили: и прошлогодняя, и предыдущих годов трава местами стояла, местами лежала плотным ковром. Чтобы сделать шаг, каждый раз приходилось высоко поднимать ногу, и я шел, словно цапля. Когда я выбрался на асфальт рядом с бетонным мостом, сил уже не было никаких. Я присел отдохнуть на отбойник моста. И тут жаба стала душить меня из-за потерянных дорогих приманок. Я с обреченной тоской смотрел на сплошной дикий лес противоположного берега. Тот берег, начиная как раз с кромки леса, который виднелся в двух километрах, относился уже к Кировской области. Если у нас здесь еще теплилась жизнь в виде того, что тут была асфальтовая дорога, по которой ездили рейсовые автобусы, был газ в деревнях (не во всех, но почти во всех), то там всего этого не было из-за обширности области и удаленности соседнего района от своей столицы. Соответственно, лес и тот берег наверняка были почти непроходимыми. Но жаба продолжала душить, да и перспектива сидеть в Мошкино целых десять дней под опекой тети Раи не радовала меня. Я очень хорошо запомнил место, где был первый зацеп: там лежала старая ива, сваленная бобрами. Тяжело вздохнув, я зашагал через мост за своими приманками: вместо щуки я сам попался на эти воблеры!

Все оказалось даже хуже, чем я предполагал: вдоль берега, на крутом склоне и выше этого склона, лес был словно джунгли, и идти, пробираясь через валежник, было практически невозможно. Между лесом и самой рекой узкой полосой рос мелкий ивняк вперемешку с ольхой. Там еще можно было идти, хотя тоже приходилось продираться через высохшие лианы дикого хмеля вперемешку с репейником и крапивой. Я полез туда, – а что делать? – но оказалось, что под сухой прошлогодней травой везде стоит вода, оставшаяся от весеннего паводка. Очутившись по щиколотку в воде, решил, что ноги и кроссовки все равно промокли, а вода прогрелась на солнце и не была слишком холодной, – и поэтому надо идти вперед. Все эти места мне были знакомы в детстве, но сейчас я ориентировался с большим трудом: все заросло почти до неузнаваемости. Хотя, потеряться было невозможно в любом случае, если идти вдоль берега. Наконец, я добрался до обгрызенного и сваленного бобрами дерева. Первый воблер я обнаружил почти сразу и, хотя и с большим трудом и чуть не свалившись в воду, снял его с тонкой ветки. Вот со второй приманкой начались чудеса: я помнил, что кидал вот с того места, но здесь, с этой стороны, очень густо рос молодой ивняк вперемежку с черемухой и я не мог никак подойти к берегу. Когда, потратив на это минут пятнадцать, я все же пробрался к берегу, то оказалось, что воблера нигде там нет. Я пошел обратно, время от времени с трудом подходя к кромке берега и осматривая все нависшие над водой ветки – предмета моего поиска нигде не было. Дойдя до того места, где я нашел первый воблер, повернул обратно и прошел, также все осматривая, метров, наверное, двести – снова пусто. Обидно было, потратив столько сил и времени, пройдя по щиколотку в воде километра три, получить полпобеды, как сказали бы дзюдоисты.

Смирившись с тем, что второй воблер потерян, я выбрался на сухое место. В старые времена здесь, на пологом склоне косили траву. Помню, тут было много дикой клубники. Сейчас же это место заросло молодыми хвойными деревцами высотой с полтора-два метра. Я нашел относительно обширную поляну и присел рядом с одиноко стоящей сосной. Хотелось есть. Чувствуя зверский голод после всех моих бессмысленных приключений, я стал жалеть, что не взял у тети Раи весь пакет, а заодно и молоко. Я достал маленькую пластиковую бутылку, наполовину уже пустую, с водой и свой единственный пирожок. Чтобы не сидеть с мокрой ногой, я положил пирожок рядом с собой на рюкзак и, прислонившись спиной к стволу сосны, стал снимать кроссовки. К своему удовольствию, я отметил, что обувь хотя и мокрая, но грязи внутри не было. С носков я выжал воду и разложил на сухой траве. Ополоснув руки из бутылки, я протянул руку к пирожку и обнаружил, что он исчез. Я приподнял рюкзак, думая, что мой обед свалился в траву, но пирожка нигде не было. Чудеса! В полном недоумении я допил воду и закурил сигарету. Тут я почувствовал, как что-то сыпется мне на голову. Я провел рукой по волосам и обнаружил, что это начинка от потерявшегося пирожка. Что за ерунда! Поднял голову вверх – там, на высоте метра три, на ветке сидела белка и, нагло издеваясь, ела мою еду. Ну, хоть бы убежала на другое дерево! Нет же: прямо над моей головой и обсыпая меня крошкой, обхватив маленькими лапками пирожок, она с удовольствием уплетала мой обед. Я завороженно смотрел на смешного зверька и опомнился только тогда, когда почувствовал, что я нахожусь в странном блаженстве: белка забрала мой обед, но подарила взамен минуту счастья. Я прилег на траву и долго глядел на нее, улыбаясь, пока белка не доела все, половину при этом, как бы делясь со мной, раскрошила на меня, – и не скрылась. Было так тепло и приятно, что я даже немного задремал.

Пришел в себя я от странного то ли гула, то ли мычания, то ли стона. Такие звуки раньше я никогда не слышал и поэтому стал озираться вокруг, пытаясь найти его источник, но так и не понял ничего. Необычный гул прекратился.

Надо было идти обратно в село. Я надел полувысохшие носки, обулся в свои мокрые кроссовки и задумался: какой же дорогой идти? Ноги не просто гудели, а почти не слушались. Обратно по воде не хотел топать ни за что на свете. Хоть переправляйся на тот берег! И тут опять странное невидимое существо загудело. Я машинально снова попытался хотя бы понять, откуда идет этот звук, и тут заметил, что выше по склону и ниже по течению, на пригорке, стоит бежевый внедорожник. По виду мне показалось, что это «Тойота». Из-за своего цвета он был почти неразличим на фоне прошлогодней высохшей травы. Если сюда пробрался автомобиль, значит, есть, по крайней мере, вытоптанная колея и по ней можно будет легче выбраться на дорогу, – пусть и придется сделать крюк, но идти по прямой я был не в силах.

Там, где стоял внедорожник, если мне не изменяет память, река делала три поворота, и получался своеобразный полуостров, откуда удобно было рыбачить. И самоё место – второй поворот – было рыбное из-за омута и обратного тихого течения вдоль берега. Жаль, что не дошел туда по тому берегу… Я зашагал по направлению автомобиля, озираясь вокруг и посматривая на небо в попытках все же понять, откуда, время от времени, все же идет непонятный гул. Когда до «Тойоты», – а это была она, – оставалось метров 30-40, передо мной мелькнула призрачная тень, и нечто огромное и серое перегородило мне путь. Я даже вскрикнул от ужаса и не узнал своего голоса: получился полушепот, как будто бы я выдохнул свой страх, – передо мной стоял огромного размера, почти белый, волк, давая понять, что дальше к машине дороги для меня нет. Он смотрел на меня так, как будто бы видел насквозь через меня. Я был загипнотизирован этим взглядом и не мог шевельнуть ни одной мышцей. Мозг закрутился по какому-то маленькому кругу с бешеной скоростью, от страха ничего при этом не соображая.

– Бенгур, я же здесь, и ты это знаешь, – вдруг послышался спокойный мужской голос из-за зарослей мелких сосен со стороны.

Волк, услышав голос, посмотрел куда-то вбок и исчез в противоположную от голоса сторону. Через секунду передо мной появился молодой человек, можно сказать, почти мальчишка лет 23-25. Ростом он был под метр восемьдесят, глаза серые, волосы русые… Почему-то мой ошалевший разум в тот момент выделил его правильной формы нос, что в наших местах довольно большая редкость: немного вздернутый; кончик почти острый; крылья почти не выделяются – все вместе если взять, то можно сказать, что нос был идеальной формы. Одет молодой человек был в простой, крашенный в «камуфляж», коленкоровый охотничий летний костюм, под которым чувствовались накачанные мышцы. Весь он был полон сил и уверенности в себе. По крайней мере, мне так показалось. Также мне показалось, что его серые глаза, несмотря на невыносимую молодость, смотрели как-то устало и даже грустно: такие глаза рисуют художники у стариков – полные неведомой нам мудрости и одновременно внутренней боли.

Молодой человек подошел ко мне и остановился в трех шагах.

– Заблудились?

– Нет. Я так-то местный. Вот рыбачил с того берега и зацепил подряд два воблера. Хотел было махнуть на них рукой, да не удержался: пробрался по щиколотку в воде вдоль берега по зарослям с этой стороны и устал так, что ноги не держат.

– Местный? – удивленно спросил как бы про себя незнакомец и стал всматриваться в меня. – Вас не Валерием зовут?

Я сильно удивился, если можно так сказать, так как не отошел от состояния жуткого страха после встречи с волком:

– Да, Валерием нарекли родители.

– Кулагин, да?

– Кулагин. Откуда вы меня знаете?

– Вы помните Ивана Левкова?

Я задумался, пытаясь вспомнить: Иванов в жизни встречал, но фамилия мне ничего не говорила.

– Помните, когда вы заканчивали седьмой класс, вы встретились с мальчиком примерно в такое же время, в начале мая? Помните, он вам дал на месяц попользоваться фотоаппаратом «ФЭД»?

Я вспомнил Ваню, так он назвался тогда. Да, это было девятого мая. Был День Победы – выходной. Я шел на рыбалку по балке, которая тянулась параллельно Мошкино в полутора километрах, и по ней проще было ходить из Малых Гарей до Лаймы. В те времена к концу лета вся трава выкашивалась везде, как и полагается, и весной можно было ходить пешком спокойно хоть по лесу, хоть по лугам, словно по газону. Вот и тогда, на светло-зеленом ковре только-только проросших травинок, сидел незнакомый, то есть не местный, парнишка моего возраста, подстелив под себя сложенную пополам старое покрывало. Помню, он читал геометрию. Оказалось потом, что он старше на год и ему предстояло сдавать экзамены по окончании восьмого класса. Тогда же он посмотрел на мою сторону и стал штудировать дальше какую-то теорему. Я тоже хотел пройти молча мимо, но мое внимание привлек фотоаппарат, который лежал рядом со стопкой книг и общих тетрадей на углу покрывала. В то время мне был куплен аппарат под названием «Смена-8». Он был простой и дешевый, а я хотел почему-то обязательно с рычажком для мотания пленки, и чтобы можно было снимать так, как делают фотокорреспонденты по телевизору: смотреть в видоискатель и, поворачивая объектив, щелкать затвор. Но такой фотоаппарат стоил дорого и я обходился тем, что имел. А у парня моего возраста был довольно дорогой фотоаппарат «ФЭД», и это сокровище лежало так, как будто бы ему и дела не было до него. Я подошел к нему и стал рассматривать фотоаппарат. Парень долго не обращал внимания на меня, пока не дочитал до конца то, что хотел дочитать и не посмотрел на меня с доброй улыбкой: