Пробуждающий

Остальная часть поездки прошла без происшествий. Главаря бандитов сопроводили в больницу, а его самого довезли до дома. Приключение было скорее тревожным и будоражащим, но в тот день он увидел нечто уникальное: силу человеческой воли, рассекающую волю других, словно нож, проходящий через мягкое масло. Волю, создающую и человека, и его репутацию.

…В архиве районного полицейского отделения Бхинды до сих пор хранится потрепанная папка с документами. Пожелтевшие от времени страницы досье сухо констатируют, что Мохар Сингх был «безжалостным, жестоким и закоренелым преступником, которому было предъявлено обвинение в 325 преступлениях, в том числе в 85 убийствах». Отбыв в тюрьме восемь лет, бывший бандит стал председателем поддерживаемого партией БДП[47] муниципалитета Нагар в своем родном городе Махегаон, но политику так и не полюбил. В газетном интервью он открыто говорил: «Я понял, что есть гораздо большие преступники – политики». В 2020 году человек, который мог разогнать толпу пустым стаканом, умер в возрасте 92 лет.

…Читая о смерти Мохар Сингха, он вспомнил вкус паана, перепуганную толпу и торжествующий смех разбойника. По кармическим законам, забравших человеческие жизни должен судить астральный суд, но ему почему-то казалось, что дух Мохар Сингха был настолько силен, что мог выдержать любой приговор, даже астральный.

Прошлые жизни. Махадев

В индуизме традиция сбривать первые волосы ребенка очень важна, почти обязательна. Церемония мундан – один из 16 ритуалов очищения, известных как Шодаша Самскара. Считается, что ритуал избавляет ребенка от всего негатива прошлой жизни и способствует умственному и духовному развитию, ведь волосы, с которыми родился ребенок, хранят кармические воспоминания, поэтому их лучше быстро удалить. Если их не срезать, ребенок может не «принять» «новых» родителей. Повторяющиеся воспоминания маленьких детей о странных местах, именах или событиях обычно воспринимаются как память о прошлой жизни. Порой эти вспышки воспоминаний причиняют беспокойство и должны быть «исцелены».

Существует поверье, что, если посадить ребенка на гончарный круг и вращать против часовой стрелки семь или одиннадцать раз, воспоминания о прошлых жизнях будут стерты. И тогда все опыты прежних воплощений, вместе с привязанностями, болью, желаниями и ментальными отпечатками не окажут тормозящего воздействия на развитие души в нынешней жизни.

Церемония Мундан состоялась, когда ему было три или четыре месяца, не слишком рано и не чересчур поздно. Никаких признаков связи с прошлым он не обнаруживал, но с пяти лет постоянно повторял два слова (или имени): Бартоли и Мартоли, и никто не знал, что они означают. Играя с собаками, он давал им эти имена; слова были абракадаброй, волшебными кодами, таинственными мантрами из прошлого (или будущего). В Гуджарате, Одиссе и Уттаракханде существовало несколько небольших деревень с такими названиями, но искать какие-либо зацепки или исследовать возможные связи никто не собирался.

Примерно в том же возрасте он заявил, что будет писать книги, когда вырастет. О чем будут эти будущие произведения, сказать затруднялся. Наверное, комиксы, поскольку представить, что его сможет заинтересовать какой-то другой жанр, он не мог. Также он сообщал всем интересующимся, что будет жить в огромном доме, похожем на дворец и окруженным стеной, где неподалеку будут три строения и пруд со ступенями. И еще там будут люди, много людей. На протяжении следующих 3–4 лет, во время семейных праздников, он рассказывал гостям о будущих дворцах… Нет, он не утверждал, что станет королем, так как уже был полноправным владельцем этого места. Сказать, где именно расположен этот дворец и по какому делу к нему будут приходить посетители, он не мог, но уверенность в том, что это случится, была непоколебима. Удивляясь размаху детского воображения, взрослые улыбались, и, конечно же, никто не воспринимал эти истории всерьез. Но он был непреклонен. Кусочки мозаики будущего были настолько реальны, что он считал ниже своего достоинства доказывать очевидное.

Иногда к его дяде, известному врачу-аюрведисту, приходили садху, и время от времени дядя сам навещал этих аскетов – и брал его с собой. Садху частенько курили чиллумы[48], набитые не табаком или гашишем, а какими-то аюрведическими травами. Однажды, когда ему было восемь или девять лет, один садху дал ему почистить трубку. Гладкая керамическая трубка легла в ладонь так естественно, будто он держал ее раньше. Странное ощущение охватило его, словно что-то изнутри нашептывало: «Это было частью твоей жизни, помнишь?».

А еще был эффект огня. С раннего возраста, всякий раз, когда он сидел перед огнем, ум становился пустым, сосредоточенным только на танцующем пламени, и лишь непроизвольные движения полузакрытых глаз вторили этому танцу. Такой транс мог продолжаться часами. В этом не было ничего уникального, поскольку любой человек происходит от собирателей и охотников, издавна подвластных гипнотической силе древнейшего из богов, Огня. И все же… Сценарий каждой судьбы пишется до рождения тела. Подсознательно и сознательно, он знал о предстоящем пути, и о том, кем был. Но слов, чтобы выразить это, не было. Кроме того, делиться этими чувствами и мыслями с кем-то означало стать уязвимым, излишне открытым. К десяти годам он прекратил упоминать дворцы, посетителей и будущие книги. Все это было слишком личным.

Летом 1971 года ему исполнилось 14, и вся семья отправилась на отдых в Гималаи. Жена старшего брата была принцессой Джамнагара, и ее семье принадлежало поместье Девалдхар недалеко от Багешвара, куда они и были приглашены.

Гималайский хребет, увенчанный двумя величественными вершинами, Тришулом и Нанда Деви, был хорошо виден на километры вокруг, и от этой панорамы перехватывало дыхание. Верхняя терраса большого дома занимала почти 300 акров яблоневых садов; идиллический, живописный вид обрамляли далекие снежные вершины. Обычно он поднимался на верхний ярус фруктового амбара, и часами наслаждался потрясающими видами. По утрам Гималаи становились золотыми, а в сумерках окунались в красновато-золотистый жидкий янтарь заката – фантастическое зрелище. Волшебное время, проведенное в поместье, пролетело незаметно: семья готовилась возвращаться в Гвалиор, а он уже чувствовал ностальгию по этому месту.

Однажды после обеда он вышел на террасу. И, взглянув на уже привычные силуэты вершин, вдруг понял, что смотрит на Самого Господа Шиву. Одной ногой Махадев[49] наступал на пик Нанда Деви, другой попирал Тришул. Зажмурившись, он потряс головой. Когда открыл глаза, спутанные пряди волос Шивы рассыпались по небу, как пламя. Бедра Махадева опоясывала белая тигровая шкура, и гирлянда черепов на Его шее слегка сместилась от движения правой руки. Сжимая золотой трезубец, Махадев смотрел прямо на него; третий глаз божества был закрыт.

Видение возымело страннейший эффект: он почувствовал, что какая-то сила тянет его к Шиве, что он вот-вот достигнет вершин, на которых стоял Владыка Вселенной. А затем наваждение исчезло. Была ли это игра воображения? Трудно сказать. Им овладело чувство беспокойства, будто ему необходимо немедленно действовать. Однако ничего не оставалось, как загрузиться вместе с членами семьи в машину и вернуться к мирской жизни.

Три месяца спустя необычное видение повторилось. В тот день, вернувшись из школы, он машинально пообедал и прилег на кровать у себя в комнате, рассматривая новый комикс. Рассеянно перелистывая страницы, он вдруг увидел ту же яркую картину – над Гималаями возвышался Шива – и это видение продлилось около минуты. Сев на кровати, он намеревался немедленно вернуться в Багешвар, уверенный, что Шива ожидает его. Но объяснить все это взрослым было невозможно, и порыв пришлось подавить.

Как показали дальнейшие события, ему не нужно было устремляться к стопам Махадева. Спустя 25 лет Разрушитель придет к нему сам, и в этот раз бедра Повелителя Вселенной будут обернуты кожей слона, третий глаз будет полуоткрыт, и пот разгоряченного Божества коснется его собственной кожи, навсегда оставив невидимую метку.

Благословения и проклятия

У его дяди, известного аюрведического врача, было много интересных знакомых и посетителей. Один из них, Шрадхананд Брахмачари[50], был учеником известнейшего гуру из Тара Питха, мистического тантрического смашана Бенгалии. Помимо того, что сам он являлся реализованным тантриком, Шрадхананд мастерски рассказывал истории, которых у него было множество.

Годы спустя, после многих путешествий, рассказов и встреч с разными садху, соединив все узнанное воедино, он пришел к выводу, что все религии ничто иное как пересказанные легенды, выросшие из магии и заклинаний. Но тогда, будучи девятиклассником, он слушал рассказы взрослых с широко открытыми глазами и колотящимся сердцем.

Однажды Шрадхананд рассказал о ритуале, посвященном Хануману[51] и дающем великую мудрость и необычные способности. История была прямиком из сундука с мрачными сказками. Подготовка к этой пудже довольно сложная, и те немногие, кому удалось успешно провести ритуал, не были обычными людьми. Только опытные агхори[52] и тантрики могли выполнить его правильно, соблюдая меры безопасности. Если что-то шло не так, последствия были необратимыми и смертоносными. Эта пуджа не предназначалась для простолюдинов, только короли (а позже и крупные политики) могли поставить задачу такого рода. Полученный дар мог наделить человека экстраординарной способностью запускать или оборачивать вспять цепь крупномасштабных событий.

Один из основных компонентов ритуала – толстая лепешка, называемая попросту «сладкое роти[53]», которую готовили из специально отобранной муки. Расстилали ткань, насыпали в нее непросеянную муку и ингредиенты; тесто месили на весу, чтобы оно не соприкасалось с твердой поверхностью (землей). А затем выпекали на открытом огне… Далее следовали различные обряды, завершавшиеся призывом Ханумана. Если все сделано правильно, Он появлялся и даровал желаемое.

Шрадхананд Брахмачари заявлял, что однажды успешно провел ритуал, но никогда не уточнял цель и что было обретено в результате.

Главное условие успешного подношения – бхикша, которую давали представители трех разных каст. В русском языке нет термина, близкого к понятию «бхикша»; в приблизительном переводе это нечто, отданное добровольно. Бхикша для этого ритуала (он не имел названия и был известен как «ТА САМАЯ пуджа Хануману») состояла из трех порций муки для лепешки, взятых у евнуха, подметальщика и проститутки.

Первую часть муки мог дать только хиджра – человек, чья природа не была однозначно ни мужской, ни женской. И он должен был дать муку добровольно. Благословение хиджр дарует процветание, поэтому их по традиции приглашают на различные праздники. Однако подобные благословения должны идти от сердца, и поэтому случаются крайне редко.

Вторую порцию муки должен дать тот, кто строго следовал дхарме[54] своей касты. Считается, что подметальщики-бханги до сих пор живут по законам дхармы. Они никогда не станут есть на чужой веранде или на чьей-либо территории; по традиции они принимают пищу на улице. Но если подметальщик примет приглашение поесть в доме или во дворе человека, к которому испытывает расположение, тот может рассчитывать на процветание и благополучие.

Последнюю часть муки должна дать женщина, которая никогда не думала о мужчине (в романтическом, эротическим смысле). Поэтому муку берут из дома проститутки, в чьей жизни нет никакого «особенного мужчины».

Годы спустя Гуру сказал ему: «Всегда с уважением относись к проституткам, евнухам и подметальщикам, все они обладают особыми силами». Хорошие манеры вообще полезны, но с представителями этих трех каст, а также с йогами и садху, рекомендуется вести себя особенно уважительно. Никогда не знаешь, кем эти люди являются на самом деле; среди них могут жить могущественные существа, как много раз подтверждала история.

Сердечное благословение проститутки может изменить жизнь. Взять хотя бы историю Вивекананды. Нарендранатх Датта, известный как свами Вивекананда, был приглашен Махараджей Аджит Сингхом Бахадуром, правителем княжества Кетри в Раджастане. Хотя версии этой истории разнятся, некоторые утверждают, что случай произошел при дворе правителя Джайпура. Так или иначе, рассказывают, что в Розовом городе был организован фестиваль танцев, и туда пригласили несколько проституток в качестве певиц и танцовщиц. Узнав о присутствии секс-работниц, Вивекананда отказался прийти на праздник. Говорили, что он заперся у себя в комнате. В любом случае, выказал негодование и отвращение, и одна из жриц любви это заметила.

Она запела бхаджан, поэму великого Сурдаса: «Я такая, какой сотворил меня Господь; нет моей вины в том, что я продаюсь за деньги…». Дальше пелось, что мирское не коснется того, чья добродетель велика. Иносказательно, словами этой песни, женщина спрашивала, почему же он, санньяси[55], боится ее. Вивекананда был тронут до слез. Встав на колени, он коснулся стоп женщины: «Ма, прошу, прости меня и благослови!». Она так и сделала. После этого небольшого эпизода жизнь Вивекананды сильно изменилась, и сегодня его почитают как легендарную личность.

Гуру добавил тогда: «Благословение проститутки сильно отличается от благословения духовных лидеров, которые сегодня больше политики, чем святые… Проститутки благороднее и честнее».

Другая услышанная в доме дяди история была связана с именем Трайланга Свами, знаменитого святого из Бенареса и друга Лахири Махасая[56]. Однажды, когда в Бенаресе случилось сильнейшее наводнение, жители стали опасаться, что ярость Ганги смоет вечный город с лица земли. Король Бенареса лично отправился к Трайлангу Свами[57], которого считали живым воплощением Шивы. Святой сказал: «Найдите женщину, никогда не помышлявшую о мужчине. Она должна произнести такие слова: «Я, никогда не желавшая мужчину, прошу тебя, о Мать Ганга, уйми свой гнев!»» – и это должно остановить наводнение. Дело было не в чистоте помыслов, а в абсолютной честности.

Правитель Бенареса объявил поиски женщины, готовую выполнить эту миссию, но добровольцев не нашлось. Такой поступок мог иметь последствия: из-за малейшей тени сомнения заклинание могло не сработать, а ночные бабочки ценят репутацию. В отчаянии правитель Бенареса снова обратился к Трайлангу Свами, и тот пообещал посодействовать поискам лично. Поблизости от базара Чаук, в квартале красных фонарей, жила очень старая представительница древнейшей профессии. Трайланг Свами рассказал ей о просьбе короля, и старуха заплакала: «Я всего лишь ранди, проститутка… Как я могу взять на себя такую ответственность…». Трайланг Свами настаивал: «Мать, прошу, помоги городу!». В паланкине старую женщину отнесли к реке, и какое-то время она стояла молча, глядя на бурные воды цвета чая с молоком. На тот момент ей было больше девяноста лет, она не была такой же древней, как эта река и этот город, но достаточно пожившей, чтобы знать свою судьбу.

Обратившись к реке, она медленно произнесла нужные слова – и вода начала уходить, словно где-то на дне вытащили гигантскую пробку. Старая женщина расправила складки своего сари, а потом осела на землю. Она была мертва. Миссия была рискованной с самого начала, однако жизнь проститутки никого особо не заботила. Заклинание сработало, и жившая в хрупком женском теле Шакти смогла усмирить ярость великой реки. В теле, которое покупали столько раз, обитала душа, обладающая особой силой. Если проститутка проклянет кого-то по-настоящему, снять проклятие практически невозможно, оно будет иметь долгосрочный эффект. Как и благословение. На сильнейшие эмоции способны лишь те, кто знают истинное лицо человечества – отвергнутые, презираемые, гонимые. Искренние чувства так называемых «падших» подобны удару молнии.

В какой-то момент его дядя помог Шрадхананду Брахмачари снять комнату в районе, где жили в основном люди низших каст. Шрадхананд Брахмачари получил работу в аптеке. В том районе он был белой вороной и держался в тени, стараясь особо не высовываться. Но однажды его навестил друг-санньяси, музыкант. Неизвестно, что в тот день пришло в голову Шрадхананде, однако он попросил: «Свамиджи, сыграй на фисгармонии, а я станцую». Когда санньяси стал танцевать… скажем так, это привлекло нежелательное внимание. Люди собрались вокруг и глазели на них так, словно те были стриптизерами, танцующими у шеста.

На следующий день, когда Шрадхананд отправился в уборную (места общего пользования были в том доме общими в буквальном смысле), соседи принялись издеваться над ним: «Ты что, евнух? Танцуешь, как девчонка!». И даже попытались сорвать с него одежду… Придя в бешенство, он начал читать анустхан, тантрическое проклятье, включающее Маран мантру – призыв смерти. В течение недели незадачливые шутники умерли одинаково страшной смертью: в туалете у них начиналось кровотечение, которое невозможно было остановить. Все восемь человек умерли, один за другим.

Узнав об этом, дядя понял источник и причину массовых смертей и отправился увещевать Шрадхананда Брахмачари: «Ты же санньяси, ты должен прощать людей. Это недостойно тебя, пожалуйста, не делай этого…». Возможно, просьбы сработали, так как смерти в доме прекратились. Но сам Шрадхананд Брахмачари сильно заболел.

Однажды двоюродный брат, который приносил больному еду, взял его с собой. Полностью обнаженный санньяси лежал на кровати, не в состоянии даже укрыться простыней. Там, где ткань прикасалась к коже, Шрадхананда Брахмачари пронзала страшная боль, словно его жалили скорпионы. Видеть эту агонию было невыносимо, однако врачи оказались бессильны и не могли облегчить страданий больного. На теле не было ни волдырей, ни укусов, но при малейшем прикосновении бедняга кричал от боли. Это продолжалось два или три месяца, пока Шрадхананд Брахмачари не скончался; под конец он не мог даже плакать. Возможно, такова была расплата за те смерти.

…Начав свое духовное путешествие, он постепенно узнавал, что настоящие тантрические ритуалы никогда не должны использоваться во вред. Раскаленный меч Тантры следовало хранить в ледяных ножнах контролируемого разума, так как эти силы могли вызвать неконтролируемый гнев. Проклятья бумерангом возвращались к тем, кто их насылал, принося лишь несчастья. Но жадность и ненависть обычно делают людей безрассудными. Несмотря на то, что Индия – страна дхармы, в ней полно тех, кто используют абхичару, черную магию, будто никогда не слышали о законах кармы.

Конечно же, тантрики, выполняющие ритуалы за деньги, несут ответственность за умышленно причиненный вред. Но их клиенты, те, кто заказывают проведение ритуалов, взваливают на себя еще большую ответственность, инициируя подобные обряды. Тантра всегда предназначалась для мудрых. Применение этого знания в дурных целях гарантирует неизбежность вкушения созревших плодов кармы.

Для понимания этих законов не требовалось никакого специального посвящения, нужно было только внимание к течению жизни вокруг. Несмотря на юный возраст, он постигал искусство различения довольно быстро.

Брат Хануман

С Лалмани Шармой они были друзьями по колледжу. Обоим было по пятнадцать лет, и они могли болтать часами, в основном о богах, мифах и истории. Как-то Лалмани упомянул, что его отец видел Ханумана собственными глазами. Это было так интригующе, что он настоял на встрече с господином Шармой, и однажды приехал к ним в гости, проделав путь в пятнадцать километров.

Отец Лалмани, отставной офицер, встретил его радушно. После приветственного обмена любезностями он вежливо осведомился о «случае с Хануманом», и господин Шарма начал рассказ. Когда он служил в штате Мадхья-Прадеш, в Сагаре, его детей отвозили в школу на конной повозке. Каждый день кучер-тонгавалла забирал их и привозил из школы обратно, и все называли этого человека «Мастером». Было известно, что тот поклонялся Хануману, но не выставлял этого напоказ, об этом просто все знали. Отец Лалмани был убежденным атеистом и критиком любых религий. Каждый раз, когда Мастер привозил детей домой, офицер Шарма угощал его чаем вприкуску с антирелигиозной лекцией. В течение нескольких часов он убеждал Мастера, что его вера – просто невежество: «Только полный идиот поклоняется обезьяне, в этом нет никакой логики…».

Мастер терпеливо слушал, попивая чай и никогда не пытаясь спорить с оратором. Ритуал продолжался почти два года. Когда настало время перевода по службе, и отец Лалмани готовился покинуть город, Мастер внезапно обратился к нему: «Сэр, вы постоянно критикуете Божество, которому я поклоняюсь. Вы поверите в Его существование, если увидите Его своими глазами?».

Господин Шарма рассмеялся: «Это невозможно, потому что это просто игра твоего воспаленного воображения».

«Прошу, присоединяйтесь к нам в день полнолуния. Мы вместе с двумя другими преданными будем призывать Ханумана. Если Он решит появиться, вы убедитесь в этом сами. Но есть одно условие – вам придется соблюдать молчание…».

Посчитав предстоящую экспедицию розыгрышем, господин Шарма принял приглашение. В назначенный день их небольшая группа отправилась в горы, прихватив около десяти килограммов сладостей, цветов и других принадлежностей для ритуала. Остановившись в ничем не примечательном месте, спутники господина Шармы стали готовить площадку для ритуала, а он сам сел неподалеку, рассеянно глядя на холмы. Поездка начинала казаться ему бессмысленной, хотя панорама была чудесной, а легкий ветерок освежал и успокаивал.

Коровий навоз уложили в форме квадрата, поверх выложили чоукпурану[58] с цветными узорами, сверху поместили сладости и цветы. Когда все было готово, Мастер сказал: «Теперь сидите тихо, я призову Дада». Так он называл Ханумана – «старший брат».

Церемония длилась около получаса, когда внезапно вспышка света ослепила их: прямо в центре ритуального алтаря стоял Хануман. Мощная высокая фигура излучала ярко-белый неоновый свет, но черты лица божества были неразличимы из-за сияния. Сжимая булаву, Хануман обратился к Мастеру: «Чего ты хочешь?».

«Дада, прости, что побеспокоил тебя, но у этих твоих преданных есть некоторые проблемы. У одного из них с рождения умственно отсталый сын, а другой совсем бездетен…».

«С этого момента у мальчика начнется улучшение. У другого родится двое детей». Голос Ханумана шел со всех сторон одновременно, будто отражался от стен невидимого жестяного купола. Определить тембр голоса было невозможно, и неясно было, мужской это был голос или женский. Несмотря на изумление, господин Шарма все еще был уверен, что происходящее – инсценировка. Он воскликнул: «У меня вопрос! Если такие могущественные боги, как ты, существуют, тогда почему в мире столько страданий?».

Хануман ответил: «Люди пожинают результаты собственных карм, Боги никогда не вмешиваются в кармические циклы людей. Ваши дела нас не интересуют». Очевидно, некоторые исключения все же были, поскольку сам Хануман только что одарил преданных своей милостью.

Мастер шепнул господину Шарме, чтобы тот замолчал, и поблагодарил Ханумана: «Дада, мы так благодарны, что ты явился. Пожалуйста, продолжай оказывать нам милость и дарить благословения, и явись снова, когда я призову тебя».

Раздался звук, похожий на хлопок, словно его вызвал резкий порыв ветра, пронёсшийся над их головами, и вместе с этим «сверхзвуковым» эффектом все следы ритуальных приношений (сладости, цветы, коровий навоз) исчезли, как и высокая фигура в центре импровизированного алтаря.

В город возвращались в молчании. Увиденное не убедило господина Шарму, и на следующий день он вернулся на место происшествия с увеличительным стеклом, однако не нашел ничего интересного.

Некоторое время спустя его перевели в другой город. Зрение его начало быстро ухудшаться, и пришлось носить очки с толстыми стеклами, но даже в них он вынужден был подносить предметы к глазам, чтобы рассмотреть их. Вскоре ему пришлось уйти в отставку.

Возможно, той ночью в горах он подвергся воздействию слишком сильных энергий, или потеря зрения стала результатом нарушения предписанного молчания. А может, это была просто наследственная предрасположенность, без какой-либо мистики.

После случившегося господин Шарма не почувствовал никаких духовных трансформаций и все так же не верил в существование божественных сил. Подобные мысли стали бы признанием существования чего-то неизвестного и могли разрушить тщательно выстроенную и отлаженную систему его убеждений и жизненных координат.

И все же, после выхода на пенсию господин Шарма начал испытывать странные приливы ностальгии. Иногда он чувствовал потребность снова поговорить с Мастером. Нет, он не собирался обсуждать религию, его отношение к ней не смягчилось. Он просто хотел снова выпить с кучером чаю и пообщаться на отвлеченные темы.

Приехав в Сагар, он навел справки. Оказалось, и Мастер, и те двое преданных умерли. Но умственное развитие сына одного из них значительно улучшилось, а у бездетного родилось двое детей, мальчик и девочка.