Шато де Дамне

Девушка в серебристом немного нахмурилась.

– Шумной?

Джордж кивнул, и его взгляд на мгновение стал пустым. Шум. Постоянный, настойчивый. Голоса, которые невозможно заглушить. Реальность становилась вязкой, как густой туман, и единственное, что помогало, – это писать.

– Да. – Он слегка улыбнулся, но улыбка вышла натянутой. – Когда все выходит из-под контроля, я беру ручку и создаю свою реальность.

– И что это за миры? – осторожно спросила девушка в розовом.

Джордж на секунду замер. Миры? Они были больше, чем просто мирами. Это были лабиринты, в которых он терялся, но при этом чувствовал себя дома.

– Миры, где герои борются со страхами, сталкиваются с неизведанным, с тем, чего боятся больше всего. – Его голос стал чуть тише. – Иногда это помогает и мне. Но иногда… – Джордж сжал пальцы. – Иногда эти миры затягивают меня сильнее, чем я хотел бы. Бывает, что я не уверен, где заканчиваются их страхи и начинаются мои.

Девушка в серебристом внимательно посмотрела на него.

– Кажется, вы не просто пишете. Вы живете этими историями.

Джордж задумался. «Да, иногда кажется, что я живу только там. Реальность слишком жестокая и неустойчивая. В моих книгах я хотя бы знаю правила игры. Здесь же…»

– Когда я пишу, мне легче дышать, – сказал он, глядя на поле битвы, окутанное туманом.

Туман, как и в его снах. Переход между двумя реальностями.

– Писательство как терапия? – спросила девушка в розовом.

Ее голос звучал мягко, почти осторожно.

Джордж усмехнулся, но в его улыбке не было тепла.

– Или как зависимость. – Он опустил взгляд. – Честно говоря, я не знаю, что будет, если однажды я перестану писать. Может, я просто исчезну. Растворюсь в этом шуме. Или, хуже того, навсегда останусь в одном из созданных миров.

Девушки на секунду замолчали, явно не ожидая такого ответа. Взрыв пушечного выстрела разорвал тишину, но Джордж едва обратил на это внимание. Он снова был в своем мире, где не нужно объяснять себя; где все подчиняется только его правилам.

– Мы обязательно прочитаем вашу следующую книгу, – наконец сказала девушка в розовом с теплой улыбкой.

Джордж кивнул, словно очнувшись.

– Надеюсь, что и вы найдете там что-то для себя. – Он снова посмотрел на поле. – Возможно, найдете то, что я сам пока не могу понять.

Девушки рассмеялись. Над ним? Они ставили на нем клеймо неудачника, закопанного в книгах? Или это был вежливый смех – тот самый, которым люди показывают, что разговор их забавляет? Множество бестселлеров Джорджа не приносили ему уверенности в себе. Люди любили его книги, но не его. «Все всегда смеются надо мной. И они не исключение», – мелькнуло у него в голове.

Чавканье грязи под ногами постепенно стихло, когда они приблизились к месту битвы. Перед ними раскинулись поля, окутанные легким туманом от взрывов пушек. На фоне неба развевались разноцветные знамена. На поле боя были разбросаны реконструированные лагеря и стенды с оружием. Вдалеке можно было разглядеть группы людей в военных костюмах той эпохи. Некоторые из них активно участвовали в сражении, другие просто создавали атмосферу того времени. Девушки быстро исчезли в толпе.

Джорджу казалось, что лица вокруг меняются: будто зрители сменялись людьми из прошлого. На мгновение он заметил мужчину в треуголке и сюртуке, который казался слишком реальным, чтобы быть участником реконструкции. Мгновение спустя фигура исчезла, и Джордж вздрогнул, пытаясь убедить себя, что это просто его воображение.

Джордж вскоре потерялся в толпе. Он не обращал внимания на шумную публику с напитками – колой или пивом – и попкорном в руках. Его полностью завораживал происходящий на поле бой. Он забыл о времени и своем плане добраться до шато до темноты.

– Джордж! – раздался женский голос.

Он начал озираться, но не увидел ни одного знакомого лица.

– Джооордж! – снова позвали его: на этот раз более протяжно.

Джордж снова огляделся, но никого из знакомых так и не увидел. Его взгляд зацепился за девушку на поле битвы, и ему подумалось, что это она звала его; но это была не та, с кем он столкнулся на заправке. Он не знал ее. Впрочем, может, голос звал вовсе не его, а другого Джорджа. Или же это была усталость, подсказывающая, что чем раньше он уедет отсюда, тем быстрее доберется до цели. Он уже потратил больше часа на эту реконструкцию и не мог позволить себе остаться еще и на ужин. Джордж купил хот-дог в палатке с едой, установленной для зрителей, завел «Линкольн» и отправился дальше по маршруту, доедая ужин за рулем.

Оставшуюся часть пути он больше нигде не останавливался. Пейзажи за окном машины чередовались: умиротворенные зеленые поля превращались в живописные холмы, которые уступали место горным пейзажам. Северная прохлада постепенно сменялась теплым воздухом южных регионов Франции. Ему даже показалось, что цвета за окном изменились: по мере того, как он приближался к Провансу, трава становилась все более зеленой, усиливая контраст с тем, что он видел до этого. Казалось, юг Франции был настоящим раем, и Джордж не мог нарадоваться тому, что приближается к цели.

Однако самым сложным оказалось найти само шато. Уже начинало смеркаться, а Джордж до сих пор кружил среди бесчисленных виноградников и различных шато, разбросанных по округе. В конце концов он остановился возле пожилого жилистого мужчины, идущего по дороге.

– Простите, сэр, – обратился он к нему, открыв окно. – Не подскажете, где находится Шато де Дамьен?

Этим человеком был месье Бенишу. В отличие от остальных жителей этого района Прованса, он всю жизнь прожил в одном и том же шато. Мне всегда нравился этот мужчина. Высокий, статный, всегда в пиджаке; если только не слишком жарко – тогда он надевал идеально выглаженную рубашку. На этих рубашках никогда не было ни единого залома. Да, прекрасный мужчина. Жаль только, что женат. Мы с ним всегда ладили, но вот в одном никак не могли сойтись. Он был абсолютно уверен, что Шато де Дамне проклято. А я вот в этом уверена не была. Люди сами создают себе проклятья, а потом верят в них и попадают в их ловушку. Это как верить в то, что если посмотреть в разбитое зеркало, то на тебя обрушатся несчастья. Но нет, в это я точно не верю.

Месье Бенишу мог бы иногда выезжать за пределы Прованса. Ведь он, несмотря на свою образованность и мудрость, до сих пор верит в детские страшилки. Думаю, он услышал историю о Шато де Дамне в детстве и с тех пор ее не забыл. Вы ведь тоже в детстве слышали страшные истории от друзей, правда? Дети любят лезть туда, куда не следует, а обычные запреты их не останавливают; вот для них и придумали легенду, что те, кто входит в Шато де Дамне, не возвращаются. Месье Бенишу, как по мне, стоило бы быть более здравомыслящим человеком.

– Де Дамне? – поправил его мужчина. – Возвращайтесь обратно, а перед перекрестком сверните налево. А вам оно, собственно, зачем?

– Шато теперь принадлежит мне и моей сестре.

– А-а-а, – многозначительно протянул мужчина. – Ну что ж, скатертью дорожка, как говорится.

В его глазах появилось нечто странное, что Джордж не смог распознать.

– Благодарю, – недоверчиво ответил Джордж, сдал назад и развернулся.

– Кстати, отличная машина! – крикнул мужчина ему вслед.

В том взгляде мужчины было не только что-то непонятное, но и что-то тревожное; внутри Джорджа шевельнулся смутный страх. Но этот страх быстро развеялся, когда он наконец нашел шато. Его худшие ожидания не оправдались. Несмотря на заросший сорняками сад, трехэтажный особняк выглядел вполне достойно. Он ничем не отличался от других шато, которые Джордж встречал по дороге. Он припарковал «Линкольн», взял чемодан и сумку с постельным бельем и с интересом направился к шато.

У дороги возвышалось огромное дерево. Его крона была такой густой и раскидистой, что почти полностью закрывала часть подъездной дорожки, а корни так выпирали из земли, будто дерево пыталось захватить и дорогу, и саму территорию шато. «Слишком большое для такого места», – подумал Джордж. Оно выглядело не просто старым, а древним, как будто было здесь еще до основания шато. На одной из его нижних ветвей виднелись следы старого ожога, случившегося, вероятно, задолго до того, как кто-либо из ныне живущих ступил на эту землю.

Ко входу вела широкая дорожка из светлого гравия, а само шато было пыльно-розовым с бирюзовыми ставнями. Лишь облупившаяся краска на фасаде выдавала, что здесь давно никто не жил. Ключ, который Джордж получил вместе с бумагами, с трудом вошел в заржавевшую замочную скважину, и только после скрипа и усилий дверь наконец открылась.

Войдя, Джордж ощутил запах камня, плесени и старой мебели. Закатное солнце пробивалось сквозь грязные окна, освещая коридоры. Дом не выглядел полностью заброшенным: полы, стены и мебель были покрыты слоем пыли, но находились в удивительно хорошем состоянии. Казалось, хозяин шато просто уехал в долгий отпуск и вот-вот должен вернуться. Тем не менее, Джорджа ждала масса работы: паутина затянула углы, шторы из когда-то дорогих тканей под воздействием солнца распадались на лоскуты, а о проводке электричества здесь, похоже, никто даже не думал. Пол под ногами мелодично скрипел.

Пока Джордж осматривался, его не покидало ощущение, что в особняке кто-то живет. Подушки на диванах были слегка примяты: словно на них совсем недавно кто-то облокачивался, любуясь пейзажем за окном. На столах и комодах стояли наполовину прогоревшие свечи в золотых канделябрах; их будто зажигали не так давно. Но у Джорджа не было сил исследовать весь дом; до наступления темноты ему нужно было решить, где он будет спать.

Рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, находилась дверь в помещение, похожее на комнату для прислуги. Она была намного меньше и скромнее, чем те комнаты, которые Джордж успел увидеть. Комната примыкала к небольшой кухне, где мебель не отличалась изысканностью, и выходила на крошечный дворик, отделенный от основного сада высокой стеной. Постель была заправлена, но покрыта слоем пыли, как и все остальное в доме. В углу стоял небольшой диван, накрытый самодельным тканевым чехлом: кто-то словно пытался защитить его от пыли специально для Джорджа. Он расстелил на диване свое постельное белье, улегся и мгновенно погрузился в сон.

Глава 4

В течение нескольких последующих дней Джордж был полностью поглощен уборкой. Он съездил в город, чтобы купить несколько больших фонарей на батарейках и портативные зарядные устройства: чтобы реже выбираться в город. Он обзвонил электриков и договорился о проведении электричества в шато. На удивление, это занятие стало его увлекать. Ему нравилось наблюдать, как мебель, покрытая толстым слоем пыли, постепенно начинала блестеть так, словно за ней ухаживали долгие годы. Чем дольше он этим занимался, тем сильнее погружался в атмосферу этого места. Джордж воображал, что шато живет своей собственной жизнью; что здесь, как и раньше, кто-то обитает. В его воображении яркими красками рисовались образы героев, что оживали среди комнат и коридоров, которые он очищал от многолетней пыли.

Он представлял себе, как люди ходят по этим коридорам и ночуют в комнатах, которые постепенно становились пригодными для жизни благодаря его стараниям. Шато начинало жить в его голове, становясь местом, наполненным движением, шумом и жителями, которых Джордж сам себе создавал. Несмотря на то, что он уже привел в порядок несколько комнат, Джордж продолжал спать на диване в комнате для прислуги – это место стало для него чем-то вроде убежища.

Одиночество в таком большом особняке не тревожило его. Джордж привык к одиночеству. За свою жизнь он научился находить в этом состоянии определенное спокойствие. Он вырос в большом доме на севере Франции, окруженном густыми лесами. Его родители, погруженные в свои дела, редко уделяли ему внимание. Они считали, что обеспечили его всем необходимым: игрушками, книгами, лучшими учителями. Но они не понимали, что мальчику было нужно больше: тепло, внимание, любовь.

Дом был полон прислуги, но она выполняла свои обязанности механически, не обращая внимания на Джорджа, который часами сидел в углу комнаты, глядя в окно, за которым ветер гнал опавшие листья по дорожкам сада. Время шло, и Джордж все больше замыкался в себе. Без настоящих друзей он начал придумывать их сам. Сначала это были лишь абстрактные образы, тени на стенах, которые принимали очертания детей его возраста. Он представлял, как они играют с ним, обсуждают книги, делятся секретами.

Эти воображаемые друзья стали для Джорджа настоящим утешением. Он знал, что они ненастоящие, но это не имело значения. Для него они были реальны в душе, и этого было достаточно. Джордж часто разговаривал с ними, обсуждая книги, которые читал, или делясь своими детскими фантазиями. Эти друзья стали его поддержкой в мире, где он был одинок, несмотря на всю внешнюю заботу, которую ему оказывали родители и прислуга.

Но по мере того, как Джордж рос, его воображаемые друзья постепенно начали превращаться во что-то большее. Они перестали быть просто утешением и стали постоянными спутниками его жизни. Джордж уже не всегда мог четко различить, где заканчивалась реальность и начинались фантазии. Эти друзья подсказывали ему, что делать, поддерживали в моменты страха и одиночества. Иногда их присутствие приносило облегчение, но были и моменты, когда они делали его еще более изолированным от внешнего мира, усиливая чувство отчужденности.

Его родители так и не заметили, как их сын погрузился в себя. Для них он всегда был тихим, спокойным ребенком, которому не нужны были шумные компании или близкие друзья. Они видели в нем самостоятельного и вдумчивого мальчика, не осознавая, что за этим внешним спокойствием скрывается глубокая внутренняя жизнь. Сестра тоже редко обращала на него внимание. В отличие от Джорджа, Зои была общительной и энергичной, и ей было неинтересно проводить время с замкнутым братом, который казался ей странным.

Когда Джордж достиг подросткового возраста, его воображаемые друзья начали исчезать. Это было болезненно. Он чувствовал, что теряет то важное, что когда-то было для него опорой, но не мог удержать их. По мере того как они уходили, реальность начала казаться ему менее надежной. В его сознании появились новые образы и голоса, но это были уже не те добрые, утешающие друзья детства. Эти голоса были другими – тревожными, настойчивыми, не приносящими утешения. Они не помогали справляться с одиночеством, а наоборот, усугубляли его, погружая Джорджа в глубины страхов.

Именно тогда он впервые начал писать. Письмо стало для него способом справляться с внутренним хаосом. Он пытался запечатлеть свои мысли на бумаге, упорядочить их, чтобы обрести хоть какой-то контроль над жизнью. Писательство давало ему возможность создавать миры, в которых он мог быть хозяином ситуации. Но даже в этих мирах его никогда не покидало ощущение, что реальность может внезапно обрушиться.

Когда Джордж встретил женщину, – ее звали Кристина, но он всегда называл ее Кики – все изменилось. Она ворвалась в его жизнь, принеся с собой свет и шум, к которым Джордж не был готов. Внезапная близость, постоянное присутствие другого человека в его пространстве казались ему чем-то чужим, непривычным. Кики была полной противоположностью Джорджа: жизнерадостной, общительной, всегда окруженной друзьями. Сначала ее энергия и жизнелюбие завораживали его. Она казалась ему ярким светом в мире, где он привык к тени.

Но постепенно ее жизнерадостность начала его тяготить. Ему становилось все сложнее переносить ее присутствие, шумные разговоры, смех. Джорджу хотелось снова вернуться к привычной тишине, к той спокойной изоляции, которую он так тщательно создавал для себя на протяжении всей жизни. Реальность рядом с Кики становилась слишком яркой и громкой, и он чувствовал себя некомфортно. Он начал отдаляться, возвращаясь в тот мир, где его единственным спутником была тишина.

Джордж боролся с желанием отдаляться. Он старался быть тем, кем на самом деле не был: внимательным и заботливым партнером. Он пытался соответствовать ожиданиям Кики, но каждое ее прикосновение, каждый разговор напоминали ему, что он не создан для этого. Он замыкался в себе все сильнее; вместе с этим пришли бессонные ночи, наполненные мучительными мыслями и тревогой.

Именно тогда у него впервые появились признаки того, что позже врачи назовут шизофренией. Сначала это были просто странные мысли, которые казались чуждыми; они будто не принадлежали ему. Постепенно мысли стали превращаться в голоса – шепот в темноте, который невозможно было заглушить. Джордж начал сомневаться в реальности всего, что его окружает. Даже в том, что существовала Кики. Голоса искажали все; отнимали ощущение стабильности.

С течением времени их совместная жизнь стала невыносимой. Джордж отдалялся все больше, пока однажды не исчез совсем, оставив ее и свою прошлую жизнь позади. Он просто не мог больше находиться в мире, где все стало настолько ненадежным и пугающим.

Поэтому пребывание в шато не казалось ему обременительным. Джорджу было спокойно – или, возможно, ему только казалось, что он обрел это спокойствие. Здесь, среди тишины и пыли, он ощущал некое умиротворение. Быть может, это место, где никто не тревожил его, и было тем укрытием, которого он так давно искал.

За неделю жизни в шато у Джорджа даже появился свой распорядок. Утром он выпивал чашку кофе, приготовленного на старенькой газовой плите, после чего два часа занимался уборкой. В обед он садился за книгу, которую писал на обычной бумаге, купленной в городе. Раньше он никогда не писал от руки – считал это тратой времени, ведь затем приходилось перепечатывать текст. Но на этот раз выбора не было. И к своему удивлению, Джордж заметил, что когда он пишет ручкой, его стиль повествования меняется. Вдобавок оказалось, что этот процесс приносит ему особое удовольствие. После нескольких часов письма и легкого обеда, который обычно состоял из снеков и бутербродов, он занимался садом: выкорчевывал сорняки, пытаясь хоть немного вернуть прежний вид когда-то роскошному участку.

За все это время Зои позвонила лишь однажды. Она сообщила, что ей придется отложить приезд еще на пару недель. Джордж притворился сердитым, но в глубине души был даже рад. Это означало, что у него будет больше времени, чтобы побыть здесь одному и погрузиться в атмосферу шато.

…Солнце ярко светило, но толстые каменные стены спасали от жары. Джордж сидел в просторном зале, где у камина стоял диван из голубого атласа с изящной фигурной спинкой. Работа над книгой шла медленно. Он еще ничего толком не написал; образы, которые рождались в голове, казались пустыми или уже использованными в предыдущих книгах. Казалось, от него ускользает что-то неуловимо важное, и он не может полностью погрузиться в процесс.

Джордж отложил бумаги на старинный кофейный столик перед диваном, лег, подложив под голову твердую подушку, и прислушался к тишине шато и звукам снаружи. Дом как всегда гудел. Это было трудно описать, но Джордж чувствовал этот гул – словно в недрах старого здания таилась некая вибрация, живущая собственной жизнью. За окнами щебетали птицы, а теплые лучи солнца мягко касались его щеки, постепенно убаюкивая. Сознание Джорджа начало медленно погружаться в сладостную дрему, а ощущение вибрации усилилось. В какой-то момент ему привиделось, что он упал со спиральной лестницы и кубарем покатился вниз. Испуг заставил его вздрогнуть, и он открыл глаза.

Он все еще лежал на диване. Сон улетучился в одно мгновение, однако вибрация дома никуда не исчезла. Его взгляд упал на хрустальную люстру. Со второго этажа, из комнаты прямо над залом, раздался стук, похожий на шаги. Люстра задрожала. Очевидно, это был просто ветер. Но что-то в этом показалось странным.

Джордж неохотно поднялся и направился по деревянной лестнице на второй этаж. Дерево слегка просело, и каждый шаг сопровождался громким скрипом. Он подошел к двери той самой спальни, откуда доносился звук, и без колебаний открыл ее.

На втором этаже еще не была убрана ни одна комната; как только Джордж вошел, лучи солнца, пробивающиеся сквозь грязные окна, осветили облака пыли, что закружились в воздухе, словно в вальсе. Из окна открывался великолепный вид на заросший сад, и Джордж снова подумал о том, сколько работы ему еще предстоит. Он громко выдохнул, ощущая легкую усталость, и направился к выходу, снова поднимая в воздух пыльные клубы.

– Боже! – испуганно воскликнул он. – А ну иди сюда!

Перед ним мелькнула виновница шума – огромная серая крыса. Она уставилась на Джорджа своими маленькими блестящими глазами, не двигаясь. Джордж замер, пытаясь не спугнуть грызуна. Он медленно взял подушку с кресла и, задержав дыхание, начал осторожно красться к крысе, надеясь поймать ее.

Но вдруг внизу раздался громкий стук. Крыса испугалась и, перебирая короткими лапками, стремительно скрылась в щели стены.

– Я с тобой еще разберусь, – прошептал Джордж и побежал вниз по лестнице.

Стук, который спугнул крысу, был стуком в дверь. Возможно, это электрики, которые почему-то явились сегодня? Кто еще это мог быть? И правда: на пороге стояли двое мужчин лет сорока, одетые в униформу: один полный, а второй худощавый.

– Добрый день! – произнес один из них, пожимая Джорджу руку

– Разве мы договаривались не на завтра? – удивленно спросил Джордж, запахивая на себе леопардовый халат и чувствуя легкую неловкость.

– Кажется, нет. Мы не могли ошибиться, – сказал полный мужчина, повернувшись к своему коллеге.

– Ни в коем случае! Мы пришли как раз вовремя, – подтвердил тот, с интересом оглядывая дом.

– Мы можем вернуться позже, но вам все равно придется оплатить этот визит, – с легким сожалением в голосе добавил полный электрик.

– О, нет-нет, конечно, проходите, – поспешно сказал Джордж, отступая назад и впуская их внутрь.

– Уф, как долго я ждал, когда этот день настанет, – тихо пробормотал полный мужчина.

– Простите? – переспросил Джордж, не поняв его слов.

– Я говорю, работы будет немало, – уже громче сказал электрик.

Джордж повел их осматривать особняк. На втором этаже они остановились в коридоре.

– Вы планируете здесь жить? – спросил худощавый мужчина, разглядывая стены.

– О нет, – ответил Джордж, покачав головой. – Это шато я получил в наследство вместе с сестрой, и мы собираемся его продать.

– Тогда зачем проводить электричество? – удивился тот же мужчина.

Его коллега отошел и начал внимательно изучать стены.

– Ну… Наверное, чтобы продать его выгоднее, – сам не до конца понимая, зачем это делает, ответил Джордж.

– Я бы вам советовал сначала найти покупателя, – сказал электрик, пристально глядя на Джорджа. – Ведь проклятый особняк не так просто продать. Хотя, кто знает… Сейчас многие могли бы заинтересоваться таким местом и превратить это в прибыльный бизнес.

– Что вы имеете в виду под «проклятым особняком»? – переспросил Джордж, нахмурившись.

– Шато уже давно прозвали… – начал худощавый мужчина.

Но его коллега, вернувшись к ним после осмотра, прервал его на полуслове:

– Похоже, стены этого шато не просто так считаются толстыми. Провести электричество будет нелегко. Я бы вам посоветовал сделать так: мы сейчас проведем оценку, составим смету, а потом вы решите, стоит ли тратить деньги на установку проводки или лучше передать эти заботы новым владельцам. Как и мой коллега, я считаю, что вам не стоит заниматься этим самому, но выбор, конечно, за вами.

Джордж заметил смятение на лице электриков, но не был уверен, что понял ее причину. Тем временем худощавый мужчина снова заговорил:

– Если позволите, мы начнем оценку прямо сейчас. Это займет несколько часов.

– Да, конечно. Так и поступим, – ответил Джордж, делая шаг назад.

Он вернулся в зал к работе над книгой, но слова больше не хотели складываться в предложения. Джордж около часа лежал на диване, глядя в потолок и прислушиваясь к шагам электриков наверху. Каждый звук казался ему странно громким: почти как шаги крысы, которую он видел в комнате. Ему вдруг пришло в голову, что эти грызуны могли построить целые лабиринты в стенах шато и теперь были его полноправными обитателями. Он усмехнулся этой мысли: что шумы в доме вызваны не только электриками.

Прошел еще час, но Джордж так и не смог написать ни строчки. В поисках какого-то занятия он направился на кухню, решив заняться уборкой. В старых сервантах стояла посуда разных времен и стилей, и по ней можно было отследить историю шато. Каждая тарелка и бокал, казалось, хранили следы прежних хозяев, и Джорджу стало любопытно, кто жил здесь до него.

Он не заметил, как за этим рутинным занятием пролетело еще несколько часов, пока вдруг не раздался оглушительный грохот; весь особняк будто решил рухнуть под собственной тяжестью. Джордж на мгновение замер, а затем бросился на звук, который шел с самого верхнего, третьего этажа. Тяжело дыша, он добежал до комнаты, откуда исходил шум, и застыл. Пол был покрыт обломками цемента, а часть стены обвалилась, оставив вместо себя зияющую дыру. Джордж стоял, ошеломленный; не сводя глаз с последствий обрушения. Стена, которая минуту назад казалась монолитной, теперь лежала на полу в виде обломков.