С чистого холста

Но при этом с волос капает вода, и тушь, наверно, растеклась под глазами, и я теперь похожа на енота. Я явно не в лучшей форме.

Он снимает бейсболку (сегодня с эмблемой «Чикаго Кабс») и пытается разогнать дым между нами.

– Я видел зимнюю сцену, над которой ты работаешь в мастерской Су. Ты потрясающе рисуешь.

– Спасибо. – Так говорят абсолютно все, кто видел мои работы, но его похвала весит чуть больше. – Я рада, что тебе понравилось.

Петуния нарезает круги вокруг куртки Тая, а потом присаживается…

– Нет! Петуния! – Я подхватываю собаку на руки и бегу к двери в сад, стараясь не обращать внимания на боль в лодыжке. Тай смеется. Петуния мочится всю дорогу до двери, так что к тому моменту, как мы оказываемся на улице, делать ей там уже нечего. Она садится на траву и смотрит на меня в полном изумлении. Изо рта торчит кончик розового языка.

– Туалет у тебя на улице. – Я уже миллион раз за неделю произнесла эту фразу. – На улице!

– Она, наверное, испугалась. – Сесили подходит ко мне сзади. – Вообще-то было страшно. Я, кажется, сама немного описалась.

– Я серьезно чуть не позвонила в службу спасения, – говорит Бринн. – Твоя мама по-прежнему машет шваброй и крушит все детекторы дыма в доме, но все, кому повезло не быть детектором дыма, уже в безопасности.

– Туня наделала на куртку Тая. – Я снова корчу злобную гримасу, а собачка по-прежнему улыбается.

– Тай? – спрашивает Бринн.

– Тот новый парень. Он друг Брента.

– Блин. Стремно.

Сесили потирает себе предплечья.

– Если она уже сделала все свои дела, можно мы пойдем в дом? Холодина.

Мы втроем смотрим на Петунию, она смотрит на нас, будто пытается понять, что происходит.

– Думаю, да, она уже готова.

Петуния идет за нами в дом. Внутри пахнет гарью, но видимость улучшилась. Кажется, кризис миновал. Мама выуживает что-то из духовки.

– Что это было? – спрашиваю я.

– Пицца-роллы. Хотела, чтобы Брент и его друг чем-то перекусили, и совсем про них забыла. – Мама вынимает противень с маленькими обугленными роллами. – Думаешь, этими угольками можно будет воспользоваться летом? – Мама едва слышно усмехается.

Куртки Тая нигде не видно, наверное, он ее поднял. Боже мой. Маме нельзя знать, что Петуния не так уж хорошо приучена к туалету. Надеюсь, она не видела мокрые следы.

Тай и Брент в гостиной обсуждают, какое кино посмотреть.

– Не похоже, чтобы вы к химии готовились, – подкалывает Сесили.

– Да мы несколько часов все это учили, – отвечает Брент. – И заслужили перерыв, особенно теперь, когда наш перекус отошел к праотцам.

Я представляю Тая подружкам, и он спрашивает, не хотим ли мы посмотреть кино вместе с ними.

– Конечно, – тут же отвечает Бринн. Она плюхается на диван прежде, чем кто-то из нас успевает возразить. Сесили усаживается на кушетку, положив ногу на вторую половинку, как будто занимая Бренту место.

– Мне очень стыдно, что такое произошло с твоей курткой, – говорю я Таю. – Правда. Я ее постираю.

– Да ничего страшного. – Он показывает на куртку, которая лежит горкой на полу. – Сопутствующие потери во время сентябрьской атаки пицца-роллов. Повезло, что отделались малой кровью.

Он шутит, но я вся горю от стыда и смущения.

– Нет, я серьезно. – Я хватаю с пола куртку. – Давай я все-таки ее постираю. – Я иду за целлофановым пакетом, чтобы убрать куртку и больше ничего не перепачкать.

Когда я возвращаюсь в комнату, кино уже началось. Бринн и Тай сидят в разных углах дивана, а Сесили все-таки усадила к себе Брента. Единственное оставшееся свободное место – между Бринн и Таем. Я не хочу садиться рядом с Таем. Со всеми бойфрендами у меня всегда все заканчивалось катастрофой, и сейчас у меня вообще нет эмоционального заряда на еще одну. Мама всегда говорит, что встречаться с кем-то в старшей школе – это пустая трата времени. И пока все только подтверждает ее слова, хотя ей я в этом в жизни не признаюсь.

Я беру плед со спинки кушетки и сажусь на пол спиной к дивану.

– Можешь сесть сюда, – говорит Тай. Он показывает на место возле себя.

– Мне и так хорошо. Люблю сидеть на полу.

Бринн смотрит на меня с непониманием.

– Что-что?

– Сидеть на полу полезнее для осанки, – говорю я несколько вызывающе. Насколько я знаю, так и есть. Я переключаю внимание на телевизор и притворяюсь, что мне так комфортно.

Нужно расслабиться и на пару часов полностью отключить мозг. Но, к сожалению, мой мозг как раз начинает разогреваться. Испуг из-за пожара, стыд из-за испорченной куртки… Я чувствую, что со мной что-то происходит. Свет выключен, на экране мелькают кадры скучного кино, а мой мозг начинает разгоняться. Это плохо. Когда мой мозг разгоняется, его бывает очень сложно затормозить.

Глава 7

Почему же я не вывела Петунию до того, как позволить ей зайти в гостиную? Все хорошо, говорю я себе. Все хорошо. Хорошо. ХОРОШО. Сердце несется вскачь, ничего хорошего со мной явно не происходит. Я стараюсь дышать медленно и ровно, чтобы держать пульс под контролем. Мой психотерапевт называет это «квадратным дыханием»: четыре секунды вдыхаешь, потом на четыре секунды задерживаешь дыхание, потом выдох четыре секунды и снова задержка дыхания на четыре секунды. И так несколько раз.

Держись, Натали. Ну же. Не отпускай поводья.

Подружки никогда не видели меня в панической атаке. Я говорю себе: сосредоточься на фильме. Сосредоточься. Это очень интересная история. Ты сможешь удержаться от паники.

Пульс ускоряется. Вместо четырех секунд в «квадратном дыхании» я выдерживаю разве что одну на каждой фазе. Что там вообще происходит в этом фильме? Я понятия не имею. Черт! Натали, забудь про эту систему дыхания. Есть новый план. Дьявол, какой еще новый план?

В комнате довольно темно, но я все равно проверяю, не смотрит ли кто-то на меня. Мой взгляд мечется по комнате, выхватывая и контрастно выделяя какие-то случайные детали: угол телевизора, каминные кирпичи, трещинка в одном из них, книга на полке, фамилия автора книги – ПЕРРИГО, ПЕРРИГО, ПЕРРИГО – протертый участок ковра, застежка-молния на рюкзаке Брента, снова книга. ПЕРРИГО. Снова треснувший кирпич.

От экрана по комнате плывет сверхъестественное голубоватое свечение.

– Я пойду, – бормочу я себе под нос. – Мне надо кое-что сделать. Скоро вернусь.

Все приклеились к экрану и даже не замечают, что я ухожу. А может быть, замечают. Я не уверена.

Я закрываю дверь в спальню и бегу к шкафу. Запираюсь изнутри и сажусь на гору своей обуви, поджав колени к груди. Я закрываю глаза, изо всех сил прижимаюсь ими к коленям. Я такая маленькая, меньше быть просто невозможно.

– У меня все хорошо, – шепчу я. – Хорошо, хорошо, хорошо. – Может быть, если я повторю это много-много раз, это станет правдой? – Успокойтесь, – продолжаю шептать я. – Все в порядке. Эй, успокойтесь! Все хорошо! – С кем я разговариваю? С моими ботинками? С одеждой? С мыслями, которые скачут в моей голове, как шары в лототроне?

Может, у меня тут ботинки бесятся? Я выглядываю из-за коленок и проверяю, все ли в порядке. Все хорошо, хорошо, хорошо. Доктор Вандерфлит говорила, что, когда я начинаю повторять слова или делать какие-то иррациональные вещи, нужно принять дополнительную таблетку. Иногда биполярное аффективное расстройство подается с гарниром из тревоги, бреда и/или паники. Мой мозг умудрился заказать полную тарелку всего. Можно ли назвать разговор с обувью иррациональным? Нет, со мной все хорошо. Я же не думаю, что ботинки меня слушают. Все хорошо.

Тело волна за волной накрывает жар, по спине течет пот. Я прячу голову в темноте между коленями. Сама справлюсь. Все хорошо. Не нужны мне дополнительные лекарства, это все чушь. Ни один из моих друзей не принимает никаких препаратов. Бренту не нужны препараты. Я сама со всем справлюсь. Нужно выложиться на все сто, как говорят в конце соревнований по бегу. Выложись по полной, Натали. Все хорошо.

Иногда меня успокаивает процесс рисования. Хорошая идея – порисовать. Ладно, порисую.

Где у меня здесь включается свет? Вот. Голубая коробка из-под обуви, в которой я храню краски, лежит в обычном месте. За моей спиной полки с одеждой, а колени почти касаются закрытой двери.

Я приоткрываю дверь, чтобы запах быстрее улетучивался. Руки дрожат, когда я открываю первый тюбик. Светящийся фиолетовый оттенок. Я люблю светящиеся краски. Причем всех цветов. В шкафу я пользуюсь только такими. Где крышка от коробки? А, вот она. Ой, кажется, многовато выдавила. Ничего, все пойдет в ход. Нарисую что-нибудь большое. Я направляю кисточку на внутреннюю поверхность двери.

«ВСЕ ХОРОШО», – пишу я печатными буквами. Чуть ниже еще раз: «Все хорошо». На боковой стене шкафа снова, но уже голубой краской: «Все хорошо». Я не мою кисточку, переходя от одного цвета к другому. В шкафу я никогда не мою кисточку. У меня в комнате есть специально отведенное место, где я рисую «по-настоящему», но для таких моментов, как сейчас, у меня есть шкаф. Мир слишком велик. Нужно сделать его меньше. Шкаф – то место, где мир сжимается до меня и моих красок.

Дышу я все еще очень часто. Почему никак не получается твердо держать руку? Буквы скачут, и почерк совсем не похож на мой. Об еще не высохшую краску пачкается одежда, но мне все равно. Хочется закричать, но тогда меня услышат внизу. Голова взрывается от внутреннего крика, и я снова зажимаю ее между коленями и ловлю ртом воздух. Ладно, забудь о буквах. «Все хорошо», – снова шепчу я. Лучше нарисую что-нибудь абстрактное.

На внутренних стенках шкафа уже есть абстрактные миниатюры моего авторства. Краской здесь покрыт каждый сантиметр поверхности. Зеленой светящейся краской я начинаю рисовать абстракцию в самом низу двери. Ярко-зеленые полосы поверх фиолетовых кругов. Я добавляю флуоресцентного белого по краям, чтобы еще сильнее выделить зеленый. Так он еще больше сводит с ума.

Этот белый для меня как наваждение. Он яркий, как молния. На МРТ моего мозга сейчас проявились бы молнии, в этом нет никаких сомнений. У большинства людей в мозгу не бывает молний, а у меня бывают. Одна из белых полос отделяется от зеленого края и убегает на голубой фон картины, которую я нарисовала здесь много недель назад. Молнии не бывают предсказуемыми.

Сердце по-прежнему несется вскачь. Я вся трясусь. Процесс рисования не успокаивает меня, как должен бы. Кисточка падает из руки, на полу образуется клякса из краски. Это ничего. Тут на полу уже много пятен.

Я закрываю дверцу шкафа и выключаю свет. В темноте на меня смотрит только едва различимое сияние флуоресцентных красок. Фиолетовая надпись «ВСЕ ХОРОШО» поверх моей любимой абстрактной работы. О нет. Зачем я это сделала? Я пытаюсь стереть ее рукой, но получается только размазать буквы «Р», «О» и «Ш». Теперь все это выглядит просто нелепо. Круги, полосы, молнии – все расплывается перед глазами. Я снова прячу голову между коленями. Слезы беззвучно стекают мне на джинсы.

С чего это все началось? Неважно. Снежинка, которая запустила лавину. Лавина движется так быстро, что я не могу ею управлять. Дыши, Натали. Можно ли замедлить собственное сердце? Нужно перестать плакать.

Боже, нет, меня сейчас вырвет.

Я выбегаю из шкафа и несусь по коридору. Успеваю включить кран, и шум воды заглушает то, что творится со мной в туалете. Хоть бы никто не услышал.

Когда приступ заканчивается, я вытираю рот туалетной бумагой и оседаю на пол у стены. Вода по-прежнему бежит в раковину. Пот смешивается со слезами.

Нужно было принять таблетки.

Я поднимаюсь с пола и всем телом опираюсь на тумбу с раковиной. Голова опущена, но я с трудом поднимаю глаза на свое отражение в зеркале. После того как меня вырвало, дыхание как будто бы замедлилось и стало регулярным. Тушь размазана, лицо горит. В глазах читается страх, ярость и признание своего поражения. Одними губами я говорю самой себе: «Прости». Отражение искажается, когда я открываю шкафчик с лекарствами. Больше никаких промедлений. Я принимаю таблетки.

Пузырек кричащего оранжевого цвета словно бы насмехается надо мной. Оранжевый цвет я теперь люблю меньше всего. На этикетке значится мое имя, а под ним – название препарата. Меня бесит, что мое имя и это название напечатаны прямо друг за другом, как будто неразрывно связаны. Не должно мое имя быть связано с каким-то дурацким лекарством. Я открываю крышечку с защитой от детей и высыпаю таблетки в ладонь. Эти белые пилюльки овальной формы такие маленькие и легкие, в жизни не подумаешь, что они так сильно воздействуют на человеческий организм. Но по опыту я точно знаю, что это так.

Я открываю кран и наливаю немного воды в чистый пластиковый стаканчик, который храню возле раковины. На ладони я оставляю всего одну таблетку, и даже ее подумываю разломать пополам. Стала ли бы я чувствовать себя вполовину ненормальной, если бы мне нужна была только половинка таблетки?

Мое дыхание еще полностью не установилось. Я точно знаю, что мне нужна целая таблетка. Я набираю в рот воды и кладу туда таблетку, стараясь попасть сразу в центр получившегося водоема так, чтобы она не касалась моего языка, внутренней поверхности щек или нёба. Тогда я смогу притвориться, что просто пью. Как будто бы никакой таблетки во рту и нет. Я проглатываю воду и пилюлю, убираю пузырек обратно в шкафчик для лекарств и обещаю себе, что долго еще им не воспользуюсь.

Я обрызгиваю лицо водой, чтобы немного успокоиться, но достаточно ли этого, чтобы вернуть себе нормальный вид? Я пытаюсь улыбнуться своему отражению в зеркале. Улыбка выходит плоской и вымученной. Возможно, спасет макияж. Почти твердой рукой я наношу на ресницы свежий слой туши. Туня лает у задней двери в сад. Сколько она уже так лает?

Когда я впускаю ее в дом, Туня сразу мчится в гостиную, чтобы снова присоединиться к компании.

– Ты как там? – кричит Сесили из комнаты.

– В полном порядке. – Голос немного дрожит, но никто не обращает на это внимания.

– Ты все самое интересное пропустишь, – говорит Бринн. – Поторопись!

Я занимаю свое место на полу, и Туня тут как тут, прыгает мне на колени. Я подтягиваю колени к груди и делаю вид, что мне очень интересна «Матрица».

– Где ты была? – спрашивает Сесили.

– В туалете.

И я не вру.

Сесили мне верит. Бринн с головой ушла в мир кино. Брент встречается со мной взглядом, и в его глазах мелькает печаль. Потом он говорит, что пойдет сделает всем попкорн.

Тай слегка толкает меня ногой, и я поднимаю на него взгляд. Одними губами он спрашивает: «Ты норм?», – и я киваю в ответ. Возможно, он обратил внимание на пятно краски у меня на джинсах, но я не уверена, что его можно рассмотреть в темноте. Я переключаю внимание на экран телевизора прежде, чем он находится что ответить. Моя голова повернута в сторону экрана, но смотрю я на ступню Тая. Она зависает в воздухе, словно Тай хочет еще раз меня толкнуть, но потом передумывает, и ступня опускается на пол.

Не исключено, что Туня сейчас заснет у меня на коленях. Я целую ее в лоб и шепчу:

– Все хорошо.

Глава 8

В понедельник в школе все кажется обычным. Значит ли это, что я хорошая актриса, или мои подружки знают меня не так хорошо, как я думала?

– Как меня достали университетские регистрационные формы, – говорит Бринн после уроков. – Если придется еще раз писать эссе на тему «Мои будущие цели и амбиции», клянусь, я откажусь от дальнейшей учебы и до конца своих дней буду работать в «Макдоналдсе». Кто тут против картошки фри? – Она берет одну у Сесили, сидящей рядом с ней в столовой.

– Это картошка с обеда, – говорю я. – Она уже успела стать отвратительной.

– Никогда она не бывает отвратительной, – говорит Сесили, – и мне надо все доесть прежде, чем я попаду домой. Отец ненавидит жареное во фритюре. – Она засовывает в рот сразу три палочки картошки фри. – Приемной комиссии же понравится, что я начала программу первой медицинской помощи еще в школе, так? Это будет плюс.

– Вряд ли, если они узнают, как ты уважаешь жирную пищу, – отвечает Бринн. – Ты же ходячая реклама сердечных заболеваний.

Сесили съедает еще палочку.

– О, у меня точно будет работа.

Пачка чипсов «Доритос», которые я захватила, чтобы съесть после уроков, громко шуршит, когда я ее открываю. Сесили попадет в хороший университет, а возможно, даже получит грант на обучение. А я? В лучшем случае это спорный вопрос. Особенно, если мне не удастся как следует подготовиться к выставке «Арт-Коннект». Я вспоминаю о панической атаке, которая случилась в пятницу вечером, и поеживаюсь. К первому ноября необходимо взять свою жизнь под полный контроль. Я смотрю на своих подружек и думаю, что произошло бы, расскажи я им правду. Что, если сейчас я могла бы обсудить с ними не картошку фри и университетские заявки, а таблетки, лежащие в кармане рюкзака, или реальную причину аварии? Разумеется, они поддержали бы меня, ведь так? Я знаю их с самого детского сада. Они для меня как члены семьи.

Моя настоящая семья не знает, как справляться с моими ментальными проблемами. Брент однажды зашел ко мне в комнату во время серьезной панической атаки, и до сих пор у него на лбу красуется шрам от туфли на шпильке, которой я в него швырнула. В свою защиту скажу, что он постоянно просил меня успокоиться, как будто мне самой этот выход не приходил в голову, и поскольку я расстраивалась все сильнее и сильнее, он в конце концов выдал: «Нат, какого хрена с тобой творится? Ты же абсолютно психованная».

Раньше он так со мной никогда не разговаривал. До этого самые серьезные ссоры у нас случались из-за того, с чем взять пиццу, или кто сегодня возьмет машину. На секунду я перестала плакать, потому что остолбенела от его тона, но потом заплакала еще сильнее. Сказала, что он худший брат на свете, подняла с пола туфлю и бросила прямо ему в лицо. Не буду спорить, это было глупо, но в тот момент мне показалось, что я вот-вот умру. Попробуй действовать логически, когда ты на сто процентов уверен, что сейчас умрешь, я на тебя посмотрю.

Мама считает, что в тот день он ударился головой о дверцу кухонного шкафчика. Не знаю, почему он ей все не рассказал, мы об этом случае больше не вспоминали. С тех пор, когда Брент слышит, что я плачу, он просто делает музыку погромче и запирает дверь, чтобы ничего не слышать. Так нам обоим проще.

Если даже семья меня не поддерживает, наверное, слишком самонадеянно считать, что этим будут заниматься мои подруги. Но с каким облегчением я поделилась бы секретом даже хотя бы с ними двумя. Так мне не пришлось бы нести этот груз одной. Я делаю глубокий вдох, взвешивая в голове все за и против.

Сесили встает и расправляет складки на розовых спортивных шортах.

– Я в них жирная?

Ясно, сегодня неподходящий день для серьезных разговоров. Тем лучше. Все равно я не знаю, с чего начать рассказ.

Так что я с радостью отвлекаюсь от своих забот и сосредотачиваюсь на шортах:

– Твоя задница – произведение искусства. Ни одни шорты на свете не способны сделать тебя жирной.

Кажется, мои слова ее не убеждают. Она думает, я сказала бы так про любые шорты (и это чистая правда). Шорты так коротки, что всем и каждому становятся видны ее идеальные загорелые ножки во всей длине. Вообще несправедливо: она ест сколько хочет, а ноги у нее по-прежнему идеальные. Она стоит перед шкафчиком с кубками и вымпелами и пытается рассмотреть свой зад в отражении.

– Там холодно? Куртку брать? – спрашивает она.

– Господи, – внезапно вспоминаю я, – вы в жизни не поверите, что случилось с курткой Тая.

– Какой еще курткой? – спрашивает Бринн.

– Той, на которую написала Петуния. – Меня начинает подташнивать от одного воспоминания, и тошнота усиливается, когда я продолжаю: – В химчистке в ней проделали дыру.

– Что-о? – Сесили перестает восхищенно рассматривать свой зад и садится. – Ты, наверное, шутишь.

– Да если бы.

В химчистке мне сказали, что с курткой работал новенький парень, и он взял состав для мебельной обивки, а не тот, что для одежды, более деликатный. Или что-то такое. Я была в таком ужасе, что плохо всю эту историю поняла.

– Куртка сейчас у меня в машине, – говорю я. – Что мне делать? Отдать ему испорченную вещь или выбросить, а Таю предложить денег на новую?

– А куртка была дорогая? Что, если дизайнерская? – Бринн выглядит озабоченной, но блеск в глазах ее выдает: она страсть как любит драму.

– Надеюсь, что нет. Мне отдали взамен пятьдесят долларов компенсации, но я не знаю, сколько может стоить его куртка.

– А ты ему уже сказала? – Сесили убирает волосы в пучок.

– Не-а. У меня его номера нет. Но сегодня мы с ним увидимся в студии у Су, тогда и расскажу.

Желудок снова сводит судорогой.

– А ты отрепетировала, что скажешь? – спрашивает Бринн.

– Нет, не репетировала. Я вообще старалась об этом не думать.

Черт, может, и правда надо было порепетировать? Сесили и Бринн точно это сделали бы. Блин. Что-нибудь придумаю, пока еду в студию.

– Куртка в любом случае была уродская, – говорит Сесили. – Работники химчистки ему типа одолжение сделали.

– Отличная идея, – отвечаю я с сарказмом. – Может, с этого и начну. Мол, привет, помнишь свою страшную куртку? Она испорчена. Не стоит благодарностей.

Сесили смотрит на фитнес-браслет, уточняя время.

– Три двадцать восемь. Пора идти на тренировку по чирлидингу. До скорого. Удачи с Модным Капитаном. – Она трусцой бежит к выходу и издалека бросает упаковку из-под картошки фри в мусорную корзину. Некоторые парни смотрят ей вслед. Мы с Бринн все еще наблюдаем за молчаливым фан-клубом Сесили, когда к нам подходит Элла.

– Привет.

Она небрежно бросает рюкзак на пол и садится на него. Сегодня на ней черные леггинсы с узором из роз, фиолетовая юбка и ярко-зеленое поло. Очень кричащий прикид. Она явно попыталась приручить свои волосищи и собрать их в хвостик, но многие кудряшки успешно вырвались на свободу.

– Ой, привет.

Я немного напугана.

Бринн ничего не понимает. Мы со многими болтаем после школы, но никто из этих людей не одевается так, как Элла. Я не уверена даже, что Бринн знает ее имя.

– Это Элла, – говорю я. – Ты же ее знаешь, да? Это сестра Хлои.

– Привет, Элла…

Бринн быстро умолкает, явно надеясь, что Элла объяснится и расскажет, почему она здесь уселась.

Элла кивает и салютует Бринн (неужели она и правда салютовала?), а потом поворачивается ко мне:

– Нормально, если я к тебе сегодня зайду? У меня нет домашки.

– У меня вечером рисование.

– До скольки?

– До шести.

Она кивает.

– Клево, тогда я зайду примерно в шесть пятнадцать, так?

Бринн кашляет, но я знаю, что она пытается кашлем замаскировать смешок. Я бросаю на нее красноречивый взгляд.

– Сегодня не получится, после студии я буду ужинать, делать домашку, а еще мне надо посидеть с университетскими регистрационными формами.

Элла вздыхает, как будто я доставляю ей массу неудобств.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.