Безумная ведьма

– Просто хотела пожелать тебе хорошего дня на новом месте.

– Спасибо… маленькая, – тихо откликается он, чувствуя себя неуютно.

А ведь несколько лет назад на этой самой террасе он читал ей стихи Есенина и думал, что любит её. Сейчас же – мечтал провалиться сквозь землю, боясь почувствовать на себе взгляд рыжеволосой. Только она никогда не смотрела в сторону Гидеона, если рядом с ним находилась Трикси. И хотя инсанис утверждала, что его больному мозгу нужно вспомнить версию более любящую, нежели она, но Гидеон открыто считывал ревность в крепко сжатых пальцах. Чудно, конечно. Но и он болен на всю голову.

– Во сколько будешь дома? – мурлычет Трикси в ухо.

– К вечеру, – уклончиво отвечает Гидеон. – Нужно со многим разобраться. В конце концов – новый персонал – всегда пытка.

– Пытка для них – это ты со своим несносным характером, – посмеивается девушка, а затем проводит носом по его виску. – Чай на столе, не засиживайся, а то остынет. Я ушла на работу.

– Встретимся вечером, – бросает Гидеон, но выходит небрежнее, чем ожидал.

Ещё раз натянуто улыбнувшись, Трикси выходит с террасы. Гидеон, наконец, поднимает глаза на рыжеволосую бестию. А она, словно почувствовав, переводит взгляд с города, залитого солнцем, на эпицентр тепла в ярких глазах. И Гидеон уже готовится слушать очередную тираду о том, что Трикси – не та, за кого выдаёт себя, что она – источник всех бед. Но мужчина слышит совершенно не то, к чему привык за столько лет:

«К демону чай. Выпьем кофе?»

Наверное, будь она из плоти и крови, он бы женился на ней.

– А как же твоё фирменное: «Она не нравится мне?», «Она всегда была скользкой»? И всё в таком роде… – Гидеон прикусывает язык, коря себя за бескостность.

В одном Трикси права – характер совершенно несносен.

«Она не нравится мне. Она всегда была скользкой. И всё в таком роде. Всё? Я выполнила план?» – девушка раздражённо дёргает бровью.

Уголок губы Гидеона тянется вверх. Хуже его характера был разве что её. Хотя, если считать, что она – глюк в воспалённом участке мозга, и он всегда разговаривал сам с собой, то вывод напрашивается не утешительный. Наверное, по этой причине он действительно хотел считать её – воспоминанием.

Она чуть хмурится, меж бровей появляется морщинка, и Гидеон с трудом подавляет желание подойти и разгладить её. Сердце в груди гулко бьётся. Нет ничего, что могло бы вернуть его в реальность, осознанность. Будь его воля, он бы умер на этой террасе, созерцая перед собой прекрасную лучистую звезду.

«Всё в порядке?» – обеспокоенный голос – мёд для ушей.

Нет. С ним уже давно всё не в порядке. В частности, из-за неё. Как бы он желал видеть её настоящую в ласковых рассветных лучах, убедиться в нежности бледной кожи, почувствовать спутанные кучерявые волосы меж пальцев, узнать действительно ли она пахнет черешней.

– Постой так, – два невинных слова срываются с губ раньше, чем он успевает осознать.

Брови рыжеволосой удивлённо взмывают вверх.

«Но я хочу кофе»

– Это я хочу кофе. А ты…

«Да-да, лишь глюк в твоей голове. Мы продолжаем идти по сценарию?»

Гидеон усмехается, а затем поднимается с кресла, скрываясь за стеклянными дверьми террасы, зная, что самая очаровательная девушка в его жизни уже сидит в позе по-турецки на кухонной тумбе.

ГЛАВА 14

Окраина Стоуни-Брука, посёлок муниципального района Брукхейвен в округе Саффолк, Нью-Йорк

У него получилось. Демон его раздери! Получилось! Он практически разуверился в собственной идее поиграть в Видара Гидеона Тейта Рихарда и стать очередным кукловодом.

Паскаль от счастья закусывает губу, чтобы не издать восторженный возглас. Хотелось не то, чтобы ворваться в их захудалую квартирку на окраине Стоуни-Брука, влететь в неё с двух ног, сорвав двери с петель. Казалось, никто не верил, что у них получится спрятаться от погони людей – но спустя два года пряток, они смогли сбежать в другую страну. Найти человека по имени Гидеон Тейт? Да, без магии это заняло порядка еще двух лет, но и это они сделали!

Последняя задача плана была сложна в исполнении: Равелия готовилась использовать столько магии, сколько хватило бы на перекрой личного дела Эсфирь, забвение целой клиники, «внезапного» увольнения Видара и назначения на новую работу. И, конечно, во всей этой истории нужно умудриться сохранить собственную жизнь.

И хотя Кас очень бережно относился к Равелии, щадить её не спешил только по одной причине – «Эсфирь».

Она по-прежнему ничего не помнила, но находясь в атмосфере заботы и любви смогла немного раскрыться. Теперь Паскаль мог шутливо щёлкать её по носу, обнимать со спины, даже пару раз удавалось успокоить приступы. Последнее старался делать крайне редко, каждый раз, заглядывая в кристальные глаза, отдающие морозной пустыней, она звала Видара. А Паскалю приходилось делать вид, что он – это её король. Собственно, по этой причине он старался в такие минуты звать Себастьяна или Равелию.

Зайдя в квартиру, Паскаль обнаруживает Себастьяна спящим на небольшом диване, что с его высоким ростом казалось странной картиной. А Эсфирь, которую генерал «чутко» охранял, сидела, скрестив ноги по-турецки, на широком подоконнике и внимательно вглядывалась в даль.

За последние годы её прекрасные кучерявые волосы отросли до поясницы, больше никто не смел покушаться на цвет и длину. Она оставалась такой же неестественно худой, мало ела и так же мало спала. Приступы, в которых она скомкано и неясно видела собственную жизнь, окончательно превратили некогда могущественный мозг в кашу.

Заметив брата, ведьма тепло улыбается, а у Паскаля от этого зрелища так сильно щемит в груди, что кажется рёбра раскрошатся и не удержат сердце, сорвавшееся в галоп.

– Там солнце, – она едва кивает в сторону окна.

«Солнце здесь», – кометой пролетает в голове Паскаля.

– А ещё жутко пахнет весной, – улыбается ей в ответ Кас, убирает ключи от машины в карман, а затем скидывает с плеч чёрную кожанку на кресло.

Эсфирь прижимает указательный палец к губам, призывая брата вёл себя тише и не мешал Себастьяну.

– Не ругай его. Он, правда, старался не уснуть, но выглядел таким уставшим, что пришлось пообещать отсутствие приступов. Но их и правда не было! И…

– Иди сюда, – улыбается Паскаль, заключая сестру в объятия. – Эффи-Лу, ты доверяешь мне?

– А у меня есть выход? – нервный смешок срывается с губ в унылой попытке на шутку.

За последние годы Кас, Баш и Рави стали её семьёй. Неужели, она могла не доверять людям, которые окружили её – сумасшедшую, сгнивающую психичку – любовью, заботой, теплом и смехом? Пускай они так же, как и раньше, практически не рассказывали о своих «секретах», вечных переглядках, причин, по которым часто спорили и ссорились, но они были рядом. А всё остальное для больного мозга оказалось мелочью.

К слову, о больном мозге – он-то и приносил адские страдания, раскалывая черепную коробку. Свои припадки и провалы из реальности здесь условились называть «приступы», и как заверяла Рави – ей просто нужно «открыть для них сознание», да только, как именно это сделать Эсфирь не понимала. Но, если быть ещё честнее, она боялась. То, что являлось размазанными картинками – всегда причиняло неописуемую боль, фантомно ломая грудную клетку изнутри, кроша все органы жизнедеятельности. Во время приступов с ней происходило слишком много – столько событий невозможно пережить простому человеку.

Самыми приятными были видения, где маленькую рыжеволосую девочку обучали этикету, языкам, где она с разбега падала в объятия двух рыжеволосых юношей, где рыжеволосый мужчина часто гладил девчушку по голове, а черноволосая женщина нежно целовала в лоб. Со временем, взамен этих картинок пришли другие – огонь, взрывы, лошадиные взвизги, крики, паника и юноша с невероятным цветом глаз. Образ последнего так крепко засел на подкорках мозга, что маячил даже в тех видениях, где её терзали подвешенной на цепях в каком-то странном огненном подземелье. Боль буквально текла за ней каждую секунду жалкого существования, а потому в проблемы друзей она не лезла, здорово утопая в своих.

– По правде сказать, нет, выхода у тебя нет, – Паскаль целует её в макушку, с радостью понимая: она не сжимается от страха, как несколько лет назад.

– И никогда не было, – раздаётся веселое щебетание Равелии. – Всем привет! О, а этот шкаф чего спит? – она кивает головой в сторону заворочавшегося Себастьяна.

– Не надо, Рави, пусть отдохнёт, – тихо просит Эсфирь, аккуратно выскальзывая из братских объятий. Она прислоняется затылком ко стеклу, чувствуя, как солнечные лучи слабо ласкают каждую кучеряшку.

Равелия не успевает ничего ответить, потому что грохот, а следом яркий смех Верховной Ведьмы – заставляют остановить время в небольшой квартирке. Себастьян, свалившийся с дивана, позабыл о тупой боли, вспыхнувшей в плече; Равелия в замешательстве открыла рот, прижав руки к груди, а Паскаль зачарованно смотрел на сестру, не в силах сдвинуться с места. Трое быстро переглянулись, чтобы убедиться – они действительно слышат её смех или это массовое помешательство? Губы Равелии задрожали, а глаза начало покалывать от слезной пелены, которая так и норовила превратиться в град из слезинок.

Следующим засмеялся Себастьян – и его мягкий, даже немного истеричный, смех переплёлся с искренним Эсфирь. А потом настроение подхватили и Паскаль с Равелией. Почти долгих пять лет никто из них не слышал от ведьмы чего-то подобного. И Себастьян готов был падать каждую минуту, только чтобы она смеялась так счастливо и беззаботно, только, чтобы она оживала.

– С тобой всё в порядке? – наконец спрашивает Эсфирь.

Вообще-то, в пору было ко всем применить вопрос, но она знала, что именно повергло всех в шок. Признаться, собственный смех стал открытием, будто она раньше вовсе не умела издавать таких звуков. Но когда Эффи увидела этого гиганта, сонно летящего с маленького диванчика в объятия пола, она уже не могла сдержаться. Всегда сосредоточенный и серьёзный доктор Себастьян, ходячая почти что двухметровая мускулатура, так нелепо грохнулась на пол, породив сначала приступ искреннего смеха, а потом – точно такой же жалости. И почему она не смеялась раньше? Разве к тому не было предпосылок? Разве Кас, Рави и Баш не шутили, не пытались её смешить? Разве за все эти годы не было ни одной курьёзной ситуации? Она честно не могла вспомнить. Но сегодняшним днём – даже душа вела себя по-другому, словно внутри неё росло солнце, согревающее изнутри. Этим теплом хотелось делиться, окутать каждого из присутствующих. Может, поэтому у неё получилось то, что раньше казалось невозможным?

– Так, – наконец успокоившись, выдыхает Паскаль. – У меня есть новости. И это очень хорошие новости.

– Он теперь в клинике? – Себастьян ловко поднимается на ноги, подхватывая заодно и плед с пола. Едва хмурится, а затем, улыбаясь уголками губ, кивает Эсфирь. В ответ она только подкусывает губу, переводя взгляд на брата.

Но, если бы ей пришлось быть откровенно честной: братьев у неё теперь было два. И даже сестра. Эсфирь нравилось думать, что они – семья, а не способ сбежать от одиночества, так отчаянно нагоняющего её.

– О, да, – кивает король Пятой Тэрры.

Эффи чувствует, как собственное дыхание замедляется. Он нашёл того, чьё имя жило у неё на рёбрах. Того, кого она так и не смогла вспомнить. Что она должна чувствовать к нему? Должна ли испытывать радость или облегчение? Эсфирь не знала ответов.

– Что-то не так, Эффи-Лу? – настороженно спрашивает Баш, заметив мгновенную смену эмоций на лице девушки.

– Хочу кофе, – тут же выдаёт она, наткнувшись на удивлённый взгляд блондинки.

– Кофе? – переспрашивает та, смотря на Верховную Ведьму так, будто у неё вырос хвост. – Ты же…

– Да, пью чай. Но я подумала, что… хочу попробовать кофе. И, быть может, мы все сядем с вами за ужин и… и тогда Кас всё расскажет. Потому что вы все выглядите так, будто это последняя ночь в квартире, я знаю эти выражения лиц и… Я хочу… То есть, мне бы хотелось… устроить последний ужин. Ну, в смысле, в этой квартире, конечно, а не вообще, – небеса, если бы можно было себя чувствовать ещё более неуютно и разломать пальцы в собственной хватке, она бы обязательно всё это сделала. – Мне нравилась эта квартира, – уже тише добавляет Эффи.

– Конечно, это даже не оговаривается! Кофе и ужин? Значит, кофе и ужин! – Равелия обводит всех присутствующих счастливым взглядом, чувствуя, как щёчки окрашиваются в цвет волос подмигнувшего ей Паскаля.

Она виртуозно избавляет свою Верховную от накатившей неловкости, хватая её за запястья и утаскивая вслед за собой на кухню, щебеча по дороге о том, что им следует заказать доставку и устроить самый настоящий праздник.

Кас чуть посмеивается, глядя на то, как солнечные лучи ложатся на гладь пролива Лонг-Айленд. И только Себастьян стоит, громом поражённый, пытаясь хоть как-то взять себя в руки. Последние предательски дрожат, а в голове попеременно сменяют друг друга три сигнальных слова: «кофе», «последний», «ужин». Он медленно выдыхает, стараясь нормализовать сбившееся дыхание. Слишком много потрясений за один день.

– Не можешь поверить в то, что всё получилось? – Паскаль не сдерживает усмешки, замечая едва ли не побледневшего генерала. – Не распыляйся на благодарности.

– Она вспоминает его, – медленно произносит Баш.

От осознания слетают все предохранители внутри. Хаос, она вспоминает! Видара, его любимые вещи, традиции. Их традиции.

– Она лишь улыбнулась и захотела кофе. Сам знаешь, её видения остановились на службе в Пандемониуме, а дальше она боится их чувствовать, – Кас плотно сжимает губы. И ведь, в какой-то степени, сестра права – кто захочет в здравом уме вспоминать такую боль?

– Кофе. Это тайная страсть Видара ещё с юности, когда мы служили в мире людей. Она знала это.

Паскаль закатывает глаза, а потом недоумённо таращится на генерала, который уже вполне мог величаться его другом:

– Баш, не придумывай.

– Хорошо, а «Последний ужин»?

– Что «последний ужин»? Слушай, ты, нахрен, меня реально пугаешь. Всё нормально? Немагия не проявлялась? – усмешка из голоса пропала, а приподнятое настроение заметно поубавилось.

– «Последний ужин» – это традиция Поверенных Видара. Перед каждым наступлением, поездкой, короче, перед тем, что могло крупно изменить наши жизни – мы устраивали ужин, что-то вроде последнего вечера в тепле и уюте родного дома, где не затрагивали государственных тем, где не было ругани и споров. Мы были самими собой, без масок и регалий. Услышь же меня, её подсознание вспоминает!

Паскаль глупо хлопает глазами, переваривая всё услышанное.

– Получается, он вспоминает? – король поворачивает голову в сторону кухни. – И она тоже.

Предательское сердце снова затрепыхалось. Наверное, ещё одного такого трепыхания Паскаль попросту не переживёт.

– Если это действительно так, значит, Видар скоро вернётся к нам. И вернёт мою королеву, – уголки губ Себастьяна тянутся вверх, пока в глазах блестят огни надежды.

– Да, только, чтобы её вернуть – нужно здорово побороться. Причем с ней же.

Спустя несколько часов в небольшой квартирке на окраине Стоуни-Брука, их маленьком королевстве среди людских каменных джунглей, царила атмосфера спокойствия, любви и скорых перемен. Паскаль рассказывал о том, какие странные люди и их запросы – уж он-то, будучи таксистом, мог похвастаться приличным багажом рассказов. Себастьян, как врач-психотерапевт, ставил пассажирам Каса диагнозы, а Равелия лишь закатывала глаза: в отличие от них она не могла похвастаться «весёлой» работой. Рави ухаживала за людскими цветами в ботаническом саду днём и, как бы метафорично это не звучало для неё, пыталась выходить хрупкую ледяную бентамидию ночью.

– Ты сказал, что он в клинике, – наконец, удаётся вставить Равелии, когда тема работы начала иссякать.

Паскаль делает глоток из стеклянной бутылки пива, аккуратно переводя взгляд на сестру. Она всё так же легко улыбается, держа обеими руками бумажный стаканчик с капучино.

– Не просто в клинике. Нам удалось сделать его крутым дядькой. И мне удалось добавить документы Эсфирь и даже выбить ей временный «люкс», правда он похож на изолятор, но кто знал, что их палаты для таких историй «болезни» верх изобилия?

Эсфирь впивается пальцами в стакан. Её готовили к тому, что рано или поздно придётся лечь в больницу и сыграть шизофрению (здесь заключалась лёгкая часть плана, потому что играть было нечего, она больна), но часть её по-прежнему боялась, что от неё хотят избавиться. Наверное, потому что второй части плана не существовало так чётко, как первой. Паскаль лишь обещал вытащить её в любом исходе событий. Только – как? Загадка. Себастьян всегда приходил на помощь и шутил о том, что они – аферисты.

– Всё будет хорошо, Эффи-Лу, – Себастьян успокаивающе подмигивает. – Нужно только придерживаться легенды. Мы – аферисты, помнишь?

– К слову, о легенде, – Равелия быстро прожёвывает кусок пиццы. – Я бы не отказалась повторить всё ещё раз.

– Раз дама просит, – Кас очаровательно улыбается, а затем поднимается из-за стола, следуя к холодильнику за второй бутылкой.

– Отец Кассиэль, Вас не пустят на небеса, – усмехается вдогонку Себастьян, а Эффи пытается сдержать улыбку.

Путь брата от священника до таксиста порождает новый приступ к смеху, который Эффи прячет в новом глотке.

– Мне уютнее в Аду, – Кас лукаво улыбается, захлопывая дверцу холодильника. – Значит, Эффи-Лу, твоя история не поменялась: ты больна, тебя нашли под обломками особняка семейной пары в Халльштатте. Повторяю, в сотый раз: то, что ты спалила заживо семью – не правда. Но по легенде – это так. Потом какое-то время ты сидела в тюрьме.

– Тот, кого я убила там – это всё же правда, – медленно произносит Эсфирь.

– Эффи… – Равелия пытается предупредить появление приступа, но Верховная спокойна. Просто констатирует факт. Её сознание сегодня удивительно чисто.

Прежде чем продолжить, Паскаль делает глоток:

– Тот, кого ты там убила – не имеет никакого значения только потому, что ты сама не помнишь по какой причине это произошло, – голос брата на мгновение становится ледяным, но дальше смягчается: – Какое-то время ты лежала в Зальцбурге, около пяти лет назад перевели в эту клинику по моему запросу. Я разрисовал тебя в медицинской карте, как самого настоящего монстра только для того, чтобы вызвать дикий интерес в лечащем враче и ужас у персонала. Меньше будут приставать к тебе. Кстати, в деле написано, что я – пастор здешней церкви. Если спросят название: молчи или говори, что тебе всё равно. Вообще больше молчи, всё остальное сделаю я.

Эсфирь облизывает губы, поочерёдно смотря на семью. Они не причинят ей боли, им можно доверять. И от этих мыслей, солнечный свет облизывает лучами внутренности. Она в первые чувствует абсолютное счастье вперемешку с ужасом.

Интересно, какой он – её муж? Всё, что Эффи знала – он тоже потерял память, и с ним тоже оказался человек, который помог восстановлению. Если, конечно, жизнь с огромным провалом в памяти можно считать восстановлением. Ещё он был врачом-психиатром в различных клиниках. Однако, судьба та ещё шутка – Эсфирь чокнутая на всю голову, а он, по идее, именно эту голову и будет лечить. Если заинтересуется.

Она делает ещё один глоток, пропуская щебетание друзей мимо ушей. Если она вышла за него замуж, значит, он любил её? И она его? Конечно, Эффи может ошибаться, но ей кажется, что ни при каких обстоятельствах она бы не вышла за человека без любви, даже бы не посмотрела в сторону замужества, если бы отсутствовали чувства.

А когда увидит его – поймёт, что это он? Почувствует ли, что это тот самый человек, чьё имя выбито на рёбрах? Эффи опускает правую руку на ребро, аккуратно поглаживая татуировку через одежду.

– Хорошо, а как ты сделаешь так, что Видар вспомнит? – голос Себастьяна доносится до Эсфирь, словно через толщу ненавистной воды. Наверное, не произнеси мужчина имени, слух бы пропустил и это предложение.

– Есть у меня одна идейка, – Паскаль заговорщически ему подмигивает. – Не парьтесь, у меня всё на чеку.

– Никто и не «парится», – раздражённо отвечает Равелия, сдувая с глаз белые пряди чёлки. – Но не хотелось бы потом ещё пять лет бегать по городам и странам.

– Дальше мы побежим только домой, моя снежинка, – усмехается он. – И тебе придётся терпеть меня ещё лет так… вечность.

Эсфирь подкусывает губу. Кас всегда отличался дурашливостью, но в последнее время, а особенно разговаривая с Равелией, он вообще превращался в редкостного придурка. На протяжении месяца он подбирал ей прозвища, выбирая самое раздражительное для Рави. С оглушительным отрывом победило: «Моя снежинка». И хотя Равелия злилась, но Эффи думала, что она действительно похожа на снежинку: бледная кожа, холодные паутинки волос, светлые ресницы и брови, и глаза, напоминающие лёд, застывший на озёрах, прямо как у брата.

А вот почему Кас называл её саму «Льдинкой» – это было почвой для размышлений, хотя саму Эффи прозвище не раздражало, особенно когда Паскаль рассказал, что так её всегда называли дома.

Интересно, как её звал Видар? И как она называла его? Или они считали всё это глупостью? Эффи задумчиво хмыкает. Чёрт его знает, как раньше, а сейчас она слабо представляла, что может звать своего партнёра какими-нибудь: «котиками», «зайчиками», «солнышками». Да чего вообще думать, «вторая половинка» тоже слабо представлялась. Вернее, вообще не представлялась.

– Кас…

Эсфирь даже не осознала, что произнесла его имя, пока он не ответил со вселенской нежностью в голосе:

– Да, Льдинка?

Конечно, будет величайшей глупостью спрашивать, как выглядит тот, кого она любила. Пыталась уже – к слову, безуспешно. Может, встретиться в слепую – лучший вариант, так будет чувствовать душа. Хотелось верить в то, что именно она выбирает, кого полюбить. И в то, что, хотя бы она не сломалась. Ладно, этот вопрос отпадает. Может тогда спросить что-то из их отношений? Были ли у них какие-то личные знаки, чем они любили заниматься? Тоже глупо. Вряд ли бы Эсфирь рассказала о чём-то подобном брату. Сейчас бы точно не рассказала.

Поняв, что молчание слишком затянулось и все настороженно на неё смотрят, Эффи аккуратно ставит стакан, опираясь локтями на стол.

– Как понять выражение «жутко пахнет весной»? Чем пахнет весна?

– Наверное, у каждого свой запах, – неуверенно протягивает Паскаль. – Для меня она всегда пахла морозным солнцем, пресным льдом и сыростью, – он поворачивает голову в сторону советницы, чтобы та пришла на помощь.

– Для меня, наверное, так же, – пожимает плечами Рави. – Но только потому, что я долгое время провела на Севере. А для тебя, Баш?

Губ Себастьяна касается нежная улыбка:

– Наверное, запах мокрого асфальта, утренней прохлады и сандала. Что насчёт тебя, Эффи-Лу?

– Я не знаю точно, – пожимает она плечами. – Если у каждого свой запах, значит, он с чем-то связан… Я вряд ли с чем-то или кем-то связана, но мне кажется, что весна пахнет свежескошенной травой и морозным ментолом. И, возможно, ежевикой. Опережая вас, я знаю, что она цветёт только летом.

– Всё хорошо, запах весны – это же набор ассоциаций, – ободряюще кивает Себастьян, странно ухмыляясь. – Необычно, но всё же – прекрасно.

Эсфирь нервно улыбается, а затем касается правой рукой левой мочки уха, осторожно растирая её.

ГЛАВА 15

Несколько дней спустя, психиатрическая клиника при Стоуни-Брукском университете, Стоуни-Брук, посёлок муниципального района Брукхейвен в округе Саффолк, штат Нью-Йорк, США

Всё утро дождь лил стеной. Гидеон честно ждал момента, когда погода успокоится, и он сможет прыгнуть на мотоцикл, чтобы спокойно добраться до клиники. Как назло, сегодня против него сговорились сразу две девушки: реальная и облюбовавшая мозг. Обе твердили о том, что до работы нужно добираться своим ходом. И всё бы ничего – если бы он не опаздывал!

– Молю, хватит фонить внутри моей черепной коробки! – раздражённо рычит Гидеон.

Он быстро шёл от метро, едва удерживая в руках зонт, так и норовивший извернуться в обратную сторону от ветра.

«Ты чувствуешь? Дождь! Это же прекрасно, почти как в Долине Слёз! Это, между прочим, в твоём королевстве!» – рыжая бежала рядом, но в отличие от него, радовалась ливню, счастливо шлёпая по лужам. – «Хватит быть таким снобом! Почувствуй момент!»

– Я чувствую, что страшно опаздываю, а ты меня жутко раздражаешь! А ещё я чувствую, что от такой погоды – пациенты устроят сегодня весёлый денек, да к тому же – у меня знакомство с новенькой. Так что, извини, но дождь – последнее, что меня сегодня волнует!