Пустой Сосуд

Обратная дорога казалась такой длинной, что Эши уже и не надеялся вернуться хотя бы к закату. Ещё и верблюд упрямился: животное то и дело вставало, многозначительно мотая головой в сторону груза за спиной. Плантатор тянул поводья, а двугорбый лишь недовольно фырчал. Лишь потоптав песок копытами, он обретал силы для следующего рывка.

Когда-то – когда обозов было несколько, а водил их сам Брейхи Бенезил – дорога давалась куда легче. Не только потому, что верблюды ещё не успели одряхлеть. Раньше весь путь от центральных улиц Ашмазира до плантаций оставался устлан крепкими, плотно подогнанными плитами. По ним легко шагали животные и люди, а колёсам негде было завязнуть. Цари старой Ашмазиры не жалели камня, хоть и добыть в округе его было негде: оставалось лишь выменивать валуны у субихаров, а потом обтёсывать их в городе.

С приходом Альдеварра изменились не только флаги, и дорога в город заставила Эши это принять, ещё когда из неё пропали первые плиты, а менять их никто не собирался. Каждую ночь выкорчёвывали новые камни, а законники разводили руками. Со временем плит стало меньше, чем оазисов в знойной пустыне вокруг Ашмазиры.

Эши вдруг остановился так резко, что удивился даже неподатливый верблюд. Под вздохи животного он осмотрелся, но взгляд наткнулся лишь на одинокого всадника, который ехал навстречу и был ещё далеко, шагах в восьмидесяти. Нет, причиной его беспокойства был не этот понурый амшазирец, замотанный в белую повязку. Эши готов был поклясться, что слышал шаги за скрипом колёс и топотом верблюда. И они затихли, стоило ему остановиться.

Плантатор потянулся к козлам и запустил руку под хлопковое покрывало, что лежало там. Копьё он взять не мог – любое подобие оружия привлекло бы законников, особенно, в такой день, когда город взволновался из-за Великого Змея. Но оставаться без защиты было глупо, и Эши всё равно хранил под складками серого хлопка старый охотничий нож.

Гнутое, похоже на крюк, лезвие стремительно ржавело. Скорее всего, и тупилось со страшной скоростью, но так Эши было спокойнее. Если ножа не хватит, он всегда успеет перейти на кулаки.

Плантатор присел, согнув колени, и медленно продвигался вдоль верблюжьих копыт, надеясь лишь, что усталое животное не решится обрушить одно из них ему на голову ради шутки или мести за утомительный день. Он заглянул под телегу сквозь прогалы между спицами и увидел две ноги в сношенных сандалиях. Словно учуяв его взгляд, ступни взмыли в воздух и пропали. Телега закачалась под весом преследователя.

– Выходи, – потребовал Эши, выпрямляясь.

Он поднёс нож к лицу, но всё равно не успел среагировать. Чья-то тень выросла среди папируса на телеге, закрыла на мгновение солнце и грузно приземлилась за спиной. Эши провернулся на подошвах, и тут же ударился о борт повозки. Тень сжала его запястья, прибила руки к хлипким деревяшкам.

Теперь Эши смог разглядеть своего преследователя. Те же слипшиеся от грязи волосы, та же клочковатая борода и ухмылка на вытянутом лице. Но волновали его только глаза: широкие, со светло-коричневым разливом вокруг зияющих зрачков. Глаза, что улыбались так же, как четыре года назад.

– Руй? – сдавленно проговорил Эши.

Преследователь отпустил его руки, отошёл на несколько шагов и загоготал. Лицо, фигура, даже взгляд – всё это могло поменяться с годами, но смех… Смех старшего брата звучал всегда одинаково.

– И чего ты гоняешь туда-сюда свой папирус? – с издёвкой спросил Руй. – Эй-эй!

Брат попятился, когда Эши вскинул крючковатый нож. Ржавое лезвие, напоминавшее коготь стервятника, зависло перед его лицом, заставляя шагать всё дальше назад.

– Что ты сделаешь? – сквозь зубы спросил Эши.

– Слушай, давно мы не виделись, понимаю, – медленно говорил Руй, не сводя глаз с ножа.

– И не должны видеться, – кивнул плантатор. – Ты изгнан.

Законы Ашмазиры всегда были однозначны для тех, кто признавался негодным для жизни у вод священного озера: ступить на земли царства они могли лишь после смерти, чтобы дух их упал в пасть Шепзириара. В случае Руя, приговор вынесли не власти, а его собственные родители. Страшнее только вердикт Великого Змея.

– Так ты не ори, и никто не узнает, – попросил Руй, пригнувшись и понизив голос.

– Объясняй, что ты тут делаешь, – требовал Эши. Кончик ножа следовал за братом, как бы тот ни старался уйти в сторону.

– Мы можем поговорить у тебя, под крышей? Жарко же!

– Нет.

Эши помнил брата улыбчивым: настолько, что уже к двадцати пяти по его лицу поползли неизгладимые морщины. Теперь знакомые щёки и скулы спрятались за спутанными зарослями бороды. Руй напоминал тех бедняков, что сидели под расписными стенами храма, протянув изъеденные язвами ладони.

– Братишка, – он тяжело вздохнул. – Я знаю этот твой взгляд. У отца был такой же, когда на рынке что-то не удавалось.

– Нихера ты не знаешь, – Эши ругнулся, опустил нож и потянулся к поводьям.

Он надеялся, что верблюд достаточно отдохнул.

– Знаю-знаю, – не отставал Руй. – Это взгляд называется «моим детям нечего жрать, сволочи вы все».

– Повторяю, – Эши уже подумывал о том, чтобы залезть на козлы, но тогда животное свалится быстрее, чем пройдёт полпути до дома. – Ты не знаешь ничего. Не имеешь права знать, потому что тебя изгнали.

– Да ну? – брат осмелел и схватил его за рукав. Эши попытался вскинуть руку с ножом, но Руй ловко перехватил её и вывернул ржавое оружие из ослабевших пальцев. – Не говори, что забыл, почему отец меня изгнал!

– Я не забыл, – Эши растирал саднящее запястье. – Из-за твоих ошибок.

– Из-за наших ошибок, – Руй выставил грязный палец с чёрной полоской под ногтем. – А ошибся в итоге он сам, потому всё стало только хуже. Майш… Да Змей бы её пожрал! Надо было оставить её в той башне.

– Пошёл ты, – Эши потянул верблюда за собой, но Руй грубо перехватил поводья.

– Братишка, я в городе ещё с сезона ветров, – голос брата смягчился. – Я не хотел показываться, правда. Но я вижу, как тебе херово, и хочу помочь, позволь мне! Ради твоей семьи хотя бы, они же и мне родные!

– Ты их даже не знаешь, – огрызнулся Эши, глядя на струйку песка, что тянулась над дорогой к дому. – А от твоей помощи только хуже, всегда так было.

– Хуже уже не будет, – Руй вздохнул. – У меня есть, чем выручить вас, есть деньги!

– Так давай! – воскликнул Эши, сотрясая кулаки. – Давай их сюда, раз есть! С тебя должок, забыл?

– Не здесь, – брат опять зашептал. Он подошёл совсем близко и приобнял дрожащего от гнева Эши. – Я сейчас обитаю в Зан-ар-Думе, там есть одна дыра под названием «Скорпионово Жало». Приходи, как успокоишься: выпьем раяхи, поговорим. Мы же семья, как никак!

Эши не смог сдержать смех. Радостно ему не было: напротив, так рвались изнутри, распирая грудь, годы нестерпимой боли. Лучше бы брат оказался призраком, ведь иначе получалось, что он ничуть не изменился.

– Понятно, Руй, – проговорил плантатор, возвращая поводья из его рук. – Опять не всё так просто, да? Опять придётся «кое-что перетереть», «кое-куда прошвырнуться» и «кое-кого побить»? Да пошёл ты.

– Просто поговорим, Эши! – крикнул он вслед, когда колёса повозки уже заскрипели в песчаных наносах. – Просто поговорим, пожалуйста!

Остаток дня напоминал сон, какие приходят во время лихорадки. Знакомые образы плыли мимо Эши, но сам он лишь изредка выныривал из болезненных мыслей и с трудом понимал, что происходит. Он всё ещё чувствовал запах брата: эту смесь пота, грязи и курительного листа. Эши слышал его голос, его дешёвые попытки искушения. А пальцы, будто не прошло четырёх лет, опять слипались от крови Майш.

Глава 2

Четырьмя годами ранее

– Эши, быстрее! – требовал Руй, не оглядываясь.

Старший брат уже вырвался далеко вперёд. Его затылок с собранными в хвост волосами удалялся всё быстрее, как Эши ни старался поспевать. Его ноги вязли, песок набивался в сандалии и хрустел на зубах. Парень не мог отдышаться, а бёдра каменели от усталости.

Кровь была повсюду: склеивала пальцы на руках, отдавала горечью на губах и вымачивала одежду. Жилетка Эши потяжелела, ему захотелось её снять, но Руй запретил так делать.

Он всё понимал. Не просто так братья рвались наперерез пескам в ночной пустыне к северу от озера Ашамази. Дорога осталась далеко слева, и Эши иногда видел её редкие огоньки. Некоторые из них двигались: то были редкие патрули законников. Хватит и одного, чтобы эта ночь закончилась в тесной клетке на одном из постов. Эши и думать не хотел о том, что их могут казнить. Ему даже двадцати не исполнилось, и так многого ещё нужно было достичь…

– Да не отставай ты, дурень! – Руй вернулся за ним и потянул за запястье.

Кровь с его ладоней и рук Эши смешалась и захлюпала. Как разваленная повозка, он тащился за старшим братом, пока песок не сменился влажной порослью у самого берега. Пригнувшись, они пробирались через раскидистые кустарники. Листья их были такими острыми, что неосторожное касание могло рассечь лицо или поднятые над головой руки, но то стало бы меньшей из проблем этой ночи.

Мысли Эши не поспевали за ногами. Он раз за разом возвращался в осыпающуюся башню к северу от Ашмазира. Её сигнальный огонь уже давно потух, а внутри не было ничего, кроме помёта шакалов и старых птичьих гнёзд. А ещё – залитого кровью тела Майш. Эши надул щёки и сглотнул подступившую к горлу тошноту.

– Руй, надо забрать её, – промолвил он, когда особо длинная полоса зарослей осталась позади.

Брат вывернул шею и вскинул ладонь, готовя размашистую оплеуху для младшего. Он остановился в последний миг, крепко прикусил губу и выругался. Эши понял, что они уже добрались до края плантации Бенезилов. Отец не успел обнести новые насаждения оградкой, хотя обещал матери ещё с жаркого сезона. Крайние ряды папируса с шелестом покачивались на ночном ветру: обычно приятный вид родного удела заставил нутро Эши похолодеть.

– Руй, – твердил он. – Не надо её там оставлять, не надо!

– Придурок, – зашипел брат. – Мы только хуже сделаем, если вернёмся!

– Если её найдут…

– Не найдут! – Руй достал кинжал из-за пояса и со злобы посёк ближайшую ветвь калатеи. – Братишка, слушай внимательно: никто её там не найдёт. Никто! Зато найдут нас, если мы будем носиться по пустыне с трупами. Ты на ногах еле стоишь! Хочешь, чтобы нас повесили?

Эши помотал головой.

– Вот, и я не хочу, – брат задрал тунику на голову и начал стягивать. – Тогда раздевайся и смывай кровь. Зайдём домой, ляжем и…

– И что будет дальше? – в ночи раздался голос, от которого на несколько мгновений остановилось сердце Эши.

Брейхи Бенезил широким движением раздвинул молодой папирус и подошёл к сыновьям. Он морщил высокий коричневый лоб, а луна любезно подсветила капли пота на его обвислых щеках. Или то были слёзы?

Отец дёрнул себя за тканый пояс, оттянул промокший ворот туники и вздохнул.

– Мальчики мои, что происходит? – спросил он так спокойно, что Эши испугался. Ругань он ожидал куда скорее.

– Пап… – Руй убрал кинжал и поднял обе ладони к небу. – Змей меня пожри, я… Мы…

– Хватит мямлить, Руй, – отец чуть наклонил голову вперёд. – Я не дурак и не безумец. Я всё понимаю. Это ведь не крокодилья кровь, да?

Эши заикался, хотя всё равно не знал, что сказать. Его собственный разум не мог осознать то, что случилось в той башне. Как он мог поведать всё кому-то другому, если слова не вязались? Ещё и собственному отцу.

– Просто скажите мне, чья это кровь, – сурово продолжал папа.

– Её зовут Майш, – с отвращением проговорил Руй. – Вряд ли ты её знаешь.

– Она альдеваррка? – уточнил отец так буднично, словно выяснял, что же плавало в его похлёбке.

– Как будто есть разница, – старший брат фыркнул. – Она из Зан-ар-Дума.

– Знатная?

– Много знатных в Зан-ар-Думе знаешь, пап?

Взгляд Эши бегал от отца к брату. Они стояли в пяти шагах друг от друга, оба сложив руки на груди, и вели спокойную беседу. Никто ни кричал и не вскидывал кулаки. Плечи их размеренно вздымались и опускались, хотя сам Эши уже задыхался от волнения.

– Ты понял мой вопрос, – молвил отец. – Будут её искать или нет?

– Не уверен, – Руй потряс головой. – Вряд ли законники особо будут чесаться.

Отец покивал и медленно прошёл к самой кромке воды. Его взгляд уходил поверх низкого топняка: туда, где над горизонтом уже показалось вытянутое созвездие Великого Змея.

– Где тело? – спросил он.

– Старая дозорная вышка на севере, – Руй встал рядом с отцом. – Всё в порядке, пап, она лет десять стоит пустой. Законники не скоро её займут, поверь.

– Ты ошибаешься, – голос отца потвердел, а пальцы сжались в кулаки. – Они непременно заглянут туда, когда над вышкой начнут виться стервятники, а шакалы принесут обглоданную руку куда-нибудь к дороге. На запах приползёт машарак, и тогда всё станет совсем плохо. Они найдут тело, начнут искать следы, чтобы показать, как сильно император желает блюсти порядок в Ашмазире… Вы ведь не додумались раздеть её, забрать кольца и другие украшения? Одного крошечного амулетика хватит, чтобы определить, кем была эта женщина, даже если плоти на костях не останется.

Эши сложил ладони в замок, чтобы унять дрожь, но та попросту перекинулась на ноги. Из горла вырвался стон, и он упал наземь. Боль пронзила копчик, но так стало даже лучше: она отвлекала от свежих ран на сердце.

Зачем, зачем он пошёл за Руем? Он не должен был этого видеть, не должен был стать частью его делишек с Майш. Были бы они только вдвоём, Эши бы не встрял в их поганые дела. Завтра наступил бы обычный день: Эши взялся бы за мотыгу и пошёл на свежие посевы… В нём не было бы места Майре Отторад и Хезо Брюху.

– Один последний вопрос, – отец развернулся и положил руки на пояс. – Кто из вас это сделал?

Руй скорчился и издал глубокий рык.

– Пап, какая разница? – раздражённо спросил он. – Мы оба уже помазались этой кровью.

Отец долго разглядывал Руя и запёкшуюся багровую корку на его лице. Он словно хотел заглянуть под кожу сына. Время тянулось, а Брейхи Бенезил так и стоял без движения, пока далёкий вскрик стервятника не вынудил его очнуться.

– Я всё понял, Руй, – проговорил он с грустью в сиплом голосе. – Эши, тебе пора отмыться и уснуть. Ложись и не думай ни о чём, пока не встанет солнце. Руй… Жди меня здесь.

Те тревожные мгновения среди тростника и папируса стали последним разом, когда Эши видел Руя.

– Он принял всю серьёзность нашего положения, – молвил отец следующим утром. – Руй ушёл, Эши. Ушёл, чтобы ничего не грозило ни мне, ни тебе, ни маме, ни Итаки. Это смелый поступок, достойный храброго солдата, каков он и есть.

– Он когда-нибудь вернётся? – Эши не мог понять, какой ответ предпочёл бы услышать.

– Нет, – в свете солнца стало заметно, что отец постарел лет на пять за ту ночь. – Я доложу старейшинам, что сам лично изгнал его из Ашмазиры несколько дней тому назад, а они передадут наместнику. Скажу, что поймал его за воровством и другого выбора не имел, ведь иначе его бы судили по всей строгости. Если Руя видели с этой Майш, то пусть думают, что они были любовниками и он забрал её с собой. Пусть думают, что хотят. Руй принял эту ношу за всех нас: за тебя, в первую очередь. Цени это. И больше никогда меня не подводи.

Эши не желал и думать о том, что вынудило Руя принять изгнание. Первые луны ему было больно, но то страдало его сердце. Разум же всякий раз напоминал, что брат был сам виноват в таком исходе. Не надо было связываться с Хезо. Не надо было тянуть Эши в эту пучину. Не надо было врать отцу о том, кем на самом деле была Майш.

***

Эши проснулся в поту, хотя солнце ещё не поднялось и стены из песчаника хранили ночную прохладу. Глаза долго привыкали к темноте, пока он слушал тихое сопение жены. Сайат спала на спине, руки сложив под грудью. Лёгкая ночная рубашка поднималась по мере того, супруга вдыхала: неспешно и глубоко.

Ветерок трепал белёсое полотно, которое отделяло их комнату от той, где храпел Техеш. Хотя Эши и возглавил семью, когда умер отец, он не решался забрать хозяйскую спальню под самой крышей. Пусть мама сохранит хоть что-то из тех времён, когда в этом доме было принято улыбаться.

Эши выскользнул из-под простыни и нащупал тунику. Он старался не шлёпать босыми ступнями по полу, чтобы не разбудить Техеша, пока пробирался через его закуток к следующему занавесу, за которым начиналась кухня.

Запах ужина ещё наполнял самое просторное помещение их дома. Сайат всё же приготовила то, что осталось от вчерашнего крокодила, так что аромат запечённого мяса меркнул на фоне тины, которой разило престарелое чудище. Что же, если не найти нового караванщика, которому придётся по душе папирус Бенезилов, эту затхлую тушу придётся есть ещё много вечеров.

Эши выбрался на улицу и подставил лицо ветру. Ещё свежие, ненаполненные дневным зноем порывы прочищали мысли и трепали кудри на макушке. Скоро огненная полоска на востоке соберётся в один диск, поползёт вверх. Лишь одно вытянутое облако виднелось на другой стороне неба, так что день выдастся жарким: таким, что впору прятаться под крышей до самого заката, а не корпеть над посевами.

За углом раздался скрип. Эши подпрыгнул и пожалел, что не прихватил ни ножа, ни копья. Чуть согнув колени, он задержал дыхание и крался туда, откуда вновь донёсся такой же протяжный звук. Лишь выглянув за угол, он понял, что издавало его старое плетёное кресло. Отец сделал его ещё лет восемь назад для своей единственной любви, и именно она покачивалась на потемневшем сидении.

– Мама? – изумился Эши, подойдя поближе. – Почему ты не спишь?

– Он не любит, когда я сплю подолгу, – промолвила мать.

Хатаи Бенезил всего за несколько лет стала лишь подобием себя, как след на песке был лишь подобием ноги, что его оставила. Ещё свежа была память о том, как мать своим упорством задавала пример всей плантации. Эши всегда изумлялся, как она успевала накормить всю семью, да ещё и наёмных земплепашцев, когда сама проводила целые дни среди папируса и льна.

А потом она начала меняться: некогда яркие глаза померкли, провалились в толщу морщин. Мама уже давно не расчёсывалась: с тех пор, как чернённый блеск её волос сменился безжизненной сединой.

Не без повода конечно – сложно было ожидать иного от женщины, дождавшейся сына с войны лишь для того, чтобы через несколько лет того изгнали. Той, кому пришлось отдать единственную дочь под опеку жестокого законника, который бил жену чаще, чем настоящих преступников. Той, что отправила мужа в последнее плавание по обиталищу Великого Змея и сама была готова прыгнуть на этот плот. И кто бы сохранил рассудок на её месте?

– Ты про кого, мам? – Эши присел на корточки рядом с ней.

– Брейхи мой, – горестная улыбка исказила осунувшееся лицо. – Он говорит, что я его отвлекаю от работы.

– Как-как?

– Там, где он сейчас, работы тоже хватает, – пальцы мамы теребили распустившиеся прутья на подлокотнике. – Только во сне мы с ним видимся, а он брюзжит, что из-за этого работать не успевает.

Эши хмыкнул. Если работать придётся и в царстве Великого Змея, он едва ли заметит, как уйдёт из одной жизни в другую. Но хотя бы там мама вновь возьмётся худой рукой с вереницей бледных пятен за сухую ладонь отца.

– Я же не виновата, что скучаю, – уголки маминых глаз заблестели. – Пусть он уже вернётся или меня заберёт. Будем работать вместе…

Теперь плакать хотелось и Эши. Видеть мать такой было больно, но ещё больнее было осознавать, что помочь он не мог. Не ей одной не хватало твёрдой хватки Брейхи Бенезила, его низкого голоса и поразительной способности свести любую проблему к обычной неурядице, которая к утру превращалась в очередную историю о былом.

– Руй, – вдруг выдала мама. Она вцепилась в подлокотники и подалась вперёд. – Руй, где он?

Эши мгновенно выпрямился и огляделся. Он рыскал глазами по ближайшим зарослям в поисках косм, нынче украшавших его брата, но видел лишь качавшийся на ветру папирус.

– Руя нет, мам, – тихо произнёс он. Тихо и неуверенно.

– Пусть бы и он вернулся, – мама вздохнула.

Эши покачал головой. Это желание он разделить не мог. Все четыре года он думал о том, какой была их встреча с Руем. Увидев его на той дороге – заросшего, грязного, оборванного – Эши понял, какую игру затеяла его память. Всё это время он вспоминал лишь лучшее, что связывало братьев: то, как они притворялись великими воителями, когда молотили палками сорняки; первую распитую бутылку раяхи – полупустую и выкраденную из отцовских запасов. Заглянув в глаза Руя накануне и вновь узрев ту искру безумия, Эши вспомнил, что чувствовал тем утром, когда узнал об изгнании брата. К его стыду, чувство то было облегчением.

Работа же шла с небывалой сложностью. От первых лучей солнца Эши покрылся крупными гроздьями пота, тут же начал жаловаться и Техеш. Плантатор не мог удержать серп и едва перерубал толстые стебли сорняков даже со второй попытки. Из ниоткуда появился жук: он гудящим снарядом протаранил его шею и оставил саднящий укус, разгоравшийся ещё сильнее, когда на него попадал пот.

Эши сидел в тени под дырявым навесом у стены дома и обливался набранной в озере водой, когда день стал ещё хуже. Началось всё с гула копыт и лязга бронзовых нагрудников, поверх которых раздался командирский выкрик.

– Хозяин! Хозяин, выходи!

Даже эти простые слова незваный гость выговаривал с трудом, будто его язык отвергал наречие берегов Ашамази. Эши отбросил опустевший мех, выругался и вышел навстречу законникам.

Альдеваррцев было трое. Старшим из них был немолодой всадник с пушистыми полосками серых бакенбард и перебитым в двум местах носом. Ещё двое солдат помладше скучали в паре шагов за его спиной. Они лениво свесили копья и о чём-то переговаривались на своём лающем языке, пока кони тянули жадные морды к соломе забора.

– Приветствую, – Эши изобразил неглубокий поклон.

– Угу, – законник качнул головой и поспешил поправить сползший полушлем из тусклой бронзы. – Как работа, как урожай?

– В порядке, – смиренно ответил Эши.

– Не похоже, – подметил альдеваррец. Остриём копья он ткнул в оставленную у дороги повозку. – Плохеет твой папирус.

– Ждёт покупателя, – всё жёстче говорил Эши.

– Лучше бы найтись побыстрее, – законник недобро улыбнулся. – Подходит время подати.

Отец в своё время настоял, чтобы его дети знали альдеваррский – один из немногих грехов Брайхи Бенезила. Эши хотел было проглотить ненадолго свою гордость и переспросить на наречии завоевателей, хоть и не сомневался, что понял всё правильно. В конце концов, слова «подать», «деньги» и «платить» были первыми, которые законники изучали в Ашмазире.

Так пусть хоть помучаются, давясь словами из местного языка.

– Прошу прощения, – без капли смирения сказал Эши. – Подать я уже заплатил, так что вы ошиблись.

– Да ну? – законник издал короткий хрип. – У меня другие сведения, мужчина. Подать нужна через три дня.

– Я заплатил!

– Кому платил, мне? Нет, записи говорят другое, – альдеваррец помедлил в ожидании реакции плантатора и даже чуть приподнял копьё. – Три дня. Или Его Светлость наместник забирает ещё половину твоего сада.

Законники вальяжно пустили лошадей обратно к дороге в город, но Эши ещё долго стоял у ворот плантации со стиснутыми кулаками. Ошибка ли привела их в его дом этим утром или обычная жадность, спорить было бесполезно. Если люди наместника заговорили о подати, будет проще спастись из пасти крокодила, чем от их загребущих бледных лап. Так говорил и отец, чьё слово весило куда больше.

– Эши, опять уходишь? – возмутилась Сайат, когда он забежал в дом за подходящими для похода в город сандалиями. – Обед…

– Змей их всех пожри, – прорычал Эши. – Прости, солнце моё. Это срочно.

***

– Больше не могу, – сухопарый торговец по имени Изиш развёл длинными руками. – Мне ещё придётся думать, куда сбыть столько папируса.

Эши угрюмо рассматривал стопку львов. Изиш выложил их с таким надменным взглядом, будто они были огранёнными изумрудами из короны империи, а не горсткой медных дисков толщиной с банановый лист. Сколько тут было? Двадцать – едва ли больше. Поганец в дорогом балахоне ещё и отбросил те стебли, что успели пожухнуть за день.

Нет, так Бенезилы не протянут до того момента, когда Бахру созреет для новой поездки к субихарам. А через три дня вернутся законники, и от звенящей мошны останутся пара медяков.

– Рад иметь с тобой дело, Эши! – воскликнул Изиш ему вслед.

Он тянул верблюда по шумным улицам за рынком. Окрестный гам раздражал : постоянные перепалки, мольбы попрошаек и заливистый смех детей сбивали Эши с мыслей. Он пытался найти управу на законников, однажды даже дошёл до приёма у наместника всей Ашмазиры. Его Светлость господин Алагор даже соизволил его выслушать, пусть и без конца зевал, подперев кулаком лощёную головушку. Выслушал и сказал, что сделать ничего нельзя, покуда записи говорят о том, что подать не уплачена. Тогда Бенезилы впервые лишились половины угодий.