Возраст гусеницы

Тут в голове у меня будто щелкнуло: торговый центр, жирный охранник, выпрыгнувшая из-за запаркованных машин девчонка, джинсы с ярлыком – все сложилось в единую картину. Этюд в криминальных тонах называется.

– Т-ты… – Я кое-как справился с заиканием и ткнул пальцем в расклешенную пару «Ли». – Ты что, их украла?

– Нет, – без всякого стеснения заявила предполагаемая шоп-лифтерша. – Мы просто в цене не сошлись чутка. – Зубами она перекусила шнурок, на котором болтался ценник, и бросила его в меня. – Ты еще здесь?! Вуайерист хренов.

Я вылез из машины, чувствуя, как голова у меня идет кругом. Выходит, я только что помог сбежать от представителя закона малолетней преступнице. Кстати, а сколько ей? Если уже пятнадцать исполнилось, то ей светит срок. Стоп! А с какого бодуна я беспокоюсь, что ей светит? Как насчет меня самого? Мне-то уже восемнадцать! Что, если копы решат, что мы с ней сообщники? Типа, она бутики обносит, а я ее вожу? Вдруг подумают, что я всему голова? Я же старше. Черт, черт, черт! В какое дерьмо меня угораздило вляпаться?!

Надо срочно от нее избавиться, твердо решил я. Вот сейчас она штаны переоденет – и гуд-бай. И взять с нее слово, что, если ее поймают, она меня никогда в глаза не видела.

Стук по боковому стеклу изнутри заставил меня вздрогнуть. Я осторожно приоткрыл дверцу со стороны водителя.

– Долго там торчать еще будешь? – донеслось недовольно из салона. – Поехали!

Я уселся на сиденье, положил руки на руль и сказал, стараясь не смотреть на бедра, тесно обтянутые джинсой за тыщу крон:

– Я не такси. Переоделась и давай… топай.

Краем глаза я заметил какую-то тень, но среагировать не успел, и измазанные кровью и бог знает еще чем штаны прилетели мне прямо в лицо.

– Охренел, даун? Ты меня на фиг сбил своим гробом на колесиках! И потом еще по тому месту, где я лежала, проехался. Да там свидетелей куча! У меня травмы – во! – Мне под нос сунулось залепленное пластырем запястье. – И ходить не могу. Да если я на тебя заявлю…

– Давай, валяй! – Вообще-то, я человек тихий и спокойный, меня сложно вывести из себя – предпочитаю выходить из себя сам и обычно в одиночестве. Но эта… с дредами меня достала. – Тогда я заявлю, что ты штаны из магазина свистнула! – Я подхватил упавшие на рычаг переключения передач джинсы и швырнул обратно растафари-шантажистке.

– А ты видел, как я это делала, а? – заорала девчонка в ответ и хлестнула меня штанами. – Видел?!

– Нет. Но зачем ты тогда в машину ко мне залезла? Или, скажешь, ты от того охранника не убегала? – стойко держался я, защищая локтем голову и ухо, которое, кажется, задело «молнией».

– Да я бы в жизни к тебе не села, если бы знала, какой ты урод! – Меня в последний раз огрели штанами, и вдруг в салоне раздались всхлипывания. – У-у, мне вообще-то руку больно.

И ноги я, наверное, переломала. Ходить не могу. Как я теперь до дома доберу-усь?

Я приоткрыл зажмуренные глаза и осторожно взглянул на бешеную с дредами из-под локтя. Нет, не объять обычным умом женскую логику. Только что она этой самой рукой меня избивала, а теперь баюкает ее у груди и плачет. Правда, плачет. Вон слезы черные от туши по щекам текут.

Я вздохнул. Поерзал на сиденье. Побарабанил пальцами по рулю. Снова вздохнул.

– Ну ладно, это… Куда тебя отвезти-то?

Девчонка громко хлюпнула носом и потянула на себя ремень безопасности.

– Я покажу.

2

– Тут останови, – махнула растафари в сторону парковки у приземистого серого здания с пирамидой на крыше вроде египетской. За окнами во всю стену в ярком свете ламп сверкала искусственной бирюзой вода.

– Это что, бассейн? – с подозрением спросил я, послушно заезжая на свободное парковочное место. К счастью, их по случаю позднего времени было довольно много.

– Нет, оперный театр, – с издевкой бросила девчонка, закидывая на плечо рюкзачок. Слезы у нее давно уже высохли.

– И как же ты пойдешь туда, раз ноги сломаны? – поинтересовался я в том же тоне.

Она обернулась ко мне, положив ладонь на ручку дверцы, и расплылась в широкой улыбке, демонстрируя ровные мелкие зубы.

– А я поплыву.

Меня так и подмывало как следует сдать назад, пока она неловко вылезала из машины. Редко кому удавалось меня настолько выбесить.

Несколько мгновений я смотрел, как непрошеная пассажирка, не оборачиваясь, ковыляет через парковку. Потом пожал плечами, переключил передачу и тут заметил, что ее грязные рваные джинсы все еще валяются на полу у пассажирского сиденья.

Я перевалился через него и открыл дверцу. Крикнул вслед, помахивая штанами:

– Эй! Ты тут забыла кое-что!

Даже не обернувшись, девчонка махнула рукой:

– Оставь себе на память.

Вот стерва! Руки чесались швырнуть ее тряпку на асфальт, но не так меня воспитали. И как назло, ни одной мусорки поблизости.

Я захлопнул дверцу и дал по газам. Мотор взревел, и «фольксваген» вылетел с парковки – только тормоза на повороте взвизгнули. Прошло, наверное, минут десять, а то и больше, прежде чем я сообразил, что бесцельно кружу по каким-то улицам – бензин жгу, пытаясь успокоиться и как-то осознать произошедшее. Все-таки не каждый день приходится участвовать в автопогоне, удирая от охраны ТЦ с воровкой-малолеткой на борту. Из-за нее я совершенно позабыл о своих делах, а я ведь в Ольборг приехал не архитектурой любоваться.

Тут я заметил внушительную урну у заправки, зарулил туда и с наслаждением запихал джинсы в воняющее окурками и помойкой нутро. Что-то тихо брякнуло, упав на асфальт у моих кроссовок. Наверное, из кармана штанов выпало. Зачем-то воровато оглядевшись по сторонам, я подобрал пластиковую карточку. Вот было бы прикольно, если бы наглая шоп-лифтерша кредитку в кармане забыла!

Но это оказалась не банковская карта, а… студенческая? Выдана гимназией Виборга на имя Марии Бас… Бах… Бак… Короче, Марии с непроизносимой и явно не датской фамилией и физиономией печально знакомой мне любительницы халявных брендовых штанов. На фотке растафари была вполне узнаваема, хотя вместо дредов волосы у нее были собраны в высокий хвост, от чего кошачьи глаза казались еще более раскосыми.

Я повертел карточку в пальцах. И что мне с этим теперь делать? Стоило бы, наверное, просто выбросить ее в мусорку вслед за штанами и забыть. Пусть воровка потом объясняется в гимназии, как студенческий потеряла. Так ей и надо. Но теперь у девчонки с кошачьей мордочкой внезапно появилось имя: Мария. И оказалось, что между нами есть что-то общее. Она тоже учится в гимназии. А значит, ей не пятнадцать. Наверное, она первокурсница, то есть всего на год младше меня. Просто выглядит моложе, потому что хрупкая и мелкая. Я рядом с ней не стоял, но думаю, она бы тогда макушкой мне в подбородок уперлась.

Черт, да что за мысли?! Зачем мне вообще рядом с ней стоять? По-хорошему, надо бы сообщить в гимназию, чем в свободное время их студентка занимается. Хотя… таким, как эта в дредах, все наверняка фиолетово. Завтра учебный день, а она явно не собирается возвращаться в Виборг. Ну и хрен с ней. Мне на нее тоже абсолютно, ну вот просто стопудово пофиг.

– Эй, парень! Заправляться будем или как?

Окрик заставил меня очнуться от своих мыслей и сообразить, что я загораживаю подъезд к свободной колонке. Я извинился, зачем-то сунул студенческий в карман и отъехал в сторону. Припарковался за автомойкой и поднял из-под сиденья распечатку с картой, которую спихнула своей задницей Мария. На листке бумаги отпечатались подошвы ее кед.

– Овца! – выругался я вслух и отряхнул карту.

Из-за гонок по городу я совершенно сбился с маршрута. Распечатал-то его от библиотеки Брёнеслева, где пользовался интернетом, до адреса, по которому, согласно справочнику «Крак», должен был проживать мой отец, Эрик Планицер. А где я теперь, один черт знает.

Но главное, я чувствовал, что не готов к встрече. Все прошло как-то легко и неожиданно быстро. Приехал я в Брёнеслев посреди ночи, проплутав лишний час по каким-то темным проселочным дорогам. Церковь нашел сразу – по ночной подсветке. Запарковался за кладбищем, заполз в спальный мешок в багажнике – благо он большой, «фольксваген»-то двухместный, – и тут же вырубился. Как продрал глаза, пошел в церковь. Закрыто.

Походил, побродил вокруг, наткнулся на какую-то бабку, которая цветы на кладбище меняла. Объяснил про свидетельство о рождении, и она направила меня в приходской офис на соседней улице. Там лопоухий мужик с огромным кривым носом, похожий на сказочного тролля, спросил у меня номер социального страхования, посмотрел документы и ввел номер в компьютер. Через пять минут я стоял с копией свидетельства в руках.

Имя ребенка: Ноа Планицер

Отец: Эрик Планицер

Мать: Матильда Планицер

Дата рождения ребенка…

Все совпадало. И номер страховки на документе стоял мой.

«Отец: Эрик Планицер». Новость меня настолько оглушила, что я вышел из офиса, не попрощавшись. Даже не стал расспрашивать о своей семье, как планировал. Я ведь носатому сказал только, что свидетельство о рождении потерял, и мне нужна копия. Даже не надеялся, что мне просто выдадут его без всяких расспросов. Что это – тот самый приход, та самая церковь, которая на фото. Я ведь так и не увидел ее изнутри.

Помню, залез в машину и долго сидел, глядя на бумажку, подтверждающую мое существование, но не видя ее. Эрик Планицер. Я напряг память, будто это имя было ключом, способным отпереть проржавевший замок и выпустить воспоминания об отце наружу. Но сколько я ни мучил себя, папа по-прежнему оставался для меня черным силуэтом в рамке – пользователем без аватара.

Планицер. Это редкая фамилия. Не то что Крау. Людей с фамилией Крау полно. Это не Нильсен, конечно, и не Андерсен, но все равно… А вот о Планицерах я и не слышал раньше никогда. Ясно, почему мама решила фамилию сменить. Значит, отца будет относительно легко найти. Если, он, конечно, не погиб в аварии, как говорила мама. Всего-то и нужно – раздобыть телефонный справочник типа «Крака» или «Желтых страниц». Зайти в интернет – и это минутное дело. А где можно найти бесплатный вай-фай и принтер? Конечно, в библиотеке, по счастливому стечению обстоятельств располагавшейся в здании рядом с приходским офисом.

Когда поисковик «Крак» с первой попытки выдал мне адрес на Себберсунвай в Ольборге, я даже не удивился. Мама врала. Врала мне обо всем.

Я посмотрел на часы в мобильнике. Было уже больше восьми. Отец наверняка дома в это время. Я специально выждал до вечера. Вдруг приду, а он на работе. А может, я просто убедил себя, что Эрик Планицер может работать допоздна, потому что это оттягивало нашу встречу. Я убивал время, бродя по незнакомому городу и едва замечая, куда ставлю ноги; придумывая слова, способные объяснить необъяснимое. Я его сын. Мама умерла. Я не знал о том, что он жив. Даже о сестре и брате не знал.

А вдруг мой брат живет с отцом? У Лауры теперь своя семья, но что насчет Мартина? Может, мне предстоит совсем скоро встретить их обоих? Как они отреагируют? Вдруг не захотят меня видеть? Или просто вежливо пригласят в дом, предложат кофе, а потом распрощаются навсегда? Что там такое у них произошло тогда, двенадцать-тринадцать лет назад, из-за чего мама сбежала, прихватив меня с собой? Тяжелый развод? Или все же Руфи мама сказала правду, пичкая ложью меня одного? Что мне тогда ожидать от Мартина? А от отца? Вдруг там… ну не знаю, какой-нибудь наркоманский притон.

Я представил себе сцену из сериала «Во все тяжкие», где я сижу в подвале вместо Крейзи Эйта, а отец срезает корочки с моих сэндвичей, как это делал Уолт, – я, кстати, тоже не люблю корочки. Все помнят, как кончил Крейзи Эйт. Да, именно – Уолт задушил его замком для мотоцикла. Жуткая смерть. Я, конечно, не драгдилер, но что, если там не будут особо разбираться?

Почему-то я вдруг подумал о Марии с дредами. Такая девчонка не спасовала бы, пожалуй, даже перед Туко. Замахала бы плохих парней джинсами, ага. Нет, нет! Я энергично потряс головой. Мария в мои планы никак не вписывалась. Она просто была досадной помехой на выбранном пути, вот и все.

Я решительно вылез из машины и пошел к круглосуточному магазинчику на заправке. Чернокожий паренек в красной футболке жарил за прилавком сосиски для хот-догов. От их аромата желудок болезненно сжался, а рот наполнился слюной. Я пытался экономить и питался хлебом и тунцом из консервов. Один день на такой диете, а мне уже казалось, что у меня вот-вот плавники из хребтины вырастут.

Я спросил паренька насчет Себберсунвай. И снова мне повезло. Оказалось, он жил как раз в том районе и мог мне более-менее понятно объяснить, как туда проехать. Он, правда, обалдел, когда узнал, что у меня в мобильнике нет джипиэс и интернета. Но комментировать вслух не стал, вежливым оказался.

На Фанё не строили многоэтажек, поэтому я не сразу разобрался, что шестнадцать в адресе – это не номер одного из трехэтажных «кораблей», вытянувшихся вдоль улицы на восточной окраине города, а номер подъезда. Красно-желтые кирпичные дома выглядели совершенно одинаково. Фиг знает, как тут ориентировались местные жители, особенно если им, как мне сейчас, приходилось блуждать по дорожкам между темными скверами, отделявшими одно типовое здание от другого.

Лампочка у подъезда шестнадцать была разбита, но у четырнадцатого и восемнадцатого свет исправно горел. Я решил, что вряд ли между ними вопреки логике четных и нечетных чисел мог затесаться пятнадцатый или семнадцатый, и потянул на себя тяжелую дверь. Она не подалась, и тут я сообразил, что в доме установлен домофон.

Я который раз вытащил из кармана бумажку с адресом: «1 эт. сл.»[15]. Все верно. Перевел глаза на слабо светящиеся таблички с именами жильцов. «1 эт. сл. Ката Бернадоттир». Огляделся по сторонам, как будто на этой улице мог быть другой подъезд с номером шестнадцать. Кто такая вообще эта Ката? Имя какое-то… исландское. А может, это папина подружка? Или новая жена. М-да, о таком раскладе я как-то не подумал. Вот она обрадуется, когда я ей свалюсь на голову со всеми своими тараканами.

Я еще немного потоптался у подъезда, не решаясь нажать заветную кнопку. К ночи заметно похолодало, и хоть тут не было таких ветров, как на Фанё или в Эсбьерге, все равно промозглая сырость пробиралась под куртку, холодила ноги через тонкие подошвы кроссовок, запускала за ворот стада мурашек. Мимо прошла по дорожке пожилая женщина с пуделем на поводке. Оба подозрительно покосились на меня. Пудель подбежал к фонарю у подъезда и демонстративно задрал лапу.

Я решился. Нажал заледеневшим пальцем на исландское имя. Домофон зажужжал, автоматически повторяя вызов. Прошла, как мне казалось, целая вечность, прежде чем мягкий женский голос ответил через помехи.

– Да?

– Добрый вечер! – Я старался справиться с волнением в голосе и говорить как можно дружелюбнее. – Простите, а Эрик Планицер дома?

– Кто? – в ответе Каты Бернадоттир послышалось усталое удивление.

– Эрик, – повторил я чуть громче. – Эрик Планицер. Он дома?

С ужасом я подумал, что вот сейчас она спросит, кто интересуется. А что я тогда отвечу? Но женщина с исландским именем сказала совсем другое:

– Здесь нет таких. Вы ошиблись.

– Но… – Я стиснул внезапно вспотевшими пальцами бумажку с адресом в кармане. – В справочнике написано…

– Слушай, парень, – в ее голосе прорезался слабый акцент, вызванный раздражением, – я тут уже второй год живу и никакого Эрика в глаза не видела. Это я тебе лучше любого справочника скажу.

Связь оборвалась. Я развернулся спиной к подъезду, вытащил из кармана кулак с запиской. Пальцы медленно разжались. Лучше бы отец запер меня в подвале, прикованным к трубе. Тогда бы мы, по крайней мере, были друг у друга.

3

В машине меня накрыла волна отчаяния. Все без толку. Наверное, в справочнике информация устаревшая. Может, отец жил тут когда-то, а потом съехал. И вселилась в его квартиру эта Бернадоттир. Но как узнать, куда он переехал? Особенно если это было больше двух лет назад.

Усталость навалилась внезапно могильной плитой. Даже голод пропал куда-то. Я лег на руль, обхватив его руками, прижался к холодной коже лбом. Внезапно почувствовал себя очень маленьким и одиноким, затерянным в чужом большом городе на закатанной в асфальт и бетон земле, никому не нужным, очередным анонимом в стандартном спальном районе, где у одинаковых домов номера вместо названий [16].

От жалости к себе захотелось плакать. Реветь, пуская сопли и слезы на руль. Какая теперь разница? Чего мне стыдиться? Все равно никто не увидит и не узнает. Да даже если бы и узнали… Всем плевать.

Но пустота внутри не могла пролиться слезами. Я пересох, как старый колодец. Я не плакал на похоронах матери, даже слезинки не проронил. Не плакал, когда жег ее вещи. Когда держал в руках символ ее предательства. А теперь, казалось, эта способность исчезла, как отобранная злодеем суперсила. Глаза жгло, горло скрутил спазм, так что больно было глотать и дышать, но больше ничего не происходило.

Я судорожно вздохнул, пытаясь справиться с собой. Попробовал сосредоточиться на том, что делать дальше.

Я мог бы заправиться на последние деньги и вернуться на Фанё. Там меня ждут теплый дом, чистая постель и еда в холодильнике. Я так спешил отправиться на поиски семьи, что даже не выкинул скоропортящиеся продукты. Вот только я знал: если поверну сейчас назад, обратного пути уже не будет. Я сдержу данную маме клятву и останусь на острове. Ну, закончу гимназию, может, поступлю в какой-нибудь местный вуз в Эсбьерге, может, найду работу в каком-нибудь супермаркете или на заправке, как тот чернокожий паренек. Потом встречу симпатичную девушку… Тут почему-то в голове всплыл образ Марии с кошачьими глазами, хитро улыбающейся мне, как там, на парковке у бассейна. Пришлось помотать башкой, чтобы эту картинку оттуда вытрясти.

Нет, про девушку я зря. Кто на такого урода позарится-то? Разве что крокодил какой. Так лучше я буду и дальше с правой рукой дружить. Все равно мамина идея поселить в ее комнату каких-то там детей мне совсем не нравилась.

Я представил себя лет через десять: на диване перед теликом с банкой дешевого пива, в майке-алкоголичке, прикрывающей растущее пузо, и с рукой, сунутой под резинку треников. А на экране – порно с сисястыми блондинками.

От этой картины захотелось взвыть по-волчьи.

Ну уж нет. Придется идти до конца, потому что другого шанса уже не будет. Я что, тряпка – сдаваться после первой же неудачи? С чего я вообще рассчитывал, что в справочник загляну и он мне сразу адреса всех родственников выдаст? Люди вон годами родню свою ищут, даже передачу про это показывали, «Найди меня» вроде называется. А я-то в поисках всего второй день, и вот уже – раскис, как девчонка, хрен знает в какой дыре. Слизняк! Чмо бесхребетное! Размазня!

Я откинул голову назад и резко опустил ее на руль. Перед глазами взорвались фейерверки, и слезы наконец брызнули – чисто рефлекторно, от боли. Шипя, я потер горячо пульсирующий лоб. Под пальцами ощущалась быстро набухающая припухлость. Я включил свет в салоне и развернул на себя зеркало заднего вида. Лоб перечеркнула красно-синяя полоса, в центре которой выступили бисеринки крови – кожа все-таки лопнула. Хреновая, кстати, намечается тенденция. Когда мне плохо, я либо что-то крушу вокруг себя, либо… Я пощупал шишку на лбу, размазав темные капельки, и сморщился. М-да. А у меня только-только костяшки зажили, корочки еще остались. Это прямо «Бойцовский клуб» какой-то. Так я скоро себя по морде лупить начну, как Нортон-Дёрден.

Эта мысль меня как-то отрезвила. Я вспомнил, что в бардачке есть бумажные носовые платки – лоб вытереть. Полез за ними и наткнулся на блеснувшую в свете салонной лампы пластиковую карту. Студенческий Марии! Точно, я сунул его в бардачок, потому что боялся, что в кармане штанов карта сломается или погнется. Девчонка укоризненно смотрела на меня с фотографии, слегка надув губы. А ведь я мог бы сделать доброе дело. Закончить хорошо этот гребаный день. Обрадовать человека, вернув студенческий.

Я убедился, что шишка больше не кровит, сунул карточку обратно в бардачок и решительно завел мотор. Допустим, Мария пошла в бассейн – ноги там или не ноги. Может, у нее тренировка. Или она там встречалась с подружками. Да какая разница! По моему опыту походов в бассейн с классом, девчонки одеваются-раздеваются минимум минут тридцать. Накинем еще час на поплавать. Я глянул на цифры в телефоне. Выходило, если потороплюсь, то успею встретить ее у бассейна и вернуть карту. Оставалось только вспомнить, как туда доехать.

Зрительная память у меня была неплохая, поэтому я решил вернуться в центр, ориентируясь по указателям, добраться до ТЦ, у которого все произошло, а оттуда уже следовать маршрутом, который мне показала Мария. Так я и сделал. Поплутал, конечно, немного, но в итоге выехал к зданию с пирамидой на крыше, хоть и с другой стороны. К моему разочарованию, бассейн уже закрылся. Парковка опустела, здание было темным – только за стеклом мягко фосфоресцировала вода, подсвеченная встроенными в стенки чаши лампами.

Я настолько устал и выдохся, что решил заночевать прямо там – на парковке. Сил не было думать о чем-то, искать местечко поукромнее. Сообразил только поставить будильник в телефоне на семь. Вряд ли бассейн откроется раньше.

Я заполз в спальный мешок, скрючился в позе креветки – места в багажнике не хватало, чтобы лежать во весь рост. Даже вой полицейской сирены на фоне неутихающего городского шума не помешал мне провалиться в сон.

Я снова оказался в том доме. Сразу его узнал, хотя на этот раз не сидел у подножья лестницы, а смотрел на нее сверху, сквозь перила второго этажа. Я чувствовал под ладонями гладкость полированного дерева, коленями ощущал шероховатость коврового ворса. Рядом поблескивали рассыпанные повсюду в беспорядке камушки. Валялась открытая голубая коробка с монстром на крышке.

И все же на этот раз я видел знакомую сцену в другой перспективе. Внизу, на полу прямо подо мной, лежала Мария. Лежала лицом кверху, закрыв глаза и раскинув руки, будто собиралась сделать снежного ангела. Светлые дреды рассыпались вокруг головы, образуя сияющий в беглом солнечном луче нимб. Браслет на запястье порвался. Разноцветные стеклянные бусины раскатились по полу, образуя спиралевидный узор, так что казалось, девушка лежит в центре странного лабиринта. Из-под тела медленно растекалась темно-красная, почти черная жидкость. Словно приливная волна, она поглощала бусину за бусиной, виток за витком спирали, пока не коснулась стен. Тогда глаза на бледном лице Марии распахнулись, и она закричала.

Меня разбудил собственный вопль. Я забыл, что сплю в спальнике, и забился, извиваясь и стукаясь о стенки багажника, – казалось, меня связали по рукам и ногам. Потом, конечно, очухался, обливаясь потом, хотя машина за ночь остыла и в салоне установилась температура холодильника. Стекла в машине запотели от дыхания, но сквозь туманную муть проникал утренний свет. Будильник еще не звонил. Я кое-как выпутался из спальника, накинул куртку и выполз наружу, глотнуть свежего воздуха.

Небо надо головой очистилось, только легкая вата облаков переливалась перламутрово-розовым и сиреневым в лучах поднимающегося над крышами домов солнца. Одно из облаков формой напоминало динозавра – такого, с воротником вокруг шеи. Как они там называются?

– Ты что, меня сталкеришь?

Я аж на месте подскочил и чуть не описался – переполненный мочевой пузырь уже какое-то время напоминал о себе. Развернулся и наткнулся на яростно-синие глаза девчонки с дредами. Сейчас, в утреннем свете, я смог как следует ее рассмотреть, и от увиденного у меня захватило дух. Ее волосы были не просто светлыми, а почти белыми. Белыми были и сердито нахмуренные брови, и ресницы, наверное, тоже – просто она их красила. Немного пухлые аккуратные губы сурово поджались, глаза с приподнятыми внешними уголками прищурились, высокие скулы мазнул гневный румянец. Она злилась на меня, наверное, принимая за извращенца. А я и чувствовал себя извращенцем, потому что пялился на нее во все глаза, зная, что у меня встал и что это не просто обычная утренняя «неприятность», как однажды назвала эрекцию мама.

– Нет, ты не просто псих, ты еще и тупой псих, – заключила тем временем Мария и вдруг ткнула меня кулачком в плечо. Чувствительно так ткнула. – Джинсы мои где?

– Ч-что? – пробормотал я, очнувшись, и потер ушибленное место.

– Джинсы, говорю, мои куда дел? – медленно, почти по слогам повторила девчонка, будто я и правда был недоразвитым. – Они у тебя вчера остались, я точно помню.

– В-вы-выкинул.

Черт! Ну почему, когда говорю с ней, вечно заикаюсь, как дегенерат какой-то?

– Да ну? – Мария склонила голову набок, разглядывая меня, как экспонат в музее современного искусства, который то ли шедевр, то ли слепок испражнений скульптора. – А может, ты дрочишь на них, а? Угадала?