С чистого холста

Мне, честно скажу, на это звание плевать. Но для мамы оно означало бы исполнение ее американской мечты: у нее уже есть декоративный белый заборчик вокруг дома, сын-бейсболист с университетской стипендией, для полного счастья осталось только чтобы дочка стала королевой школы. Конечно, она не позволит одной несчастной собачке разрушить образ полного благополучия.

– Натали, я столько раз предупреждала тебя быть осторожнее. На что еще я, по-твоему, должна пойти, чтобы твоя тайна не всплыла?

– Больше ни на что, обещаю. Я буду самой осторожной на свете.

Можно подумать, что моя тайна заключается в том, что мы русские шпионы. Однако в этом случае ее стремление к тому, чтобы наша семья выглядела идеальной, играет мне на руку. Я задерживаю дыхание. Других аргументов у меня не осталось. Если это не сработает, велик шанс, что Петуния и правда погибнет. И хотя я знаю эту собаку всего около часа, от одной мысли мне становится плохо.

В такие моменты мне хочется, чтобы папа был жив. Может быть, его было бы проще уговорить. Мама так близка с Брентом, что иногда я начинаю подозревать, что больше похожа на отца.

Петуния подбегает к маме и лижет ее туфлю. Мама не двигается.

– Если она помочится на пол или на мебель, ноги ее здесь больше не будет.

– Разумеется, – киваю я. Заметка на будущее: вытереть лужу в моей комнате как можно скорее.

– И где она будет спать?

Я воспринимаю это как сигнал, что скоро моя операция увенчается успехом.

– У нее есть лежанка. И она может спать в моей комнате.

– Но не на твоей кровати. Я не позволю ей пускать слюни на твое покрывало.

– Фу, гадость. Ну конечно я не позволила бы ей спать в моей постели. – Заметка на будущее номер два: затереть то место, которое она обслюнявила.

Мама трет виски и садится на стул.

– Кажется, мигрень начинается.

У нее никогда не было мигрени, но каждый раз во время стресса она утверждает, что чувствует ее приближение.

– Так ты согласна?

В ответ снова молчание. Я так часто задерживаю дыхание, что, скорее всего, врежу собственным легким.

– Сначала пробная неделя. Не слишком к ней привязывайся. Возможно, она все-таки поедет обратно в приют. – С этими словами мама наклоняется, чтобы погладить голову Петунии. – А имя у нее есть?

– Петуния.

– Это просто ужас.

– Не я его выбирала.

Мама вздыхает и встает со стула.

– Пойду переоденусь.

Она проходит мимо нас и поднимается наверх.

Петуния смотрит на меня в замешательстве, и я улыбаюсь ей в ответ.

– Умница. – Я беру ее на руки. – Хорошая, очень хорошая девочка.

Глава 5

– Клянусь, если мы не выиграем, я спрыгну с моста.

Бринн скачет на месте от возбуждения.

Я морщусь от такой нетактичности и думаю, стала ли бы она говорить такие слова, если бы знала правду.

Вечер пятницы, мы пришли на футбольный матч, за которым, как обычно, последует совместная ночевка. Обычно мы втроем ночуем у меня, потому что Сесили втрескалась в Брента. На этой неделе Бринн и Сесили радостно ждут встречи с моим новым питомцем. Надеюсь, Петуния не помочится на что-нибудь, пока меня нет. Мама пока не выкинула ее за дверь, но произошел инцидент с цветком в горшке. Грязи была целая куча. Еще один секрет в мою копилку.

Счет в конце четвертого периода 21:21, и у нас остается двенадцать секунд, чтобы вырвать победу у соперников из другой школы. Каждый год все очень ждут этого матча. Охранники таятся по углам, готовые к тому, что в любой момент толпа орущих фанатов начнет драку, как это случилось после прошлогодней игры. Один школьник даже в больницу тогда попал. Дух соперничества у нас довольно силен.

У нашей команды остался последний, четвертый даун, филд-гол, скорее всего, им не по плечу. Обе команды кучками уходят на тайм-аут. На поле выпрыгивают чирлидерши в каштаново-золотых униформах. Сесили – капитан их команды. Я тоже раньше была чирлидершей, пока в прошлом году не ушла из команды и не занялась бегом по пересеченной местности. Бринн всегда говорит, что летать по воздуху – это страх Господень и что она лучше поболеет на трибуне. Сесили вынимает огромный картонный ключ и машет им перед болельщиками, намекая, что пришло время позвенеть ключами в этой «ключевой игре» сезона.

Я трясу в воздухе ключами вместе с другими старшеклассниками. Чувствую себя немного глупо, но хуже было бы оставить их в сумочке. Девяти- и десятиклассники сидят на трибунах выше нас. Поскольку ключей от машин практически ни у кого из них нет, они трясут электронными ключами для входа в школу, которые висят у них на шее на специальном шнурке. Элла сидит там наверху и ничем не трясет. Она видит, что я смотрю на нее, и машет мне, мол, иди сюда. Почти вся толпа на ногах, но она сидит отдельно справа от болельщиков. У нее на коленях лежит раскрытая тетрадь, а рядом на сиденье какой-то учебник. Не может же быть, чтобы она делала домашку?

Все вокруг громко кричат, так что я не слышу, что она пытается сказать. Она снова машет мне рукой, подзывая к себе. Я показываю рукой на поле. Она что, не видит, что это важная игра? Но Элла не отступает.

Я поднимаю раскрытую ладонь и одними губами произношу: «Пять минут».

Она так же беззвучно отвечает: «Прямо сейчас».

Ну нет, это невозможно. Только не сейчас. Через пару секунд я уже не трясу ключами. Она что, узнала всю правду? Я и правда претендую на звание королевы школы. В нашей школе королеву выбирают голосованием. Школьники отдают свои голоса за старшеклассниц, которых считают «добрыми, прилежными и подающими хороший пример юным членам школьного сообщества», но чаще всего в итоге все равно выигрывает та, у кого больше всего друзей. Я, конечно, точно не знаю, сколько у кого друзей, но вот Сесили – капитан команды чирлидерш и поэтому очень популярна в школе. У Бринн больше тысячи подписчиков на ютьюбе, и поскольку основной контент канала так или иначе связан с событиями, происходящими в школе, многие из подписчиков ходят по одним коридорам с нами. Я когда-то довольно неплохо бегала, в прошлом году была президентом класса и дважды стала лауреатом школьной художественной выставки. К тому же я дружу с Сесили и Бринн. У меня неплохие шансы, но, если по школе понесется слух, что я осознанно врезалась на машине в дерево, со всеми мыслями о победе можно попрощаться. И что же тогда мама напишет в нашем рождественском письме?

Рождественские письма – мой главный кошмар. Мама каждый год пишет по такому письму, это что-то вроде краткого рассказа о том, как все было шикарно в нашей семье в уходящем году. Команда Брента в Лиге малышей выиграла турнир! Натали попала на доску почета! (Кстати, в том году я в первый раз выиграла в школе художественный конкурс. Можно было на этом остановиться и все равно быть упомянутой в мамином письме.) Однажды мама заставила Брента сфотографировать ее с кустом томата, чтобы продемонстрировать, какой у нас прекрасный сад, хотя весь «сад» и заключался, по сути, в одном этом томате. И через неделю его сожрали какие-то жучки. Мама за несколько месяцев начала обдумывать, что напишет в долбаном рождественском письме.

В этом году она уже все написала. Вся гордость в письме этого года распределяется между бейсбольной стипендией Брента и моей победой в конкурсе «Королева школы». Мама даже местечко для фото оставила, на нем буду я в сверкающей короне. А если я не выиграю, какое фото она туда наклеит? Фото моей искореженной машины? В этом году она особенно активно борется за наш идеальный внешний вид, который не стыдно предъявить на фото. Поскольку я подпортила эту идеальную картинку, мне кажется, что я непременно должна теперь все исправить.

Скорее всего, моими главными соперницами в конкурсе будут две мои лучшие подружки, но мы втроем утверждаем открыто, что нам совершенно наплевать на этот статус. К сожалению, я подозреваю, что все мы врем. Я не дам Элле испортить мои шансы на победу. Я бросаю ключи в сумочку.

– Ты куда? – орет Бринн, перекрикивая улюлюкающую толпу.

– В туалет! – ору я, не представляя, что еще сказать.

– Ты что, шутишь?! До конца тайм-аута всего десять секунд! – Бринн вытаращила глаза так, будто я только что объявила, что перехожу в школу к соперникам.

Сесили по-прежнему машет гигантским ключом и вопит: «Вперед, пантеры!»

– Мне правда надо идти!

Я проталкиваюсь сквозь толпу старшеклассников и направляюсь к проходу. Надеюсь, повод у этого всего достойный.

– Что случилось? – спрашиваю я, когда добираюсь до Эллы, мучаясь одышкой.

– Мы с тобой не разговаривали с тех пор, как ты написала мне в «Снэпчате» и сказала, что забрала себе Петунию. Как она?

Я несколько раз моргаю. Перевожу взгляд на поле, потом снова на Эллу. Я чего-то явно не понимаю.

– Ты правда позвала меня сюда за двенадцать секунд до окончания игры, чтобы спросить, как поживает твоя собачка?

– Это собачка моей бабушки, а не моя. А еще ты взяла ее к себе домой, значит, чисто технически, она твоя собачка.

– Я… Не могу… Ты серьезно? Ты не могла подождать окончания игры?

– Хлои всегда спешит сразу уйти со стадиона. После игры у меня не было бы ни единого шанса, а еще я пятнадцать минут пыталась привлечь твое внимание.

– Понимаю, но… – Глубокий вдох. Управляй своим терпением, Натали. – Это же финальная игра.

– А, точно. – Элла так говорит, как будто это только что пришло ей в голову. – Если верить статистике, мы сегодня выиграем. – Она поднимает вверх свой блокнот. – А угадываю я в семидесяти четырех процентах случаев. Так что сегодня победа, скорее всего, будет за нами. И вообще, у тебя же теперь собака. Кому сдался этот футбол?

– Мне сдался! – выкрикиваю я немного истерично. – Честно. И всем этим людям! – Я показываю рукой на болельщиков. – Кажется, тут только тебе все равно!

– Ладно.

Игроки в полной готовности присели на корточки на линии розыгрыша.

– Смотри свою игру. А про Петунию поговорим через минуту.

Элла открывает учебник и начинает читать про Американскую революцию.

Когда дают сигнал к началу игры, все вокруг начинают кричать. Я тоже выкрикиваю: «Вперед, пантеры!», но как-то нелепо громко поддерживать команду, когда человек рядом читает учебник. Ладно, посижу тихонько. Я скрещиваю пальцы на обеих руках, изо всех сил желая нашим парням победы.

Толпа становится еще громче. Первый розыгрыш! Мы стабильно закрепляемся в той части поля, откуда удобно бить филд-гол. До конца игры остается пять секунд, и все зависит от нашего кикера. Команда соперника берет тайм-аут.

Когда улюлюканья затихают, Элла поднимает голову от учебника:

– А ты знала, что слово «независимость» ни разу не встречается в Декларации о независимости? Какая-то дичь!

Она качает головой, и я делаю тоже самое. Только вот я качаю головой из-за того, что она считает войну за независимость США интереснее игры на поле.

– Нет, я не знала. А ты знаешь, мы в ближайшие пару минут выиграем или проиграем?

– А что там? – Она отвлекается от учебника и, прищурившись, смотрит на табло. – Так, ну мы можем забить филд-гол. Кто кикер?

– Джонсон.

– У него хорошая статистика. Мы в шоколаде.

И Элла возвращается к чтению.

– Ничего мы не в шоколаде! У него могут отнять мяч! Он может промахнуться! Может возникнуть миллион препятствий!

– Знаю, – пожимает плечами Элла. – Но по теории вероятности мы выиграем. Вот и все.

– А если проиграем?

– Если проиграем, то Хлои мне придется искать еще быстрее, потому что она будет злая, как черт, и у меня останется еще меньше времени поговорить с тобой о Петунии.

– То есть тебя только это беспокоит?

Элла поднимает взгляд от учебника и смотрит прямо перед собой.

– Честно говоря, да.

И снова возвращается к чтению.

Не представляю, как можно так легкомысленно относиться к игре, которая разворачивается прямо у тебя под носом? К такой напряженнейшей борьбе?

– Пойду обратно к старшеклассникам.

Кажется, тайм-аута мне хватит ровно на то, чтобы вернуться к своим друзьям.

– Нет, погоди! – говорит Элла. – Сразу после окончания игры мне надо будет идти к машине Хлои. Она разозлится, если придет, а меня нет. Если ты пойдешь к своим, я точно потеряю тебя в толпе после окончания матча.

– Я скажу Хлои, чтобы она тебя подождала.

Это вполне реально, она учится в моем классе.

– Это вряд ли. Она тебя терпеть не может.

Мой взгляд прикован к игрокам на поле, они вот-вот разойдутся по своим позициям после окончания тайм-аута, но потом до меня доходят Эллины слова.

– Подожди, что?

Я начинаю поворачиваться к Элле, но потом передумываю и перевожу взгляд на поле.

– А знаешь что? Мне плевать.

Игроки снова выстраиваются на поле, и время, за которое я могла бы спуститься на трибуну старшеклассников, иссякает. Черт! Я прячу лицо в ладонях.

– Черт, я тебя раздражаю? – Элла захлопывает книгу. – Погоди, я могу притвориться старшеклассницей. – Она встряхивает лохматой гривой, которая кажется еще кучерявее от сегодняшней влажности, встает и начинает кричать: «О Господи! Вперед, пантеры! Давай, давай, давай! Я надеюсь, мы выиграем, и я смогу с вами пообжиматься на трибуне, притворяясь, что никто нас не видит!»

Несколько удивленных десятиклассников поворачиваются к нам. Я краснею, но не могу сдержать смеха.

Элла садится обратно в кресло и смотрит на меня совершенно серьезно.

– Ну как? Похоже? По-моему, очень.

– Ты такая… – Я прерываюсь, никак не могу подобрать слова, чтобы ее описать.

Элла снова открывает учебник. Игра возобновляется, и все снова вскакивают на ноги и начинают визжать.

Я тоже подпрыгиваю.

– Вперед, пантеры!

Мяч в воздухе.

– Давай, давай, давай, давай!

Удачная подача. Я кричу во все горло и оглядываюсь в поисках кого-то, кого можно обнять. Элла спокойно читает учебник истории. Я обнимаюсь с ребятами из десятого класса, стоящими неподалеку. Наконец я возвращаюсь к Элле, и она закрывает учебник.

– У меня есть примерно три минуты. – Она бросает взгляд на часы. – Как там Петуния?

Я сажусь в кресло, и до меня вдруг доходит:

– Так ты меня не шантажируешь? Ты правда волнуешься за собаку?

Я через столько всего прошла – и все впустую? Весь тот спор с мамой – пустая трата времени? Во мне загорается огонек гнева, но я не могу понять, на кого я злюсь: на Эллу, которая, сама того не зная, шантажировала меня, или на себя, за то, что так ревностно охраняю свой секрет.

Ну и опять же, если бы не Эллин «шантаж», Петуния могла бы до сих пор сидеть в одной из этих жутких приютских камер. А может, и того хуже. Когда я представляю ее и без того морщинистую мордочку в одиночестве или страхе, гнев внутри меня утихает. Какая разница, как ко мне попала эта бедняжка? Ей в любом случае нужен был дом.

– С чего мне тебя шантажировать? – Элла, кажется, сбита с толку. – А, ты про аварию?

– Тсс! – Я оглядываюсь, вдруг кто услышал.

– Натали, тут каждая собака в курсе, что ты попала в аварию.

А. Точно.

– Ну, я не про саму аварию, а… ну ты понимаешь… про другое.

Элла поправляет очки.

– Ты попросила меня никому об этом не говорить.

– Знаю. Просто некоторые обещают хранить секреты, но все равно пробалтываются. Или угрожают, что кому-то расскажут. – Зачем я дарю ей столько идей? Как тупо было сюда подняться.

– Угрожать кому-то – это как-то сложно. – Элла откладывает учебник. – Я же сказала, что никому не скажу. И я не скажу. Шантаж – это не мое. Я что, по-твоему, похожа на криминального авторитета?

Криминального авторитета, одетого, как Элла, осмеяли бы как миленького. На ней сегодня безразмерный серый свитшот и бирюзовые вельветовые штаны. Куда уж дальше от костюма криминального авторитета.

– Кажется, нет. Но спасибо.

– Пожалуйста. – Элла закатывает глаза. – Осталась одна минута. Про Петунию-то поговорим или как?

Глава 6

Элла была права: пробраться через толпу после окончания матча оказалось непросто. Вокруг много кричащих фанатов, но я не вижу ни одной драки. Кажется, охранники хорошо справились со своей работой. На то, чтобы найти Бринн и Сесили, у меня уходит пятнадцать минут.

– Ты серьезно была в туалете? – спрашивает Бринн. – Мы все видели со второго ряда! Феноменальное окончание игры.

– Знаю. Я все видела с верхних рядов. – Сесили и Бринн невозможно было бы объяснить, почему я тусовалась с Эллой, так что я о ней не упоминаю. Возможно, мне не придется больше с ней общаться, ведь она как будто бы и не думает меня шантажировать.

Странно, но мысль о том, что Элла может окончательно исчезнуть из моей жизни, расстраивает меня сильнее, чем я думала. Есть какой-то особый кайф в том, что она плевать хотела на мнение других. Я таких людей раньше не встречала.

Мы уходим не сразу. Сесили, как обычно, окружают ее поклонники, Бринн берет интервью у болельщиков для своего ютьюб-канала. Какие-то ребята подходят и спрашивают про мою аварию и травмы. Я рассчитывала, что эта новость к сегодняшнему моменту уже устареет, но она будто бы становится моей визитной карточкой и чуть ли не поводом для гордости. Мне это не нравится. Будет довольно мерзко, если я стану королевой школы только из-за автомобильной аварии. Не хочется выигрывать только благодаря чужой жалости. Я хочу выиграть, потому что вызываю у людей симпатию.

Добравшись наконец до моего дома, мы видим припаркованную у крыльца незнакомую машину. Мама работает за столом в столовой. Она сообщает, что машина принадлежит другу Брента, который ходит с ним на химию.

– Они там внизу занимаются, не надо их беспокоить. У них скоро какая-то серьезная контрольная.

Сесили заметно грустнеет.

– Мы же с ночевкой, – говорит Бринн. – Увидишь его попозже.

Сесили притворяется, что не понимает ее реплики.

– Что? Да мне вообще все равно. Побоку. – Она смотрит прямо на Бринн, а потом косится на мою маму, как будто хочет сказать: «Да заткнись ты, она же слушает».

Но Сесили ошибается. Мама полностью поглощена поисками чего-то важного в интернете.

В гостиной Сесили спрашивает:

– А собаку твою можно уже увидеть?

Раз уж Брента увидеть ей не судьба, можно довольствоваться хотя бы собакой.

Петуния в моей комнате. Стоит мне появиться на пороге, как она вскакивает, бежит ко мне, начинает лизать лицо. Брент выводит ее на улицу, пока я в школе, но каждый раз, когда я прихожу домой, она ведет себя так, словно с тех пор, как она видела человеческое существо, прошло как минимум миллион лет.

– Успокойся, малышка. – Я глажу ее, но утихомирить собаку не получается. – Пойдем познакомимся с новыми подружками. – Я несу ее извивающееся тельце на первый этаж. Когда я ставлю ее на пол, Петуния тут же уносится в гостиную на такой скорости, что поскальзывается на деревянном полу и впечатывается мордой в диван. Она отпрыгивает назад в изрядном изумлении, но быстро приходит в себя и начинает всем улыбаться, словно говоря: «Я в порядке! Давай играть!»

Сесили и Бринн синхронно поднимают брови.

– Знаю, знаю, она немного чокнутая. Я теперь называю ее Туней, какая из нее Петуния.

– Просто для ясности уточню, – говорит Бринн, – ее морда была такой вдавленной до того, как она влетела в диван, так?

Петуния в восторге от этой шутки. Она пытается запрыгнуть на диван, чтобы быть поближе к моим подружкам, но для этого ей не хватает роста, и мопс плюхается на пол.

– Бедняжка! – восклицает Сесили и поднимает Петунию на диван.

– Нет, не делай этого! – Мама видела? Фух. Все еще смотрит в экран компьютера. – Туне нельзя залезать на мягкую мебель, – шепчу я. – Мама меня убьет. А потом, возможно, и ее.

Сесили садится на пол, чтобы погладить Петунию. Туне такое внимание очень нравится, она начинает тявкать и лизать лицо Сесили. Лаять и лизаться ей тоже никто не разрешал, но мы еще только изучаем правила хорошего тона.

После того как тема знакомства с моей собакой утрачивает свежесть и новизну, мы втроем переходим к обычным разговорам после финального матча. Мы болтаем о школе, о людях, которые в ней учатся, о том, что каждая из нас собирается делать после выпускного. Бринн загружает видео на свой канал, Сесили салфетками стирает с лица временные татуировки со слоганами. Через несколько минут нас затягивает разговор о том, где прикольнее было бы жить – во Франции или в Италии, когда я слышу голос мамы: «Вот дерьмо».

И через секунду срабатывает пожарная сигнализация. Уэ-э-эу! Уэ-э-эу! Уэ-э-эу!

Я зажимаю уши ладонями. Петуния начинает выть, но это такой особый вой мопса, скорее напоминающий протяжный напряженный «чааарп», который почти так же сильно раздражает, как сигнализация. Мы бежим в кухню, но натыкаемся на стену дыма. У меня дерет горло. Я размахиваю руками, и сигнализация снова атакует мои уши. Черт!

– Мам? Ты жива?

Мама размахивает перед носом прихваткой.

– Откройте окно! Откройте дверь!

– Я звоню в службу спасения! – Бринн выхватывает из кармана смартфон.

– Нет! Никакой службы спасения! – кричит мама. Ее ладони хаотично порхают, как пульверизатор «Крейзи Дейзи», на бешеной скорости разбрызгивающий воду по саду. Мы играли с таким в детстве. – Не хочу, чтобы соседи развели тут суету.

– Духовка горит, – говорит Сесили. – Разве не нужно что-то с этим сделать?

– Вообще-то я в курсе, что она горит, – огрызается мама.

Петуния растворяется в густом дыму, и я пытаюсь поймать ее в кухне. Моя лодыжка от этого не в восторге, я вынуждена снизить скорость. Мама открывает кран и вставляет насадку-брызгалку. Она направляет струю на открытый духовой шкаф, а попадает прямо мне в лицо.

– Эй, мам, ты брызгаешь в меня!

– Уйди с дороги!

Я приседаю, чтобы струя могла пройти у меня над головой. Ой, а внизу, оказывается, меньше дыма. Получается, что день пожарной безопасности в начальной школе не зря прошел. Я начинаю ползать по полу и звать Петунию. Языки пламени лижут внутреннюю поверхность духового шкафа, и мамины попытки их затушить пока не увенчиваются успехом.

– Я реально сейчас позвоню в службу спасения, – говорит Бринн.

В этот момент дверца духовки закрывается и чей-то голос произносит:

– Дверцу не открывайте. Весь кислород выгорит и огонь затухнет. Все совсем не так плохо, как кажется. Пожары в духовках просто много дыма дают.

Погодите-ка. Я знаю этот голос.

Сквозь завесу дыма я вижу, что какой-то парень снимает куртку и начинает выгонять ею дым в сторону окна, только что открытого Брентом. Снизу мне хорошо видны его ноги. Парень обут в биркенштоки.

О нет! Это он.

Ох… Ура?

Ну нет, я ползаю по полу кухни, как малыш. Внутренне я снова возвращаюсь к «О нет!» Я поднимаю глаза, в дыму его лицо видно едва-едва. Кажется, он меня узнал. Я совсем не так представляла себе нашу следующую встречу.

Мама хватает швабру и начинает яростно бить ручкой по детектору дыма, пока сигнализация наконец не затихает.

– Вот, – говорит она, довольно вздыхая. – Так потише.

Тогда включается сигнализация в прихожей.

– Да вы что, шутите, что ли? – Мама бежит в прихожую, чтобы атаковать и тот детектор.

– Огня больше нет? – спрашивает Тай, по-прежнему выгоняя дым в окно. Как он может сохранять такое спокойствие?

Туня считает, что я с ней играю, и все время от меня ускользает. Я оставляю попытки ее поймать.

– Сейчас проверю. – Я тянусь к дверце духовки.

– Не открывай!

Тай хватает меня за руку. Клянусь, это прикосновение горячее самой духовки. Разве такое возможно?

– Нельзя запускать кислород.

Тай отпускает мою руку и возвращается к окну, где продолжает разгонять пелену дыма.

Ах да. Точно. Я присаживаюсь на корточки и заглядываю в окно духовки. Ярко-оранжевых языков уже не видно, кажется, это хороший знак.

– Вроде потух. Хотя в таком дыму особо ничего не видно.

Тай кладет свою зеленую куртку на пол и тоже наклоняется к духовке. Мы заглядываем в нее вместе, наши лица оказываются на смущающе близком расстоянии друг от друга.

– Кажется, потух, – говорит он. – Думаю, мы в безопасности.

– Брент, с тобой все хорошо? – кричит Сесили сквозь завесу дыма.

Мама добивает детектор дыма в прихожей. Звук ломающегося пластика смешивается с визгом сигнализации.

– Мам! – кричит Брент. – Перестань его ломать! – Он вздыхает. – Погоди, Тай. Я сейчас вернусь.

Дым немного рассеивается, и я встаю. У Тая зеленые глаза в коричневую крапинку, как лист, который начал менять цвет.

– Привет. Не ожидал тебя тут увидеть. Ты же Натали, да?

– Да. Я сестра Брента. – Должно быть какое-то правило, запрещающее симпатичным парням появляться без предупреждения. Счастье, что я еще не успела переодеться в стандартный для ночевки с девчонками спортивный костюм и смыть макияж. На мне по-прежнему футболка с эмблемой нашей команды по футболу и джинсы скинни.