Мое лицо первое

– Что вы. – Одна из зачаровавших меня рук поднесла ко рту крошечную чашечку. Бледные губы изогнулись в полуулыбке. – Знали бы вы, сколько раз меня спрашивали об этом же журналисты.

– И что вы отвечали?

– Что я впервые увидел Шторма, когда работал в Копенгагене. Обратил внимание на необычную внешность мальчика, катавшегося на скейтборде. И предложил ему контракт.

Копенгаген? Скейтборд? Да у Дэвида и доски-то никогда не водилось!

– Так все и произошло? – спросила я, пытаясь скрыть охватившее меня недоверие.

– Почти. – Англичанин снова улыбнулся. – На самом деле все было несколько сложнее. Но эта история не для прессы.

– Поделитесь? – брякнула я. Ведь говорят же: наглость – второе счастье.

Генри поставил на стол чашку-наперсток. Кофе в ней почти не убавилось.

– Вы никуда не торопитесь? Боюсь, рассказ будет долгим.

– У меня полно времени.

Целых десять лет. Именно столько я задолжала Дэвиду.

Темные глаза англичанина затуманились. Он смотрел на меня, но видел перед собой совсем другое лицо. Проектор памяти уже прокручивал перед ним прошлое.

– Я приехал тогда в Копенгаген на восемь дней. В июне там должна была пройти часть съемок международного проекта «Саги северных морей». Мы сотрудничали с местным агентством «Элита». Впрочем, – Генри оборвал сам себя и промокнул салфеткой совершенно чистые губы, – не буду утомлять вас деталями. Достаточно сказать, что я поселился в одном из отелей Христиансхавна[13]– специально, чтобы ходить к месту съемок пешком. У меня слабость к пешим прогулкам в красивой местности. А тут – каналы, лебеди, зелень, очарование старого города.

Кажется, это был второй день после приезда. Я прогуливался по набережной, полагаясь на то, что джи-пи-эс в телефоне приведет меня к «Саду талантов». Тут я и увидел его – парнишку на скейте. Он несся прямо по тротуару на такой скорости, будто за ним гнались все демоны ада. Впрочем, в оправдание юноши надо сказать, что проезжая часть улицы была выложена брусчаткой и для поездок на скейтборде совершенно не подходила.

Губы англичанина тронула мечтательная улыбка, он провел подушечкой большого пальца по краю хрупкой чашки.

– Прохожие шарахались от него в стороны, но никто не обронил ни слова. Датчане вообще поразительно терпимые люди, вы согласны? Впрочем, паренек ловко лавировал между прохожими и препятствиями. Полы незастегнутой рубашки развевались за спиной, как клетчатые крылья. В одном месте на тротуаре лежали какие-то трубы – вы заметили, в центре Копенгагена вечно идет ремонт? Парнишка взвился в воздух вместе с доской, перемахнул через трубы и был таков. Пола его рубашки задела мою руку – так близко он пролетел. Впрочем, думаю, этот эпизод быстро вытеснили бы из памяти новые впечатления, если бы в тот миг, когда юноша выпрямился на скейте, мы не встретились глазами.

Генри на мгновение прервал рассказ, чтобы сделать глоток остывающего кофе.

– Видите ли, в то время я очень тесно сотрудничал с восходящей звездой в области художественной фотографии – Алексом Ино. Всемирную известность ему принес проект «Иная красота». В его рамках Алекс открыл миру несколько замечательных моделей. Он работал с девушкой, пораженной витилиго – то есть с нарушенной пигментацией кожи, и с альбиносами, и с парнем, который татуировками превратил свое тело в живой анатомический макет, и с бывшим угонщиком из Брайтона – темнокожим с пронзительными голубыми глазами. Алекс неутомимо разыскивал новые необычные лица, и мне тогда показалось, что я увидел одно – лицо, которое могло бы его заинтересовать.

– Интересный проект, – скептически заметила я, собирая ложечкой остатки взбитых сливок. – Звучит как паноптикум фриков.

Генри внимательно посмотрел на меня и продолжил:

– Все эти фрики теперь имеют годовой доход в несколько миллионов. Они выходят на подиум, снимаются в кино, телешоу и музыкальных клипах, появляются на обложках модных журналов. Впрочем, насчет Шторма я тогда был совсем не уверен. Видел его только мельком и все же заметил не только потрясающие разные глаза, но и другие детали. Грязь на коже. Густые и длинные, но спутанные волосы. Рваную одежду. Даже его скейтборд выглядел так, будто он его вытащил из ближайшей помойки. Я подумал, что парень, возможно, бездомный. Или наркоман. Что у него могут быть проблемы с законом.

Я попытался выкинуть его из головы и сосредоточиться на работе. Это мне даже удалось. Вплоть до момента, когда я снова шел по набережной Христиансхавна и поймал себя на том, что высматриваю скейтера с разными глазами. Но тогда я его не встретил. Зато на следующий день…

К нашему столику снова подошел официант. Спросил, не хотим ли что-то еще. Быстро глянув в меню, я заказала пирожное. Мне просто необходимо было что-то сладкое, чтобы переварить услышанное. Дэвид жил на улице? Вполне возможно. А куда ему было идти после выписки из психушки? Кто мог его ждать во внешнем мире, если не ждала даже я? Теоретически о таких, как он, должны были заботиться социальные службы. Но стал бы Дэвид принимать помощь от тех, кто год за годом закрывал глаза на то, что с ним делали? Все те годы, когда его еще не поздно было спасти.

– На следующий день, – продолжил Генри, – я вышел на набережную с решимостью отыскать скейтера со странными глазами. Я заметил небольшой магазин на пересечении набережной с заставленной машинами и опутанной строительными лесами улочкой. Американцы называют такие заведения «аптека», но у датчан есть свое обозначение магазинчиков, в которых продают всякую всячину…

– Киоск, – подсказала я.

– Именно! – У воодушевленного Генри раздулись крылья мясистого носа. – Я подумал, что можно спросить там о пареньке. Если он жил неподалеку, продавцы могли его знать. Может, юноша что-то у них покупал, и они запомнили неординарную внешность.

– И вы зашли в киоск?

– Не совсем. – Англичанин усмехнулся. – Как только я взялся за ручку двери, она распахнулась с такой силой, что чуть не ударила меня по лбу. Я едва успел отклониться, но парень, выскочивший из магазинчика, оттолкнул меня с дороги. Не удержав равновесия, я упал, перевернув стойку с открытками для туристов. Головой ударился о металлическую урну у входа, в глазах потемнело. Сознание, однако, я не потерял. Чувствовал, как по мне протопталась пара ног – очевидно, беглецов было двое и второму я преграждал путь. Слышал крики в глубине киоска, хотя, конечно, не понимал слов. Я до сих пор могу сказать по-датски только «спасибо» и «здравствуйте».

– Это… было ограбление? – Я смотрела на агента Дэвида, выпучив глаза. – О боже, вы… серьезно пострадали?

– Отвечу да на первый вопрос, а на второй… – Генри сложил пальцы домиком и устроил их под круглым подбородком, где уже намечался еще один. – Я набил огромную шишку. Кожа лопнула, ухо и шею залила кровь – знаете, тут проходит много мелких сосудов, – он прикоснулся к голове сбоку, и я заметила на коже голубоватую полоску шрама. – Зрелище наверняка было пугающим. Боюсь, какое-то время я выглядел положительно мертвым. – Англичанин хмыкнул и наконец допил свой кофе из миниатюрной чашечки. – Иными словами, у Шторма были все причины перескочить через меня и броситься наутек, как это и сделали остальные. Однако он остался. Более того, попытался оказать мне первую помощь.

В итоге первым, что я увидел, придя в себя, было его немытое лицо, бледное под грязью, и полные тревоги невероятные глаза. А позади мальчика высился работник киоска с занесенной над головой бейсбольной битой.

– Иисусе! – выдохнула я. – Он прибил Дэвида?

Генри негромко рассмеялся:

– К счастью, я успел опомниться настолько, что остановил руку Немезиды[14]. Сотрудник магазинчика привык к туристам и вполне свободно изъяснялся по-английски. И все же убедить его не сдавать Шторма полиции оказалось нелегко. Он вцепился в паренька как клещ. Мне пришлось оплатить стоимость похищенного – бутылки водки, бутылки виски и блока сигарет. Предполагаю, их умыкнули те двое, что выскочили из киоска первыми.

– Думаете, Дэвид был с ними заодно?

– Уж продавец-то в этом не сомневался. Он сказал, что парнишка с доской отвлекал его внимание, выбирая комиксы, пока двое других воровали с полки алкоголь.

– Комиксы. – Сердце у меня упало. Монстрика никогда не интересовали комиксы. Вот если бы в киоске продавали романы Фаулза или Хемингуэя… Выходит, Дэвид и правда скатился на самое дно.

– Для меня это не имело значения. – Англичанин философски пожал плечами. – Все, о чем я мог думать, пока ждал такси, чтобы поехать в травмпункт, – это как заполучить Шторма. Видите ли, Чили, тогда я полагал, что мальчик – несовершеннолетний. Он удивительным образом выглядел моложе своих девятнадцати. Знаете, чаще с детьми, которые многое пережили, бывает наоборот: уже в двенадцать они кажутся взрослыми. А Шторм… – Генри задумчиво покачал головой. – Сто восемьдесят четыре сантиметра роста, а я не дал бы ему больше шестнадцати – такой невинный у него был взгляд. Ангел с опаленными крыльями, вывалянный в грязи, но все еще не смирившийся с несправедливостью жестокого мира – вот кого он напоминал. И мне захотелось дать ему новые крылья.

Я вспомнила фото в «Инстаграме» и комментарий: «Ты выглядишь так невинно».

– Я предложил Шторму сигарету – тогда я еще курил, – продолжил между тем англичанин. – И спросил, нужна ли ему работа. Он сказал: «Смотря что за работа». Я ответил: «Фотомоделью». А он сказал, что не раздевается за деньги. Даже перед теми, кому должен.

Из моей груди вырвался хриплый вздох. Генри крутил в пальцах кофейную чашку, будто пытался обнаружить дефект на гладкой белой поверхности.

– Я пытался рассказать ему о «Некст менеджмент» и Алексе, но Шторм мне не поверил. Я едва успел всучить ему свою визитку, прежде чем он захлопнул за мной дверцу такси. Пока мне накладывали швы, я думал о том, что не узнал ни имени скейтера, ни его адреса. Что через несколько дней собираюсь улетать, а шансы на звонок парня практически нулевые. И тогда я решил прибегнуть к помощи Флавии, моей помощницы-датчанки.

– Флавия? – повторила я, принимая от официанта долгожданное пирожное. – Имя совсем не датское.

– У этой девушки африканские корни. Я надеялся на ее знание языка и города, в котором она родилась. И попросил ее разыскать мальчика с разными глазами.

– И она нашла его? – Я слизнула с ложечки шоколадный крем, почти не чувствуя вкуса.

Англичанин кивнул:

– Рассказывая ей о происшествии у киоска, я упомянул, что продавец кричал вслед убегавшим подросткам что-то вроде: «Fucking Christianites!» Тогда я подумал, что он назвал их сектантами. Но оказалось, речь шла о христианитах – жителях вольного города[15], граница которого проходила всего в нескольких сотнях метров от маршрута моих прогулок. Там Флавия и начала свои поиски.

– Постойте, – заметила я, проглотив огромный кусок пирожного. – Христианитам запрещено воровать. Если они нарушат это внутреннее правило коммуны, их могут изгнать.

Генри заглянул в пустую чашечку, будто надеялся обнаружить там еще кофе.

– Люди, которые считают, что правила созданы для того, чтобы их нарушать, никогда не переведутся, вы со мной согласны? К тому же ребята присвоили чужое не в Христиании, а за ее границами. Сотрудник киоска признался Флавии, что уже устал от частых набегов торчков и хипарей, как он выразился. Вот и держит под прилавком биту, раз на полицию надежды нет.

– Так ваша помощница нашла Дэвида в Христиании?

Генри снова кивнул:

– Это стоило немалых усилий и нескольких сотен крон, чтобы развязать языки, но да – в конце концов Флавия предоставила мне адрес парнишки. Местные называли его Страшилой. Он жил в доме женщины по имени Виви.

Что еще за Виви?!

– Меня, конечно, порадовало, что мальчик не спал на улице. Но я, по понятным причинам, решил, что Виви – его мать. А о ней шла слава… – Генри деликатно кашлянул, – женщины легкого поведения, да к тому же постоянной клиентки Пушер-стрит[16].

О боже! В девятнадцать Дэвид спутался с наркоманкой и проституткой! Он для нее еще и выпивку приворовывал. Куда катится мир?!

Стараясь, чтобы шок не отразился на моем лице, я натянуто улыбнулась:

– Виви стала для вас проблемой?

– Виви? – Генри мягко рассмеялся. – Скорее наоборот. Я появился в ее жизни ниоткуда и лишил ее сразу няньки и источника доходов.

– Няньки? – Я уже ничего не понимала.

– Эта милая ночная бабочка быстро убедила меня, что не имела никакого отношения к появлению на свет Шторма. На самом деле она была ненамного его старше. Первого ребенка родила в пятнадцать – мальчику на момент нашей встречи исполнилось десять. Кроме него, в квартире размером со спичечный коробок обитало еще двое детей. Младший ползал по полу в памперсах. Среднего Шторм когда-то спас от бродячей собаки и привел домой. За это Виви предложила ему матрас на полу. Шторм, который тогда жил в коробке в кустах у озера, согласился. Понимаете, Чили, приближалась зима…

– Ясно. – Пирожное лежало в желудке тяжелым камнем. – Скажите, Дэвид тоже был наркоманом? Он и эта Виви… они?..

– О, Святая Мария, нет! – Англичанин всплеснул руками. – Виви не называла Дэвида иначе как Страшила или Приблудный. Она терпела его потому, что парень присматривал за ее детьми да еще платил за несчастный квадратный метр пола, на котором спал. Он даже умудрялся поддерживать мало-мальский порядок в квартире и следить, чтобы детям не попадались на глаза клиенты матери. Насколько это было возможно, конечно. А наркотики… В Шторма даже обычный аспирин приходится запихивать. Быть может, это последствия психиатрического лечения, но он с большим недоверием относится к лекарственным препаратам, что уж говорить о веществах, изменяющих состояние сознания. Так что курение – единственная зависимость, которую я обнаружил у Шторма.

Я подумала о детях Виви. Наверное, Дэвид очень скучал по близнецам. А может, увидел в малыше – заброшенном, болтающемся по улицам и искусанном одичавшим псом – себя маленького?

– А чем Дэвид зарабатывал на жизнь? – спросила я, перебирая в уме возможные варианты ответа. Грабил киоски? Торговал гашишем? Обчищал карманы туристов? Или связался с одной из делящих вольный город банд?

Англичанин покачал головой:

– Меня это не интересовало. Я только спросил Шторма, есть ли у него паспорт и дадут ли родители ему разрешение на выезд. Он ответил, что он совершеннолетний и что с паспортом проблем не будет. На этот раз я подготовился к нашей встрече. Показал ему на планшете работы Алекса, сайт агентства и объяснил: все, что нам поначалу потребуется – это сделать его снэпшоты[17]. И пригласил на очередной съемочный день «Саг». Я хотел показать Шторму, что собой представляет работа модели. Хотел, чтобы он знал, на что идет.

– И Дэвид согласился?

– Ну, – Генри печально рассмеялся, – когда он увидел меня в прихожей Виви, то сначала чуть не сбежал в окно. Остался только потому, что побоялся со мной детей оставить. Шторм ведь принял меня за сталкера-извращенца. Пришлось доказывать, что хоть я и гей, но на лиц мужского пола не бросаюсь, независимо от возраста.

Значит, все-таки гей. Я невольно взглянула на кольцо, слишком похожее на обручальное. То, с каким восхищением Генри говорил о Дэвиде… Это гордость агента за открытую им звезду, или… или что-то совсем другое?

– А потом Шторм рассказал мне о шрамах. И даже показал некоторые. На запястьях, знаете? – Генри поднял крупные бледные руки, повернув ладони тыльной стороной ко мне. – Он прятал их под детскими браслетами. Такими, из цветных резиночек.

Я кивнула, зная, что не справлюсь с голосом. В школьное время это были браслеты из бусин. Резиночки придумали позже.

– Он думал, я откажусь от него из-за дефектов на коже. – Англичанин машинально потер запястье ладонью. – Я сказал, что решать будет Алекс. Но если Шторм захочет избавиться от шрамов, их можно сгладить. Или скрыть татуировками. Так уже делали до него. Парень даже не раздумывал. Он сказал, что подпишет контракт, если в нем агентство обязуется оплатить любые тату по его желанию. Я принял это условие, но понял его, только когда Шторм разделся для снэпшотов до белья.

Генри сглотнул, будто правда застряла у него в горле – огромная, шершавая и уродливая, ни выплюнуть и ни проглотить.

– Дэвид рассказал, откуда у него шрамы? – тихо спросила я и провела пальцем линию от края брови к скуле.

Англичанин склонил безволосую голову над столом.

– Прежде чем подписать контракт. Он сам на этом настоял. Хотел, чтобы я все знал. О том, что он сделал. И о том, что сделали с ним… Наверное, – ухоженные пальцы дрогнули, смяли салфетку, – Шторм думал, что я тут же укажу ему на дверь. Возможно, он сам хотел сбежать. Я не дал ему. – Генри вскинул потемневшие до черноты глаза-изюмины, обращая на меня отчаянный взгляд. – Если Шторм не сбежал тогда, он бы ни за что в жизни не сбежал сейчас, как бы полиция ни пыталась убедить меня в обратном. С ним что-то сделали, мисс… Чили. С ним сделали что-то дурное насильно. И я не успокоюсь, пока не найду этого недочеловека и не найду Шторма.

Его рука протянулась через стол и легла на мою, холодную и бесчувственную.

– Вы поможете мне в этом, Чили?

«Давай дружить»

Одиннадцать лет назад

13 ноября

В любой гуманитарной науке самое главное – критическое отношение к источникам. Так всегда говорит папа. А дэвидоведение, безусловно, гуманитарная дисциплина. Возможно, под-ветвь антропологии? Ведь антропология – это наука о человеке.

За последнее время я узнала о Д. следующее (перечисляю в произвольном порядке):

1. Д. писается в постель. В медицине это называется энурез. По-моему, если это правда, то это ужасно. Но правда ли это? Вот в чем вопрос. Источник информации – Эмиль. Достоверность источника: сомнительная. Мог ли Эмиль мне соврать? Запросто. Возможная причина: Эмиль ненавидит брата, поэтому хотел унизить его в моих глазах. Возможность проверки достоверности информации: пока маловероятна.

2. Д. всегда говорит правду. Он не может врать из-за своего нарушения развития. Источник информации: Кэт. Достоверность источника: хм… У Катрины нет причин обманывать меня насчет Гольфиста. Конечно, она не врач. Но зато знает Д. с первого класса. К тому же Гугл подтверждает, что у людей с аутизмом фантазия подчинена логике, а оттого на прямой вопрос они дают прямой ответ. Возможность проверки достоверности информации: велика. Мне просто нужно поставить Д. в ситуацию, в которой нормальный человек соврал бы. Блин, нормальный – неудачное слово. Д. ведь не псих. Он просто особенный.

3. Д. доносит учителям на одноклассников, попросту говоря, стучит. Источник информации: снова Эмиль. См. выше по поводу достоверности. Хотя историю с флагштоком подтвердила Кэт. Но она не сказала, почему с Д. так обошлись. Возможность проверки достоверности информации: невелика. Я попробую, конечно, расспросить Катрину о подробностях. Но тут возникает другая проблема: невозможно доказать, что похитителей белья училки заложил именно Д. Если только не признается сам Д. или настоящая крыса.

Итак, подведем итоги. Я пока что ответила только на вопрос номер пять из списка дэвидоведа, зато прибавилось еще новых три. Чтобы продвинуться дальше, мне необходим достоверный источник информации. А какой источник может быть достовернее самого объекта наблюдения?

Да, из Д. обычно и слова не вытянешь. Но, кажется, я нашла решение этой проблемы. И ведь оно все время лежало на поверхности! У Монстрика гиперлексия, так? Значит, с ним нужно не разговаривать, а переписываться! Тут, конечно, снова закавыка. У Д. нет мобильника, а возможно, и компа с подключенным Интернетом. Значит, остаются аналоговые носители информации, попросту бумага, по которой пишут ручкой. Думаю, можно попробовать начать с записок. Ну, а если хорошо пойдет, и на письма перейти. Главное – чтобы никто об этом не узнал. Потому что если одноклассники пронюхают, то плохо придется не только Д., но и мне. И попробуй потом объясни про антропологический эксперимент. Или не поверят, или запишут во фрики.

Вот почему необходимо: а) использовать шифр и б) найти безопасный способ передачи сообщений. Я уже взяла в библиотеке книгу о шпионах и конспирации. Рассчитываю почитать ее сегодня вечером.

P. S. Интересно все-таки, предупреждение в тетради насчет вечеринки оставил мне Д. или кто-то другой?

14 ноября

Думаю, вопрос с шифром решен. Буду вместо него использовать руны! У нас дома есть рунический алфавит – я увидела его в одной книге про викингов. Папа использовал ее для подготовки к занятиям. Палочки и закорючки рун напоминают птичьи следы на снегу. Их должно быть легко рисовать. А если кто-то увидит фразу, написанную рунами, то подумает, что это бессмысленные детские каракули. Никому и в голову не придет, что закорючки что-то значат. А уж тем более расшифровывать их!

Никому кроме Д. Уверена, если он получит записку, написанную рунами, то не успокоится, пока не найдет ключ и не прочтет текст. А с его гиперлексией, думаю, эта задачка будет для Монстрика проще пареной репы. Пока что я обнаружила только одну сложность: в руническом алфавите всего 18 букв, а в датском – 29! Например, эквивалента буквы «ч», первой в моем имени, среди рун нет. Впрочем, как и буквы «ж», например.

В общем, я обратилась к папе. Учитель он в конце концов или ху? Сказала, что нам на истории рассказывали о рунах и я хочу попробовать написать рунами свое имя. Папа мне объяснил насчет «ч». Викинги писали так, как слышали. Буква «ч» обозначает сложный звук. Значит, надо подобрать две-три руны, которые его передают наиболее близко. Например, «турисаз» и «соль». Выходит, первая руна моего имени – «тури-саз», что значит «шип». Она даже похожа на шип или острие. Палочка и треугольник посредине – любой ребенок нарисует.

Я долго думала, что написать в первом сообщении Дэвиду. Оно ведь должно быть кратким, но емким. И еще позитивным – таким, чтобы Д. захотелось ответить. В итоге я вырвала страничку из блокнота и написала просто: «Давай дружить. Ч.». Рунами, конечно.

Для начала я решила оставить записку в учебнике или тетради Д. Если все пойдет как задумано и Монстрик расшифрует послание и ответит положительно, то придется подумать о почтовом ящике – безопасном надежном месте для обмена записками. Месте, которым и я, и Д. могли бы пользоваться, не вызывая подозрений, но которое нельзя случайно обнаружить.

Завтра попробую поискать такое в школе.

15 ноября

Сегодня утром, пока готовила бутеры себе для ланча, мне пришла в голову одна мысль – по-моему, гениальная! Нужно подкрепить свое послание жестом доброй воли. А то Д. еще подумает, что кто-то решил над ним подшутить в извращенной форме. Это я насчет дружбы. Зато вот если бы записку подкреплял еще и поступок…

Я тут заметила на днях кое-что. Возможно, это касается пункта № 6 из моего списка – насчет интереса Д. к объедкам. Я уже писала о коробке для ланча, которую Д. ставит вместе со всеми в холодильник. Ну так вот. Это вышло случайно. Я совала свой ланч-бокс на полку, которая и так уже была битком набита. Ну и свернула Дэвидову коробку на пол. Ничего с ней, к счастью, не случилось, да и не видел этого никто.

Я сразу подняла ланч-бокс, чтобы вернуть на место. И тут кое-что меня насторожило. Коробка была слишком легкая. Ну, я не утерпела: спряталась за дверцей холодильника и открыла ее. А там пусто! Ну, можно было бы, конечно, это объяснить тем, что Монстрик уже все слопал. Вот только, во-первых, дело было утром, еще до первого урока. А во-вторых, в боксе даже крошек не водилось, которые там обычно после бутеров остаются. И едой из него не пахло, вот.

Да, дорогой дневник, я действительно обнюхала коробку Д. – на что только не пойдешь ради науки!

В рамках эксперимента я продолжила проверять ланч-бокс с покемонами каждое утро, стараясь выбирать момент, когда около холодильника никого не было. И каждый раз коробка оказывалась пустой. Напрашивается вопрос: зачем таскать в школу ланч-бокс без еды? И зачем занимать место в холодильнике?

Варианты ответов:

1. У Д. действительно чердак прохудился. Например, ему кажется, что в коробке лежат бутерброды.

2. Д. делает так, чтобы все думали, что у него есть с собой ланч. Чтобы снова не выделяться. Чтобы никто не задавал вопросов.

Вот уж не знаю, какой из этих ответов мне не нравится больше. Хочется выкинуть мысли об этом из головы и не думать, но не получается. К тому же настоящие ученые не закрывают глаза на факты. Даже на те, которые не укладываются в их картину мира.

Ну так вот. Я мазала масло на хлеб, когда меня осенило: а не сделать ли двойную порцию бутеров? Одну – для себя, а вторую я могла бы потихоньку положить в ланч-бокс Д. Конечно, я не знаю, какие бутеры ему нравятся – тут я уверена только насчет чили кон карне. Но во всяком случае колбаса у меня свежая и в помойке не побывала. И ветчина. И сыр. Еще я обычно беру с собой морковку. Ест ли Д. морковку? Может, почистить ему парочку?