Раиска, Люська, ветераны спорта и «Тишина»

– Ну, она же историк. Может какие-нибудь артефакты? – предположила я.

– А в трансформаторной будке? Может спросим ее еще раз?

– Бесполезно. Девочка умеет уходить от ответов.

– Чего-то плечо ноет. Пойти, что ли, доктора проведать? – лениво протянула Люська.

– Не стоит. Он нейрохирург, – предупредила я.

– Что, нейрохирург не может плечо посмотреть? – Люська решительно направилась к коттеджу.

Я не стала ее отговаривать. Пускай заезжий кобель выкручивается, как хочет. Назвался нейрохирургом, действуй, пока не разоблачили!

Против ожидания Люська вернулась через полчаса довольная с тюбиком крема и двумя таблетками.

– Вот, мазь втирать два раза в сутки, таблетку на ночь! – гордо провозгласила она. – Я на двоих взяла. Мы же вместе пострадали!

Я отказалась. Сказала, что ничего не болит. Не настолько мне плохо, чтобы лечиться по назначениям шофера. Даже если он работает водителем на «Скорой».

Александр подошел после завершения катания с бутылкой вина и шоколадкой. Люська не стала его спрашивать про Катю. Она пытала его вопросами про церковь. Почему-то ей казалось, что в церкви должен быть подземный ход. Но Александр сказал, что не в курсе. Удивительно нелюбопытная личность. О себе он сообщил, что перебрался в Туманов с Мурманской области. Ему тогда было восемнадцать. Точнее, перебрались родители. Сам же Александр серьезно занимался горными лыжами и постоянно мотался по сборам, соревнованиям, отслужил в армии, отучился в физкультурном. Два года назад приехал ухаживать за престарелыми родителями, но отец и мать ушли один за другим. Теперь он, чтобы не торчать в пустой тумановской квартире, практически постоянно проживает на лыжной базе. Раз в месяц наезжает в город заплатить за квартиру, полить кактусы, поругаться с соседями из-за отказа оплачивать вывоз мусора, домофон и общедомовое освещение, закупить кое-что из продуктов и предметов первой необходимости.

– Прачечная здесь есть, вещи стирают, в кафе кормят прилично. Скучать особенно некогда. Одна Катька чего стоит!

– Не страшно? – поинтересовалась я. – Сторож говорил, волки ходят и медведи?

– А сторож на что? – ответил Александр. – Я в лесу гулять не любитель. А зверье на территорию не заходит. Здесь дымом пахнет и псиной. Палыч с Васькой тут круглый год живут. Палычу вообще ехать некуда.

– Он из деревни?

– Нет, он вообще бомж, неизвестно откуда. Хозяйка его привезла, говорит из самой Москвы. Квартиру у него там жулики отобрали, гол, как сокол остался. Она его сюда пристроила. А что? Пить он не пьет, здоровье не позволяет, на воровство и безобразия всякие ума не хватает. Идеальный работник. Даже не знаю, платит она ему зарплату, или так, за харчи и одежду работает. Но на хозяйку молится. А что у него есть? Хозяйка и Васька. У меня, правду сказать, и этого нет.

– А что у вас за хозяйка? – мне стало интересно, даже сон пропал.

– Стелла? Увидите. Она каждые выходные приезжает. Здешняя, тумановская. Все детство у бабушки в Высоком прожила, пока родители где-то работали. Тогда, говорит, ребятни много было, все время на этой горке проводили. В то время тут была лыжная база детской спортивной школы. Стелла тоже занималась, делала успехи. А потом родители ее в столицу забрали. Так спортивная карьера у девочки и закончилась. А несколько лет назад она это место выкупила и горнолыжку открыла. Одноэтажная гостиница и кухня еще от спортивной школы остались. Прочее сейчас отстроила. Деловая женщина.

– Послушайте, а как думаете, что Катя могла искать в могиле? – Люська все-таки не утерпела.

– Катя? Где? – Александр поперхнулся кофе. – Не поминайте вы ее к ночи! У меня с ней аллергия на апельсины открылась. Ненавижу цитрусы!

Гость собрался откланяться. Я постучала по лбу и пошла спать. Пускай Люська сама разбирается. Я сегодня тоже от Кати пострадала. Плечо, вон, разнылось. Не надо было от мази отказываться. Не солидол же нейрохируг-самозванец ей выдал, в самом деле.

Среда

Ночь прошла спокойно. На свежем воздухе, в тишине, да в деревянном доме я прекрасно выспалась. За окнами под чьими-то шагами хрустел снег. Казалось, сейчас в окно постучит Дед Мороз и бесследно исчезнет, оставив на крыльце мешок с подарками.

К кафе подошли рановато, оно еще не открылось. Мы с Люськой немного прогулялись по территории. Я решила пройти на парковку, попытаться откопать машину. Люська тоже принялась стряхивать снег с капота. Из своего коттеджа вышел старичок и засеменил к жилищу Иванова Ивана Ивановича.

– Сынок! Сынок! Это я, сосед ваш, не разбудил? Ванюша, у тебя Но-шпы пары таблеточек не будет? У Аленушки моей печень прихватило. Говорил ей вчера, чтоб на блины со сметаной не налегала. Да где там! Разве послушает!

Интересно, как Ванюша будет выкручиваться. Но ничего интересного не произошло. Он приоткрыл дверь и протянул деду пузырек с таблетками.

– Держите, – зевнул Иванов. – Название другое, но действуют также. Не болейте.

Во дает! Или Катя напутала, а Иванов и в самом деле доктор?

– Что случилось? – послышалось у Ванюши из-за спины.

– Спи, зая. Сосед за лекарством приходил, – ответил Иванов и закрыл дверь.

– Зая не хочет спать, Зая хочет блинчиков!

Похоже, в коттеджах тоже проблемы со звукоизоляцией.

– Будут тебе блинчики. Твой заяц уже идет на охоту! – застегивая на ходу пуховик, Иванов шагнул на крыльцо.

– Я буду скучать, мой зубастик!

– Я буду спешить, мой пушистик! – обернулся псевдодоктор, притворил дверь, сплюнул и заспешил в сторону кафе.

– С вареньицем! – понеслось ему вслед из-за закрытой двери.

– Меня сейчас стошнит, – скривилась Люська.

– Меня тоже, даже блинчиков расхотелось.

– А это мысль, – призадумалась Люська. – Давай перед обедом тоже рядом с ними погуляем, глядишь, опять аппетит отобьет. Домой вернемся спортивные, поджарые.

В кафе Иванов оказался возле окошка выдачи перед нами.

– Здорово! Как рука? – приветливо улыбнулся зубастик.

Верхние зубы у него в самом деле выпирали.

– Лучше, но знаете…, – начала было Люська.

– Доктор, можно вас на минуточку, – повариха, самая худощавая из троих, выскочила из-за перегородки и подхватила Иванова под руку. – Посмотрите, пожалуйста, мою тетушку. Который месяц коленками мается. А с врачами тут плохо, в Туманове все путные поувольнялись, а в область ей не добраться. Пожалуйста, доктор, миленький!

Я навострила уши. Иванов насторожился и промямлил что-то невнятное.

– Пожалуйста, доктор! – буфетчица уже вцепилась в него мертвой хваткой. – Тетя уже здесь, на лавочке сидит. Вы покушайте, покушайте! Хотите, котлеток разогрею? А потом гляньте ее быстренько. По гроб жизни благодарны будем. Ведь ходит по дому и стонет, и стонет. Сердце кровью обливается, как мучается человек.

– Хорошо, хорошо, – Иванов похлопал повариху по руке. – Гляну. Сейчас жене завтрак отнесу и посмотрю вашу тетушку.

Буфетчица вернулась за стойку, шмякнула в блины тройную порцию варенья и, успокоенная, расплылась в довольной улыбке.

– Прекрасный, прекрасный доктор, – Люська склонилась к буфетчице и доверительно зашептала. – Так мне вчера помог! Мазь выдал и таблетку. Спала, как младенец.

Люська получила сырники с двойной порцией повидла. А мне очень хотелось сказать, что спала, как младенец, она вовсе не от мази, а от полбутылки вина.

На склоне народу было немного. Да и откуда? Из Туманова по-прежнему добраться невозможно. Престарелая Аленушка на склоне не появилась, дед, видимо, сидел около нее и ее желчного пузыря. Мы видели, как он нес из кафе две тарелки овсяной каши.

Зато Миша и Маша рассекали так, что любо-дорого посмотреть.

– Красиво катаетесь! – я поравнялась с Машей у выката к подъемнику.

– А, ерунда, мы же с Сибири, с Кемерова. У нас там знаете, какие катания! Здесь немного скучаем. Записались к Кате, хотим сноуборд попробовать.

На Кате с визгом висли ребятишки. Они уже переместились с учебного склона на основной.

– А вы давно на большую землю перебрались? – спросила я, чтобы поддержать разговор.

Показалось, или Маша, перед тем как ответить на секунду замялась?

– Недавно, – наконец ответила она и глазами отыскала на склоне своего Мишу. – Частично, можно сказать, перебрались.

Она помахала Мише рукой и толкнулась ему навстречу.

С Севера наползала снеговая туча. Заметно потемнело.

– Опять снегопад? – Люська приставила ладонь козырьком ко лбу. – На этой неделе, ладно, но в понедельник мне на работу. Интернета здесь нет. Как узнать прогноз погоды?

– По народным приметам, – подсказала я.

– А как их узнать, народные приметы, без интернета?

– Спросить у аборигенов.

– Не выйдет. Только что тракторист увез обратно в деревню тетку буфетчицы. А сама буфетчица и поварихи недостаточно старые, чтобы им можно было доверять в этом вопросе.

– Увез после консультации с врачом? – осторожно поинтересовалась я.

– Да, – покосилась Люська. Ей не понравился мой тон.

– А тракториста ты видела? Он тоже недостаточно старый?

– Он вообще молодой, лет двадцать пять, двадцать семь, не больше. Правда со следами жизненного опыта на лице.

– Какого опыта? – не поняла я.

– Жизненного. Нос у него сломан, – пояснила Люська. – И зубов впереди не хватает. Ну зубы-то еще ладно. Может, их просто лечить негде и протезировать не на что. А вот сломанный нос – это показатель. Носы просто так не ломаются. Его жена работает здесь горничной. Я ее не видела, но ты, на всякий случай, ценные вещи на виду не оставляй. Кстати, тебе Миша и Маша не показались странными?

– Тем, что на пенсии решили сноуборд освоить?

– Нет, это как раз нормально. Тут другое. Я ему наверху говорю: «Классно у вас жена катается», а он задергался, головой завертел. «Где?» – спрашивает. Можно подумать, есть варианты. Склон-то один.

– Я тоже заметила. Но самая чудная здесь Катя. Что она все время ищет? Сегодня, еще до рассвета кто-то ходил вокруг нашего дома. По-моему, пытался заглядывать в окна.

– Палыч?

– Я тоже сначала так решила. Подумала, что снег отгребает. Но рядом с Палычем всегда собака, а собачьих следов у дома не было. А может, это Александр? Он во сколько ушел?

– После тебя мы полчасика посидели, не больше. Вино допили, и он ушел. Намекал на продолжение, но ненавязчиво. Я так хотела спать, что сделала вид, будто не понимаю.

– Да, Александр производит впечатление нормального. С чего бы ему на рассвете под окнами слоняться? Но ты на всякий случай глянь, может букет на подоконнике найдешь?

– Какой букет? – Люська обвела рукой заснеженный пейзаж.

– Из еловых веток, из сухоцветов, из конфет. Захочет – организует. Но я про Катю. Музей ограбили, какую-то ценную «Тишину» украли. Тут же здесь появляется Катя. Дорогу заметает. Здесь ни ее, ни картину сейчас никому не найти. Но как только появится дорога, ею плотно займутся. Не так много работников в их музее. Всех должны проверить.

– Голова! – Люська уставилась на меня в немом восхищении. – Она ничего не искала в трансформаторной будке и в могиле. Она прятала! Надо найти и перепрятать.

– Думаешь, она может украсть ценную вещь из музея? – засомневалась я.

– Ты эту Катю видела? Она со своей бестолковостью может все! – припечатала Люська. – Тем более, они с женихом планируют переезд на крутой горнолыжный курорт. А с деньгами можно замахнуться на Альпы!

После обеда, пока не стемнело, решили прогуляться до церкви. Хотелось позвонить семье. Все-таки учебный год, я очень рисковала, уехав на неделю и оставив их наедине с уроками. Муж не в счет. Максимум, что он может сделать, придя с суточного дежурства, это спросить, сделаны ли уроки, и, получив утвердительный ответ, завалиться спать.

На ступенях церкви опять встретили Мишу и Машу. Они были вежливы, но не так радушны, как накануне.

– Как сноуборд? – поинтересовалась я.

– Пока непонятно, – ответила Маша.

– Но интересно, – подхватил Миша.

– Будете продолжать? – уточнила Люська.

– Непременно!

– Обязательно! – почти хором ответили Миша и Маша.

Мы проделали привычный путь наверх. Дверь я заложила на засов, но замок предусмотрительно оставила внутри. Звонки много времени не заняли. Однако быстро темнело, возможно потому, что с севера наползала огромная снеговая туча. Люська безуспешно пыталась посмотреть прогноз погоды.

– Закругляйся, теперь даже я точно предсказываю снегопад. Просто посмотри на небо.

Люська посмотрела, и мы начали спускаться.

На лестнице царила почти кромешная тьма, так что спускались мы на ощупь и очень медленно, боялись покатиться вниз головой со скошенных ступенек. Ближе к окончанию спуска в стене было оконце, но на улице уже порядком стемнело, и света от него было немного, тем более, лестница делала поворот. Подойдя к двери, остановились, я попыталась нащупать замок. В церкви кто-то был. Голоса звучали вначале невнятно, мы замерли. Звук стал четче. Видно, говорившие подошли к алтарю. Их было, как минимум двое. Женщина, похоже, молилась. Мужской голос пока звучал неразборчиво.

– Имей совесть, ты же в храме, – одернула женщина. – Попробуй еще раз позвонить.

– Так звоню, трубку не берет.

Чиркнула спичка.

– Ну и темнота. Посвети сюда.

– Все, говорю, нормально, – мужской голос стал четче. – Хоть сейчас вынесу.

– Даже не вздумай!

– А что такого? Подумаешь, одной больше, одной меньше. Я лампочки поменял. Никто и не заметит.

Не то, чтобы мы чего-то опасались. В эту церковь все приходят звонить и молиться. Но следующие слова заставили нас затаить дыхание. Еще бы сердце так громко не стучало!

– Сказано, не трогай! Она художник! Ждем. Зачем днем трактор в деревню гоняли?

– Тоськина тетка к врачу ездила.

– К какому еще врачу?

– Отдыхает тут один. Теть Мапа с утра вместе со всеми приехала. Днем – обратно. Не торчать же ей тут до вечера. У нее дома хозяйство, скотина.

– Знаю я это хозяйство. Аппарат у нее дома круглосуточный работает. Врач не ворчал, что ему отдохнуть не дают?

– Нет, он с пониманием. Видит людям тут помощи нету. Он и Катьку вчера спасал.

– А с ней-то, что опять случилось?

– Электроподстанцию разнесла.

– Да что ж за напасть такая! Не сильно пострадала?

– Нет, работает.

– А Катька?

– Тоже работает.

– Вижу, отбою от клиентов нет. Все бы так. Не отвечает?

– Молчит. А художница в розовом или в синем?

– В розовом. Вопрос не обсуждается, слишком опасно, ждем. Смотри только, что б никто.

– Лады. Но цену настаивают поднять.

– С чего? Все было договорено.

– Время идет, дела не делаются. Простой.

– Простой? Поди у теть Мапы третий день без сознания лежат. Пускай еще отдохнут. Пойдем, тьма кромешная, сейчас снег повалит.

Мы выждали некоторое время после того, как шаги затихли.

– Что это было? – обалдело спросила Люська.

– Ты у меня спрашиваешь? Я вообще-то опасная женщина-художник, которую трогать нельзя, надо ждать.

– Может, не ты? Что тут других теток нет? Маша, Аленушка, Зая. Еще семья из четырех человек. Может у них мать – художник.

Мы вышли из церкви. На улице было немного светлее. Крупными хлопьями валил снег.

– Я вообще-то дизайнер интерьеров. И здесь никто про это не знает.

– Нет, Раиска, ты художник.

– Почему?

– Здесь все знают, что ты художник, – упорствовала Люська. – Я так написала в анкете для карточки постоянного клиента.

– Зачем?

– «Дизайнер интерьеров» слишком длинно, мне было лень.

– По-твоему, они вывесили мою анкету на всеобщее обозрение?

– Не думаю, но кто-то при желании мог ознакомиться.

– Иванов тут не первый раз, и никто не знает, кто он на самом деле.

– Вчера о том, кто он такой, узнали даже в деревне. Но ты права, похоже твоими данными интересовались прицельно. Даже цветом костюма. А про цвет в анкете вопросов не было.

– И все-таки, может, это не я? И костюм у меня – разбеленная фуксия. А вот Маша катается в розовом. Что мы про нее знаем?

– Предполагается, что Маша – молодая пенсионерка с Севера, несколько лет назад переехавшая на большую землю. Вполне может быть художником. В некоторых ситуациях реагирует странно. Что мы еще имеем? Зая! Заи, они всегда в розовом.

– Она из номера не выходит. Кто ее видел?

– Может, выходит иногда. Аленушка – в меховом жилете поверх серого костюма с начесом. Мать семейства – в пестром комбинезоне.

– В ее комбинезоне преобладает розовый.

– Точно. Катя? Нет, Катя сотрудник, ее и без комбинезона хорошо знают.

– Ты лучше подумай, чем может быть опасен художник? Я же не спецназовец, не чемпионка по карате.

– Кисточкой можешь в глаз ткнуть?

– С ума сошла?! Нет, конечно. У меня и кисточек с собой нет.

– А ядовитой краски куда-нибудь налить?

– У меня нет ядовитых красок. У меня с собой вообще никаких красок нет. Только тушь для ресниц.

– Тогда не знаю. Загадка какая-то.

– Ну и местечко. Инструктор по борду то ли ищет что-то, то ли прячет, парочка пенсионеров с севера темнят. И надо бояться художников в розовом. Вопрос: кто из женщин в розовом – художник? Прямо сюжет для ужастика.

– Головоломка.

– Ерунда какая-то. Скромная горнолыжка, мало кому известная даже в пределах области. Что тут может быть необычного?

– Раиска! Я знаю! Я все поняла! – Люська, которая шла по тропинке впереди меня, резко развернулась. – Здесь скрывается преступник, а ты можешь нарисовать его фоторобот! Поэтому он тебя опасается и постарается не попадаться на глаза!

– Молодец! Это уже на что-то похоже. Но если преступник не будет попадаться на глаза, то мне до него и дела нет.

– Естественно! Спокойно отдыхаем до конца недели и, не заметив ничего подозрительного, уезжаем. Пускай дальше играют в прятки, если хотят!

В кафе успели за час до закрытия. За большим столом троица развеселых сноубордистов пила глинтвейн. Мы тоже взяли по стаканчику. Потом еще по одному. Прекрасный согревающий напиток. И настроение поднимает.

Подошел Иванов, тоже заказал два глинтвейна. Следом вошла Зая, типичная такая Зая с накачанными губами, наклеенными ресницами, обесцвеченными патлами. И одета, как положено, в розовом свитере и розовом меховом жилете. Люська ткнула меня локтем в бок и помахала Иванову, приглашая за наш столик. Мы немного поболтали о погоде, о склоне. Иванов сказал, что не катается, просто отдохнуть приехал.

– Приехали, – поправился он.

– А вы тоже врач? – вкрадчиво спросила Люська его спутницу.

– Нет, – польщенно улыбнулась та.

– Дайте угадаю! Вы – художница!

– Нет! – неподдельно удивилась Зая. – Почему художница?

– Цвета хорошо сочетаете, – пришла я на помощь Люське.

Тут ни убавить, ни прибавить. В своем образе она была гармонична.

– Я модель и актриса, и еще блогер, – кокетливо, растягивая слова, произнесла Зая.

Иванов поперхнулся глинтвейном. Да, тут она, конечно, хватила лишку. Максимум – парикмахерша с какими-нибудь курсами визажа. Тональник наложен неровно, даже при таком освещении заметно. Стрелки неаккуратные. Зато волосы обесцвечены на совесть, аж прозрачные.

– Мы завтра на тюбингах идем кататься, – похвасталась Зая, пока Иванов ходил к окошку выдачи за пельменями.

– Угу, – Иванов вернулся с двумя тарелками. – Давай, наворачивай.

– Зае нужен капустный салатик, – выразительно похлопав глазками, просюсюкала блондинка. – Ты забыл?

Иванов опять поплелся к стойке, теперь за салатом.

Меня все-таки мучил вопрос, о том, кто должен за мной следить. Еле дождавшись, пока уйдут Ивановы, я обратилась к Люське.

– Ставлю на Палыча, – не задумываясь ответила она. – Неизвестно, кто, неизвестно, откуда. Вполне возможно, что в розыске. Хотя он и не производит впечатления человека, который будет читать анкету. Не похоже, что он вообще что-нибудь читает.

– А голос? Мы разговаривали с Палычем, он совсем не так говорит. Тот, в церкви, говорил так, словно у него прищепка на носу.

– Это, как раз, не показатель. Он мог простудиться. Там были собачьи следы?

– Там было темно. И, кстати, не забывай про Александра. Он тоже мог простудиться. И еще он читать умеет.

– Ты права, – Люська была серьезна. – Доедай и пошли!

– Куда? Я хочу насладиться варениками.

– Наслаждайся быстрее! – Люська уже проглотила свою порцию. – Идем! Надо узнать, как здоровье Александра.

– Иди, я догоню.

– Раиска, я не могу оставить тебя одну! – Люська опять уселась за стол рядом со мной и кивнула на компанию сноубордистов. – О них мы вообще ничего не знаем.

– Они уже сами себя не помнят, где им за мной следить!

– Они могут шифроваться. Притворяются, что не просыхают, а сами следят в шесть глаз!

– Видела я их зенки залитые. Если притворяются, они гениальные актеры!

– И модели! – хихикнула Люська.

– И блогеры!

Все-таки глинтвейн ударяет в голову.

– Раиска, в церкви была еще женщина! Как думаешь, кто она?

– Вот тут может быть кто угодно, кроме Кати. О Кате они говорили в третьем лице.

– И на старушку не похоже. Голос достаточно молодой.

– Не скажи, там такая акустика, может искажать тембр.

Александр скучал за своей стойкой и выглядел абсолютно здоровым. Конечно, мы пригласили его вечером на чай. А пока пошли прогуляться. Ветра не было. Снежные хлопья падали в тишине почти вертикально. Палыч с лопатой трудился на парковке. Васька сайгачил по рыхлому снегу.

– Какой снегопад! – пропела Люська. – А зачем вы чистите, все равно к утру заметет?

– Сейчас почищу, утром меньше будет, – голос у Палыча был хриплый. – И Ваське надо побегать.

– Днем не набегался? – удивилась я.

– Днем я его больше дома держу, чтоб отдыхающих не пугал.

– Его кто-то боится? – пес с разбегу прыгнул мне на грудь и попытался лизнуть в лицо, отбежал, проделал тоже самое с Люськой.

– Сейчас нет, но бывает такие приедут, только собаку увидят и давай орать, чтоб намордник надели. Он тоже таких не любит, – Палыч оглушительно чихнул и утерся рукавом. – Правду говорю.

– Твоя спальня запирается? – поинтересовалась Люська, когда мы отошли от Палыча на безопасное расстояние.

– Нет.

– Тогда на ночь подопри чем-нибудь дверь.

Александр принес к чаю бутылку коньяка и пачку печенья. Мы достали кое-что из своих припасов и расселись за столом в гостиной.

– Александр, скажите, а вот те сведения, которые указывают в анкете, как-то используются? – меня весь вечер занимал этот вопрос.

– Все с вашего согласия. Вы же подписывали согласие? Если что-то хотите скрыть, можете не указывать, никто не заставляет.

– Мы согласны, – подхватила Люська. – Вопрос в том, зачем вам столько информации? Там и о профессии есть вопросы, и об увлечениях.

– Это к хозяйке. Она у нас креативит. Акции там ко дню рождения, тематические вечеринки по интересам, я не вникаю.

– А больше никто анкеты не читает?

– Нет, кому это надо? Лишняя работа забесплатно. Была охота чужие каракули разбирать.

– А где они хранятся?

– Куда положили, там и хранятся, в коробке.

– И каждый может прочитать?

– Зачем?

– Как вы узнали, к примеру, что Иванов – доктор?

– Я не узнавал. Он первый начал таблетки раздавать. Кстати Иванов не катается, и анкету для льготного ски-пасса не заполнял.

– Чего же он сюда ездит?

– Вы же взрослые женщины, неужели не понятно?

– Это как раз понятно, – сказала я.

– Не понятно, как он целую неделю может провести наедине с этой Заей?

– Да, ему нелегко, – фыркнул Александр. – Знаете, как он сегодня в Тоськину тетку вцепился! Всю жизнь ее выслушал, про всех родных до седьмого колена. Это он наследственность выяснял и историю заболевания. Коленки ощупывал, рассказывал, как примочки делать. Я аж заслушался.

– Вы присутствовали на приеме?

– Они в прокате расположились, там сегодня никого не было.

– А как же врачебная тайна?

– Какая тайна! Да тетя Мапа рада без памяти, что с ней кто-то о ее болячках говорит! Она еще специально в мою сторону разворачивалась, чтоб я тоже послушал.

– И Иванов не против был?

– Вы его Заю видели? Слышали? Так вот тетя Мапа по сравнению с ней – Ломоносов! У нее и жизненный опыт, и крестьянская мудрость и семь классов доброкачественного советского образования. Иванов наслаждался беседой.

– И осмотром?

– Что? Нет! Он ее не раздевал, так, присесть-встать заставил, послушал, как коленки скрипят. Они в основном разговаривали. Потом он на занятия по сноуборду записался. Позже, правда пришел, вычеркнулся.

– Зая к Кате приревновала?

Мы посмеялись.

– Точно! Записался на лыжи. Завтра буду два часа его учить, если Петя из города не приедет.

– Из города? Дороги же нет?