Безумная ведьма

– Придётся договориться со временем, – фыркает Себастьян.

Паскаль нервно дёргает плечом: оптимизм генерала нещадно играется с нервами.

– Ты, нахрен, издеваешься? Она – наша надежда, и она ничего не помнит. Шесть долбанных месяцев мы пытаемся аккуратно воздействовать на её мозги. Шесть! Рави скоро разозлится, начнёт активнее пользоваться магией и тогда… Хрен его знает, что тогда! Мы почти девять месяцев здесь. Почти что десять наших лет утекло в неизвестность… – на несколько минут Паскаль замолкает, сжимая пальцами переносицу. – Если бы здесь был Брайтон… Он бы смог… Если бы…

«Если бы он только был жив…», но у Каса нет сил озвучить последнюю мысль. Брайтон был тем, кто действительно обладал уникальной способностью вытаскивать Эсфирь отовсюду. Он знал, как воздействовать на разум, не навредив при этом. И, если быть откровенно честными, он явно был лучшим правителем, чем Паскаль. По крайней мере, при нём родная Пятая Тэрра жила и процветала, а при Касе? Погрязла в скорби, страхе, крови, темноте… Паскаль сильно втягивает щёки, закусывая их. Он демонов слабак. Не смог удержать ни семью, ни страну, ни себя удержать не может.

– Она вспомнит, Кас. Это Эсфирь. Она вспомнит и уничтожит того, кто сделал это с нами, а мы ей поможем.

– Я тут подумал… – Паскаль поворачивается в сторону Себастьяна, внимательно оглядывая его: глаза горят, волосы неприлично отросли, щетина служит дополнительной бронёй, а выражение лица насквозь пропитано надеждой, аж бесит. – Это ведь два разных заклятия.

Себастьян хмурится, не понимая, куда ведёт мысль Паскаль.

– О чём ты?

Паскаль делает неопределённые движение правой рукой, словно пытается подобрать слова в воздухе.

– Наша потеря памяти и потеря памяти Эсфирь – это разные заклятия. Она поплатилась за проведённый Ритуал, отдала сердце, запечатала его и… расплатилась памятью. Но мы…

– Мы не проходили Ритуал, – заканчивает за Каса Себастьян.

– Именно. Нас прокляли. На наше пробуждение влияет сильное или насильственное потрясение: я почувствовал, что живу не своей жизнью – и для меня это было, как льдиной по голове; Равелия ударилась виском о бортик ванной, когда поскользнулась; а тебя я вернул, когда насильно сплёл ауры, подвергнув стрессу. С Эсфирь это не получится до тех пор, пока Видар не вспомнит и не вернёт её связью родственных душ.

– То есть, не она вернёт его, как мы думали… А он её…И нам снова нужно время.

– Ну, я могу устроить это побыстрее, – уголки губ Паскаля дёргаются в хитро усмешке.

– Посвятишь в злой план? – закатывает глаза Себастьян.

Он часто ловил себя на мысли, что Паскаль и Видар имели что-то общее в линии поведения. Только генерал был уверен: король Первой Тэрры способен вытворить, что угодно. Мог ли король Пятой Тэрры посоревноваться с ним в безрассудствах?

– Ну-у-у, для начала мы найдём его. А потом, клянусь, научусь управлять этими железными драндулетами на колёсах и пару раз прокачусь по костям твоего короля, – Паскаль сейчас больше походил на безумца.

– С такими заявлениями Рай Вам точно не светит, святой отец, – фыркает Себастьян. – А вот подземелья Замка Ненависти – очень даже.

– Да ты мне спасибо скажешь, честное маржанское!

– Это меня и пугает.

Себастьян молча достаёт сигарету из пачки, протягивая Паскалю. Тот, недовольно сморщив нос, отрицательно покачивает головой. Видар бы, на его месте, уже вытащил две. Глупо судить по сигаретам, но ведь дьявол, зачастую, кроется в деталях?

– Ладно, надо пойти посмотреть, что там удалось сделать Равелии. А, и кстати, я нашёл человека, который сделает Эффс поддельные документы.

ГЛАВА 11

Тоже время, Стоуни-Брук, посёлок муниципального района Брукхейвен в округе Саффолк, штат Нью-Йорк, США

Первое, что делает Гидеон, выйдя из клиники – задыхается кашлем. Второе – впитывает в лёгкие вишнёвый сигаретный дым. Круговерть людей и машин сливается в одно размытое пятно, равно как и неутешительный диагноз, высеченный на белом листке.

«Плоскоклеточный рак лёгкого13».

Вторая стадия. Утешительно? Едва ли. А самое страшное – он не почувствовал абсолютно ничего, кроме острого желания затянуться посильнее.

Эти полгода оказались для него сложнее, чем он ожидал. Сначала переезд, адаптация, а затем Трикси захотелось вернуться в Халльштатт. Правильнее даже сказать – «невыразимо остро» захотелось. Объяснила она это скомкано, странным желанием в последний раз посмотреть на родину. Гидеон поддался, договорился о срочном недельном отпуске и увёз девушку в старую жизнь.

Признаться, он всем сердцем ненавидел Халльштатт – всё там напоминало о том, что он сирота, одинокий, никому не нужный мальчишка. Теперь, правда, уже не одинокий. В голове прописалась яркая галлюцинация в виде молодой рыжеволосой дьяволицы (иначе он её не мог назвать). Именно она и устроила ему мероприятие под названием: «Добей Гидеона Тейта под плакучей ивой, чтобы он вообще потерял связь с реальностью».

Такой яркой и живой картинки, явившейся ему в голову, он не видел никогда и, чёрт возьми, Гидеону нравилось то, что он видел. А видел он многое: пленительные сады, блещущие яркой зеленью; невероятные плакучие ивы, в ветвях которых парили зажжённые свечи; гладь лазурного каньона с деревянным помостом и огромный замок на месте церквушки Maria am Berg. Он смотрел на него и думал о том, что не отказался бы от такого дома: с острыми шпилями, красивейшей архитектурой, воздушной лепниной, огромными балконами и навесами из живой зелени.

Что было дальше – Гидеон не помнил. Потерял сознание, как позже рассказала Трикси. А его больная галлюцинация решила нагло сбежать. И вроде надо радоваться – но злость брала верх. Ходил сам не свой, будто опять потерял что-то важное, без чего жизнь казалась ненужной и пресной. И вот, по возвращению, Гидеон исполнил своё обещание, данное девушке – прошёл обследование. Только обнародовать результаты в их уговор не входило, а потому он рвёт бумажку в клочья, отправляя в мусорное ведро.

Если ему осталось порядка восьми месяцев, значит, никому не обязательно знать о маленьких погрешностях идеального врача. Он сделает как можно больше всего на работе, окружит любовью Трикси и… с чистой совестью уйдёт на покой.

«Губу закатай!»

Гидеон резко поворачивает голову в сторону скамейки, замечая на ней рыжеволосую захватчицу мозга.

– Ух, ты, какие люди! Или кто ты там? Эльф? Пришла жалеть меня? – фыркает Гидеон, присаживаясь рядом.

Рыжеволосая кривит губы в ухмылке, закатывая глаза.

Благо, в Нью-Йорке разговаривать с самим с собой на лавочке у клиники – не считается особо странным явлением. Гидеон за всю врачебную практику не видел столько сумасшедших на улицах, сколько здесь. И, вот ведь шутка судьбы, оказался одним из них.

«Мне что, делать больше нечего, кроме как жалеть тебя?»

Она внимательно наблюдает за тем, как машины играют в догонялки друг с другом, провожая взглядом то одну, то другую «колесницу». Гидеон усмехается – именно так она называла автомобили.

Признаться, в первое время он даже хотел обратиться к психотерапевту, лишь бы избавиться от глюка собственной головы. Потом, не без её помощи, понял, что такими темпами о врачебной практике можно забыть раз и навсегда. Пришлось мириться с новоиспечённой «соседкой», которая местами оказывалась не просто невыносимой, до скрежета зубовного невозможной. А затем он поймал себя на мысли, что начал считаться с её мнением, спрашивать совета, чаще разговаривать. Рыжеволосая ведьма, которая упорно отказывалась называть своё имя (потому что он сам должен был его вспомнить, странная она, ну правда) и которой он придумал кличку «инсанис» из-за этого, оказалась ближе, чем Трикси. Глюк его собственной головы понимал все проблемы и ситуации куда лучше, чем вполне реально существующая девушка.

– Ну, ты же вечно шляешься за мной, – хмыкает Гидеон в ответ на вопрос.

Иногда казалось, её способ существования – вечные препирательства, сарказм и ирония.

«По-моему, ты даже скучал по мне», – рыжеволосая отзеркаливает эмоцию, а затем поворачивает голову, изучая измученное лицо.

По началу Гидеону становилось жутко дискомфортно, мало того, что он видит галлюцинации, так они ещё и так реально рассматривают его. Сейчас же – привык.

– Мы договаривались, что ты не копаешься в моих мозгах, – недовольно щурится он, доставая ещё одну сигарету из пачки.

«Правильно, умри как можно скорее. И тогда ты меня вообще никогда не найдёшь!» – она сверкает раздражением в глазах и недовольно отворачивается обратно к дороге.

– Ты – глюк внутри моей головы, не забывай, – Гидеон поднимает голос, сминая сигарету в кулаке.

Мимо них проходят несколько человек, удивлённым взглядом окидывая Гидеона. Сразу видно – туристы, не привыкшие к закидонам здешних людей. Рыжеволосая хмыкает, пряча руки в карманы камзола, она явно хочет что-то сказать, но упёрто смотрит на дорогу, абсолютно не замечая разозлившегося мужчину.

– Что, даже не начнёшь мне снова доказывать, что ты не глюк, а воспоминание о могущественной Верховной ведьме, которая часто надирала мне зад? – не удерживается Гидеон.

Почему-то её молчание он не переносил. Стоило этой девушке замолкнуть, как казалось, что-то тяжёлое опускалось на плечи, и Гидеон боялся, что больше никогда не услышит голоса, пропитанного ненавистью к нему.

«Что значит «часто»?» – она поворачивает на него голову, разрезав воздух кудряшками. – «Я всегда надирала тебе зад!»

Гидеон довольно дёргает уголками губ. Даже если это и так в какой-то из других Вселенных, то его участь, наверное, заключалась в том, чтобы знать, как вывести инсанис из себя.

– Почему ты исчезла из моей головы на несколько недель?

Вопрос действительно волновал его. А ответ – пугал. Гидеон, как бы это странно не звучало для полностью здорового человека, не хотел отпускать образ из собственной головы.

«Спроси лучше, чем тебя опаивает твоя подружка», – зло фыркает рыжая. – «Всегда терпеть её не могла. Будь мы в нашем мире – я бы придумала сотни вариантов изощрённой мести».

– Мы с тобой уже говорили об этом. Никаких миров, демонов, ангелов, эльфов и волшебных зверюшек не существует. И моя, как ты выразилась, «подружка» ничем, кроме чая с сандалом, не поит. Она даже кофе ненавидит.

Рыжая в ответ лишь выразительно смотрит на собеседника, наверняка оценивая психическое состояние. Гидеон едва сдерживает смешок, пожимая плечами. Что же, оценка «ниже среднего», сюрприз.

Он всегда, как зачарованный, смотрел в глаза своего глюка. Такие чудные и в то же время – невыразимо родные. Когда он увидел их в первый раз – перепугался до чёртиков, но чем больше смотрел – тем глубже тонул. Зелёно-голубой взгляд никогда не жалел, никогда не шёл на уступки, но вместе с тем было на дне зрачков что-то такое, заметное лишь под определённым градусом, поворотом головы, солнечным проблеском, отдалённо похожее на безмерную, необъятную любовь. И сейчас чёртова инсанис словно позволяла разглядеть её, будто увидев, прочувствовав, убедившись – с ним обязательно что-то произойдёт.

На перекрёстке пронзительно сигналит машина, а вторая, с особым гневом, отвечает, но Гидеон не слышит. Гул вечно-опаздывающего города исчез, оставив его один на один с девушкой-галлюцинацией, воспоминанием (раз ей так угодно).

«Если бы в твоей жизни всё было хорошо, ты бы не общался со мной, умник», – медленно произносит она, а Гидеон всё ещё пытается ухватиться за то, что она позволила увидеть. И даже дрянная фраза кажется с потайным смыслом, словно есть двойное (да что там! тройное!) дно.

– Да ладно, ты вон сколько красок вносишь, – отшучивается, снова доставая сигарету.

Рыжая опять недовольно косится, но удерживается от едких фраз о вреде курения. Спустя несколько минут рассматривания города, она всё же произносит тихое, едва уловимое признание, которое каждой буквой растворяется в шуме колёс:

«Ты раньше тоже курил. Тоже человеческие сигареты, но редко. Наверное, так ты снимал стресс. Кажется, об этом знал только твой лучший друг и круг приближённых. Правда, они никогда не пахли вишней».

Гидеон прокручивает сигарету в пальцах. Так странно, инсанис всегда в совершенно неожиданный момент разговора вспоминала «прошлое», рассказывая о нём с такой тоской, что и вправду создавалось впечатление: он забыл огромный пласт жизни, а не ловит галлюцинации на каждом шагу и умирает от рака. Он ведь вполне мог курить обычные сигареты, у него действительно могли быть друзья и близкий круг, но… король могущественного королевства? Волшебное существо (он постоянно называл их «эльфами», а рыжая не на шутку злилась)? Жестокий и авторитарный? Всё это точно не про него.

«Вишней пахла только я. Вернее, черешней. В Малварме, в моей стране, черешню выращивали на ледяных плантациях. Её окружали тепловым и противоветровым барьером, из преломления льдин создавали имитацию солнечного света. Да, согласна, мороки слишком много, а звучит вообще нереально – вырастить черешню во льдах, но… моя мать слишком любила ягоду, а отец любил мать. Такой вот подарок-признание в любви. Я всё детство провела в садах. А когда от моего дома ничего не осталось, когда… от меня ничего не осталось – я смогла сохранить только чёрный цвет и… запах черешни в духах. А вот вишню я не любила, она…»

– Не такая насыщенная на вкус, – хмыкает Гидеон, зажимая сигарету меж губ. – Никогда не любил вишню. Но это, – он приподнимает сигарету, внимательно осматривая фильтр, – напоминает вкус того, что нравится.

Рыжая удивлённо оборачивается, словно он сказал какие-то кодовые слова. Гидеон чиркает зажигалкой, но к сигарете не подносит, смотрит на огонь, воюющий с ветром. Он не помнил, курил ли когда-нибудь другие сигареты. Если покопаться в памяти, то он вообще ни черта не помнил, лишь события последних девяти месяцев, три из которых тоже оказались какими-то чересчур мутными.

«Ты вспомнишь меня…»

– Тебя не существует, забыла? – фыркает Гидеон, снова чиркает огнём, снова гасит, а затем убирает в карман куртки. – Ты лишь глюк внутри моей черепной коробки.

Он аккуратно берёт левой рукой сигарету и укладывает за ухо.

«А ты – долбанный альв, вечно мешающий мне жить своим нудным жужжанием!»

– В данный момент – это ты мешаешь жить мне.

«Да? А я думала, что в данный момент мы играем в игру, кто кого сильнее достанет!»

– Я констатирую факт, – Гидеон резко подрывается со скамейки.

«А я, по-твоему, что делаю?» – она тоже подскакивает с места, встречая раззадоренный голубой взгляд с небывалой готовностью.

– Ответ всё тот же: мешаешь жить. И вообще, я не собираюсь спорить и ссориться сам с собой, – он существенно понижает тон, а затем проходит сквозь неё, направляясь к парковке.

Ну, почему? Почему её то хотелось слушать часами, то ударить чем-нибудь тяжёлым? Почему именно ей удавалось будить в нём вихрь эмоций, который был не подвластен Трикси? О, небо, он настолько сошёл с ума, что действительно начинал питать чувства к собственной галлюцинации! Это уже даже не клиника… Это чертовщина какая-то.

«Тогда – удачи! Встретимся, когда мы оба сдохнем! Только до этого – помни, что где-то есть настоящая я! Надеюсь, ей не приходится терпеть такие же «глюки», как тебе. Потому что, если да – я бы посоветовала ей перерезать вены!»

На несколько секунд Гидеон останавливается посреди дороги, прокручивая в голове каждое слово галлюцинации. А если она права? Если где-то действительно существует эта самая девушка и их действительно что-то связывало? Не королевства и какие-то войны, конечно, но просто… отношения и, может даже, любовь… В конце концов, те три месяца, а затем резкий переезд и «повышение»… Неужели он мог любить кого-то, кроме Трикси?

– Чёрт возьми, какой же бред, – усмехается Гидеон.

Но прежде, чем пойти дальше – оборачивается назад, туда, где ещё недавно стояла девушка. Никого. Зато пустота в грудине снова опасно разрасталась. И отчаянно захотелось заорать на всю улицу: «Пожалуйста, вернись и продолжи нести весь свой бред! Я буду слушать!», но он плотно стискивает зубы и быстро движется к парковке.

ГЛАВА 12

Пять месяцев назад, Халльфэйр, королевство Первой Тэрры

Она медленно идёт, прислушиваясь к каждому звуку, а следом плывёт чернота и холод. Единственный проход между мирами всё больше и больше укрывается тёмными ветвями плакучих ив.

Тёмно-коричневые волосы стремительно белеют, а черты лица заостряются, придавая внешнему виду былую стать и могущество. Кристайн наконец-то уступает место Тьме. Хотя, на самом деле, Тьма никогда не отдавала бразды правления верной подданной.

Первая Тэрра оказалась весьма стойкой, настолько, что создавалось впечатление будто ничего и не произошло. То же яркое небо над головой; солнечный свет, нещадно выжигающий сетчатку глаза; неприлично много зелени и ветра, ютящегося в нежных листках плакучих ив; такой же величественный и неприступный замок, сверкающий заострёнными шпилями, разноцветными витражными стёклами и невероятной альвийской архитектурой.

Тьма усмехается, проходя ещё несколько шагов, и думая, что пора бы снова населить эти земли подданными, правда, уже своими. Её идеальный мир, её возмездие оказалось так близко и так рядом, что она больше никому не позволит прикоснуться к нему. Особенно – полуумриющей Верховной Ведьме. Эй, Великий Хаос, твоя зверушка не оправдала надежд? Зато Тьма оправдает их с лихвой.

Она резко останавливается. Переводит голову на склеп Рихардов – тот сияет былым величием и славой. Тьма прекрасно помнит своё удивление, когда увидела лицо некогда Верховной Ведьмы по человеческому телевизору; её живая шкурка сначала напрягла, но потом, поняв, что она совершенно не несёт опасности, насторожило другое – слишком красиво сложилась её история. Всё бы ничего, но автором выступила не Тьма. Кровавый Король, которому каким-то странным способом удалось оживить её. С этим Тьма разберётся позже. А потом разрушит жизнь Видара Гидеона Тейта Рихарда в мелкую крошку, также, как разрушила его замок.

Замок.

Тьма лихорадочно оборачивается в сторону величественного места, от витражей которого самодовольно отражалось солнце. Она лично разрушила Замок Ненависти. Только сейчас он самозабвенно бросал ей вызов. Настороженно прислушивается – вокруг тишина, даже птицы не щебечут.

– Какого демона тут творится? – тихо произносит она сквозь зубы, двигаясь в сторону замка.

На едва заметную секунду уверенность в собственных действиях исчезает. Что, если Верховная Ведьма – вовсе не жертва людского стечения обстоятельств? Что если она всё помнит? Могла ли она восстановить разруху Первой Тэрры?

– Ты меня не переиграешь. Нет. Я сделаю так, что ты сдохнешь, а только потом вернусь сюда. Ты не сможешь мешать мне вечно!

Тьма резко разворачивается, несясь в сторону портала, не замечая, несколько зрителей наблюдающих за ней: тринадцать чёрных воронов затаились в переплетениях ветвей плакучей ивы у склепа, а фигура в тёмном капюшоне внимательно следит из-за живой изгороди у королевского сада.

Прежде чем вернуться в мир людей, волосы снова обретают привычный древесный цвет, принадлежавший герцогине Кристайн Дайане Дивуар.

Тьма разворачивается к двум витиеватым колоннам, на которых рунами высечено название Первой Тэрры, а между – тянутся нити магии, переливаясь всеми оттенками зелёного. Она прикладывает ладони к лепнине, чувствуя, как та изнутри заходится трещинами. Несколько секунд, и нити окрашиваются в чёрный цвет, колонны трещат изнутри, пока камни не разлетаются в разные стороны.

– Твой ход следующий, – хмыкает Тьма, рассматривая остатки от портала в Тэрру. – Надеюсь, пошагаешь ты в сторону могилы. Хоть раз умри, как полагается, Эсфирь Лунарель Рихард.

Она проводит руками по лицу, впуская сознание Кристайн к своему. Герцогиня с сомнением осматривает руины, оставшиеся от «двери» домой.

– Как мы попадём обратно, моя госпожа? – тихо спрашивает Кристайн.

«Есть ещё четыре «двери», моя милая Трикси. Четыре. А эту мы оставим, как подарок, для Верховной», – отзывается внутри Тьма.

– Я видела её, моя госпожа. Как она оказалась жива? Хотя то, что от неё осталось – нельзя называть «живым»…

«Хороший вопрос, на которой у меня пока нет ответа. Наверное, твой Видар нашёл лазейку, чтобы воскресить её, хотя я и не понимаю, как именно он это провернул, интересует меня другое – как ей удалось выбраться из могилы? Кто ей помог?»

– Это всё пустое, моя госпожа. Без Видара она загнётся в считанные месяцы. А он её больше не увидит, поверьте мне. К нашему возвращению он станет Вашим идеальным подданным, моя госпожа.

ГЛАВА 13

Четыре с половиной года спустя, Стоуни-Брук, посёлок муниципального района Брукхейвен в округе Саффолк, штат Нью-Йорк, США

Всё, что происходило с Гидеоном, а именно – его жизнь, считалось событиями, наполненными чудом. Иначе он не мог объяснить, по какой причине всё ещё дышит, передвигается, работает, да даже курит, в конце концов!

Полтора года назад стадия болезни проскочила на ступень с пометкой – «третья». И всё бы ничего, если бы по всем человеческим показателям он не должен был отойти в мир иной спустя семь-восемь месяцев после подтверждения диагноза.

Гидеон стал нервным, озлобленным, что-то постоянно зудело в грудной клетке, делая его раздражительным и вечно-уставшим. Перед Кристайн ссылался то на усталость из-за работы, то на головные боли, то на плохое настроение. Он сменил несколько клиник в Нью-Йорке, заимев славу главного врача с дурным и взрывным характером, но при этом – его результативность поражала. Уволившись с очередной клиники – сразу же раздавались звонки на приём в другую. Так он и получил должность главного врача в клинике при Стоуни-Брукском университете. Конечно, это имело свои подводные камни: вместе с престижем он вляпался в несколько курсов студентов, чтобы обучить их врачебной виртуозности.

Последний месяц Гидеон усердно готовился принять должность и даже успел провести пару лекций по психиатрии. Хотя «провести пару лекций» нужно понимать, как «отчитать студентов даже за незаинтересованный кивок головой».

Заработная плата, вечная занятость, статусная должность – всё это интересовало и подпитывало эго Гидеона, но не нравилось одному единственному человеку – Трикси. Прежние его клиники она принимала радушно и даже радостно, но, узнав об этой, словно с катушек слетела, не переставая вбивать в голову идеи об увольнении. Гидеон отмахивался.

Он давно закрыл глаза на Трикси. По началу, может, и мучился, что не является идеальным парнем, что рушит их отношения, а потом… осознал: отношениями их взаимодействия не назвать, вряд ли сон в одной кровати, отвернувшись друг от друга подходит под громкое определение. Сожительство – да. Про сексуальную жизнь Гидеон и вовсе не мог вспомнить: была ли она вообще? Казалось, он только работал и целовал её в щеку перед уходом.

Единственной, кому удавалось будить в нём вихрь эмоций – была его галлюцинация, следовавшая за ним по пятам на протяжении долгих лет. Когда Гидеон с холодной головой осознал, что болен по всем параметрам, стало легче в отношении собственного глюка. А переводя на более понятный нам язык, он влюбился в несуществующую девушку, имени которой не знал до сих пор. Ему нравилось в ней всё: несносный характер, острый язык, невероятные разноцветные глаза, яркие кучерявые волосы, вся она.

Трикси замечала, как часто он разговаривает сам с собой, но как не старалась обратить внимание на себя – не выходило. Вскоре она смирилась с новыми «странностями» мужчины. В конце концов, он сходил с ума рядом с ней – большего девушка не просила.

А вот Гидеон по поводу и без советовался с галлюцинацией, ссорился с ней, рассуждал о многих вещах, внимательно слушал о сказках, касающихся его «прошлом». Слушал и иногда хотел проснуться в том мире, о котором она рассказывала с таким упоением.

– Гион? – голос Трикси выводит из состояния созерцания рыжеволосой бестии на противоположном кресле.

Эта терраса стала их негласным королевством. Отсюда открывался потрясающий вид на Нью-Йорк, но для Гидеона под такое определение подходил только один вид – девушки с кучерявой копной волос, от которой пожаром отражалось солнце.

«Твоя любовь», – насмешливый голос ударяет в виски.

Гидеон нехотя переводит взгляд, пряча улыбку в дрожащую ладонь.

– Да?

Трикси подходит к нему со спины, крепко обнимая и укладывая подбородок на макушку.