Отель одиноких сердец

Из здания вышли три монахини с поднятыми над головами палками, чтобы разлучить мальчика с девочкой. Роза отпустила руку Пьеро и бросилась бежать через двор.

В тот вечер Пьеро тихонечко нашептывал слова: «Я тоже нехорошая». Ему это нравилось. Ему нравилось самому произносить ее слова. Ему хотелось открыть рот и услышать ее смех. У него возникло странное страстное желание, которое он не мог ни выразить словами, ни понять, логически себе его объяснив: ему хотелось слиться с ней воедино.

Позже тем же вечером Розу выпустили из чулана, и она пошла в свою спальню. Она была довольна, что уже настал поздний вечер, потому что от яркого света у нее болела голова. Она считала, что ей повезло. В этот раз она просидела в чулане всего пять часов, а не пять дней.

Все проведенное в чулане время она расшатывала большой коренной зуб. Он начал шататься, когда ее ударили по лицу за то, что она разговаривала с Пьеро. Теперь этот зуб лежал у нее в кармане.

Сестра Элоиза сказала ей, что она потаскушка и что она хотела его соблазнить. Может быть, сестра была права. Ей очень хотелось быть рядом с Пьеро. Это всегда доводило ее до беды. Ради него она рисковала всем.

Другие девочки уже уснули. Сиявшая на небе полная луна освещала спальню причудливым светом. Роза села на краешек матраса, сняла туфли и поставила их под кровать. Потом сунула руки под платье и стянула чулки. Выпрямив ноги, она какое-то время ими любовалась. Ноготь на большом пальце правой ноги был совсем черный и скоро должен был отвалиться, потому что по нему стукнули палкой. На левом колене темнел синяк от падения после того, как ее сильно ударили.

Она начала через голову стягивать платье. Но перед этим девочка не до конца расстегнула пуговицы, запуталась в нем и стала похожа на бабочку, пытавшуюся вылезти из кокона. Наконец Розе удалось его стянуть, она сложила платье и положила в свой сундучок. Руку, за которую ее грубо схватили, полукольцом охватывал еще один фиолетовый синяк.

Она сняла рубашку, служившую ей нижним бельем, тоненькую, как дымок от сигары. На спине остались отметины там, где ее били палкой. А на боку – во время предыдущего избиения ей сломали ребро – все еще виднелся коричневато-бурый след. В нижней части трусиков алели три пятнышка, потому что у нее были месячные. Они выглядели как лепестки розы.

Девичье тело представляет собой самую большую опасность в мире, поскольку именно над ним, вероятнее всего, может быть совершено насилие.

Роза натянула на себя ночную рубашку и прыгнула в кровать. Она долго вертелась под одеялом, думая о Пьеро. Она не знала, что означает желание постоянно быть рядом с кем-то. Ей хотелось, чтобы его переживания совпадали с ее ощущениями. Ей хотелось так его ударить, чтобы синяк появился на теле у нее.

– Я ужасный человек, – шептала Роза в потолок.

– Я тоже нехорошая, – шептал ей в ответ Пьеро.

7. Снег, идущий снизу

Рождественские праздники в Монреале волшебные. Снежинки в это время года огромные. Они такие белые, что у детей болят глаза, когда они на них смотрят. Повсюду царит удивительная белизна. Повсюду царит поразительная чистота.

Под Рождество в приюте надо было провести большую работу. Там всегда готовились к представлениям для публики в мэрии. К примеру, в 1926 году показывали пьесу о пророке Данииле во рву львином. Головы детей украшали гривы, сделанные из ермолок с пришитыми желтыми нитями. Им приходилось тщательно следить за тем, чтобы перед представлением эти желтые нити не упали в их суп. В этом спектакле принимала участие Роза, зрители громко смеялись, когда она неподражаемо рычала и покачивала головой.

На следующий год, когда Пьеро и Розе исполнилось тринадцать лет, художественный комитет приюта, состоявший из монахинь, собравшихся за обеденным столом, принял решение о постановке представления о зиме. Вечером перед началом представления все дети оделись снежными ангелами. На них были крылья, сделанные из белых перьев, с тесемками, чтобы надевать их на плечи, и маленькие проволочные нимбы, приделанные сзади к их одеяниям с таким расчетом, чтобы они парили у детей над головами. Когда все спешили к повозке, которую лошадь должна была довезти до места выступления, они приподнимали руками одежды, чтобы не испачкать полы и подолы в слякоти и грязном снегу. Цокот лошадиных копыт чем-то напоминал звуки, раздающиеся в комнате, полной детей, которых мучает икота.

Дети прошли на сцену. Все они молитвенно сложили руки. Их взгляды были устремлены в пол, губы сжаты. Они боялись смотреть на собравшихся, потому что при этом могли рассмеяться. Все они старались поскорее выстроиться в одну линию. Одна девочка повернула голову и взглянула на зрителей. На пару секунд она замешкалась, спешившие за ней дети толкнули ее, и она упала.

Они пели песню о зиме. Дети повторяли вууууу, вууууу, вууууу, подражая вою ветра. Они тянули вверх ручонки с растопыренными пальцами и раскачивали ими из стороны в сторону, как будто это были не руки, а ветви деревьев. Некоторые совсем маленькие дети вышли на сцену и стали бить в металлические барабаны, имитируя звуки бури. Внезапно грохот стих, и все дети взглянули вверх. И тут к восторгу зрителей с «небес» над детскими головками посыпались бумажные снежинки.

Пока они падали, дети пели «Тихую ночь».

Когда Пьеро поднимался на сцену, Роза с нее спускалась. Он сильно сжал ей запястье:

– Стой здесь. Я хочу сыграть эту мелодию для тебя.

Снежинки еще падали, когда Пьеро вышел из-за занавеса. Он прошел к большому коричневому фортепиано, которое выкатили на середину сцены. Раньше Пьеро никогда не видел этот инструмент. Он устроился на табурете, чуть склонил голову к клавиатуре и провел рукой по клавишам, не нажимая на них, как будто хотел их согреть. Когда он на них нажал, Пьеро тут же в удивлении отдернул руки – настолько клавиатура этого инструмента была мягче, чем у приютского пианино. Этим клавишам гораздо больше хотелось быть его соучастниками, чем тем. Этот инструмент любил, когда на нем играют, в отличие от того, упрямого и своенравного. Он пробежал пальцами по клавишам, очаровав и себя, и собравшихся в зале. Его игра звучала как смех в школьном дворе. Поначалу он играл сумбурно, но вскоре присутствовавшие стали улавливать ненавязчивую, изящную, трогательную мелодию, которую он исполнял, импровизируя и развивая ее прямо тут, перед ними. Ее звучание производило такое впечатление, как будто только что раскрыли шкатулку с самым магическим драгоценным украшением.

Эту мелодию он впервые играл, когда Роза стала под нее танцевать. С тех пор Пьеро работал над ней каждый день. Вспоминая о том, что она не смогла устоять перед его музыкой, он хотел соблазнить Розу снова. Девочка закрыла глаза, слушая мелодию и наслаждаясь ею, в эти мгновения весь мир утратил для нее значение. Она начала танец, перенося тяжесть тела с одной ноги на другую, двигаясь за кулисами в ритме музыке. Внезапно сзади раздался взрыв смеха. Ей казалось, что она находится в безопасности за черным занавесом, непроглядным, как ночь в безлунном лесу. Но когда Роза открыла глаза, оказалось, что она стоит на сцене лицом к этому занавесу. Она очень медленно повернулась – зрители смотрели только на нее.

Все в зале мгновенно успокоились в тот момент, когда увидели бледное, потрясенное лицо Розы. Они не могли отвести от нее взгляд. Она выглядела такой удивленной оттого, что была еще жива. Никто не мог взять в толк, почему они все находят ее такой красивой. Что заставляет их смотреть на нее неотрывно? Огромные глаза, казавшиеся необычайно темными? Или темные волосы? Или рот, подобный розовому бутону? Порозовевшие щеки?

Пьеро продолжал играть. Он играл как бы в нерешительности, будто сама мелодия тоже удивилась и тревожилась оттого, что звучала перед собравшимися. Роза улыбнулась зрителям. Чтобы выйти из положения, в котором она оказалась, девочка взмахнула руками, словно пытаясь взлететь к небесам, но при этом оступилась и упала на попу.

Всех рассмешило обаятельное выражение ее лица и то, сколь эксцентрично она продолжала стремиться улизнуть со сцены. Роза ощутила восхищение публики. Казалось, она стояла у огня, который обдавал жаром. И каждое ее движение вызывало у нее такое ощущение, что она в этот огонь подбрасывала хворост.

В этот момент на сцену выбежала сестра Элоиза. Ей было необходимо прекратить происходившее перед зрителями. Но она не смотрела себе под ноги. Монахиня споткнулась о веревку, привязанную к наполненному искусственными снежинками ведру, которое по какой-то таинственной причине раньше не опрокинулось. Теперь оно получило возможность наверстать упущенное. На сцену обрушился буран бумажных снежинок. Роза втянула голову в плечи и сама себя обняла, как будто оказалась в эпицентре снежной бури.

Она качнула головой, стряхивая с волос бумажные снежинки. Потом сильнее обхватила себя руками, как делают люди, когда мерзнут на автобусной остановке. Она стала переминаться с ноги на ногу, якобы пытаясь согреться. А потом начала исполнять танец снежного ангела. Она делала вид, что земля морозит ей ноги, а ветер такой сильный, что в вихре своем ее кружит. Она встала на одной ноге на цыпочки, а другую подняла выше головы, но быстро опустила, прежде чем платье соскользнуло вниз. Под ним мелькнули белые штопаные чулки и высокие черные ботинки на шнуровке.

А Пьеро продолжал играть, аккомпанируя Розиному танцу. Их дуэт выглядел настолько гармоничным, что зрители не могли понять, то ли музыка Пьеро сопровождает ее танец, то ли Роза танцует в ритме его музыки. Всем казалось, что они без устали репетировали этот номер на протяжении многих лет.

Пьеро стал играть так быстро, что Розе ничего не оставалось, как сделать сальто с заложенными за спину руками. Она подалась всем телом вперед, словно намеревалась нырнуть. На мгновение действительно показалось, что она вот-вот взлетит. Потом девочка наклонилась, раскинула руки как крылья, перекувырнулась и оказалась прямо у ног Пьеро.

Мальчик доиграл последние ноты своей мелодии. Девочка протянула вперед руку. Пьеро ее взял, помог Розе подняться; они вышли на середину сцены и поклонились публике.

Рядом с матерью-настоятельницей сидела очень богатая дама. Она приходилась двоюродной сестрой бывшему премьер-министру. На ней красовалась шляпка из состаренного бархата. Дама выглядела так, будто ее только что ранили в голову на поле брани и вся голова у нее перевязана. Шляпку она так низко надвинула на лицо, что о его выражении можно было судить только по тонким губам, которые она обычно презрительно поджимала. На плечи ее был накинут норковый палантин, совершенно не умевший себя вести, потому что он постоянно соскальзывал и вступал в борьбу с пекинесом сидевшего рядом с дамой с другой стороны зрителя. Она склонилась к матери-настоятельнице.

– Эти двое просто бесподобны, – сказала она по-французски и перешла на английский: – Мне необходимо, чтобы эти дети выступили у меня. Я сделаю значительное благотворительное пожертвование.

Эти ее слова изменили жизнь сирот.

По дороге домой Роза приложила к щеке снежок в том месте, куда ее ударила сестра Элоиза, когда девочка сошла со сцены. Она сидела в задней части повозки вместе с другими девочками. Мать-настоятельница сидела впереди, а рядом с ней – сестра Элоиза.

– Думаю, как только мы вернемся, Розу надо будет посадить в чулан на неделю, – сказала сестра Элоиза.

– Она уже достаточно наказана.

Сестра Элоиза поразилась. Мать-настоятельница повернулась и сурово на нее посмотрела:

– Я не хочу, чтобы ты снова била ее по лицу. У нее теперь две недели синяки не сойдут.

– Мне кажется, уже пора послать Розу работать. Чтобы она не довела нас до беды.

– Не теперь, сестра Элоиза. Не теперь.

На следующее утро после выступления Пьеро стянул из платяного шкафа пару крыльев. Он надел их и на цыпочках вышел в коридор. Мальчик не собирался их снимать. Прошлый вечер оказался для него триумфальным, потому что ему удалось добиться того, что Роза для него танцевала.

Сестра Элоиза позволила ему носить крылья. Она не могла себя заставить отказать ему в этом, потому что крылья его очень красили. Все в приюте считали, что для него было совершенно естественно ходить с этими крыльями. Казалось, Пьеро излучает свет – настолько яркой была их белизна. Но на самом деле им двигало другое желание – он хотел, чтобы на крылья обратила внимание Роза. А она даже взглянуть на Пьеро боялась, потому что на ее скуле лиловел большой синяк.

Когда он проходил рядом с ней по коридору, Роза прислонила швабру к стене и не могла удержаться от того, чтобы коснуться пальцами перьев.

– Как думаешь, какой птицы эти перья? – спросила она.

– Не знаю. Лебединые?

– Тогда тебе лучше их не носить. Лебедь мог бы в тебя влюбиться. А ты, наверное, знаешь, что лебеди влюбляются на всю жизнь.

– Забавная ты, Роза.

Сестра Элоиза поймала его, когда он бежал за Розой. Роза подумала, что ей достанется на орехи, но избиения не последовало. Вместо этого Элоиза назло Пьеро отняла у него крылья. Она убрала их обратно в шкаф, где им положено было храниться до следующего Рождества, когда они пригодятся для поклонения тому, кто поистине был Божьим любимцем, – Иисусу.

Но их снова позвали на представление задолго до этого. Благотворительное дамское общество было настолько впечатлено представлением Пьеро и Розы в мэрии, что рекомендовало его посмотреть другим благотворительным организациям. Двоих детей просили выступать по всему городу.

Когда мать-настоятельница сказала об этом сестре Элоизе, та пришла в ярость. Лицо ее так побледнело, точно ей сообщили об ужасной болезни.

– Помяните мои слова, – сказала сестра Элоиза матери-настоятельнице, – это будет иметь ужасные последствия. Таких детей нужно учить скромности. Они должны смириться с мыслью о том, что, когда вырастут, им придется работать на фабриках или прислугой. А если они привыкнут к красивой жизни, с ними все будет кончено. Они не смирятся с долей, выпавшей им по жизни, и встанут на путь преступлений.

Мать-настоятельница пожала плечами.

– Мы нуждаемся в средствах, сестра Элоиза.

– Но вы же всегда говорили мне, что этих двоих нужно держать порознь.

– Иногда такие вещи невозможно предотвратить.

Элоиза выскочила из комнаты как ошпаренная. По пути она пнула черную кошку. Розе и Пьеро было суждено полюбить друг друга. Для нее это было ясно как божий день. Все это знали. Но теперь никого это не заботило. Деньги были не абстрактной идеей, как Бог, и потому они одерживали верх над всеми суетными соображениями. В ту ночь она разбудила Пьеро, сильно его встряхнув. Когда семя мальчика оказалось у нее во рту, она немного успокоилась.

Начав вместе путешествовать по городу, Пьеро с Розой удивились, выяснив, что умеют делать одинаковые трюки. Он снимал с ее головы бумажный цветок, а она с его – полосатый мячик. Они удивленно смотрели друг на друга. Они оба умели стоять на руках. У него все высыпалось из карманов. У нее платье спадало ниже головы. Они смеялись, стоя вверх тормашками и глядя друг на друга.

Они стали бывать в домах состоятельных людей. Для выступления им требовались лишь пианино и лежащий рядом ковер, и почти у всех богачей это находилось. Иногда они убирали с ковра небольшие журнальные столики, чтобы освободить достаточно места для выступления Розы.

Пьеро садился на табурет у пианино и начинал играть свои причудливые, чудесные мелодии. Он качал головой в упоении, как будто был гением, исполняющим произведения Рахманинова перед тысячей зрителей в Праге, а не наигрывал напевы, сочиненные им самим.

А Роза демонстрировала эксцентричные пантомимы. В одной из них она изображала, что ее сдувает ветер. В какой-то момент ветер дул на нее сзади, она делала переворот назад и вновь становилась на ноги. Когда Пьеро завершал свою мелодию ветра, девочка слегка покачивалась, как будто у нее кружилась голова и она была сбита с толку. После этого она склонялась перед зрителями в самом изящном в мире поклоне.

Время от времени она выступала и с более рискованными номерами. Так, однажды она вернулась к сюжету с медведем. Роза сидела и ела из воображаемого горшочка мед. Она сказала медведю, что не хочет с ним делиться, потому что он был ненасытным обжорой. Но потом уступила, и медведь сожрал весь мед до последней капли, пока она смотрела на него, покачивала головой и хмыкала, говоря ему, что теперь у него обязательно заболит живот.

Когда она закончила, у хозяйки дома в глазах стояли слезы. Женщина сказала, что сама не знает почему. Представление Розы было самым печальным зрелищем, какое ей довелось видеть.

В отличие от историй любви некоторых детей, Пьеро и Роза никогда не ссорились. Они очень подходили друг другу характерами. Когда они выступали на сцене, между ними возникало такое взаимопонимание, какого зрители не могли не ощущать. Во время представления эти двое подростков напоминали совсем юную супружескую пару. Они интуитивно предугадывали движения друг друга.

И действительно, где бы они ни находились, действия их отличала удивительная слаженность. Порой казалось, что они являют собой такое чудовище с четырьмя детскими руками. Мать-настоятельница наблюдала за ними, когда они накрывали на стол, разговаривая друг с другом. Они делали это быстро, причем ни разу никто из них не потянулся за одним и тем же столовым прибором или одним и тем же блюдом. И за все время совместной работы они ни разу не толкнули друг друга – такого она не видела уже много лет.

Их покровители нередко задавали детям вопросы. Они шли на всякие уловки, чтобы разговорить ребят. Ведь, как ни удивительно, этим сиротам было что рассказать, причем порой они говорили вполне разумные вещи.

Иногда покровители спрашивали их о действительно печальных обстоятельствах. Конечно, задавать вопросы о грустном с их стороны было достаточно бестактно. С обычными детьми они никогда не стали бы заводить такие беседы, которые бы тех наверняка расстроили. Но Роза и Пьеро были сиротами. В их эмоциональных рассказах о трагических событиях слышалось что-то магическое. Они метафорически воплощали печаль. Как будто кто-то играл реквием на ксилофоне. Каждый день вы таких рассказов не услышите. Особенно сирот любили спрашивать об их происхождении.

– Моя мама очень болела, – говорил Пьеро. – Она все время кашляла. Я клал руку ей на спину, надеясь, что от этого ей станет лучше, но, боюсь, лучше от этого ей совсем не становилось… Однажды ночью она скончалась от кашля, – добавлял он по-французски.

– Мои родители работали в гостинице, и там случился пожар, – рассказывала Роза. – В панике они бросили меня в мусоропровод, и так я спаслась. Внизу я свалилась в мусорный ящик. Родителям тоже надо было спастись в мусоропроводе, но они были слишком большие.

– Мой папа ушел на войну и погиб, – печально признавался Пьеро. – Рядом с ним взорвалась граната, и его разорвало на миллион кусочков. А мама моя так расстроилась, что выпрыгнула в окно.

Они придумывали начало своей жизни. Им не хотелось распахивать душу перед посторонними. Они бережно хранили свои души для самих себя.

– Моего отца повесили за убийство моей матери.

У всех собравшихся в комнате перехватило дыхание. Роза бросила в сторону Пьеро суровый взгляд, говорящий о том, что на этот раз он слишком далеко зашел.

Когда они вышли на улицу, Пьеро ей сказал:

– Мне захотелось убить их двоих в одном предложении.

Поскольку они ходили по городу вместе, у них сложились тесные, доверительные отношения. У других сирот такие отношения не складывались. Доверие внушает вам мысль о вашей уникальности. Доверие позволяет вам чувствовать себя избранным, потому что кто-то в этом мире верит, что вы обладаете особыми качествами, которых больше ни у кого нет.

– Могу поспорить, что на других планетах живут такие же люди, как мы, – однажды вечером неожиданно сказала Роза. – Спорим, что люди живут и на луне.

Они оба взглянули на луну. Она напоминала детское личико, которое следовало протереть тряпкой.

– Как тебе кажется, на что там похожа жизнь? – спросил подругу Пьеро.

– Наверное, она там такая же, как и на этой планете, только на луне все светится. Вот, например, берешь ты стакан молока, а он светится. А когда ты его выпиваешь, смотришь на свой живот, а молоко в нем просвечивает.

– И яблоки там выглядят, как будто они сделаны из серебра, только их можно кусать.

– А белые кошки светятся так сильно, что их можно использовать как комнатные лампочки.

– И у всех там седые волосы, как у стариков, даже у маленьких детей.

Теперь они знали, как весело проводить время вместе. Пьеро и Роза даже стали придумывать свой язык. Они создали собственный набор слов, значение которых слегка отличалось от смысла, вкладываемого в них другими людьми. Теперь никто не мог понять, что они говорили друг другу. Каждое слово, которое они произносили, было образным выражением.

Поскольку они оба ловко показывали фокусы и выделывали руками всякие магические трюки, им не составляло труда воровать. Как-то раз Роза украла упаковку колотого сахара, спрятав ее в рукав, а потом высыпала все в карман. Вернувшись в приют, она вытянула руку, в которой были зажаты несколько кусочков сахара. Дети открывали рот, как птенцы клюв, и она каждому давала по кусочку. Благодаря этому другие дети благосклонно относились к ее забавным выходкам с Пьеро. Скоро Роза и Пьеро стали выступать дуэтом и перед приютскими детьми.

Номера, которые они демонстрировали этой аудитории, носили более прозаический характер, чем представления, разыгрываемые ими в гостиных сливок общества. Они оба прекрасно имитировали рыдания. Они плакали навзрыд так усердно, что это скоро становилось смешным. Все дети начинали смеяться. Роза подносила к лицу платок, чтобы утереть слезы. Потом она протягивала его перед собой и выжимала, прислушиваясь к звукам падающих на пол капель.

Как-то днем в общей комнате Роза и Пьеро поставили рядом свои стулья. Они стали на них покачиваться, приподниматься и опускаться, как будто ехали на поезде. Представление было очень простенькое, но поездку они изображали так замечательно, что дети уставали смеяться. Они удивлялись тому, что такая простая игра могла быть такой веселой. Так Роза с Пьеро путешествовали, мерно покачиваясь под стук колес по рельсам в своем маленьком поезде, где-то около часа.

Роза представляла себе, что за окном вагона раскинулись места, о которых она читала в книгах. Девочка вообразила, что находится в Париже. Ей вспомнилась картинка города, которую она видела в детской книжке. Герой повествования – гусь с чемоданом в руке – говорил, что это самый прекрасный город в мире. Она проезжала мимо толпившихся людей, все они были в беретах и рубашках в полоску, под мышками несли багеты, губами сжимали сигареты.

Пьеро не задумывался над тем, что происходит за окнами поезда. Он сосредоточился на чемоданах, стоявших на полках над головами пассажиров, и на проводниках, разносивших небольшие подносы с бутербродами. Он представлял себе, что они с Розой были богаты и могли себе позволить съесть по бутербродику.

Но тут вошла монахиня и заявила, что поколотит их двоих, если они немедленно не прекратят свое безобразие. «Кем мне надо было бы стать в жизни, чтобы ездить на таком поезде и смотреть на все эти удивительные вещи?» – спрашивала себя Роза, отправляясь в постель.

В это время Пьеро больше, чем раньше, стали беспокоить отношения с сестрой Элоизой. Сильнее всего, наверное, он переживал из-за невозможности перестать думать об их сексуальных действиях. Он постоянно вспоминал, что они делали накануне ночью. Образы, возникавшие в памяти, представляли собой такую смесь стыда и наслаждения, что пенис его становился твердым. Пьеро теперь постоянно думал о всяких непристойностях. Его пугали собственные мысли. Они просто сводили его с ума. Они были как погрязшие в оргиях люди у подножия горы Синай.

Он представлял себе, что все девочки выстроились в ряд и стоят на коленях, как будто ждут причастия, – но ждут они того, чтобы ублажить его ртом. Он ужаснулся, когда осознал свое желание. У него мелькнула мысль, что сестра Элоиза, видимо, сумела разглядеть в нем эту его особенность и потому отвела его тогда в ванную.

Он пытался отогнать от себя непристойные мысли о Розе. Пьеро проводил с ней так много времени, что ему казалось, она тоже видит в нем это. Но о ней он думал все больше и больше. Роза вряд ли имела отношение к фантазиям, доводившим его до оргазма. Он представлял себе, как она покусывает локон волос. Перед ним вставала картина того, как она уронила книжку и наклонилась ее поднять. А однажды фантазия преподнесла ему видение, в котором кончиком пальца она написала в воздухе слово член.

По всей видимости, чувствуя, что Роза играет все большую роль в его внутреннем мире, Элоиза желала получать от Пьеро все больше и больше. Ей перехотелось быть девственницей. Она мечтала о близости с Пьеро. После этого, как ей казалось, они станут мужем и женой. Тогда у них будет то, чего не было у него с Розой. Тогда она станет его первой любовью, и он никогда не сможет ее бросить. Все будет так, как и заведено в мире. Проблема состояла не в том, что Элоиза не могла отличить хорошее от плохого, скорее всего, у нее не было с этим трудностей. Самые опасные в мире люди – это те, кто верит в добро и зло, но то, что они принимают за «добро» и «зло», абсолютно безрассудно. Они по сути своей плохие, но сами убеждены в том, что они хорошие. Эта идея составляет движущую силу зла.