Пробуждающий

Бесконечные, отдающие гулким эхом залы огромной усадьбы и просторный внутренний двор были в их полном распоряжении. Члены Крия группы упражнялись в дыхании бхастрики[67], а затем переходили в другой зал медитировать. Даже когда С.Р.С. находился в Пуне, некоторые члены группы продолжали практиковать в усадьбе, и ему тоже выдали ключи. Теперь он мог наслаждаться одиночеством во дворце – идеальное убежище от суеты городской жизни.

Сиддходжи был харизматичен и обаятелен; ослепительной улыбкой, черной бородой и львиной гривой он сильно смахивал на Шиваджи Бхонсале, легендарного воина-царя Махараштры. Визуальное сходство усиливалось и одеждой, так как Сиддходжи носил такую же простую белую курту и брюки, как и знаменитый герой. Унаследовав от отца и деда огромную библиотеку, С.Р.С. был ненасытным читателем. Общая страсть к чтению скрепляла их дружбу, так как оба любили хорошие книги. Часто предметом оживленных дискуссий становилась Крия йога и жизнь Йогананды; С.Р.С. помнил «Автобиографию йога» почти наизусть, буквально до строчки.

Всякий раз, возвращаясь в Гвалиор, С.Р.С. прямо с поезда шел в дом младшего друга, и они говорили часами, потягивая чай. От йога-дискуссии переходили к природе ауры и происхождению астральных существ, спорили об иерархии призраков, уровнях и видах загробной жизни. Разговоры часто продолжались далеко за полночь, и С.Р.С. оставался ночевать.

Оба друга нуждались в собеседнике, обладавшем равным интеллектом, были чрезвычайно начитаны и искренне наслаждались обществом друг друга. Иногда С.Р.С. заезжал за ним на скутере, они отправлялись в горы, и бродили там до темноты, продолжая бесконечные разговоры…

Старый дворец правителей Гвалиора, Джай Вилас, был еще одной мистической декорацией их ночных экспедиций. Они часами плавали в древнем резервуаре, Гангасагар баори, старательно избегая водяных змей, рассматривая звездное небо, и луна отражалась в глади темной воды, и они дрейфовали, лежа на спинах в позе лотоса…

С.Р.С. вел имущественный спор с дядей. Однажды тот просто запер проход в другую часть комплекса. По возвращении из Пуны С.Р.С. обнаружил закрытые двери, разыскать дядю не удавалось, никто не отвечал на стук в дверь и звонки. Тогда С.Р.С. обратился к нему и к общему знакомому, господину Падаму, за помощью. До этого инцидента С.Р.С. частенько рассуждал о доблести кшатриев, и эта тема всплыла вновь во время безуспешных попыток сбить замки тяжелым молотом. Взяв инструмент из рук С.Р.С., он воскликнул: «На помощь доблести кшатриев идет сила брамина!» – и одним ударом сокрушил замок. Дворец снова принадлежал им, группа Крия йогов смогла возобновить занятия.

Оставаясь прилежными учениками Жизни, оба стремились исследовать и тестировать на прочность границы реальности. Предназначение и судьба прорастали из одного корневища. Анализируя пройденный путь, можно было увидеть проблеск судьбы, но измерить точное расстояние до цели – невозможно.

Немного забегая вперед, стоит отметить: с годами оба стали известными мастерами йоги, писали книги и наставляли духовных искателей. С.Р.С. остался таким же харизматичным собеседником и одаренным оратором, хотя его угольно-черные волосы и борода стали белоснежными. Со временем обсуждаемые темы превратились в личный опыт, ответы пришли в упорной практике. В итоге, истории их жизней доказали, что сильные намерения действительно определяют будущее, все зависит от мотивации и решимости.

…11 июля 1979 года один из членов Крия группы проводил церемонию огня, хаван, и он был в числе приглашенных. Ритуал начался ближе к пяти вечера, в потрескивающий огонь бросали пригоршни зерна, лили топленое масло, и восклицания «Сваха!» эхом отражались от стен внутреннего двора. В тот день он сел в медитацию впервые. Закрыв глаза и сосредоточившись на точке между бровями, он провалился внутрь Пустоты. Сначала в межбровье ощущалось почти физическое жжение, а затем там каким-то образом сконцентрировалось все, чем он был. Мысли и ощущения прекратились.

Примерно через час ритуал был окончен, и кто-то потряс его за плечи, выводя из транса. Удивительная глубина и мощь молчания его собственного внутреннего пространства и хранившиеся там тайны ошеломляли. С пронзительной ясностью он понял: самоисследование станет смыслом всей его жизни; ничто другое попросту не заслуживало внимания. Если книга Йогананды была отправной точкой, пробудившей любопытство, то медитация стала моментом, изменившим направление движения, подтверждением цели, не просто знаком, а приказом к действию.

Жаркий июль подходил к концу, когда он услышал, что во Вриндаван должна была приехать Анандамайи Ма[68]. Упомянутая в «Автобиографии йога» знаменитая святая тепло относилась к мастерам линии Йогананды, и он загорелся желанием впитать хотя бы намек на Божественное, ощущавшееся в ее присутствии.

Лишь несколько душ из миллиардов, рожденных на Земле, бывают прирожденными сиддхами. Одаренные высшим знанием, эти существа приходят, чтобы благословить других своим присутствием, и не нуждаются в духовном образовании или посвящении. Анандамайи Ма, родившаяся в состоянии всезнания, была одной из таких душ.

Вместе со знакомыми из группы Крия йоги, доктором Д. П. Аророй и родственниками доктора, Парампадьей и Пачори, они решили отправиться во Вриндаван в надежде получить аудиенцию святой. Добравшись до Матхуры на поезде, наняли конную повозку до Вриндавана. Легкий моросящий дождь на время сбил жару, сделав поездку весьма приятной, и в ашрам они прибыли в приподнятом настроении. Представившись у ворот ашрама как последователи Крия йоги линии Йогананды, они попросили разрешения увидеть Мать. Ожидание заняло около двух часов, что было сущей ерундой, учитывая бесчисленное количество людей, пытающихся увидеть святую. Наконец их проводили в небольшую комнату на первом этаже. Анандамайи Ма сидела на простой деревянной кровати, по обе стороны от нее стояли две женщины-санньяси. В простом белом сари, с сияющими глазами и темными волосами, святая по-прежнему отличалась красотой, хотя ей было за восемьдесят. Комнату наполняли явственно ощутимые мирные вибрации. Войдя, все поклонились; их заранее предупредили, чтобы они не дотрагивались до ног Ма. Склонившись в пранаме, он густо покраснел; неожиданно Анандамайи Ма коснулась его головы, благословляя, а затем достала из стоящей перед ней коробки грецкие орехи, изюм и яблоки и протянула ему. Окружающие онемели: он получил прасад лично от Ма… Тогда он еще не знал, что всякий раз, когда Анандамайи Ма посещала Бенарес, она приглашала его будущего Учителя и щедро угощала самолично приготовленной едой…

Будучи самым младшим из находящихся в комнате, он молчал, и только доктор Арора осмелился нарушить тишину комнаты: «Мать, как я могу добиться прогресса в садхане[69]?» – «Делая, преуспеешь (Karoge to hoga)». И Анандамайи Ма снова погрузилась в трансцендентное состояние.

Эту короткую фразу он воспринял как персональное наставление, Упадеш. Слова запали ему в душу, и в последующие годы он выполнял практику, следуя совету святой – просто продолжая делать.

Позже многие говорили, насколько ему повезло встретить эту хрупкую женщину, одну из величайших святых Индии. И действительно, он был везунчиком.

Вне тела

1979 год оказался чрезвычайно богат на приметы и необъяснимые события. Поиски Гуру продолжались, а пока он пытался делать дыхательные упражнения, которым научился в группе Крия йоги.

Никакой крии члены группы не практиковали, они были единомышленниками, обменивающимися мыслями и идеями, и выполняемые ими йогические техники были скорее подготовительными. Все же он решил поднять дыхательную практику бхастрики на новый уровень, доведя ее до двух тысяч повторений. Обычно он выполнял бхастрики перед медитацией, это успокаивало ум, да и общее состояние было приятным, и он старался его поддерживать.

Тот декабрьский вечер ничем не отличался от других. Около одиннадцати часов он закончил бхастрики и прилег отдохнуть. Едва коснувшись головой подушки, он почувствовал, как тело вознеслось к потолку, причем сначала в воздух поднялись ноги. Это было невероятно. Когда тонкая оболочка отделилась от физической, голова также оторвалась от подушки, и он увидел под собой собственное неподвижное тело. Какая-то крошечная частица логического ума все еще работала. Зная о подобных случаях, он догадался, что вышел из тела. Ощущение оказалось пугающим: он парил у потолка подобно воздушному шару. Изменилась сама природа зрения, в его поле попадало все сразу, на 360 градусов вокруг. Вообще-то чувство было не из приятных: распростертое внизу неподвижное тело было абсолютно беззащитно, и эта уязвимость выглядела жалко. Медленно дрейфуя через соседнюю комнату, он очутился во дворе. Новое видение было по-настоящему волшебным, каждая травинка, каждый листочек на деревьях сияли собственной аурой, предметы мерцали, очерченные контурами яркого света. Изменилось и восприятие времени. Теперь оно было емким, сгущенным, секунды заключали в себе часы, несясь с невероятной скоростью. Вероятно, собаки на веранде почуяли его. Подбежав, большой кобель немецкой овчарки, Джеки, прыгнул ему на грудь, толкнув сильными лапами. Пес просто прошел сквозь его астральное тело, и шок втолкнул его обратно, в физическую оболочку. И к лучшему.

Позже он узнал, что такие путешествия вовсе не безопасны, так как оставленные без присмотра тела могли захватить другие духи. Увидев брошенное имущество, новый жилец мог устроиться в чужом теле, как у себя дома. Иногда в результате подобного внезапного захвата души теряли тела, оставаясь без карт, компасов и знаний астральных обычаев, становясь беженцами, париями астральных джунглей. Никакой демократии в астрале не наблюдалось, единственным тамошним законом была сила мысли, которую чувствовали и признавали все обитатели астрала. Позже он столкнулся со многими племенами и кастами Другой Стороны, и все они жили по кодексу силы сознания. Эта сила была и валютой, и оружием, и защитой. Постепенно он выучил правила и географию нового королевства, но переезжать туда на постоянное проживание не спешил. Ценность тела была слишком высока, чтобы им пренебрегать. Что касается самого выхода из тела, он предпочитал думать о нем, как о путешествии сознания в капсуле призрачного тела. Это определение было красноречивее любого другого термина, так как все эти «ментальные тела», «тонкие тела», «воздушные тела» создавали лишь путаницу. Одно оставалось бесспорным: он парил над собственной оболочкой, а ум оставался ясным и сосредоточенным, подтверждая происходящее.

После этого приключения он по-прежнему продолжал практиковать две тысячи бхастрик каждый вечер. Этот вид йоги он мог выполнять сам, пока не нашел Учителя. Будущее было скрыто, но настоящее более-менее поддавалось управлению. Единственными инструментами для высечения контуров судьбы из невидимой, но осязаемой ткани жизни, были твердость намерения и собственное тело.

Чудеса продолжали происходить без предварительных уведомлений. Однажды его ошеломил необычайный «визуальный эффект», повторившийся лишь спустя годы. После практики, прикрыв напряженные глаза ладонями, он увидел ослепительно сияющее кольцо солнечного цвета, словно образованное разрядом электричества. Солнце, оттененное золотым фоном, было живым и разумным, светящаяся сфера излучала все, из чего состоял мир, и все, что находилось за его пределами: свет Жизни, Знания, вечный покой и бесконечную Истину. Название этого явления было ему неизвестно, и обсудить все это было не с кем.

Отец, Шри Химмат Бахадур Шарма, и мать, Шримати Гьяни Деви

Родители, ранние 1940-е

Мать, Шримати Гьяни Дэви, в возрасте 24 лет, в экипировке для верховой езды

Шайлендра Шарма, 8 месяцев

Шри Гулаб Сингх, дед по отцовской линии

Шайлендра Шарма, 5 лет

После колледжа, 1980

Пури, 1981

Пури

Ашрам

…Новые знакомые из группы Крия йоги часто посещали ашрам Карар в Пури[70], и некоторые даже останавливались там. Их рассказы о жизни в ашраме и впечатления от уроков медитаций придавали некоторую перспективу его смутным представлениям о йоге. Обсуждения, обмен идеями и регулярные дыхательные практики очерчивали общее направление, однако не приближали к цели. Пора было двигаться дальше.

Расспросив об ашраме поподробнее, в марте 1981 года он отправился в Пури. Друзья помогли ему купить билет на поезд до Ориссы, Пури, где он надеялся встретить продвинутых йогинов, изучить Крию, узнать о самадхи и всем остальном, связанном с практикой высшей йоги. Весь бюджет на неопределенное время пребывания в Пури составлял пять рупий.

В то время ашрам находился под руководством ученика и преемника Юктешвара Гири свами Харихарананды. Процедура зачисления была довольно проста: свами посвящал людей в Крию, произнося короткую речь о Крия йоге. Новичкам советовали прислушиваться к вибрациям в чакрах[71] и визуализировать свет, и через некоторое время Бог должен был заявить о Себе. Вместе с другими 30–40 новобранцами он выслушал инструкции, – и жизнь в ашраме началась.

Учение казалось довольно простым. Базовые техники крии давались без пранаямы[72]. Кхечари мудра[73] – (ключевой компонент практики) упоминалась лишь вскользь, и решающая роль этой техники не акцентировалась, практикующие должны были попросту прижимать язык к небу. Он ничего не знал ни о Кхечари, ни о других аспектах практики, и просто следовал указаниям.

Если глава ашрама не был в разъездах, вечером проводилось коллективное занятие. Посвященные садились в ряд перед свами, и тот руководил процессом медитации. Некоторые утверждали, что ощущали неземное блаженство; он не чувствовал ровным счетом ничего и немного стыдился этого.

Неописуемое чувство всезнания, единства, истинного блаженства, испытанное во время первой медитации в июле, не повторялось, сколько бы он ни концентрировался на чакрах или воображаемом свете. Он упорно продолжал практиковать, однако никаких обсуждений не велось, разъяснений больше не давали, а редкие ответы на заданные им вопросы были туманны. Интуитивно он чувствовал: практикам не хватало сути и некой целостности, и продолжал настойчиво искать объяснений. Однажды свами рассердился, одернув его: «Тебе следует больше медитировать!».

Комплекс неполноценности немедленно пустил блеклые корни, и он начал винить себя: «Должно быть, я и вправду идиот, задающий глупые вопросы. Свами прав, я просто недостаточно медитирую…».

До прибытия в ашрам он был убежден: все, кто следуют учению Крия йоги – живые святые, находящиеся в постоянном самадхи. Но через некоторое время его посетило почти трагическое осознание: люди в этом ашраме были лишь искусными ораторами, имеющими самое общее представление о предмете. Некоторые попросту прятались от мирских проблем, маскируя собственные проблемы и комплексы поисками Божественного. Разочарование и неуверенность накапливались, выбранный путь начал казаться тупиковым.

И все же, стараясь придерживаться собственного расписания и рассчитывая на уединение, он стал регулярно медитировать в находящемся в саду храме ашрама. Однажды звучащая неподалеку знакомая песня из болливудского фильма заставила его выглянуть наружу.

««Рук джана нахи» – не останавливайся, если чувствуешьсебя побежденным.Идя по шипам, ты найдешь тень весны,Это твое испытание жизнью,Продолжай идти, ведомый силой своего сердца,О, Путник идущий…»

В Ориссе редко говорили на хинди. Песня была посланием, предназначенным исключительно для него, и он последовал за мелодией. Когда он вошел в турагентство неподалеку, старое радио уже играло следующую композицию. Средних лет владелец-сикх был рад посетителю, пусть даже тот и не был клиентом. Они пожали руки. «У вас изысканный вкус, раз вы слушаете такую песню!» – и ему немедленно предложили чай (сваренный так, как это делали дома), две самосы[74] и даже расгуллу[75]. Позже он не смог припомнить имя этого человека, но дружелюбие хозяина и вкус свежих самос остались в памяти. Песня и теплота гостеприимства подняли настроение. Все это каким-то образом обещало лучшие дни, заверяя, что желания исполнятся.

Буквально на следующий день начались перемены: кто-то упомянул еще один ашрам Крия йоги, располагавшийся неподалеку. Это было полным сюрпризом: значит, в той же традиции существовали и другие ветви? Оказалось, из одной реки изливается множество ручьев, но… все ли ведут к океану?

Ашрам Гуру Дхам, основанный учеником Лахири Махасая, Бхупендранатхом Саньялом Махасая, находился неподалеку. Однажды днем он прошел мимо основанного Шанкарачарьей[76] Говардханского матха[77], свернул несколько раз на узкие улицы и вошел в ворота. Пожилой человек, читавший газету на веранде, спросил, как его зовут и о цели визита. Шайлендранатх Мукерджи был учеником Бхупендранатха Саньяла и йогином, и, возможно, из-за сходства их имен, заинтересовался молодым посетителем. Внимательно выслушав рассказ о карарском ашраме, пожилой йогин вынес вердикт: «То, что ты практикуешь – не настоящая Крия».

Он озадаченно молчал, хотя и не особо удивился, слова лишь подтверждали его собственные подозрения. Увидев его замешательство, Шайлендранатх спросил: «Поверишь ли ты словам самого Лахири Махасая?».

«Конечно, ведь он отец Крия йоги…».

Господин Мукерджи посоветовал ему прочитать комментарии к Гите, написанные Лахири Махасая, и даже дал 110 рупий на покупку книг.

Три тома «Бхагавад Гиты в свете Крия йоги» произвели на него эффект разорвавшейся бомбы. Прочитанное озарило, вдохновило и в то же время глубоко растревожило, информации было предостаточно, и изначальный энтузиазм смешался с разочарованием и раздражением, так как было неясно, где искать эту самую настоящую крию. Практики, описанные Лахири Махасая, радикально отличались от того, чему его «учили» в ашраме. Кто мог гарантировать подлинность учения? Он чувствовал себя обманутым.

Под баньяновым деревом

Не считая личного внутреннего смятения, жизнь в ашраме была вполне комфортна и довольно скучна. Завтрак подавали около 9 часов, после плотного обеда пили чай c закусками. Полуденная сиеста считалась святым делом. В 9 вечера ужин подытоживал ничем не примечательный день, и к 22 часам все укладывались спать. Благодаря богатой углеводами диете обитатели ашрама были довольно упитанными и сонными. Никто не пытался медитировать ночью, да и зачем?

Установив собственное расписание, он медитировал в храме по 8 часов ежедневно, пытаясь освоить техники. Обсудить практику или возможные признаки прогресса было не с кем. Крия была единственным, что его интересовало, но никто в ашраме не мог или не хотел отвечать на его вопросы, поэтому у него было много времени для обдумывания разных идей. Через некоторое время его стала преследовать одна и та же странная мысль. Жизнь была комфортная, питание регулярное, не надо беспокоиться о деньгах и крыше над головой. Но что произойдет, если уйти из ашрама? Сможет ли сила Бога и милость Бабаджи сохранить ему жизнь? Найдется ли кто-то, кто в прямом смысле положит еду ему в рот в доказательство присутствия высших сил в его судьбе?

Эти мысли стали настолько навязчивы, что в последнюю неделю октября он решил испытать себя, судьбу и божественную волю, если таковая вообще существовала. Рано утром он перелез через стену ашрама и зашагал в сторону Конарка вдоль побережья. Скоро Пури осталось позади. Свернув в джунгли, он пошел по небольшой тропинке. С раннего утра до самого заката шел без остановки, не имея ни малейшего представления о пункте назначения.

Пробираясь через все более густые заросли и стараясь не сбиться с едва заметной тропы, он думал: «Я поем, только если кто-то положит еду мне в рот». Лишь чистота эксперимента могла подтвердить связь судьбы смертного и высших сил, управляющих ею.

Солнце на восточном побережье садится рано, и к 5 вечера стало совсем темно. Изнуренный и разбитый, он рухнул под большим баньяновым деревом и немедленно провалился в тяжелый сон без сновидений.

Когда он проснулся, солнце уже стояло высоко. Вдалеке на рисовых полях виднелись фигурки фермеров, но его никто не беспокоил. Мысли или желания отсутствовали. Тело было легким, он не ощущал ни малейшего голода или жажды. Ему было все равно; головокружение и слабость были приятными, на грани туманного расслабленного полузабытья. Большую часть дня он проспал, время текло незаметно.

В сельской местности незнакомцев замечают сразу. Необъятность просторов заостряет зрение деревенских. Вероятно, фермеры с рисовых полей заметили его и рассказали женам. На следующее утро, около 11 часов, насколько он мог определить по расположению солнца, к дереву приблизились несколько женщин, молодых и старых. Они принесли еду в глиняных горшочках, кувшин с водой и поставили все это прямо перед ним. Волна голода и жажды поднялась в нем. Пища прибыла, и он мог есть и пить!

Однако он сдержался: обет был другим. Он поклялся, что поест, только если кто-то положит еду ему прямо в рот. От аромата свежеприготовленной пищи кружилась голова. Он отвернулся. Чудесным образом материализовавшаяся провизия не убеждала. Он должен был удостовериться, что все детали его запроса учтены. Какое-то время женщины посидели рядом, затем ушли.

На следующий день он уже не чувствовал ни собственного тела, ни голода. Дыхание замедлилось, он всматривался в другое измерение. Рисовые поля превратились в медленно колышущиеся мягкие зеленые волны, а далекие деревья меняли цвета и очертания. Около полудня вновь появились женщины, на этот раз их было 25 или 30, точнее сказать он не мог. Словно сквозь густой туман, он наблюдал колышущиеся складки ярких сари, их темные лица озарялись вспышками осторожных, робких улыбок. Короткая борода и усы делали его похожим на садху, простая белая курта-пижама была грязна и изорвана после долгого путешествия через джунгли, однако он не выглядел раненым или больным. Он просто был один в незнакомом месте, и они знали это. Перед ним на землю снова положили банановый лист с едой и поставили глиняный кувшин с водой, и он опять отвернулся. Обет был обетом, кто-то должен положить еду ему прямо в рот.

Среди женщин была девочка лет девяти, одетая в традиционный свадебный наряд, согласно обычаю детских браков Ориссы. Пожилая женщина знаком показала ей подойти ближе, и та опустилась на корточки рядом с ним. Смешав банановое карри с рисом, она нерешительно поднесла еду к его пересохшим губам. Он начал есть. Девочка дала ему еще четыре-пять порций, и он больше не мог и не хотел сдерживать слезы. Дорожки слез появились и на щеках девочки. Оглянувшись на молчаливую группу, он увидел, что женщины беззвучно плакали. Это был момент осознания, навсегда изменивший его жизнь: сострадание было качеством, присущим всем женщинам, оно жило в их сердцах потому, что они были созданы творить, питать и поддерживать жизнь. Они проявляли в себе силу Жизни, и сейчас эта сила властно взывала к нему: «Живи!».

До этого момента он не считал женщин достойными внимания, они жили в параллельном, узком мирке, ограниченном кухонными хлопотами, домашними делами и сплетнями. Сопровождая мать на рынок, он обычно шел на расстоянии, пытаясь отмежеваться от этой мелкой, ограниченной женской вселенной. Но теперь, в трудную минуту, лишь женщины пришли на помощь. Он был для них никем, безродным и неизвестным чужаком, и тем не менее, они проявили сострадание. С иссеченными работой руками, быстрыми улыбками и приглушенными голосами, женщины излучали подлинную первозданность любви. Обостренные эмоции открыли новую странную способность: ему не нужно было больше смотреть вокруг, он видел и чувствовал сердцем все сразу. Запах жаркой полуденной земли и теплой травы, вкус еды и аромат детских волос стали резкими и опьяняющими. Жестом благословения он положил руку на голову девочки; она сидела неподвижно. Женщины стали негромко петь бхаджаны на языке Ориссы, слезы высохли. Примерно через час, одна за другой, женщины начали простираться перед ним, прощаясь, и он снова коснулся головы маленькой невесты. Потом все ушли.

Запрос был услышан, на него ответили. Какая бы сила ни приняла облик деревенских женщин, она явно проявила волю и присутствие. Ни малейшего волнения он не испытывал, только благодарность и тихое блаженство. Отпив воды, он задремал, а под вечер отправился обратно в Пури. Через несколько часов джунгли остались позади, яркий лунный свет освещал побережье, и дорогу было хорошо видно. Он шагал уверенно, переполненный невыразимым знанием о том, что настоящий зов души всегда получит ответ. На рассвете он перепрыгнул через стену ашрама и, войдя в свою комнату, рухнул на кровать. Снов он не видел, но продолжал чувствовать под собой тепло земли.